Алкоголь и секс

      Антон давний друг Топора. Антон объездил с ним полмира, он знает его почти полжизни и, если что, готов идти воевать за Александрова. Так же как и Александров за него.       И Антону бывает жаль, что это проявление дружбы. И что Игорь делает ему вульгарные комплименты, бесстыже целует, почти вгрызаясь в губы, на очередном монументе Ленину в очередном городе, остаётся на ночь и делает её бессонной для них обоих лишь по дружбе. У Игоря жена, печать в паспорте, Игорь гетеросексуал, нет, нет, вы ошиблись, если вам казалось что он смотрит на Антона как-то любовно.       Потому что это совсем не любовно.       Он смотрит на Антона с животной страстью, с такой, с какой регулярно рвёт на нём одежду и оставляет засосы на теле, рыча, матерясь и говоря о том, как его хочет.       Но, если спросите, Игорь гетеро. Он вам даже колечко на пальчике покажет. Он все ещё влюблен в женские тела, это он восхваляет падших женщин, как Александр Блок, и он всё ещё демонстративно закатывает глаза, когда парни из команды начинают вести себя по-пидорски. Правда, в 50% случаев Антон в это время лапает его за член, задницу или бедра, да, в общем-то, за все, что находится ниже татуировки «78», а при первой же возможности вовсе лезет под футболку, отогревая замёрзшие пальцы о почему-то вечно горящее тело Александрова.       За последние шесть лет (хотя, согласно статистике, любовь живёт только три года) Антон как таблицу умножения заучил все чувствительные места Игоря, все эти фразочки, из-за которых он вспыхивает словно огонь, на котором сгорает его натуральность. И Антону очень нравится играть с ним в общественных местах, за что дома или в номере ему, конечно, выдают свою порцию пиздюлей, из-за которых он не может сидеть ещё сутки или трое.       — Тоха, блять! Встань! У тебя от коленей и так уже ничего не… — Игорь срывается на стон, оставляя попытки быть заботливым за полученным удовольствием. Он ещё раз попытается, чуть позже, может быть, но сейчас Антон старательно доводит его до оргазма, и вовсе не потому, что того захотелось самому Александрову.       Антон может заставить Игоря кончить за две минуты, хотя его выдержке позавидует любой среднестатистический мужчина. Но он не пользуется своими талантами, отсасывая Топору в туалетах гримерок. Ему это не нужно, ему нравится когда Игорь под ним дрожит и до крови изнутри прикусывает щёки, чтобы не стонать во весь голос, ведь один раз он уже стабильно проебывается.

* * *

      — Мог бы и позвонить, — едва лишь Топор появился на пороге, начал недовольничать Антон, хотя в глубине души роился прямо детский восторг. О нём не забыли даже в состоянии лютого алкогольного опьянения, это ли не повод гордиться тем, что он на одной из главных позиций в жизни Гарри Топора?       — Ты мне запретил звонить, — придерживаясь за косяк двери и пытаясь стянуть кроссовок, брякнул Игорь.       — Ну а нахуя ты тогда пришел? Я гостей не ждал, — Антон смотрел на тщетные попытки со скрещенными на груди руками.       — Я не видел тебя сегодня, — проговорил Игорь, стараясь смотреть в блестящие недовольством голубые глаза, но совсем детский стыд пробирал до костей и это становилось все сложнее.       — И чё? Нахуй ты мне сдался?       — А нахуй мне сдался тот день, там где тебя нет?       Антон смотрит, как Игорь в очередной раз по давно забытой привычке тянется к пачке сигарет и сразу же сконфуженно убирает руку. Антону от этого смешно и он улыбается, демонстрируя ряд белых зубов, один из которых недавно сколол второй раз в жизни. Благо, теперь он располагает достаточным состоянием, чтоб пойти к стоматологу сразу же, а не спустя икс времени.       — Если хочешь, закури, — он пододвигает к Игорю пачку, на что тот отворачивается так, словно его, такого же примерного зожника как и семьянина, заставляют курить. — Не мучайся.       Игорь сжимает зубы и бросает нервное: «Я не курю». Антон жмёт плечами и сам достает одну сигарету, поджигает и затягивается. Дым изо рта выходит настолько едкий, что Игоря тянет прокашляться, однако даже при этом действии он продолжает смотреть на Антона и сигарету между длинных пальцев с такой жадностью, что Раут не выдерживает и посмеивается.       Затягиваясь ещё раз, он выдыхает дым Игорю в лицо. Тот, естественно, матерится в ответ и шлёт Антона на хуй, пока он берет его руку в свою и вставляет сигарету между пальцев. Держит ладонь Александрова обеими своими и подносит к его рту, ради чего приходится тянуться через весь стол, смотря с выжиданием чуда и измены Игоря здоровому образу жизни.       Игорь кидает на него недоверчивый взгляд. «Ты же никому не расскажешь?», и Антону хочется заверить его, как младшего товарища, с которым они собираются сделать какую-то хуйню, что он будет молчать до конца жизни.       Топор вздыхает, зажимает ещё влажный после Антона фильтр между губ и послушно затягивается. Антон тянется через стол ещё ближе (для этого приходится оторвать зад от табуретки) и, только белесый дым взлетает в воздух, с полным удовлетворением прижимается к горьковатым от никотина губам, продолжая держать руки Игоря.       — Ты меня портишь, — вдоволь нацеловавшись с Антоном, Игорь отворачивается и снова говорит тоном на грани ебучей ненависти и безбожной любви. Но затягивается он снова, уже по своей воле, а, опуская руку, случайно обжигает сигаретой шею Антона, что нервно шипит в ответ и бросает его ладони. — Бля. Больно?       — Да похуй, — отзывается Антон, болезненно потирая шею и вылезая из-за стола. — Пойду постель тебе расстелю, ты ж до утра не свалишь по-любому, — хмыкает он, зевая. Сам же скоро вырубится, благо присутствие Игоря гоняет по воздуху электрические импульсы и мешает распространению сонности. — Надеюсь, ты не свернешь себе шею на диване.       — Ага, — кивает в ответ Игорь, кидая хабарик в хрустальную пепельницу, которую сам же подарил Антону на юбилей, и глушит оставшийся вкус никотина на языке вином в самом обыкновенном стакане для чая.       Антон достает из шкафа самую обычную белую простыню, которую на диван надо было кинуть разве что для приличия — Антон прекрасно видел, как Игорь спит на диванах. Это полнейший пиздец, и он не удивится, если утром найдет эту самую простыню в другом конце комнаты, если не квартиры вовсе.       Плед падает комом, ибо Антон не успевает сложить его как надо, — Игорь прижимается к нему сзади так внезапно, что Раут аж подпрыгивает на месте.       — Топор нахуй! — возмущённо кричит он, падая коленями на диван и собственноручно же сбивая простынь. Игорь с наглым смешком, естественно, сразу же накрывает и сжимает пальцами ягодицы Антона, но тот с недовольством садится на диван в нормальное положение, блокируя допуск к своей жопе. — Ты ебанутый. На голову. Ты в курсе?       — Как и все, кто девяностых годов рождения, — заявляет Игорь и наклоняется к любовнику, держась одной рукой за спинку дивана. — Отсосешь мне, Тох?       — Топор, ну ты еблан? — равнодушно спрашивает Антон, заставляя Топора беззвучно рассмеяться. — Надо просить вежливее.       — Сударь, изволите ли вы… — начинает явно длинную тираду тот, но Антон закатывает глаза и затягивает его к себе на диван за бедра, заставляя встать коленом недалеко от своей ноги.       — Блять, Игорь, это ужасно, я не хочу это слышать, — смеётся Антон, смотря, как передёрнуло Игоря из-за имени. Сразу же захотелось дать Рауту подзатыльника, пока есть такая возможность, однако Игорь как был против насилия, так и остался. И похуй, что он читает реп про маньяков, это другое.       — Почему? Может, расширишь свой словарный запас дальше «блять» и «ты еблан», — усмехается Топор, выпрямляя спину. Он даже забывает, что изначально хотел Антона поцеловать в двадцать первый раз за этот вечер, потому что этот котик, полвечера глядевший на него такими до неприличия влюблёнными глазами, сейчас расстёгивает его ремень, делая вид, что руками на его хер давит случайно.       Игорь упирается и второй рукой в диван банально потому что её некуда деть. В спине прогибается ненарочно, срываясь на негромкий стон, в котором Антон легко различает свое имя. Чужой член вылизывает так бесстыже, как будто это не он в своих песнях восхваляет самого себя-охуеть-какого-альфа-самца и твердит о несуществующих суках.       — Отопления у тебя нет, что ли, почему руки всегда такие холодные-то, блять, — ругается Топор, и Антон на зло ему проводит кончиками пальцев в аккурат по рельефу вен, собирая свою же слюну, и останавливается на головке, очерчивая её вокруг. — Да убери их от меня нахер! — Игорь оттаскивает руку Антона за запястье, на что он только улыбается с довольным смешком:       — Ну так они и так на хере, — проводит губами по всей длине, смотря на Топора глазами такими голубыми, что любой лирический герой их старых альбомов продал бы их под видом чистых сапфиров. — А стоит у тебя от этого крепче…       — Потому что это все равно прикосновения. Тем более, твои, — последнее Игорь выдает тише, словно не хочет признавать того, что от Антона кайфует больше, чем от той самой любимой порноактрисы в далёкой юности. Но Антону хватает и этой маленькой заметки, говорящей о том, что его хотят почти на постоянной основе и что он полностью удовлетворяет Александрова, чтобы улыбнуться уже не пошло и нагло, а счастливо и даже слегка смущённо.       Правда, прошлая улыбка возвращается на лицо сразу же, как Игорь нетерпеливо толкается в обхватывающую член (холодную!) ладонь, всем своим существом прося продолжить хоть какие-то ласки.       — Не, ты в восторге, — хмыкает Антон, почти физически ощущая, как под рукой циркулирует в горячей плоти кровь, приливая к головке все сильнее с каждым потирающим движением. И Антону кажется, что этот стояк скоро станет Игорю болезненен, а ещё что у него самого скоро лопнут штаны прямо как в туре с презентацией Хостела на концерте в Краснодаре.       Игорь стонет что-то до смерти смущенное и совсем неразборчивое. Если бы не встречи день через день, Антон бы из-за такого тона подумал, что Топор не трахался до этого года полтора и сейчас кончит, едва лишь губы Раута сомкнутся на его члене и пустят в горячее горло, разрешая потревожить рвотные рефлексы. Такой он чувствительный… Такой смешной.       Антон раскрывает сухие губы, пару раз обводит их языком и насаживается ртом на член Александрова, что тут же тыкается в стенку горла. Игорь вздрагивает, настолько контрастен жар рта по сравнению с холодом пальцев, даже на мгновение рефлекторно двигается назад, однако затем снова входит до конца, цепляясь одной рукой в затылок Антона.       Раут обнимает его за бедра, повторяя его недавнее движение, вот только теперь точно в целях доставить удовольствие: отстраняется, не выпуская член изо рта, и льнёт обратно. Сверху раздается короткий довольный стон, и Антон принимает это за верный знак, продолжая монотонно двигать головой.       Руки тянутся к собственному члену, стоящему в спортивках таким колом, к каким обычно привязывают козлят в деревнях. Вот только на этом колу периодически скачет только один козлёнок, вернее, полукозленок-полурыбка — замечательный козерожка с зелёными глазками, который сейчас и без того стонет в руках Антона.       Его темп не подходит Игорю настолько, что вторая рука тоже вскоре кочует на затылок, заставив его остановиться. Зато теперь сам Игорь натурально ебет рот Антона, прошибая горло рвотными рефлексами раз за разом и заставляя глаза слезиться.       По подбородку обильно стекает слюна. Антон продолжает держать руки на бедрах Игоря, двигающихся так активно, что он попросту забывал, как дышать. Глаза все ещё смотрят вверх с такой любовью и доверчивостью, что на месте Игоря любому бы стало совестно. Ну а он, прекрасно понимая, что Тошенька никогда в жизни и никуда от него не денется, продолжает биться головкой о стенку горла, которое скоро точно начнет саднить, если вовсе не болеть.       — Господи, Тоха… Бог ошибся, когда давал тебе рот для разговоров и бухла, — поглаживая короткие, чем-то напоминающие бархат колючие волосы любовника, бормочет Игорь. И Антон бы вымученно улыбнулся, если бы это не его сейчас так беспощадно долбили в рот.       Слюна капает на спортивки и обивку дивана. Антон царапает бедро Игоря сквозь черные джинсы, заставляя себя терпеть каменный стояк, который в штанах всегда жил своей жизнью и грозился совершить чуть ли не самоубийство, если ему не оказывали внимания. И стоило Рауту сдаться, как со стороны Игоря мигом последовало:       — Руку на место положил. Даже, блять, не думай себя трогать, — Антону, конечно, не нравится что им командуют, ещё и в таком тоне, но приходится повиноваться. «Чем дольше терпишь — тем ярче оргазм» — из всех философских заповедей он запомнил только эту.       Антон прижимает к члену язык, заставляя Игоря утробно рычать и ощущая все вены, которые вздулись, кажется, как почки на деревьях весной. Раут нередко бывал в восторге от члена Топора — такому могут позавидовать даже, наверное, самые реалистичные и идеализированные игрушки из секс-шопа. И Антон неловко ерзает на месте, вспоминая как агрессивно этот самый член может вбиваться в плоть, и какие от этого бывают последствия.       Стояк пульсацией пробивает тело, и Антон невольно сильнее сжимает пальцы на бедрах Александрова и стонет прямо в его член. По спортивкам в районе паха расплывается влажное пятно, а разум мутнеет настолько, что Антон не сразу осознает, что только что кончил.       Слюна продолжает периодически капать на диван, а Антон совершенно по-блядски закатывает глаза и с большими радостью и удовольствием ловит на себе полные похоти взгляды Игоря.       — Какой ты у меня красивый, Тош, — Игорь вновь гладит его по волосам. Толчки становятся настолько неровными, насколько только можно нарушить их выдержанную амплитуду. — Всех только за твои глаза поубивать готов… А представляешь, что я с миром готов сделать за твой рот? — он улыбается, так светло и испорченно одновременно, но вскоре прикусывает нижнюю губу и задирает голову.       По коже идет дрожь, которую Антон, наверное, мог почувствовать собственными руками. Игорь последние несколько раз толкается настолько жестко, насколько только может позволить его натура, и с громким стоном изливается в рот Антону. Секунд пять уходит на отдышку, пока Топор наконец не опускает взгляд на Раута, у которого сперма вперемешку со слюной течет и изо рта, и из носа, и который все еще любовно смотрит на него полными слёз глазами.       — Ты все ещё самый красивый, — он выходит из горячего рта, давая Антону возможность прокашляться от забившей горло спермы. Правда, в следующий же момент поднимает его на ноги, без стыда и, кажется, даже без отвращения целуя покрывшиеся застывшей белесой пленкой влажные губы. И для Антона это становится лучшим проявлением любви, какое только может быть.       Руки Раута обхватывают крепкое тело перед собой, и он машинально отступает на шаг от дивана.       — Тут неудобно, пошли в спальню…       Топор кивает, кивает несмотря вообще ни на что. Ни на то, что Антон прижимает его к стене в коридоре, ни на беспорядочно блуждающие по телу холодные руки, ни на уже летящую на паркет собственную футболку. Любые мысли затмевает алкоголь и предвкушение перед горячим, по-настоящему животным сексом.       — Блять, это ты от поцелуев кончил?       — Нет. От мыслей о твоём хуе.       Игорь смеётся, кажется, но Антон тоже не разбирает. На паркет сваливаются серые спортивки и черная майка, Раут чувствует только играющийся с его языком язык Топора, а ещё снова сжимающиеся на ягодицах пальцы и желание грязной, безбожной похоти.       Антон падает на кровать, а следом его тело накрывает тело Топора, упирающееся руками по обе стороны от головы. Поцелуи остаются грязной тайной этой кровати и напоминают те, которыми лет пятнадцать назад целовались все осколки потерянного поколения. Пошло, голодно, бесстыже, изучая партнёра самыми грубыми методами.       Игорь сжимает руку Антона в своей и боится потерять его в потоке бешеных мыслей и действий, заставляющих Раута неуютно ерзать на простынях и пытаться не сдохнуть от удовольствия, как и каждый раз, когда их секс происходил под смесью внезапной страсти и алкоголя.       Топор старается не входить в его тело как ебаный одержимый сексом придурок, но сердце выскакивает из груди от вида Антона, дрожащего и закатывающего глаза с невероятно возбужденным стоном.       — Топо-ор-р…       Игорь втрахивается в бедра Антона грубо, нагло, так, как кобели оприходывают своих сук. Беспощадно, жадно, со страстными рыками и кучей грязных слов, с синяками на бедрах от животной хватки. Секс становится похожим на спаривание двух диких животных, вот только если там самки жертвуют собой ради продолжения рода, то Антон скулит и подначивает Топора ускорить темп ради собственного удовольствия.       — Ещё!..       Игорь знает, что произойдет с Антоном завтра, вернее, с его жопой, но без капли сожаления ебет его так, будто они видятся в последний раз, и целует с жадностью, которой могут позавидовать евреи.       — Сука, запрети мне так себя любить, я же скоро сторчусь как наркоман, блять…       Он давно начал удивляться гибкости Антона, но чтоб одна из его ног находилась на плече самого Александрова в то время, как он наклонился к нему для поцелуя — это нечто из ряда вон выходящее и не поддающееся всякой логике.       — Твою мать, тебе не больно? — Игорь зачем-то ощупывает основание бедер Антона с внутренней стороны, но чувствует только напряжённые до предела мышцы и жилы.       — Немного, — признается Антон, опускает взгляд на его руки и попутно случайно задевает текущий смазкой собственный член. Смотрит на лицо Игоря — и выглядит оно таким встревоженным, каким не бывает даже рядом с внезапно погрустневшей от чего-нибудь Натали.       — Давай позу поменяем?       — Блять, нет, даже не думай, просто продолжай, — проговорил Антон. — Я в порядке. Я скажу если наступит пизда-а-ах!..       Раут срывается так громко и внезапно, что на подоконнике снаружи вскакивает и улетает голубь. От этого блядского стона начинает хрипеть горло, но никто не обращает на это внимания. По телу бегут импульсы от внезапного толчка, как будто Топор только что вошёл, и это не их тела уже минут десять ерзают туда-сюда на сбитой простыни.       Александров отвлекается от припухших от поцелуев губ и спускается к шее, прихватывая зубами кожу, посасывая и оставляя после себя лиловые следы, которые ещё пару дней не сойдут с Антона.       — Игорь!..       Антон не замечает, как Игоря слегка тригеррит от его же имени, ровно как и Игорь, слишком увлеченный раскраской шеи и ключиц любовника в горошек. Член в заднице Раута отзывается об обстановке настолько положительным образом, что ещё минута — и Топор кончает в него же. Все тело разом ослабевает и руки невольно сгибаются в локтях, заставляя лечь на татуированную грудь Антону и кое-как двинуть бёдрами чтобы выйти из теплого тела.       — Ты охуенен, — тяжело дышит Игорь ему в грудь, опаляя дыханием вытатуированных медведя и лошадей. Антон отзывается скулежом собаки, которую посреди игры внезапно отверг хозяин:       — Тогда, может, поможешь кончить и мне?       Игорь улыбается, смотря на истекающий смазкой хер Раута.       — А сам что? — тянет он, не спеша брать его в кулак и доводить Антона до оргазма всего парой лёгких движений, так легко и свободно, как может это делать только человек, хорошо знающий повадки и потребности другого человека.       — Ты… Запретил, — сглатывает Антон, и заводит это так сильно, что собственный хуй дергаными движениями снова встаёт по стойке «смирно».       Однако сначала — позаботиться о своем мальчике, сжать его плоть в ладони и провести вверх и вниз в одному лишь Богу и им известном темпе. Игорь считает секунды до того момента, как Антон кончит, запачкав спермой их обоих. Выходит тридцать две — столько же Антону исполняется годиков в этом году.       — Антох, сядь или ляг так, как удобно, — просит Игорь, и сердце обливается кровью каждый раз, как в объектив зрения попадает то, с каким дискомфортом Антон теперь двигает ногами. Хотя свою роль тут играет и поистине бешеный недавний половой акт. Дебилы с их постиронией сказали бы про это: «Взлом жопы».       Антон мешкается и ложится на живот, слегка приподнимая от матраса зад. Игорю не нужно много времени, чтоб пристроиться к нему вновь. Тугой сфинктер принимает член на удивление легко, чуть ли не как родного, и от этого в животе все стягивает таким узлом, что какие-то там бабочки могли только молча курить в стороне и завидовать чувственности этого ощущения.       Игорь снова накрывает своей рукой руку Антона, сжимая и сгребая в односторонний замок. И, в общем-то, плевать, что Антон почти не замечает этого прикосновения, потому что вскоре его бьёт чуть ли не ебучим током от удовольствия, и он задирает голову, выгибая спину; По бедру Игоря проходится одна из согнутых ног Раута, и Александрову непонятно, что за хрень он только что вытворил, раз Антон внезапно ощутил настолько сильное наслаждение. Правда, размышления вылетают из головы напрочь, когда он снова с мучительной сладостью скулит «Топор…» и, насколько это возможно, отвечает на прикосновение к ладони.       — Боже…       Игорь утыкается носом в затылок Антона, почувствовав, конечно, искреннюю тоску по пушистым вьющимся прядям и запаху ментолового шампуня, целует в загривок так нежно, словно это не он вовсе с такой дикостью ебет его зад. Правда, после этого исправляется, словно извиняясь перед своим животным началом, но никак не перед самим Антоном, кусает в шею, оставляя округлый след от зубов. Сразу же зализывает и уводит грубые ласки на плечи, а свободную руку, упиравшуюся до этого в кровать, — на член Антона.       — Сука-а, Топор, подожди…       Игорь даже не думает его ждать, прикусывая плечо и двигая ладонью в хаотичном порядке. Быстро, медленно, быстро, быстро, внезапная остановка движений, заставляющая Антона уткнуться лбом в простыню и сжать её руками, а затем и вовсе Александров убирает руку, оставляя на губах Раута привкус разочарования.       — Ты ебаный ублюдок, — хнычет Антон, но продолжает поддаваться всем его действиям и послушно выклячивать жопу навстречу чужому члену.       Игорь смотрит на этот отчаянный пиздец и не может налюбоваться. Тони Раут, один из ебучих основателей злого репа, с таким удовольствием и доверием отдает в пользование Александрову свое тело и сердце, изрезанное как руки барбера. Становится смешно и стыдно одновременно — однажды Игорь позволит себе обходиться с ним с такой же аккуратностью и заботой, как к его распрекрасной Натали, вот только вряд ли это будут настолько же искренние чувства, как те, что он показывает Антону в громком и грубом сексе и агрессивных ласках. Однажды Игорь оправдает свои подписи черным перманентным маркером на моторе в груди Антона, кричащие сплошь о бесконечной любви.       Ну а сегодня ему проще оставить очередной укус в районе лопаток и ярко-красный засос рядом, словно корявое граффити «здесь был Игорь», получить в ответ абсолютное удовлетворение этими действиями и довольный крик:       — Я люблю тебя!       Ток. Ток бегает по венам и разряжает обоймы болезненных импульсов в районе паха, заставляя Антона забить на все запреты и обхватить собственный член рукой, доводя себя до такого необходимого оргазма. Ток кидает вспышки перед глазами и связывает сиплыми нотами горло, говоря о том, что Антон сорвал голос. Игорю на это похуй, он продолжает ритмично двигать бедрами и обещать себе извиниться перед Раутом позже.       Перед глазами сами собой рисуются круги. Александров хотел бы сейчас обнять Антона, если бы тот не был прижат под весом его тела к простыне, но приходится оставить лишь пару поцелуев на его шее вместо благодарности за очередной полученный оргазм.       Антон с минуту слушает хриплое уставшее дыхание у себя над ухом, пока Игорь не отстраняется и нервно поправляет почему-то решившие встать колом волосы.       Раут поворачивается к нему, чувствуя, как неприятно саднит и течет между ягодиц. Однажды Игорь отучится кончать внутрь.       — Ты чё? Все уже? Умер? — вскидывает брови он, смотря на упавшего головой на подушки Топора.       — Поясница болит, — заявляет тот, и Раут усмехается: все, старость догнала Александрова, пора искать нового любовника. — Подожди немного, ща воскресну.       Антон хмыкает и залезает на него, неспешно отирая задом его член. Игорь тихо стонет, и мысленно Тони прямо смеётся. Топор охуительный любовник, нет, это уже не любовник — это секс-машина, блять, не только охуенно красивая во всех местах, но ещё и с такой же охуенной регенерацией, чувствительностью и выдержкой. Антон не найдет второго такого же, так что речи о новом любовнике и быть не может.       Антон точно так же неспешно насаживается на хер Александрова, игнорируя все его просьбы быть быстрее. Из-за них хочется рычать, — чё тебя, дома жёнушка ждёт, Игорёк? — однако Антон молчит, кусая губы и приподнимаясь на трясущихся коленях. Быть быстрее просит и собственное тело, которое берет дрожь от томительного ожидания прежнего бешеного темпа. Антон царапает пресс Топора и бросает попытки научить его, да и самого себя тоже, терпению. Опускается до самого основания и вскакивает так резко, словно только что в комнату вошла его мать, ну или хотя бы жена Игоря.       Двигаться настолько рваными движениями давно стало в три раза удобнее, комфортнее и привлекательней, чем осторожно и с огромными промежутками во времени между толчками. Антон стонет с непривычным удовольствием от того, как член Игоря давит на другие точки и насколько проще двигаться из-за его же спермы.       Раут распаляется так же легко, как пожары в сибирских лесах, принимает комфортный Александрову темп без особых усилий, вот только стоять на дрожащих и все ещё периодически побаливающих после убийственных туров коленях сложно. Антон отвык от физических нагрузок, все же конкретно на Топоре в последний раз он был… Полгода назад?       Кажется, с каждым оргазмом довести Игоря становится проще. Вся его пуленепробиваемая выдержка идёт коту под хвост, когда Антон проявляет самостоятельность и так резво скачет на нем, словно ему за это платят. Показать бы Наташе, как надо, а то эта страстная с виду брюнетка влезает на мужа и вообще не понимает, чё делать.       — Блять, Тох, ты даже не представляешь, какой ты пиздатый…       Игорь не может оторвать взгляда от татуированного торса, от изредка дергающегося под кожей от нервных сглатываний кадыка, от четко очерченной линии челюсти, от такой удивительной красоты, доступной для любования только ему. У Антона никогда не было парней помимо него, Антон не занимается вебкамом, Антона тем более никогда не страпонили девушки — никто, никто кроме Топора не знает, как Тоша закатывает глаза с чужим хером в заднице, как громко он стонет, с какой лёгкостью кончает без прикосновений к члену, какие царапины могут оставить на спине его ногти. Такой Антон принадлежит только ему.       Топор садится, стараясь не нарушать регулярности мерных движений Раута, сжимает в пальцах его ягодицы, но не спешит задавать новый темп. Он ему не нужен. Ему нужно целовать Антона и трогать, трогать, трогать, пока член вновь и вновь врезается в простату Раута, отчего он дышит ещё глубже и забывает сглатывать слюну.       Оргазм застаёт его так внезапно, что Антон вскрикивает со странным удивлением — он настолько увлекся доставлением приятных ощущений Игорю, что забыл о самом себе. Однако сперма не привычно выстреливает, а стекает белесым ручьем по головке и стволу, оканчивая свой «бег» где-то на мошонке.       Александров все ещё старается держать себя в руках и держит Раута за зад только потому, что нужно как-то помогать ему сохранять равновесие, хотя он и сам с этой задачей справляется — вжимается грудью в грудь Топора, обхватывая шею руками и оставляя тонкие белые полосы от ногтей на спине.       Игорь кусает его за плечо, — кажется, несколько минут назад он оставил след точно на этом же месте, — наминает белые ягодицы до красных следов, успевает даже со смешком приложиться о них ладонью, на что буквально повисший на нем Антон отзывается возмущенным стоном. Никогда бы Игорь не подумал, что у Антона настолько быстро может кончаться энергия. А как он тут его трахает по полчаса и больше, в некоторых случаях умудряясь даже на весу, прижимая к стене?       — Ты устал? — вполголоса спрашивает Игорь и чувствует, как от этого по коже Антона пробегают мурашки. Надо говорить таким тоном почаще.       — Не смертельно, — отзывается Антон, но в словах четко слышится одышка. Нет, стареют они оба, секс марафоном в несколько часов со всеми позами из Камасутры остаётся в далёком прошлом в размере пяти лет назад.       — Встань раком, так уж и быть, дотрахаю тебя сам…       Антон лениво сползает с члена как вампир с кола, оказавшегося не осиновым и даже не освященным батюшкой, действительно встаёт перед Игорем на четвереньки. Правда, при первом же толчке локти предательски сгибаются и Антон падает лицом в простынь, но это становится уже привычно.       — Блять, Игорь, не так жестко же!.. — кричит Антон и знает, что завтра на него косо будут смотреть все соседи, но ему плевать. Как и Игорю, которому надо будет утром выбраться из подъезда без надзора всезнающих бабок.       — А как ещё?       Антон зажимается, молчит, но продолжает получать кайф от процесса. Возможно, сегодня его затрахают до смерти, но такое чувство у него появлялось каждый раз, как они нахуяривались в говнину и потом ложились в одну постель. А он, как мы видим, ещё не сдох.       Александров нависает над беспомощным дрожащим тельцем, совсем забывая, что это тельце весит не меньше его, до боли сжимает его бока, царапает бедра, рыча и переставая отдавать себе отчёт о своих действиях. Он делает Антону больно? Или Антон трясется от счастья? Игорь перестает осознавать, а значит на сегодня пора заканчивать. Иначе от жопы Раута останется только мокрое место.       И, представляя, какой дискомфорт из-за него завтра будет чувствовать Антон, какими оттенками нальются синяки от укусов и ещё сильнее побагровеют засосы, Игорь кончает в четвертый раз. Снова с нежностью прижимается к любовнику, целуя в загривок и обнимая поперек живота — теперь эта функция, слава богу, доступна.

-

      …Тоша отрубился через минуту после выхода из совместного душа — скинул влажные простыни, поморщился от запаха секса в его их кровати, зарылся в одеяло с головой и уснул. Игорь прилёг к нему чуть позже, добыл из-под залежей одеяла холодную руку и целовал до того самого момента, пока сам не ушел в царство Морфея.

Я на этой простыне с тобою умер и воскрес.