on my worst behavior

…✬…

      Чимин ничуть не удивился, когда ему сразу же одобрили встречу для работы няней, заявку на которую он подал. Шлёпая кроссовками по гравию, он продолжает поглядывать на адрес, по которому его направили. Предполагает, что это и есть дом работодателя.              Он вполне уверен в своих силах: ухаживал за детьми дальних родственников, а также был няней в своём прошлом районе. Хоть и относительный новичок, но уже сумел накопить на новый, гораздо более комфортный дом.              Не имея родителей, которые могли бы его обеспечить, Чимину не оставалось ничего другого, кроме как бросить школу, дабы не быть обузой родственникам. По меньшей мере три одновременные подработки — дело нелёгкое, и до сих пор он справлялся. Смог накопить достаточно средств и сократить количество работ до двух. Если он и делает что-то, так это всегда доводит дело до конца.              Чимин оптимист и верит, что в конце тоннеля есть свет. И он почти уверен, что узрел его, когда дверь дома, к которому он пришёл, открылась, являя самое ослепительное лицо.              Презирает себя за то, что думает вагиной, потому что она невольно сжимается вокруг пустоты, когда он думает: «Мне нужно сесть на его лицо».              Мужчина, которого он принимает за Чон Чонгука, судя по анкете, вежливо улыбается, придерживая рукой прелестную малышку. Чимин без особой надобности замечает, что руки эти выглядят восхитительно мощными.              — Пак Чимин-щи?              — Ах, — приходит в себя, чтобы нормально представиться, — это я. Приятно познакомиться, Чон Чонгук-щи.              — Взаимно. Проходите, чувствуйте себя как дома, — Чон Чонгук отходит в сторону, на точёном лице всё та же улыбка. Чимин уверен, что тот, должно быть, вдвое старше, но всё, что он знает точно — мужчина однозначно не выглядит на свой возраст. Идеальное лицо, на которое можно удобненько присесть.              — Что ж, тут мы живём. Места не много, так что гарантирую, не потеряетесь, — разворачивается, направляясь на кухню. — Хотите что-нибудь выпить, Чимин-щи? — смотрит через плечо, и Чимин настолько очарован, что почти забывает ответить.              — Ох… просто воды, сэр, — прокашливается в кулак, — и просто Чимин было бы неплохо.              Оставшись сидеть на большом диване, осторожно играет с ребёнком, которого ему ещё не представили официально. Со своего места на диване он всё ещё может видеть Чонгука и его широкую спину у кухонной стойки.              У Чимина мозг замыкает при мысли о том, сколько всего Чонгук может поднять с его-то мускулами, и возобновляет активную работу, когда тот оборачивается к нему через плечо и ловит взгляд. Чимин отворачивается так быстро, как только может, будто его уже не застукали, на что Чону остаётся только усмехнуться.              Когда старший возвращается в гостиную с двумя кружками вместо стакана воды, Чимин поднимается, встречая на полпути.              — Я приготовил нам чай, Чимин-щи.              Он с радостью принимает кружку, не заботясь о том, чтобы сообщить Чонгуку, что на самом деле не переваривает чай. Чимин уверен, что его тело поневоле готово сделать всё ради этого человека… в том числе и выпить этот хренов чай.              То ли это всё недостаток внимания в последнее время заставляет его вести себя подобным образом, то ли Чон Чонгук просто дар Божий для любителя членов. Но очень уж хотелось взобраться на него как на чёртово дерево; наброситься, будто какая-то сучка в течку.              Мысленно посылает сигналы своей киске заткнуться нахуй, прежде чем прочищает горло.              — Так, э-э… Ваша дочь?              Чонгук резко прерывает глоток, чтобы ответить на вопрос Чимина, при этом часть жидкости стекает по его шее, и Господи, как же хочется просто…              — Маленькую принцессу зовут Чонхи, — ставит кружку на стол и скрещивает руки на груди. — Ей шесть. Не хочу утомлять подробностями развода, — посмеивается, и это очень контрастирует с суровым обликом, — но у меня полная опека, так что мне очень важно, чтобы Вы присматривали за ней, пока меня не будет.              Он разведён. Почему это так возбуждает?              — Ах, конечно, понимаю, — и тут его осеняет. В недоумении склоняет голову набок. — Значит ли… значит ли это, что я уже получил работу?              — Что-то не так? — Чонгук приподнимает бровь.              — Всё так, но Вы ещё не видели меня в деле. Что, если Вы доверитесь, а я подведу?              — Тогда заставьте меня, Чимин-щи.              — Заставить, что, сэр?              — Довериться.              Чимин сидит молча, открывая и закрывая рот, словно глупая рыбка-фугу. Всё, на что он был способен — кивок.              — В какие часы Вы свободны, Чимин-щи?              — С восьми до пяти, — тут же выпаливает он, уже настраиваясь хорошенько поработать, но формальности так и режут слух. — И, сэр, Вы можете называть меня просто Чимин. Нет необходимости обращаться настолько формально, — нервно смеётся, надеясь, что сказал всё правильно.              — Чимин-щи.              — Да, сэр?              — Вы работаете на меня, верно?              Чимин сглатывает, в горле пересыхает. Это не может быть хорошим знаком.              — Да, но…              — Тогда я буду продолжать обращаться так, как захочу.              Внутренняя шлюха скулит от властного тона, и не остаётся ничего, кроме как сжать ноги вместе — слабая попытка предотвратить дальнейшее вытекание смазки из его мокрой киски.              — Я понял, Чонгук-щи.              Глаза Чонгука скользят по его фигуре, заставляя Чимина моргать и пытаться сдержать в себе желание поёрзать. Что ещё остаётся делать, когда столь привлекательный мужчина так его разглядывает? В конце концов, он думает лишь своими дырками.              — Что касается формы, — начинает мужчина, переводя взгляд на свои ногти и тщательно их осматривая. — Я был бы признателен, если бы Вы пришли в более… подобающей одежде, Чимин-щи.              Опускает взгляд на свой укороченный свитер и джинсовые шорты, тут же ощущая себя неуместно в доме Чона. Старший одет в рубашку и джинсы, утянутые ремнём, всё дополняют челси, придающие чрезвычайно дорогой вид.              — Прошу прощения, сэр… схватил первое, что увидел. В следующий раз оденусь поприличнее.              — Не стоит извиняться. Это наша первая встреча, на которой обсуждаются подобные рекомендационные моменты. Просто имейте в виду.              Чимин беззвучно кивает, складывает ладони на колени, пытаясь выглядеть презентабельно. Хочется почесаться, пригладить волосы и расправить складки на свитере, но это может казаться непрофессионально.              По правде говоря, он чувствует себя куклой, которую пристально рассматривают.              — Вам запрещается приводить гостей в дом, обращаю на это внимание, так как некоторые проворачивали такое раньше. У Чонхи нет аллергии, в этом плане не о чем беспокоиться. Однако, — вздыхает Чон, после продолжая: — бывали случаи, когда у неё проявлялась неприятная реакция на что-то, и хоть вероятность невелика, хочу, чтобы Вы тут же связались со мной, как только заподозрите признаки аллергической реакции. Всё ясно?              Чимин сглатывает, напуганный.              — Да, сэр, — усердно делает мысленные заметки, надеясь, что Чонгук в будущем оценит, и появится повод для хвастовства. До этого он был так самоуверен, а теперь чувствует себя обычным глупцом.              Они проводят ещё немного времени в обсуждении «можно» и «нельзя», пока не заканчивают экскурсией.              Удивительно, но когда они поднимаются по ступенькам на второй этаж, Чонгук проводит прямиком в хозяйскую спальню. Он ожидал увидеть отдельную комнату Чонхи, возможно, ту, что находится напротив этой, но та оказалась закрытой, что привело к выводу, что она гостевая.              Спальня довольно просторная и пустая: в ней только комод, двуспальная кровать и пара игрушек Чонхи. Словно прочитав мысли Чимина, Чонгук утоляет любопытство:       — Я предпочитаю держать свою рабочую жизнь отдельно от домашней. Всё, что я делаю здесь, — обводит ладонью комнату, — это отдыхаю, сплю и забочусь о Чонхи.              Горячий, здравомыслящий и ответственный. Чимин ментально трахнут. До этого у него не было типажа, но теперь это однозначно властные отцы-одиночки с шестилетними дочерьми.

…✬…

      Чонгук смущает Чимина больше, чем он ожидал.              В основном мужчина создаёт образ сильного, пугающего человека, но в некоторые дни Чимин застаёт его с довольным выражением лица… и выглядит он так, словно неуязвим для остального мира. Чимину нравится эта сторона.              В первую рабочую неделю Чонгук неожиданно готовит ему завтрак, который мальчик с признательностью расценивает как предвестник перемен.              Стоило заранее понять, что не следует ожидать ничего особенного, поскольку всю последующую неделю Чонгук только и делал, что бросал односложные ответы, когда Чимин пытался завязать разговор.              Раздражённый, Чимин списал всё на неразрешённые чувства после развода. «Может, он вымещает злость на мне», - думалось ему. Но раздражение Чимина не сравнится с сексуальным неудовлетворением, посему за этой мыслью тут же следовала другая: «Лучше бы он выместил злость на моей киске».              Именно поэтому, сколько бы раз Чонгук ни отмахивался, он скорее умрёт, чем отступит.              В защиту Чимина можно сказать, что ему не хватает внимания, которого он так жаждет, и если нарушение горячо любимого Чонгуком дресс-кода даст ему именно это, кто он такой, чтобы отказываться?              Как раз спустя месяц от начала их сотрудничества, приходит в дом Чона в оверсайз футболке и самых маленьких спортивных шортах. Чтобы гарантировать правильную реакцию, также надевает чулки до колена и обувает любимые кеды.              Когда Чонгук открывает дверь и встречает там трепещущие ресницы в сопровождении с прикушенной губой, из которых исходит оправдание о дне стирки, он удаляется в спальню, извинившись, где делает дыхательные упражнения в попытке успокоиться. Возможно, стоит попросить Чимина проверить давление.              К разочарованию Чимина, его коварный план потерпел фиаско. Чонгук не проронил ни слова, несмотря на то, что он специально задрал края футболки повыше, обнажая ноги.               Пытаться понять Чон Чонгука — всё равно что читать книгу на другом языке: просто невозможно, если не знаешь, во что ввязался.

…✬…

      Именно тогда, когда Чимин уже был на грани признания своего поражения перед богами секса и принятия их наказания, лёд, кажется, тронулся.              Его пробирает, когда он улавливает, как рушится чонгукова решимость, когда тот дважды оборачивается, заметив его вид.              В этот день Чимин появляется раньше обычного. Идёт уже второй месяц в этом доме. Чонгук не так давно дал ключи, полностью доверяя их Чимину, несмотря на внешний холод в отношении.              В семь тридцать Чимин вставил ключ в замок и вошёл в дом, вырядившись в стиле Сейлор Мун. Устав от того, что Чонгук не обвиняет в нарушении правил, наконец, решается на отчаянный шаг.              Юбку.              Чимин отлично знает себя и понимает, насколько красивые и упругие его бёдра. Надев эту юбку, он лишь подчеркнёт достоинства. Если и после этого Чонгук продолжит отшивать, то придётся вписать его имя в книжечку натуралов, в которых он влюблялся. Правда, единственным человеком в этом списке был лучший друг со школы, который мягко отверг, сказав, что ему нравятся только девушки.              Это было явное непринятие, но молчание со стороны Чонгука почему-то ощущалось в десять раз больнее, чем пощёчина.              К счастью, его радар оказался верным, и Чонгук однозначно не натурал.              Чимин сидит на полу рядом с Чонхи — которая играет с Барби — на коленях, разведя их в стороны и подражая какой-то аниме позе, которую он увидел в Интернете. Юбка веером разметалась по коленям и полу, и он изо всех сил старается выглядеть как можно соблазнительнее.              Как только улавливает шаги Чонгука, начинает скорее подтягивать гольфы, делая вид, что ковыряется в торчащих ниточках.              — О нет, кажется, мне нужно их подшить. Что скажешь, Чонхи-я? — вытягивает ногу, выставляя свежевыбритую молочную кожу на всеобщее (в основном Чонгуку) обозрение.              — Чимини-оппа, ты должен попросить аппу купить новые! — невинно предлагает она, глядя на своего отца, нависающего над ними.              Чимин поднимает голову и стреляет взглядом в старшего, подметив, как тот сглатывает, разглядывая его ноги.              — Сэр?              Чонгук оттягивает ворот рубашки, лицо его искажается от дискомфорта.              — Если Чонхи сказала, что я должен, значит, так и будет, — и направляется на кухню, вероятно, за утренним кофе.              Вот так просто закончилась попытка Чимина поиграться с властью. Плечи сникают от соблазна наброситься на своего босса, но он знает, что не может этого сделать, когда Чонхи здесь. Если бы он действительно хотел, то сделал бы, но за эти два месяца вместе они очень сблизились с девочкой.              Она напоминает своего отца: глаза такие же большие, что в них с лёгкостью может вместиться целая галактика, и родинка прямо под нижней губой. Почти что его копия.              — Оппа, можно мне, пожалуйста, бананового молока? — спрашивает так ласково, что невозможно отказаться.              Он медленно плетётся в сторону кухни, тщательно разглаживая пальцами юбку. Она не слишком короткая, но достаточная, показывает нужное количество кожи, которая обычно взывает наброситься. Это раньше срабатывало.              Чонгук сидит над дымящейся кружкой, обхватив руками голову, и выглядит обеспокоенным.              Когда Чимин окликает, тот чуть не выпрыгивает из своих штанов от неожиданности.              — Простите, сэр, — тут же извиняется мальчик, съёживаясь, — я просто пришёл за банановым молоком для Чонхи…              — Ты наслаждаешься этим?              Чимин выпрямляется по струнке, услышав его тон. Холодный, угрожающий.              — Простите?              — Это у тебя работа такая — раздражать меня, Чимин-щи?              Он вздрагивает от этого вопроса, наполняясь одновременно ужасом и жалким возбуждением. Это именно то, чего хотел Чимин, но он не может найти в себе сил придумать подходящий ответ. Из его уст вырывается лишь слабое согласие, едва слышное, но Чон всё равно улавливает.              Чимин жалеет, что вообще что-то сказал, потому как Чонгук осматривает его с верху до низу с укором. По позвоночнику бегут мурашки.              Чимин не видел его так близко с момента первой встречи. Получается рассмотреть каждую линию на предплечьях, чернила на пальцах, когда тот проводит ими по волосам, сжимая. Он зол — это ясно как день.              Парень стоит там безмолвно, ожидая чего угодно. Чонгук тоже молчит, лишь глазами путешествует по миниатюрному телу перед собой. В его взгляде — тьма. Быть не может, чтобы Чимин был настолько охвачен похотью, чтобы выдумать это. Чонгук хочет его.              — Считай эту неделю последней. Пожалуйста, не утруждайся появлением в понедельник.              Старший одним глотком допивает кофе, кружка звонко ударяется дном о столешницу. Спешит оставить мальчишку одного в своём собственном доме, не удостоив и взглядом.

…✬…

      — С Вас 11 тысяч вон, — произносит он, складывая товары покупателя. Витаминизированная вода и жвачка. Она с улыбкой протягивает деньги, и Чимин благодарит за то, что хотя бы одна покупка прошла приятно. — Большое спасибо. Хорошего вечера.              Бросает взгляд на настенные часы, которые словно насмехаются, зная, сколько ещё часов ему здесь торчать. Ладонью прикрыв зевок, достаёт леденец с одного из стендов.              Лижет его, позволяя клубнике постепенно атаковать вкусовые рецепторы. Вскоре он обволакивает язык, приторно-молочный. Растирает его по всей мышце, ощущая вкус повсюду. Будто не может насытиться.              Уже в подростковом возрасте Чимин понял, что у него своеобразная оральная фиксация. Он получает огромное удовольствие, когда берёт что-то в рот. Всё, что бывает в его рту, доставляет наслаждение.              Порой его партнёрам даже не приходится прилагать особых усилий, чтобы он кончил.              Обхватывает губами конфету, обводит её языком, посасывая с закрытыми глазами. Уже довольно поздно, поэтому начинает представлять, что сосёт кое-что иное.              Сжимает бедро пухленькими пальцами; нутро пульсирует, когда мысленный образ подначивает сосать активнее. Неосознанно стонет вокруг леденца, причмокивая языком от сладости. Мысль о том, что это хороший, толстый, мясистый…              Кашель внезапно прерывает его конфетные игры, заставляя прийти в себя от стыда, что его поймали. Конечно же, это должен быть человек, с которым он больше всего не хочет иметь ничего общего.              Чимину хочется раствориться в воздухе.              Взгляд падает на прилавок, рассматривая, что пришёл купить Чонгук. Банановое молоко, рамён и много-премного конфет. Чимин приподнимает бровь, не в силах дискутировать на тему правильности выбора.              — От всех этих конфет у Чонхи образуется кариес.              — Они мои.              Чимин удивляется, но не показывает этого, предпочитая пробивать товары. Не может терпеть Чона, не может смотреть на него.              У него влагалище сводит от одного его вида, а ведь тот даже не был в нём ни разу.              Вспоминаются все те конфеты, разбросанные по углам дома. Казалось, что это для дочери, но теперь выяснилось, что это отец сладкоежка.              — Ты выглядел так, будто наслаждаешься этим леденцом. Я тоже возьму парочку.              Чимин краснеет при упоминании своего самого постыдного момента за сегодняшний день. Он надеялся, что Чонгук проигнорирует его, ведь раньше это у него очень хорошо получалось.              — Они в том проходе, — неопределённо кивает голову в сторону, рассчитывая на то, что Чон просто сгинет с глаз, удостоив наконец-то возможности отдышаться. Складывает товары в пакет, суммируя всё как раз к приходу старшего. — 15 тысяч вон, сэр.              Мужчина достаёт из пакета три леденца и кладёт их вместе с пятидесятитысячной купюрой на кассу. Забирает покупки и медленно выходит за дверь. Если бы Чимин до сих пор витал в мечтах, то предположил бы, что Чонгук ждёт, когда он что-то скажет.              Парень так и стоит за прилавком, наблюдая, как развеваются волосы Чонгука, когда тот оборачивается и бросает на него разочарованный взгляд.

…✬…

      Чимин ошарашенно перечитывает текст снова и снова.              Прости, что обращаюсь к тебе так неожиданно, но мне не с кем оставить Чонхи. Пожалуйста, приезжай как можно скорее. Заплачу вдвое больше.              Плевать на деньги, он не хочет видеть Чонгука. Возникает нестерпимое желание отказаться, соврать, что подцепил корону или что-то такое, но в голове всплывает милая кроличья улыбка Чонхи, и ноги уже сами несут к порогу их дома.              Дверь открывается до того, как он успевает постучать.              — Доброе утро, Чимин. Я очень рад, что ты пришёл, — слова едва усваиваются в голове, когда перед глазами сверкает голая широкая грудь Чон Чонгука, покрытая тату. Единственное, что он замечает — к нему обратились неформально, отчего пальцы на ногах поджимаются.              Сейчас всего семь утра. Он не может это сделать.              Когда Чимин не отвечает, Чон осознаёт, почему.              — Ох, прости. Я одевался, когда увидел тебя из окна, — «Но у меня до сих пор есть ключи от твоего дома, ведь ты никогда не просил вернуть их», - хочет сказать Чимин. Но не решается.              — Где Чонхи?              Чонгук кажется поражён таким явным пренебрежением со стороны Пака, но всё равно отходит в сторону, впуская.              — Она ещё спит. Проснётся где-то через час, так что чувствуй себя как дома, — Чимин сдерживает желание закатить глаза, услышав те же слова, что и в первую их встречу.              — Хочешь что-нибудь выпить, Чимин?              — Ведёте себя так, будто я ни разу тут не был.              — Но прошло уже много времени.              Чимин вытягивает скрещенные ноги и откидывает голову на спинку дивана, прикрывая слипающиеся глаза. Ещё слишком рано.              — Просто вода — нормально, Чонгук-щи.              — Хён, — открыв глаза, Чимин видит, что Чон снова появился в комнате; не прошло и минуты, как он предложил напиток. Грудь по-прежнему голая и отвлекающая. — Можешь звать меня хёном.              Протягивает младшему кружку с тем, что выглядит как кофе, а не чай.              — Чай кончился?              — Я знаю, что он тебе не нравится.              — Но это не значит, что мне нравится кофе.              — Методом проб и ошибок. В прошлый раз сработало, — пожимает плечами Чонгук.              Чимин делает глоток и с удивлением замечает, что ему по вкусу то, что приготовил Чонгук. Не слишком сладко, но достаточно горько. Хватает пульт от телевизора, не желая продолжать разговор, пока тот без рубашки.              Включает первый попавшийся сериал на Netflix, отчаянно нуждаясь в любом виде белого шума, отвлекающего от восхитительного, чрезвычайно ебабельного дилфа, находящегося на расстоянии вытянутой руки.              Грызть ногти всегда было его нервной привычкой, слишком успокаивающей, чтобы избавиться. Покусывает пластину, когда его запястье мягко отстраняют.              Чонгук хмурится на него.              — Чего? — раздражается мальчик, вырывая руку, и снова начинает возиться с кутикулой.              — Что за поведение, Чимин?              — Так почему бы Вам не выебать это из меня?              — Оппа!              То, как резко они поворачивают головы, выглядит почти комично. У подножья лестницы стоит девочка, потирающая глаза.              — Чо-Чонхи! — нервно посмеивается Чимин, быстро подбегая к ней и заключая в объятья. — Оппа так скучал по тебе. А ты скучала?              Та мило кивает, шепча что-то на ухо Чимина, на что он кивает.              — Она хочет прогуляться в саду, Чонгук-щи. Мы пойдём на улицу. Хорошо поработать.              Чонгук стоит посреди гостиной полуголый и чувствует себя в собственном доме так некомфортно, как никогда раньше.

…✬…

      По итогу Чимина снова берут на работу.              — Чимин-а, вот, возьми, — пододвигает тарелку с панкейками, сосисками и яйцами. Рядом стоит кружка с кофе.              — Вау, что за праздник?              От этого комментария по лицу Чонгука расползается румянец.              — Да никакого. Я просто заметил… ты в последнее время выглядишь более уставшим.              У Чимина все силы уходят на то, чтобы не завизжать от внимания со стороны мужчины. Он до сих пор обижен из-за увольнения и отсутствия члена — в основном из-за последнего, — но не может позволить стараниям Чонгука пропасть даром.              — Может, если бы Вы не уволили меня ни с того ни с сего, мне бы не пришлось искать другую работу. Теперь мне приходится дорабатывать этот месяц, — зевает в руку, наверное, в сотый раз за это утро.              — Ты ведь понимаешь, что мне жаль, да? Но ты напрашивался, чтобы тебя уволили. Почти что каждый божий день нарушал мои правила.              — Тогда почему так долго тянули?              Чонгуку требуется несколько секунд, чтобы сформулировать ответ.              — Потому что ты нравишься Чонхи.              Чимин разочарован, но ничуть не удивлён. Он не дурак и понимает, что все эти добрые жесты не с пустого места. Но он готов на всё, лишь бы услышать нужные слова из уст Чонгука.              Берёт вилку и копается в еде одной рукой, слишком уставший для всего. В какой-то момент глаза закрываются, хотя рука продолжает тянуться ко рту.              Рядом слышится тихий смешок, и от мысли, что он стал его причиной, на душе становится тепло.              — Чимин, — зовёт его Чонгук, помогая есть. Чимин хмыкает в ответ, набивая рот панкейками. — Как насчёт того, чтобы работать на меня полный день?              Мальчик совсем опускает руку, к счастью, не в силах раздавить большую ладонь Чона своей маленькой. Хватает стакан с водой, осушая его полностью.              — Пожалуйста, подумай об этом. Сможешь оставаться здесь с Чонхи весь день, с едой и питьём, тебе не понадобится другая работа.              Он тщательно обдумывает всё, но как только представляет то, что технически придётся жить с Чонгуком под одной крышей, в мозгу срабатывает сигнал тревоги.              — Звучит… неплохо, Чонгук-щи. Но Вы не понимаете, мне нужно оплачивать счета, и для этого понадобится чуть больше, чем быть няней…              — Говоришь так, будто я не смогу позволить себе платить достаточно, Чимин-а, — к удивлению младшего, неожиданно тёплая рука гладит его по макушке. Мягко и аккуратно. — У меня куда более высокая зарплата, чем ты думаешь, — усмехается, перебирая пальцами гладкие пряди Чимина, и бабочки, которые тот так хорошо сдерживал, теперь выходят из-под контроля.              — Вы уверены, сэр?              — Если ты будешь называть меня хён, то да, уверен.              Чимин склоняет голову, покраснев от неожиданного приказа. Всё это время отказывал себе в возможности называть Чонгука хёном, потому что считал себя сильнее этого, но воображение уже разбушевалось оттого, что произойдёт, если он подчинится.              — Хорошо, хён.

…✬…

      На данный момент от квартиры Чимина нет никакой пользы. Он проводит большую часть времени в доме Чона, даже спит днём с Чонхи, после того, как Чонгук попросил.              Он уверен, что многие их условия на грани допустимого и нет, и сон в постели босса тоже находится где-то там.              До сих пор всё было хорошо. Чонгук успешно продолжает свою череду добрых порывов, каждое утро готовя для Чимина завтрак, и не уходит, пока не погладит его по голове. Младший старается не придавать особого значения этим ласкам, боясь неправильно истолковать действия своего босса, но у него влагалище сжимается, когда он чувствует себя каким-то домашним животным, которого поощряют.              Чонгук даже зашёл так далеко, что пригласил Чимина в церковь вместе с ним и Чонхи. Несмотря на то, что Чимин не придерживается никакой религии, всё равно соглашается. Ему нравится, когда они даже в выходные рядом.              Пак замечает, что мужчина весьма религиозен: возле входной двери стоит небольшая фигурка распятого Иисуса, а вокруг неё алтарь. Из тех коротких (к сожалению) случаев, когда Чонгук был без рубашки, Чимин заметил пару тату, связанных с религией. По какой-то причине эта его черта очень привлекает.              Не имея возможности проводить много времени в собственном доме, неудовлетворение лишь усиливается. Обычно он уходит с работы около девяти вечера, потому как Чон настаивает остаться.              Большинство дней они сидят у телевизора и смотрят что-нибудь вместе, почти не общаясь и просто наслаждаясь обществом друг друга. В другие дни Чонгук рассказывает о своей работе и бывшей жене, и при каждом упоминании её имени у Чимина кровь вскипает. Он утешает мужчину, уверяя, что тот прекрасно справляется с воспитанием ребёнка.              Родители Чимина скончались, когда он был совсем маленьким, оставив на попечение родственников. Мальчик никогда не считал их своими вторыми родителями, ощущал себя обузой, поэтому и съехал, как только исполнилось восемнадцать. Он знает, что Чонхи в надёжных руках, с матерью или без.              Чимин не может вспомнить, когда это началось, но он в последнее время заставляет Чонгука волноваться. Пара невинных комментариев и комплиментов — всё, что нужно, чтобы в его ладонях оказался покрасневший и заикающийся Чон. И эта сила заставляет чувствовать себя невероятно.              «Вам идёт, когда лоб открыт», — говорит он, а Чонгук уже задыхается. «Этот кимчи очень вкусный», — заявляет однажды за ужином, оставляя того польщённым и вынужденным рассказывать о свежих продуктах, которые он купил по скидке в тот день.              Желая проверить, как далеко можно зайти, не переходя черту, неуклюжий Чимини однажды утром проливает кофе на брюки своего босса.              — Ох, мне так жаль! — пищит он, тут же начиная натирать салфеткой обтянутое тканью бедро.              Прикладывает достаточно усилий, чтобы оттереть кофе, но при этом замаскировать свои мазки под невинную ошибку. Избегает промежности, предпочитая вытирать только те места, которые ближе всего к ней.              Спустя минуту извинений и растираний мокрого пятна, его отталкивают, и ретируются в ванную.              Конечно же, с довольной улыбкой, Чимин нарекает это победой.              Жалостливое лицо старшего — то, на чём мальчик зацикливается однажды вечером, укладывая Чонхи в постель. Она ужасно утомилась после целого дня игры в фрисби в саду. Сейчас только четверть седьмого — Чонгук возвращается домой в восемь.              Чимин бесшумно ступает по половицам, направляясь в гостиную, и укладывается на диван. Включает телевизор для того, чтобы найти что-нибудь лёгкое, и останавливается на девчачьем фильме восьмидесятых годов.       Трудно сосредотачиваться на сюжете, когда киска жаждет внимания.              Из-за того, что он не оставался дома один, создавалось ощущение, будто не кончал уже несколько месяцев, хотя прошла всего неделя.              Пальцы скользят в карман кардигана и легко нащупывают два маленьких устройства в форме бобов. Гладкий материал приятно скользит по подушечкам. Он всё продумал: Чонхи спит как убитая, а до прихода Чонгука ещё полтора часа.              Честно говоря, у него как раз столько времени, сколько нужно. А если быть ещё и с собой честным, то много времени не потребуется.              И вот мальчик выуживает из кармана два предмета, уже истекая при взгляде на них. Он слишком возбуждён, чтобы как следует снять юбку, поэтому наскоро задирает подол.              Его кружевные трусики — мечта с точки зрения комфорта, но они не могут справиться с влагой Чимина. Он видит, что спереди уже образовалось пятно и тихонько цокает языком.              Если бы в тот момент у него была возможность мыслить здраво, он бы взбесился, что испачкал одежду. Но вместо этого нажимает на кнопочку, соединённую с обоими вибраторами двумя длинными проводками; влагалище машинально сжимается от звука.              Облизывает губы, сдвигая бельё в сторону, и потирает складки, распределяя смазку. Вздох срывается с губ от прикосновения. Пальцы отстраняются от киски и проникают в рот, обильно смачивая слюной, чтобы сделать скольжение ещё более лёгким.              Ему нравится, когда очень мокро.              Растирает до тех пор, пока не сочтёт себя достаточно влажным; прижимает первое устройство к клитору, ахая от резкого удовольствия. Он уже очень чувствительный. Поглаживает твердеющий комочек, откидывая голову назад и прикрывая глаза.              Это так приятно: получить хоть какую-то стимуляцию спустя столько времени. Становится ещё лучше, когда в голове возникают образы Чонгука.              Широкие плечи, мускулистые руки, мощные бёдра и крепкая задница. Чимин не может сдержать стон и заглушает себя рукой.              Тянется за вторым вибратором. Увлёкшись наслаждением, не замечает, сколько смазки вышло. Она уже вся растеклась по ляжкам. Смазав пальцы в собственных соках, вводит их внутрь, растягивая.              Стоны начинают вырываться без его воли. Постепенно они становятся всё громче, особенно когда настойчивые два пальца проникают в пизду и подготавливают к вибратору. Тот легко скользит внутрь, и Чимин стонет в ладонь, когда ощущает импульсы изнутри.              Стенки сжимаются вокруг устройства, подводя к краю. Открыв глаза, он замечает маленькую фигурку Иисуса, обращённую к нему, но это совершенно не мешает возиться со своей киской.              Рука сильно дрожит, когда он вслепую шарит по дивану в поисках второго вибратора, который выскользнул, пока он вставлял в себя этот. Как только пропажа находится, прижимает его прямо к клитору.              Чимин настолько одурманен похотью, что образы Чонгука в мозгу сливаются в один, который выглядит до боли реалистично.              Представляет, как массивное тело нависает над его хрупким, как бугрятся мышцы рук, сжимая спинку дивана, и он вонзается в Чимина так, словно тот безвольная кукла.              Слишком сосредотачивается на том, чтобы прикусить руку и заглушить звуки, поэтому не замечает открывающуюся дверь. Но окончательно его доводит не воображаемый Чонгук, а то, что, снова открыв глаза, он видит реального человека, неподвижно стоящего в проходе.              — Хён! — вскрикивает Чимин; тело сотрясается в судорогах, когда возбуждение охватывает всё нутро. — Блять! — слишком опьянён удовольствием, чтобы стыдиться того, что его поймали. Это только сильнее заводит.              Чимин достаточно сознателен, чтобы признать, что он чуть-чуть гордый. Поэтому не удивляется, когда игнорирует своего босса и проводит раскрытой ладонью по клитору. Киска пульсирует оттого, как быстро двигается рука. Стоны становятся длиннее, в голосе проскальзывают нотки дрожи.               Затем он, такой невероятно ненасытный, одним резким толчком вводит средний и безымянный пальцы в ноющее лоно.              — Ах, чёрт! — рука покидает рот, оставляя открытым, и он зажмуривает глаза. Не может справиться с мыслью о том, что произойдёт, когда вернётся на землю и больше не будет гнаться за оргазмом.              Единственные слова в его голове — Чонгук, Чонгук, Чонгук. Он тут. Смотрит на меня. Его клитор пульсирует при мысли о проведении приватного шоу для босса, пока тот дрочил бы свой член одной рукой, а другой массировал мышцы торса.              Пальцы Чимина не останавливаются, а наоборот ускоряются, когда он сопоставляет Чонгука из воображения с Чонгуком, который стоит в десяти футах от него. Представляет, как тот достаёт свой член и наслаждается тем фактом, что младший возбуждается от одного его образа.              Продолжает трахать себя, пальцы по костяшки вбиваются в чувствительную дырку. Чимин не помнит, чтобы ему когда-то удавалось дважды кончить с такой короткой периодичностью. Открыв глаза, с изумлением наблюдает, как его щёлочка сквиртит на диван Чонгука. Ему стыдно, что он второй раз испортил обивку.              Чего он никак не ожидал увидеть, так это то, что вымышленный образ Чонгука станет реальным.              Тот крепким кулаком обхватил основание того, что, по расчётам Чимина, является девятидюймовым орудием массового поражения. Как, мать вашу, это вообще должно в меня влезть? Он же ещё полутвёрдый. Хватка Чонгука — верный признак того, что он довольно близок к оргазму.              Чимин уверен, что с ним что-то не так, потому что он только сейчас почувствовал прилив крови к щекам: когда перед ним предстал полуобнажённый Чонгук, а не когда он блистал своими половыми органами. Может, в мозгу произошёл какой-то химический дисбаланс, но он не может быть полностью уверен.              Голос в голове нашёптывает, что нужно хотя бы поправить юбку и прикрыться, и он так и делает. Словно у Чонгука нет образа розовой киски Чимина, отпечатанной в каждой клеточке мозга.              Старший сплёвывает на раскрытую ладонь, и глаза Чимина расширяются от шока. Он проводит смазанной рукой по стволу, поглаживая головку и размазывая собравшуюся там влагу.              — Смело с твоей стороны развлекаться без меня, Чимин-а, — глаза остаются прикованными к члену, он не удостаивает мальчика взглядом. — Теперь моя очередь.              Прислоняется спиной к стене, устраиваясь как можно удобнее в такой напряжённой позе. Но его это не особо беспокоит. Все мысли направлены на то, чтобы доставить удовольствие Чимину.              Чимин чувствует, как из его дырочки снова начинают вытекать соки при виде Чонгука, дрочащего сочный член. Умелое запястье то и дело прокручивается. Он бы засунул руку обратно в трусики, если бы не был таким чувствительным. Вместо этого решает сжать ноги вместе, чтобы хоть как-то унять пульсацию.              Когда Чон пальцами впивается в своё бедро, корчась, Чимин хочет только одного — сожрать его. Он уверен, что Чонгук — истинный представитель греческих богов, потому как те, кого он знает, не идут с ним ни в какое сравнение. Видит, как сокращаются мышцы на животе, когда тот задирает рубашку, зажимая ткань зубами, и проводит по ним ладонью.              — Спроси у меня, как близко я, — внезапно произносит он; между бровей залегает складка, а грудь вздымается.              Чимин — синоним послушания.              — Ты… ты близко?              — Блять. Чёрт, да, — кулак движется быстрее, так явно приближая к кульминации. — Говори… говори больше.              — О чём?              — Просто говори.              Чимин сглатывает, сжимая ляжки в ладонях, чтобы хоть на секундочку вернуться в этот мир, после чего открывает рот:       — Тебе нравится моя киска? Нравится видеть её мокрой и разбитой из-за тебя? Ты меня очень возбуждаешь, хён…              — Боже, — выдыхает Чонгук, поднимая голову и впиваясь взглядом в раскрасневшееся лицо Чимина. — Да. Дерьмо… я пиздец как люблю твою… твою киску.              Чимин сияет от этих слов.              — Да-а? Это твоя киска, — одновременно поднимает юбку и раздвигает ноги, пальчиками разводя половые губки, раскрывая блестящую на свету вагину. Одна рука придерживает подол, а другая путешествует по груди, вниз по животу, пока не достигает лобка.              Стонет, когда подушечки касаются скользких складок, неторопливо пробираясь к клитору. Он уверен, что чуть позже сможет пережить ещё пару оргазмов. Сначала Чонгук должен кончить.              Движения старшего останавливаются, заставив Чимина нахмуриться.              — Почему ты остановился, хён? Ты был так близко… продолжай.              — Мне нужно попробовать тебя.              Чимин уже несколько месяцев фантазирует о рте Чонгука, и теперь, встречаясь с этим лицом к лицу, кажется, будто это последнее, что ему по силам.              — Ты не можешь, я только что кончил.              — Кончишь снова.              Приходится усиленно сдерживать внутри хныканье, которое почти вырывается. Вульва дёргается от предвкушения. Чонгук даже не представляет, что делает с Чимином… Он уверен, что старший сможет заставить его кончить за тридцать секунд.              Вздохнув, Чимин ставит ноги на диван, руками помогает себе развести их в стороны.              — Угощайся.              Чонгук молниеносно расстёгивает рубашку и снимает ботинки, одновременно с этим ступая к младшему.              — Ты не представляешь, как долго я этого ждал.              — Я уверен, что мечтал о тебе задолго до нашей встречи. Вот так давно я этого ждал, Чонгук-щи.              Тут же следует шлепок по упругой заднице. Плоть идёт рябью, посылая волны прямо к твёрдому члену Чонгука.              — Хватит меня так называть. О чём я говорил?              Возбуждение закручивается в животе Чимина, полностью вытесняя стыд. Чонгук слишком горячий, когда ругается.              — Прости, хён, — прикусывает он губу.              Чон не теряет времени даром: наклоняется, льня губами к самой жирной части киски. Трусики, скрывающие её, насквозь промокли после двух потоков кончи.              Чимин хватает ртом воздух, когда самые мягкие, самые нежные поцелуи атакуют лобок, совсем рядом с тем местом, где он хочет чувствовать Чонгука.              Грубые ладони ползут по коже к внутренней части бёдер, поглаживая, вместе с этим Чонгук заглядывает в глаза мальчику.              — Ты очень, очень красивый.              — Кто бы говорил…              Их губы наконец встречаются, зубы ударяются от того, как сильно они улыбаются. Поцелуй мягкий и медленный… без пыла, без языка. Это почти похоже на признание: две пары губ обмениваются словами, слишком серьёзными, чтобы быть сказанными. Оба хихикают, руками поглаживая лица друг друга.              — И очень вкусный.              — Да? — Чимин вздрагивает, когда мужчина кусает за мочку; губы медленно движутся от челюсти к шее. Он вдыхает запах младшего, и Чимин ощущает его улыбку кожей.              — Мгм, — кивает Чонгук, оставляя чмок на шее, а затем снова располагается между ног. — Но мне нужно попробовать тебя и здесь, чтобы удостовериться.              Благодаря отточенной технике и многолетнему опыту, мастерски стягивает бельё с Чимина, отбрасывая в сторону.              Мальчик в немом стоне открывает рот, когда кончик языка осторожно касается клитора. Бутончик пульсирует под влажной мышцей, и Чимин чувствует, как снова промокает. Сегодня он прямо бездонный, всё накопившееся неудовлетворение наконец высвобождается спустя месяцы подавления. Чонгук замечает это, находясь так близко.              — Не могу поверить, что ты такой, — подкрепляет слова шлепком по ноющей сердцевине, — мокрый для меня, малыш.              «Если бы ты только знал», — хочет сказать Чимин. Но сдерживает себя, сохраняя последние остатки достоинства в своём неугомонном теле.              Чонгук прижимает язык между складок, чувствуя, как киска пульсирует. По лицу его расползается улыбка, которая заставляет Чимина смущённо прикрыть лицо обеими руками. Чонгук отдёргивает их, снова прижимаясь ртом к вагине.              — Хочу видеть твоё лицо, когда лижу.              Тот даже не сказал ничего особо возбуждающего, но от этой прямоты по позвоночнику Чимина бегут мурашки. Чон всегда умел обращаться со словами, и он не ожидал меньшего в постели. Мужчина мог бы просто сидеть и говорить, и Пак всё равно бы кончил.              Язык покидает клитор и проникает в дырочку, тогда Чонгук чувствует сочную сладость. Стонет, держа язык внутри, что приводит к эффекту домино: Чимин присоединяется к нему, посылая вибрации по всему телу.              Ощущает, как младший сжимается вокруг, как бархатистые стенки плотно обхватывают язык. Чонгук немного отстраняется, слизывая жирные капли смазки. Лакает отчаянно, словно дорогое вино — ни одна капля не пропадёт зря.              Он мог бы пожирать Чимина днями напролёт, и оставался бы доволен. Вгрызается, как изголодавшее животное, пирующее спустя две луны.              Взгляд отрывается от киски, снова обращаясь к лицу мальчика: глаза прикрыты, брови сведены, а рот покидают прерывистые стоны.              — Видел бы ты себя сейчас… какой беспорядок я устроил.              Шлепок по клитору в качестве наказания. Рука не проявляет милосердия, мокрая от слюны безжалостно натирает пизду.              — Ст-стой! Нет… — руки Чимина пытаются дотянуться до предплечья мужчины, чтобы оторвать его, но безуспешно.              Открыть дверь и лицезреть Чимина, обхватившего себя руками, с лицом, искажённым от удовольствия — что-то запредельное. Чонгук не хотел ничего, кроме как возносить такое божество, как он.              — Ты думал обо мне, когда трахал себя?              Прилив гордости, заполняющий грудь, при молчаливом кивке младшего, безмерно приятен. Маленькие ладони всё ещё пытаются оторвать руку Чона.              — Твои бесполезные пальчики никогда не смогут доставить столько удовольствия, как я, — шепчет в обнажённое плечо, припечатывая поцелуй в кожу. Давление и стимуляция слишком сильны — Чонгук видит, как глаза Чимина закатываются, а из приоткрытых губ исходят короткие вздохи.              Но Чонгук — человек с целью. Он нащупывает брошенный вибратор, который, к его удивлению, до сих пор включен. Тихонько смеётся с того, как Чимин дрожит от незамедляющегося темпа.              Когда он в итоге приостанавливается, то делает это только для того, чтобы вставить внутрь один из вибраторов, отчего у Чимина перехватывает дыхание.              — Ох! — вжимается в диван; конечности слабеют, а вибрация заставляет всё тело дрожать, словно лист на ветру. Чонгук снова обращает внимание на клитор, не давая возможности расслабиться. — Я н-не могу… Сейчас… я сейчас…              — Для кого ты кончаешь, Чимин-а? Скажи мне.              Мальчик сглатывает слюну, скапливающуюся во рту, вязкую и горячую. Чон кладёт руку ему на живот, притягивая ближе к себе. Вводит три пальца, отмечая отсутствие сопротивления.              — Ты такой чертовски мокрый и свободный, будто во сне… Боже. Ты такой блядски… — ломает голову, пытаясь подобрать идеальное слово, описывающее Чимина, но не находит ни одного. Невозможно передать то, как великолепно выглядит младший в таком виде: раскрытый, разваливающийся под кончиками пальцев.              Пульсация от вибратора достигает пальцев внутри, и Чонгук надавливает на него. Не проходит и секунды, как Чимин визжит:       — Я кончаю! Для тебя, хён… я… — из розовой дырочки, воспалённой и чувствительной, начинает вытекать ещё больше соков. На подушке и полу у ног остаются мокрые лужицы, а вибратор с влажным звуком выскакивает.              Со стоном Чонгук склоняется над клитором, присасывается к нему, чувствуя, как последние струйки попадают на щёки и подбородок. Мычит вокруг нежного комочка, наслаждаясь вкусом. Мальчик сводит его с ума, и теперь, когда он наконец-то распробовал его, понимает, что никогда не станет достаточно.              — Пиздецки хорош для меня. Принимаешь всё, что я даю, так хорошо… прямо как чёртова… — Чонгук тут же одёргивает себя. Холодок пробегает по позвоночнику, когда осознаёт смысл того, что собирался сказать. Он не думает о Чимине так, не имеет в виду ничего подобного.              Очень пугается, что всё испортил, пока не замечает выражение лица младшего. Предвкушение? Голод? Всё, что он видит — точно не дискомфорт.              — Как?..              — Никто… это… я просто…              — Нет, скажи. Пожалуйста, — голос срывается в конце, и член дёргается от нужды в тоне. — Пожалуйста, я хочу услышать, как ты это скажешь. Блять… мне это нужно… очень сильно.              Чимин обеими руками обхватывает лицо старшего, возвращая к своему клитору. Тот с готовностью присасывается с открытым ртом и высунутым языком. Пак стонет, смотря на мужчину между ног, вращая бёдрами. Он кончил уже трижды и не может поверить, что готов сделать это снова.              — Шлюха.              Чимин вскрикивает, когда Чон отстраняется, только чтобы сказать это, и охотно кивает в знак согласия. Если бы он мог адекватно выстраивать предложения, то ответил бы: «Шлюха, которая с самого первого дня мечтала упасть на колени и отсосать».              — Так вот, кто ты. Не правда ли? — язык босса неустанно кружит по пульсирующему клитору, палец снова возвращается в жаждущую щёлку. Вибратор ни на секунду не останавливался, и Чонгук играет с ним, двигая по тугим стенкам, и добивается протяжного стона.              — Моя малышка такая шлюха, — Чимин сияет от ликования, самоконтроль растворяется, и он, наконец, хватает член Чонгука. Он такой большой в его ладони, горячий и тяжёлый, все девять дюймов. — Я не уверен, что они поместятся в твоей маленькой дырочке, Чимин-а.              — Так заставь его войти, Иисусе, — хрипит Чимин.              — Не надо… не говори так… пожалуйста.              — Ты и так знаешь, что он подсматривает, — серьёзно отвечает он, переводя взгляд на фигурку на стене. — Хуже не будет.              — Чимин.              — Ладно, прости, Господи, — пальцы расслабляются на шее Чона, после сцепляясь в замок. Чимин дует губы для пущено эффекта, вознося молитву к небу. — Мне очень жаль, что тебе приходится смотреть это сейчас, но Чонгук должен показать мне, чем именно он благословлён, прежде чем я потеряю сознание и лишусь этой возможности.              Чонгук смеётся и прижимается к губам Чимина своими; этот поцелуй более пылкий, чем предыдущие: больше языка, слюна стекает с уголков рта. Это грязно и мокро… прям как надо. Они стонут друг другу в рот, трутся друг о друга, в какой-то момент Чонгук даже теряет брюки и нижнее бельё.              Ладони Чимина скользят по упругому торсу Чона; так приятно ощущать подушечками рельефные мышцы.              — Господи, — повторяет он, обращаясь к крупному мужчине перед ним, — ты просто… такой большой везде. Я не могу… Взгляни на меня! — повышает голос, когда проводит по жёстким грудным мышцам, сжимая пальцы, чтобы основательно подчеркнуть свой энтузиазм.              Контраст великолепен и заставляет член Чонгука подёргиваться, в то время как Чимин слишком поражён разницей, чтобы удержаться от ухмылки до ушей. Что он собирается с ним делать?              Чон услужливо подсказывает, что на самом деле есть много вещей, которые он хочет сделать с мальчиком, и начинает с того, что срывает одежду с миниатюрного тела. Не понимает, как такая крохотная одежда может подходить такому телу… хрупкому и маленькому, но объёмному и округлому во всех нужных местах. «Он просто нереальный», — заключает Чонгук.              Руки скользят по изгибу бёдер, ему нравится, как они сужаются, двигаясь ближе к талии. Чимин сверкает в тусклом жёлтом свете. Чонгук хочет собрать каждую капельку пота в бутылку, чтобы потом всё выпить.              Поцелуи спускаются по телу, а шёпот похвалы впечатывается в кожу. Ему так хорошо, так приятно, что о нём заботятся. Он живет ради этого. Ради губ Чонгука.              — Как жаль, — Чон нежно целует внутреннюю сторону лодыжки, — что я не смогу увидеть тебя во сне, — пальцами поглаживает живот, поцелуями поднимаясь по икрам, к коленям и ляжкам. — Как я буду спать сегодня?              Чимин сыт по горло дразнилками. Если он и хочет чего-то одного — честно говоря, там несколько вариантов в списке, но приходится вбирать наиболее желанный — так это отсосать его яйца.              — Ты не будешь.              Меняет их позиции, заставляя Чонгука откинуться на диван и смотреть, как Чимин творит свою магию. Пальцы ног подгибаются, когда младший садится в ту же позу, в которой он был, когда впервые пришёл в юбке.              — Боже, — стонет и взмаливается Чонгук, когда Чимин втягивает яйца в рот. Зубы впиваются в нижнюю губу, когда мальчик массирует их, другой рукой расслабленно надрачивая пенис. По крайней мере, у него будет кое-что новое, что можно будет записать в Дневник Преданности.              Чимин смотрит на него сквозь трепещущие ресницы, сладко моргая, словно у него во рту нет чьих-то яиц.              — Нравится? — тихонько спрашивает он, облизывая жирную полоску на эрекции. Та болезненно тверда. Чон дважды лицезрел оргазм Чимина, сжимая основание на протяжении второго раза.              И тут Чимин неожиданно обхватывает головку и втягивает щёки, языком лаская уретру. Чонгук стонет, когда младший прижимает язык к низу и пытается вобрать больше.              — Чёрт! Такой… такой большой, хён, не могу взять полностью, — Чонгук не может поверить, что у Чимина икота, ведь как тот может быть таким милым, когда его член только что был на полпути к горлу?              — Мило, — вырывается из старшего, и тогда Чимин вытирает рот тыльной, алея щеками.              — Прекрати… — снова икает, наклоняясь, чтобы облизнуть орган. Каждый раз, когда язык вжимается в вены, по спине словно проходит электрический разряд. И он лишь усиливается, когда тот начинает покрывать ствол поцелуями с обоих сторон.              — Такой красивый, милый и нежный, — продолжает Чон, видя, как младший светится от похвалы. — Моя принцесса.              Чимин замирает на этом слове, руки и рот останавливаются. Мурашки бегут по коже, и он чувствует себя унизительно от такой бурной реакции.              Чонгук замечает это, и оу… Чимин просто хочет сдохнуть.              — Нравится, когда зовут принцессой? — усмехается, и ярко-красное лицо Чимина подначивает не останавливаться. — Это идеально тебе подходит, знаешь. Получаешь всё, что хочешь, на блюдечке с голубой каёмочкой. Напоминает мне тот период, когда я впервые понял, что зашёл далеко… Я тогда только уволил тебя, а потом твой образ постоянно преследовал меня по всему дому.              Это шокирует — слышать что-то подобное, особенно когда раньше они не высказывали мысли столь открыто. Чимин моргает, переваривая. Зашёл далеко.              — Повтори, пожалуйста…              — Моя принцесса, — Чон наклоняется и целует волосы мальчика, затем поворачивает голову и шепчет на ухо: — моя маленькая шлюшка-принцесса.              В следующее мгновение Чимин оказывается у него на коленях и целует, затаив дыхание.              Языки сплетаются, когда они исследуют рты друг друга, не в силах утолить жажду. Комната наполняется более плотным ароматом секса. Чимин начинает тереться мокрой киской о промежность Чонгука, размазывая влагу и вызывая у него хриплый стон. Ему нравится, как глубоко звучит голос мужчины, это подстёгивает двигаться жёстче и грубее.              — Блять, — выдыхает Чонгук, вскидывая бёдра вверх. Головка оказывается прямо между упругими ягодицами. — Я… я хочу тебя. Ты мне нужен… нужен…              — Я здесь, здесь. Дам тебе всё… чёрт… всё, что хочешь, — прерывает его и тянется рукой назад, обхватывая рукой ноющий член, чувствуя, как он пульсирует в ладони. Стонет от тяжести… такой большой и массивный, как и весь он.              Чимин сплёвывает на свою руку, после проводит членом по своей вагине, собирая смазку.              — Готов, малыш? — не дожидаясь ответа, насаживается самостоятельно. Откидывает голову назад, протяжно стоная. Обхват впечатляет, и хоть его до этого несколько раз трахали пальцами, жжение от растяжения осталось. — Такой большой… так хорошо…              Когда Чонгук погружается до упора, их голоса сливаются в единый прерывистый стон. В голове Чона настойчиво раздаётся голос, осуждающий его, приказывающий остановиться, ведь его алтарь находится прямо за спиной, а дочь спит наверху, но… рассудок слишком затуманен, когда всё, что он ощущает — тугое, влажное тепло.              — В тебе так приятно. Блять. Ты точно не девственник? — при этих словах Чонгук получает решительный шлепок по груди. — Сделай так ещё раз, — стонет он на ухо Чимину, обнимая его и потираясь горящей грудью.              — Если тебе станет лучше, можем притвориться, что я Дева Мария и…              — Ради всего святого, Чимин, пожалуйста, заткнись.              — Не раньше, чем ты закончишь произносить имя Господи всуе, хён, — продолжает издеваться Чимин, пока Чонгуку не надоедает это, и он не начинает толкаться, попадая прямо в сладкое местечко спустя дюжину толчков. — Боже!              Мужчина злобно усмехается, как над лицемерием Чимина, так и над тем, как ему хорошо. Звук яиц, шлёпающих о толстую задницу, заставляет мозг превращаться в кашу. Это очень грязно, всё тут очень грязно. Поворачивает шею, целуя младшего в челюсть и желая быть как можно ближе к его рту, чтобы не упустить ни единый звук, срывающийся с его губ.              Чимин скулит, когда большие ладони крепко сжимают талию и толкают вниз, затем снова поднимают. Чонгук на сто процентов использует его как живой флешлайт, легко насаживая на свой пульсирующий ствол. Он скулит всё громче, дрожащие руки находят опору на плечах старшего. Хорошо, что они такие широкие.              — Твоя киска засасывает меня, Чимин-а. Словно она создана для того, чтобы идеально подходить для моего члена. Может, так оно и есть, а?              Каждый толчок бёдер отправляет Чимина в другое измерение. Он едва способен связно мыслить, но всё равно пытается. Хочет хоть раз быть хорошим.              — Мхх, да… создана для тебя… Просто… просто твоя игрушка.              — Точно, моя маленькая куколка. Идеальная принцесса, созданная для траха, — большие пальцы перемещаются на соски, и мальчик задыхается от неожиданности, на секунду сжимая ногами бёдра старшего, прежде чем возобновляет прыжки. Чон щёлкает по соскам, чувствуя, как они твердеют, и как стискиваются стенки. — Чёрт.              Чимин замечает, что толчки прекратились.              — Нет, пожалуйста, я так близко. Ну же, — хнычет, ставя обе ноги на диван, начинает самостоятельно скакать на толстом члене. Честно говоря, он до сих пор не знает, как старший умудрился поместиться в него. Ощущает призрачные касания больших пальцев Чонгука на сосках, когда заменяет их своими.              — Ты… ты б-близко, хён? — приоткрывает один глаз, чтобы оценить ответ, но выражение его лица в совокупности с прыжками на члене приводят к тому, что Чонгук переворачивает его, вдавливая в диван. Пытается что-то сказать, но подушка всё заглушает.              — Пиздец. Ты и со спины отлично выглядишь, — глаза сканируют вид перед собой, пытаясь впитать каждую деталь и навсегда сохранить в памяти. Его больная половина внимательно осматривает милую розовую дырочку, расположенную над и без того милой и розовой киской.              Облизывает большой палец, обдумывая свои действия. «Я ведь не собираюсь туда член совать», — рассуждает сам с собой: «Так что всё должно быть в порядке». Чимин поворачивает голову, чтобы понять, почему тот так долго, но из-за слишком неудобного ракурса не может ничего разглядеть.              — Что ты делаешь?              Ответом служит палец, дразнящий края сморщенной дырочки.              — Хён, — выдыхает мальчик. Анус сжимается вокруг пустоты, будто просит, чтобы его заполнили.              Но он не хочет причинять боль Чимину. У них есть всё время мира, чтобы исследовать друг друга. Затем его мозг решает подначить, снабжая мыслями по типу: Чимин всё равно примет это как сучка, даже если ты трахнешь его в задницу.              Приходится сжать основание своего члена, чтобы вернуть самоконтроль. Потом большой палец снова начинает круговые движения по симпатичной звёздочке. Следит за тем, как та трепещет, после всё же поддаётся искушению и медленно вводит фалангу.              Чимин стонет, сильнее зарываясь лицом в подушку, и толкается навстречу. Чону остаётся только дьявольски ухмыльнуться, ведь предположение подтверждается. Тем не менее, откладывает мысль об анальном сексе на другой раз.              Когда мальчик хнычет из-за отсутствия давления на своей попке, мужчина пытается загладить вину, достав один из вибраторов и вставив его во влагалище. Чимин ахает, когда тот проникает глубже, и после этого Чонгук одним резким толчком возвращает пенис в его киску, выбивая стон.              Звонкие звуки заглушаются подушкой, и тут Чон понимает, что диван всё-таки придётся заменить.              Чимин прогибается, укладываясь грудью и принимая всё, что даёт ему мужчина. Вибратор внутри стимулирует и его член тоже, и от всех этих ощущений Чонгук ощущает себя как в раю.              Упирается коленями в обивку, нависая над младшим и рассматривая то, как член скрывается в растянутой щёлке. Это захватывающее зрелище: слюна и выделения Чимина соединяются и скользят по пенису, когда Чонгук продолжает вбиваться в постоянном темпе. Жаль нет слов, чтобы описать то, как хорошо внутри мальчика.              Со лба его на спину Чимина скатываются капельки пота, и этого хватает, чтобы он озверел. Просто… что-то в том, что Чимин покрыт его биологическими жидкостями, делает его диким. Какие-то животные чувства собственничества.              Прижимает ладони к толстой заднице, разводя ягодицы и обнажая анал, но взгляд остаётся прикованным к вагине.              — Всё ещё такой мокрый, чёрт возьми. Ты и правда шлюха, — смеётся он, пальцами раздвигая половые губки и обнажая розовую сердцевинку.              Боковым зрением замечает, как Чимин кивает в подушку, и внезапно бесится, что не видит его.              Осторожно выходит и хватает младшего за талию, разворачивая на спину. Обхватывает щиколотки, задирая их над головой и прижимая к спинке дивана.              В этой позе внутренности сводит от унижения: киска и сморщенная дырочка раскрыты и выставлены на всеобщее обозрение.              — Держи, — приказывает Чон, — хороший мальчик.              Чимин вздрагивает от комплимента, ему нравится быть хорошим мальчиком для своего хёна.              — Я хороший мальчик, хён? — медленно моргает и тяжело вздыхает оттого, как трудно дышать в его положении.              Внутри Чона словно щёлкает выключатель, потому как его глаза тут же пугающе темнеют, и он снова направляет свой член во влагалище, а рукой тянется к шее. Хватка не сильная, не причиняет боль, направлена на то, чтобы вскружить голову Чимину. Обе руки младшего взлетают, чтобы ухватиться за предплечье Чонгука, на что тот получает шлепок по щеке.              — Что я, блять, сказал? Держи ноги.              Он тут же слушается и раздвигает их ещё шире, чем прежде, чтобы компенсировать глупую ошибку.              — Мне… мне жаль… — больше не пытается вымолвить ни слова, так как Чон ускоряет темп, одной рукой держа за шею, а другой касаясь клитора.              Когда он настойчиво сжимает язычок — этого хватает, чтобы тело Чимина окаменело, а после забилось в конвульсиях. Он трясётся, дрожит и сжимается в объятьях Чонгука, но тот так и не останавливается.              — Охх Б-боже… — мужчина прижимает тело младшего к дивану, бёдра шлёпаются о задницу. Под влиянием импульса, замедляет темп и впивается взглядом в место соединения. Наклоняется вперёд, чтобы проникнуть ещё глубже. Так, что головка просвечивает сквозь живот. Глубокое чувство собственничества овладевает Чонгуком, зрачки расширяются.              Чимин бормочет себе под нос, пока Чонгук вбивается снова и снова. Ладонью пытается потрогать слабую выпуклость, которую член образует на животе.              — Большой… большой.              — Да? — Чон толкается глубже, опуская руки на талию; сжимает, натягивая молодое тело на свой член. Хочет изнутри пометить его своим белым, горячим семенем. — Тебе нравится, что он большой, да? Грязная шлюха. Такой ненасытный.              — Да, да, да! Пожалуйста, пожалуйста, хён… трахни меня как шлюху.              — Я так и трахаю тебя. Знаю, что ты хочешь быть сытым. Хочешь этого, Чимин-а?              — Пожалуйста, мне просто… нужно… — прерывается, чтобы выпустить рваный стон; движения от медленных и глубоких переходят к грубым и резким.              — Блять, такой идеальный. Хотел бы я обрюхатить тебя и сделать своим. Заставлю рожать детей и постоянно ходить с животом, — бормочет он. Мальчик замирает, становясь поистине безвольным телом, служащим насадкой для члена.              Спустя пару толчков Чонгук с вздохом изливается в Чимина. Младший чувствует, как внутри хлюпает сперма. Обычно он ненавидит трахаться без презерватива, потому что потом приходиться долго вымывать семя, но с Чоном всё иначе.              В этот момент Чимину кажется, что он астральная проекция. Он реально трахнул дилфа. Ну, точнее, его трахнули.              Конечно, может быть, в этом есть что-то неправильное, но в любом случае, всё слишком запутано.              По крайней мере, для Чимина Чонгук — не просто мужчина, которого можно трахнуть и бросить. Он дал ему очень много… гораздо больше, чем кто-либо, и больше, чем он мог просить.              Когда Чон начинает отстраняться, Чимин судорожно старается остановить его: шея напрягается, а руки цепляются, пытаясь донести свою мысль. Чонгук смеётся, целуя в лоб.              — Ты был прекрасен, малыш, — наклоняется, обхватывая младшего руками, а затем притягивает к себе, всё ещё не вынимая член из разбитой киски.              — Не выходи, пожалуйста, — заводит руку за спину, собирая вытекшую сперму и запихивая обратно.              — По-прежнему такой грязный, Чимин-а.              — Хён… — скулит, уткнувшись в шею старшего.              Тает в объятиях Чонгука, желая лишь одного — расслабляться в этих руках каждую ночь. Слишком боится узнать, что это значит для них обоих и что произойдёт, когда утром взойдёт солнце. Но решает, что об этом позаботятся завтрашние Чимин и Чонгук.              А пока он радуется, слушая биение сердца мужчины и молясь со всей надеждой, чтобы оно билось для него.