метастазы

«Мне ничего не нужно», выдал Шинсо и заразил его этим. «Мне ничего не нужно, просто, чтоб вы знали» — сказал мальчишка и в груди Шоты расцвела микрозелень, а за ней и вишня. «Мне ничего не нужно» — пустило корни в сердце Айзавы, и травить пестицидами дерево, что цветет и пахнет последние года три, как-то уже глупо. Размяк он. Сердце глупое, старое и влюбленное. Конечно, ему ж сейчас этого для полного счастья и не хватает?! Каяма бы, к слову, оценила. Она всю жизнь твердила, что у Шоты есть какая-то печальная склонность влюблять в себя проблемных детей. На Немуру хочется накричать, но кричать и угрожать связыванием больше некому… Так вот, дело не в Полночь и ее правдивых, на самом деле, словах. Дело в любви. Любовь корнями от вишни оплела его сердце, дала метастазы прямо в мозг, хуже опухоли, ей богу. Можно ему курс химии? Профилактически? Вдруг что-то изменится? Только химия, как и пестициды тут бессильны. Айзава потирает переносицу и смотрит в глаза Хитоши. Он мальчик умный, рано или поздно поймет, что все взаимно и начнет веревки из Шоты вить. Хотя, уже все понял, а веревки не вьет то ли из упрямства, то ли из приличия. — Ты же сказал «без глупостей», — констатирует Хитоши и прячет руки в карманах огромной фиолетовой толстовки. И когда это он позволил пацану перейти на " ты»? В момент, когда почти позволил поцеловать себя? В тот момент, когда позволил удерживать в руках собственный усталый разум? В тот момент, когда дал призрачный намек, что может быть у них что-то и выйдет после выпуска? — А потом ты сделал глупость, — вспоминая слабый запах ромашкового чая и баббл-гамма на своих губах, произносит Шота, устраивая ладонь на чужом плече. Шинсо льнет и млеет от скупой ласки, окончательно принимая свою безоговорочную победу и запуская все новые метастазы в голову и сердце Айзавы. Так не честно, но в любви, как и на войне все средства хороши. От волос пацана пахнет дрянными сигаретами, поздно ругать его, шкет без пяти минут герой, до выпуска неделя. Поздно ругать его, запах въелся на постоянной основе и Шота уверен, что если сейчас запустит руки в карман чужой толстовки наткнется на смятую пачку. — Это «да»? — хотя бы ради приличия интересуется Хитоши. Ему теперь не надо закидывать голову, чтобы посмотреть в глаза. Он вымахал, порядочно раздался в плечах и из нескладного юноши, превратился в настоящего мужчину. — Можно и так сказать, — устраивая руку на чужом затылке и мягко перебирая фиолетовые пряди отвечает Шота. Каяма бы оценила. Прочитала бы лекцию, что любви все возрасты покорны и она так рада, что Айзава наконец-то поддался чувствам. Немура визжала бы как девчонка… Жаль, что её больше нет. На проводах негромко курлычат голуби, за зданием общежития привычно тихо, Шота сокращает ненужное дурацкое расстояние между их с Хитоши лицами и наконец даёт случится тому от чего постыдно бегал сам три года к ряду и чего так отчаянно желал Шинсо, сказав когда-то давно «Мне ничего не надо». Шота не помнит, когда позволял себе в последний раз так расслабиться и целоваться с кем-то. Не помнит, когда в последний раз ему так глупо сносило крышу и когда он настолько растворялся в несуразном чувстве и потоке эндорфинов. Шинсо не напористый, а ведомый. Он целует медленно, изучающе, немного неловко и от этого не менее очаровательно. Цепляется пальцами за серые ленты и неуверенно ведет кончиком языка по кромке зубов. Щекотно. На его губах все еще остаётся привкус дешевых сигарет из ближайшего магазина. Табак с химозным фруктовым привкусом. Хитоши первый разрывает поцелуй, его нижняя губа блестит от слюны, дыхание сбито, а взгляд расфокусированный. Настолько поплывший и растаявший только от этого. «Мне ничего не надо» отзвуком отдаётся в метастазах, что плотно окутали сердце и мозг. — Иди ко мне, — увлекая Хитоши в новый поцелуй, на грани слышимости выдыхает Шота.