Беспокойство

— Последние мозги в драках посеял, — любезно подмечает Итэр, стягивая бинты на груди так, что дышать становится невозможно, — зачем полез? В комнате душно и жарко, стоит мерзкий запах лекарств и каких-то странных трав, а окно открыть Итэр отказывается. Чайлд чувствует — умрет не от ран, так от духоты, напичканный отварами и замотанный в бинты до самого носа. — Преувеличиваешь, — он лишь лениво зевает, пытается рукой пошевелить. Стыдно и неловко, но не настолько, чтобы откровенно раскаиваться. — Преувеличиваю? — Итэр пихает коленом в бок, недовольно хмурит светлые брови. Страсть Чайлда к сражениям была явной, но для Итэра все еще оставалась непонятной. Он не был ни глупым юнцом, ни безрассудным новобранцем, но отчаянно лез куда не просили; и обычно из любой заварушки Чайлд выходил победителем. У Итэра не было повода переживать. Даже когда Тарталья возвращался с ранами, истощенный после использования Глаза Порчи — причин для волнения все также не было. Он знал, кем был Чайлд, знал, что его ворчание пропускают мимо ушей, пусть и получал в ответ на беспокойство нежную улыбку. Возможно, этим улыбочкам верить не стоило ни в первые разы, ни в последующие. — Радуйся, что Паймон сейчас нет, — Итэр вздохнул, обхватив холодную ладонь пальцами, боясь причинить лишнюю боль, словно это не он пинался три минуты назад. Чайлд не хрустальный, его случайным прикосновением не разбить, а Итэр все равно осторожничает. Чайлд только хмыкает и легко гладит чужие пальцы. Не то чтобы он боялся писка Паймон, но у него голова бы лопнула слушать еще и ее возмущения. В душной комнате чайника лишь они вдвоём — и, вообще-то, Чайлд этому даже рад. — Может, я тебя защищал. Подставился, получил по шее, а ты... — он горестно вздохнул, возводя глаза к потолку. Итэр знал, что этот бессовестный пытается сменить тему. Сам бессовестный тоже знал, что Итэр понял его намерения, но упорно гнул свое. — Я зову Паймон, — предупреждающе заявил он. Паймон — сильнейший аргумент в их спорах. — Не надо, — Чайлд тут же сполз на подушках ниже. У него не было сил на дальнейшее противостояние — и уж точно не после таких убедительных угроз. Признать поражение — первый шаг к победе. В их мелких перепалках, по крайней мере. — Тогда отвечай, — пиала с отваром в руках Итэра качнулась как-то слишком уж угрожающе, — зачем полез? Чайлду самому бы узнать, зачем! Неисследованные территории Разлома манили не столько сундуками, сколько противниками, и пусть чаще всего им попадались лишь похитители сокровищ, новых тварей тоже хватало. Он умел оценивать ситуацию, умел рассчитывать силы — свои и противника, умел отступать, если не был уверен в безопасности своих спутников. Доставить неприятности Итэру и его маленькой компаньонке хотелось меньше всего, они и так взяли с собой Фатуи. В Разлом, за которым следили Цисин. Монстр, на которого они наткнулись, не был особо опасным, но и просто обойти его не получалось. Чайлд первым ринулся вперед, чтобы избавиться от твари быстрее, чем Итэр очухается. И он, надо признать, в этом преуспел бы, если бы не внезапное желание оглянуться и посмотреть, в безопасности ли Итэр. Монстр, бьющийся в агонии, порывов своего противника не разделял, и когда тот отвлекся, нанес удар. Было не столько больно, сколько обидно: какая-то тварь застала его, Предвестника Фатуи, врасплох! Да и не особо сильно его задело, но Итэр, сам добивший монстра, молча утащил его в чайник. И не выпускает, пытаясь добиться ответа на вопрос — зачем? — Я отвлекся, — Чайлд кривится недовольно, признавая свой промах, — на тебя. Это называется беспокойство, ага? Итэр смотрит все также хмуро, но отвар убрал в сторону. Уже лучше. — Тогда терпи, — он вновь хватается за бинты, хотя бинтовать уже было нечего, — потому что это тоже называется беспокойством.