Сквозь шелк его вуали раздается шепот

Оказавшись перед входом в просторную столовую, в которой Кенма успел побывать и изучить еще в первой половине дня, он снимает с себя тасуки, тут же распуская рукава кимоно. Тецуро помогает ему расправить ткань, и Кенма в ответ что-то неразборчиво бормочет в смущенной благодарности. — Что ж, желаю тебе приятного аппетита, котенок, — произносит тот, отпрянув. — Ты не будешь ужинать со мной? — удивленно спрашивает Кенма и тут же опускает глаза в стыде. Но когда тишина затягивается, он поднимает лицо и смотрит на Тецуро. Тот выглядит не менее удивленным и сбитым с толку, и Кенма спешит вставить следующее: — Я все понимаю, у тебя много работы и… — А ты хочешь? — Что? — глупо отвечает Кенма, чувствуя как горят щеки. Тецуро лишь усмехается и самодовольно выгибает бровь. — Котенок, если тебе нужно мое присутствие — просто скажи. На это Кенма лишь супится и резким движением отворачивает лицо в сторону, глубоко возмущенный. Не то чтобы Тецуро дарил ему привилегию своего присутствия все эти недели, а даже если это было так просто, то значит Кенма переживал впустую? Что за абсурд. А потому он просто фыркает и проходит вглубь столовой. Все в этом здании выполнено на западный манер, а потому они садятся за длинный стол. Один из его концов уже заставлен разными тарелочками и мисками, наполненными самой разной едой. Тенями туда-сюда снует прислуга, подливая им напитки. Тецуро вновь решает выпить. Кенма никак на это видимо не реагирует, держа язык за зубами. До свадьбы он никогда не замечал за ним столь пагубную привычку, однако они не провели так много времени вместе, чтобы судить наверняка. Кенма тупит взгляд перед собой и берет палочки в руки. — Итадакимасу, — произносят они в унисон. Взяв миску с рисом в ладонь он начинает есть, краем глаза замечая, что Тецуро подливают второй стакан саке. Сам того не осознавая, у Кенмы медленно, но верно портится настроение. — Никогда не подозревал в тебе алкоголика, — резко говорит он, все также смотря перед собой. Пусть в его словах нет никакой агрессии, но Тецуро словно способен различить в них досаду и капельку желчи и без всякого юмора хмыкает. — Всегда думал, что дурные привычки — прерогатива отца, а я не опущусь до его уровня, — с некой горечью произносит тот. — Но… хм, что ж. Может я наконец-то смогу его понять. Ответ Тецуро оказывается слишком неожиданным для Кенмы. Он резко втягивает воздух, осознав, что по незнанию задел достаточно болезненную тему. Он откладывает миску с рисом и кладет палочки на специальную подставку. — Твой отец, он… не был хорошим родителем? — неловко спрашивает Кенма. — Это, — посмеивается Тецуро, — огромное преуменьшение. Нас с ним связывает только родство и право на трон. — Звучит так, словно ты его презираешь, — говорит Кенма, вздохнув. — Мне жаль. Тецуро опустошает стакан в один глоток. Кенма в который раз проклинает себя за неудачную тему для разговора. — Когда я был меньше — презирал. Но с годами начал понимать, какое тяжелое и затратное это чувство, презрение. Слишком много чести для кого-то вроде моего отца, — Тецуро вновь посмеивается, и вновь этот звук лишен всякого юмора и радости. — Поэтому я дал себе обещание, что никогда не стану таким, как он. Холодным и жестоким, окруженный коррупцией и ассоциирующийся с бесконечными войнами. Дал себе обещание, что не стану отсутствующим равнодушным отцом и не буду сменять омег, как перчатки. Кенма давится воздухом от неожиданной искренности, которой Тецуро вдруг решил поделиться. — Война была в самом разгаре, Некоме удалось вернуть свои приграничные районы, но потери были слишком велики, — продолжает Тецуро. — И мой отец начал вести грязную игру, он стал жаден. Мне было всего одиннадцать лет, я мало что понимал, но я думаю, моя мама поняла, к чему все идет. Она сбежала вместе со мной из дворца. Протянув руку над столом, он накрывает ладонью пальцы Тецуро, все еще сжимающие стакан. Тот быстро расслабляется и переплетает их пальцы вместе. Кенма хмурится, раздумывая над словами Тецуро. Он никогда не думал о покойной Императрице, матери Тецуро. О ней известно не так много, кроме того, что ее казнили за государственную измену, но даже обстоятельства этой измены никогда не были рассекречены. А потом Император Хизэши пустился во все тяжкие, женясь на разных омегах каждые несколько лет. Кенма никогда не думал, как это могло отразиться на Тецуро. И сейчас он начинает понимать, что зря. — Нас быстро нашли, но я даже не помню, как, — все продолжает тот и слегка сжимает руку Кенмы в своей. — Мою маму держали в заточении целый год. Потом ее казнили перед всем высшим светом. Через сорок дней мой отец женился на другом омеге. Он устроил большое мероприятие, пока я горевал смерть своей мамы, пока вся страна голодала в нищете, виновником которой был мой отец. — Тецу… — начинает Кенма, но тот лишь качает головой. — Я знаю, что обстоятельства нашего союза далеки до идеала, — искренне произносит Тецуро. — Я знаю, что мне не стоило втягивать тебя во все это. Но, Кенма, я даю слово, что тебе ни в чем и никогда не придется нуждаться. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы не стать как мой отец, и это касается любовников в том числе. Я намерен хранить тебе свою верность и работать ради нашего союза. Пусть я далек от идеала и у меня есть слабости, я желаю, чтобы ты был счастлив. Даже если это значит, что мне придется держаться от тебя подальше. Сердце Кенмы пропускает удар. Так вот, значит, что происходило… — Все, что тебе нужно — это просто сказать мн-… — Тецуро. Его голос звучит так строго, что даже он сам удивляется. Но Тецуро вскидывает голову и смотрит на него своими красивыми, грустными глазами, что у Кенмы все сжимается внутри. — Тецу, какой же ты все-таки идиот, — выдыхает он и встает из-за стола. Он выпускает свою руку из ладони Тецуро, который выглядит так, словно вот-вот с его языка польются просьбы о прощении. Но Кенма не уходит никуда, он лишь делает шаг ближе к Тецуро, становясь с боку от него, и притягивает его в объятия. Он обхватывает его шею руками и кладет чужую голову себе на грудь. Он чувствует то, как напряжены плечи Тецуро первые секунды. Что ж, объятие оказалось неожиданностью и для Кенмы тоже. Но Кенма не знает, как еще объяснить этот неожиданный прилив нежности и жалости, побуждение к ласке и защите. Потому что эгоистично он никогда не думал о Тецуро как о настоящем человеке, с обязанностями, мечтами и прошлым. Человеком, у которого болит и ноет где-то в груди точно так же, как и у него. И Кенма был так не прав, что позволил своим предубеждениям взять верх над собой, рассматривая человека перед собой просто как проблему, свалившуюся на его голову. — Поэтому после ужина ты исчез и не приходил? — тихо спрашивает Кенма, чувствуя как плечи под его руками медленно расслабляются. — Да, — выдыхает Тецуро и зарывается лицом в его кимоно. — Подумал, что переступил черту тогда. Кенма тихо посмеивается и позволяет себе зарыться пальцами в чужие волосы. Он мягко массирует кожу голови и хмыкает. — Не знаю, о какой черте ты говоришь, — произносит он. — Я помню только то, как прекрасный, сильный альфа был рядом и заботился, пока мне не стало лучше. На это Тецуро только зарывается лицом глубже в ткани, утыкаясь носом в его живот. Кенма продолжает гладить его по голове. Кажется, все это длится бесконечно, но в то же время — словно пара мгновений. Вскоре руки Тецуро находят себе место на пояснице Кенмы, словно притянув его ближе у него выйдет физически оказаться еще ближе, еще чуть-чуть и под его кожей. И Кенма позволяет. Он все еще чувствует себя странно из-за всего произошедшего. Им есть, о чем поговорить и о чем подумать. Но он никак не может отказать себе в наслаждении от физического контакта. А потому они позволяет Тецуро обнимать себя, а сам Кенма все продолжает гладить мягкую копну черных волос.

***

Впрочем после ужина Тецуро все-таки уходит работать, как и хотел. Они расходятся у входа в их новые покои в неловком молчании, но когда тот улыбается ему напоследок мягко и ласково, Кенма не может сдержать ответную улыбку. И он улыбается ему в ответ, а в атмосфере между ними нет того неудобства, которое могли бы испытывать подростки, только-только постигающие опыт первой любви, но все еще не знающие, что же с ней делать. Не то чтобы кто-то из них влюблен, конечно. Но теперь они оба разделяют полное надежды настроение. Надежду на скорый разговор, надежду на понимание. Надежду на союз. Когда дверь в кабинет Тецуро закрывается, Кенма направляется к соседней, которая ведет в их общие покои. Несмотря на приключение днем он все еще не заходил сюда, а потому оказывается ошеломлен от масштаба и богатства этого пространства. Высокие потолки, тяжелые бархатные шторы на огромных окнах, лепнины на потолках и расписные ковры. Интерьер просто дышит роскошью. Ему кажется, что один только резной подлокотник стула мог бы прокормить несколько семей на протяжении месяца. Он чувствует себя не в своей тарелке, а от того возникает диссонанс в голове, ведь он будет жить здесь все следующие недели. «Это все твое, любовь моя», сказал ему Тецуро утром. Он проходит дальше и отмечает, что по набору удобств покои едва ли отличаются от его собственных, в которых он жил во дворце. Диваны и кресла, небольшой кофейный столик между ними на западный манер, рабочая зона и туалетный столик, огромная кровать, заваленная подушками и одеялами — все то же самое. Однако… однако это по истине императорские спальни. Они не идут ни в какое сравнение с тем, где жил Кенма как просто будущий жених Наследного Принца. И те, по правде говоря, были такими же дорогими, но это… это совсем другой уровень. Рассматривая интерьер, Кенма почти упускает нечто, прикрытое легкой занавеской. Но стоит ему заметить, так он тут же подходит ближе. Оттянув темный тюль, он видит, что это достаточно глубокая ниша в стене, посреди которой стоит средних размеров сундук. Ниша такая большая, что сюда могло бы комфортно расположиться два, а то и три человека. И тут до Кенмы запоздало доходит, что это альков, предназначенный для гнездования. Он тут же спешно подтягивает сундук к себе и немедля открывает его. До носа тут же доходит облачко мягких, ненавязчивых, перепутанных друг с другом ароматов, но ошибки быть не может: это все вещи его семьи. Он тянется вперед, настолько изголодавшийся по запахам родных, что он практически может представить свою комнату, его, сидящего на татами и спорящего с Ойкавой. Где-то там слышно маму, щебечущую вместе с подругами во дворе. Всплески воды маленького пруда с рыбками кои, на которых так любит охотиться их самоприглашенный трехцветный кот. Именно в этот самый момент Кенма понимает одну главную вещь. Тецуро действительно о нем заботится. Его слова за сегодняшним ужином — не просто слова, ведь все это время он подкреплял их действиями. Он был рядом, когда Кенма делился своими переживаниями и страхами. Он поменял его прислугу, стоило ему только упомянуть, как равнодушны и жестоки они были. Он пришел сразу же, как только Кенма его позвал, пусть он и не надеялся, но желал хотя бы оттянуть время унизительной «проверки». Он держал его в своих руках, когда Кенма был вне себя от страха, и продолжал держать, пока он приходил в себя. Он знал, что импровизированное гнездышко Кенмы было слишком мало, а потому нашел ему другое и распорядился привезти вещи его близких. Для Кенмы. Тецуро многое делает для Кенмы. Как же он этого не замечал? Что-то в его груди, что он все это время сдерживал и не давал этому заполонить его разум, начинает гореть. Так сильно, что он кладет ладонь поверх сердца и чувствует, что это нечто начинает цвести. Оно расцветает как бутон цветка поздней весной, наконец-то готовое раскрыться миру, пережившему грозные холода. Нечто заполняет его слух шумом схожим с тем, когда ребенком он нырял в океан и не слышал ничего вокруг. Эмоция настолько сильная, красивая и благодарная, что у Кенмы подкашиваются ноги и он оседает перед альковом. Неожиданно для себя он всхлипывает, но впервые за долгое время это не слезы боли и злости. Он плачет, потому что наконец-то понимает, что может быть все не так уж и плохо. Может быть для них двоих есть надежда.

***

Весь остаток вечера Кенма проводит за устройством своего нового гнездышка. Он снимает атласную ленту с шеи, потому что он должен оставить здесь и свой запах. Да и какой в ней толк, если совсем скоро они с Тецуро повяжутся? Он раздумывает о том, чтобы и вовсе от нее отказаться. Здесь ему не грозит опасность. Первыми слоями гнездышка становятся многочисленные футоны и подушки, которые были предусмотрительно оставлены возле алькова. Следом пошло старое кимоно его отца, которое служило и в его родном гнездышке. Кенма быстро отмечает, что ткань помечена запахом, словно это было сделано специально по просьбе. Он улыбается сам себе. Затем Кенма укладывает хаори своей мамы. Он несколько раз перекладывает его с места на место. Вскоре ему удается добиться самое лучшее местоположение, и он чуть ли не мурлычет себе под нос, довольным тем, что у него выходит. Оби, который ему передал Ойкава, оказывается последним элементом гнездышка, который он раскладывает по периметру. Закончив, он укладывается посреди гнездышка, нежась в ароматах близких ему людей. Тут тепло и даже приватно из-за тонкой темной тюли, ограждающей его от всего остального мира. Но чего-то не хватает. Он елозит по гнезду, пытаясь понять, что же не так. Все лежит по его вкусу. Ему мягко, но не настолько, чтобы проваливаться в футонах. Словно… словно не хватает еще кого-то. Осознание кого ему здесь не хватает заставляет щеки Кенмы гореть. Ну, конечно. Пытаясь отогнать осознание подальше от себя, пока что не готовый признаться даже самому себе, Кенма принимается за подготовку ко сну. Солнце давно село за горизонт, и он чувствует накатившую усталость. Когда он возвращается в покои, Тецуро уже здесь. Тот стоит истуканом посреди комнаты и пялится в сторону гнездышка. Кенма мягко его окликивает. — Тецу? Тецуро как завороженный разворачивается к нему. Даже в нескольких метрах друг от друга он видит, как расширяются на вдохе крылья его носа. Кенма прислушивается и чувствует: действительно, его аромат заполонил помещение. Но он не настырный и назойливый, напротив — это легкий, ненавязчивый запах счастливого омеги. Он немного смущается реакции Тецуро прежде чем вспоминает, как сильно альфы подвластны ароматам омег и наоборот. — Подумал, что нам стоит привыкнуть друг к другу, — миролюбиво объясняет Кенма. — Если тебя это беспоко-… — Нет, нет! — торопливо заверяет его Тецуро. — Все в порядке, просто… я… Словно заколдованный, он что-то продолжает говорить, но слова его становятся все тише, пока он бесстыдно дышит запахом Кенмы, а глаза бегают-туда сюда. Куда угодно, но лишь бы не на него. Тецу выглядит зачаровано, думает он и испытывает прилив непонятной гордости. Неужели один только его аромат заставил того растерять весь дар речи? Кенма впервые видит его таким, неспособным придумать дерзкий ответ. — Спасибо за гнездышко, Тецу, — все-таки произносит Кенма. — Это… — тот сглатывает и выглядит смущенно. — Это меньшее, что я мог сделать… — он снова сглатывает. — То, что было во дворце… никуда не годилось. Кенма кивает и проходит вглубь комнаты, мимо Тецуро. Он проходит к гнезду и садится на краешек, зарываясь руками в бесконечные ткани. — Вижу, кхм… — тот все так же стоит как вкопанный, но на вид постепенно приходит в себя. — Вижу, что ты уже обосновался. — Не хотел дожидаться утра, — мягко произносит Кенма, все еще счастливый. — Это очень важно для омег, я знаю, — серьезно кивает Тецуро, вернув к себе самообладание. Однако он все так же не смотрит на Кенму. Может ли быть дело в том, что он одет в свою сорочку и легкую накидку? Нет, Тецуро видел его и более обнаженным. Даже гнездо не может быть этому причиной. Тогда… — Тебя беспокоит, что я снял ленту с шеи? Кажется, стоит Кенме задать этот вопрос, и Тецуро моментально прошибает разрядом тока. Он дергается и — о боже, что? — краснеет. Кенма не может поверить своим глазам. Сам Наследный Принц, любвеобильный и неприкасаемый, уже вершащий судьбу страны под руководством своего отца, дерзкий и беспардонный, потерял самообладание и дар речи, оказавшись в покоях, наполненным легким запахом омеги. Кому не скажешь — не поверят. — Нет, кхм, — быстро заверяет его Тецуро. — Как ты и сказал, нам и правда стоит, кхм, привыкнуть друг к другу. — Неужели ты никогда не сталкивался с ароматом омег? — скептично спрашивает Кенма, решив слегка надавить. — Конечно, сталкивался! — мгновенно раздражается тот, но в этом отсутствует какая-либо агрессия. — Тогда в чем проблема, Тецу? — Нет никакой проблемы. — А я думаю, что есть. Ты странно себя ведешь, — Кенма выгибает бровь. — Нет проблемы. — Есть проблема. — Нет. — Есть! Тецуро вдруг замолкает и спустя секунду издает болезненный, стыдливый рык, который он заглушает кулаком. — Ты пахнешь… приятно, — выпаливает он. — У тебя приятный запах, меня это сбило с толку. Я не был подготовлен. На этот раз наступает очередь Кенмы удивляться. Он вскидывает брови вверх. — Но… но ты же уже знаешь его, — ошеломленно произносит он. — Тогда, после ужина, ты держал меня в руках и… ты не мог не почувствовать, когда помечал меня своим запахом. Тецуро глубоко вздыхает и зажмуривается, словно мысленно проклинает себя. Он зажимает переносицу носа большим и указательным пальцами, когда начинает объяснять: — Это было не то же самое. Тогда ты был в стрессе, и я чувствовал, что мне надо защитить тебя во что бы то не стало… — медленно и с расстановкой произносит он. — Но сейчас… я знаю, что ты доволен, спокоен. Я даже не знаю, как описать все то, что я ощущаю сейчас. Игнорируя горящие щеки, Кенма кивает. Что ж, теперь они оба жалеют, что подняли эту тему. Пусть это признание и греет что-то в груди Кенмы, но он отнюдь не был готов к настолько искреннему ответу. Может быть некоторые вещи не должны быть озвучены, а может быть для каждой из них есть свое личное отведенное время. Но а пока что они избегают взглядов друг друга. Тецуро выбирает диван как свое новое спальное место, уступив Кенме кровать. Рассеянно кивнув, он залазит под одеяло и лежит так какое-то время, пока тот тушит свечи и проверяет камин. Когда Тецуро ложится и все звуки сходят на нет, Кенма позволяет себе выпустить то самое чувство, расцветшее в груди. Ох, как бы ему хотелось забутылировать его и держать в колбочке на цепочке. Ближе к сердцу. И применять, когда будет очень-очень нужно.

***

Первые дни в загородной резиденции проходят спокойно. Тецуро утопает в работе, Кенма гуляет и всячески пытается разнообразить свой досуг. Если поначалу это выходит тяжело, то с каждым новым днем Кенма начинает скучать все больше и больше. Он начинает все больше проводить обеды со своей прислугой, Тихиро и всеми остальными, беседуя с ними. В другой день он спускается в столовую и проходит на кухню, где перепуганные поварихи при виде него мигом все бросают и тут же сгибаются в низком поклоне. От подобного отношения у Кенмы горят щеки. Он заверяет их, что просто ищет компанию и может быть даже какое-то занятие. Поварихи лишь смотрят в пол и соглашаются со всем, что он говори, но что-то подсказывает Кенме, что они даже не слышат, что он говорит. Впрочем на третий день таких визитов они к нему прикипают. Теперь Кенме разрешают простые занятия вроде лепки онигири. Самая главная повариха оправдывает это тем, что негоже принцу-консорту марать свои руки и заниматься тяжелой работой, которая испещрит его мягкую белую кожу мозолями и порезами. Кенме на это остается лишь поджать губы. Невольно он вспоминает свое детство, все тяжести и голод, через которые ему пришлось пройти. Он часто вспоминает свое детство в последние дни. Кенма находит это закономерной реакцией на то, что сейчас он окружен богатством и чрезмерными изобилием. Ничего из этого не сравнится с тем, через что его семье пришлось пройти. Все это выглядит даже как-то… издевательски. Пока императорская семья и приближенные окружены излишками и даже большим, все те люди, окружавшие его в детстве, все так же бедны. Но потом одна из помощниц главной поварихи начинает о чем-то щебетать, делясь последними сплетнями из дворца, и тяжелые мысли Кенмы тут же улетучиваются. Закончив с онигири, он ополаскивает руки в тазике с водой и подбирает щеку кулаком, слушая молодую девушку. Она выглядит его ровесницей или даже чуть младше. — Ну, и она мне говорит, представляете, что якобы видела эту дурочку вместе с моим женихом! Следом слышится череда ахов и едва-едва ругательств, произнесенных так тихо, что они почти неотличимы от выдохов. Кенма улыбается себе под нос. Он не знает, как это объяснить, но находясь здесь он чувствует себя в своей стихии. Среди омег и бет, работающих с утра до ночи, которые коротают время глупыми сплетнями и обсуждениями самых разных тем. Как омеги постарше читают лекции тем, что младше, делясь мудростью и некоторыми житейскими мудростями. Кенме напоминает это детство и часы, проведенные вместе с мамой в пекарне, где она работала, пока отец был на войне. То были тяжелые времена. Но его мама предприняла все попытки, чтобы сделать его детство настолько легким и беззаботным, насколько это было возможно. Так он проводит свои первые дни в резиденции.

***

На пятый день к ним приезжают друзья Тецуро. Кенме наслаждается тем, как меняется их рутина с приездом нескольких людей. Завтраки теперь не такие одинокие, как и продолжение дней. Он знакомится ближе с Иваизуми и Сакусой. Последний даже привез вместе с собой своего омегу, Мию Ацуму. Это высокий и статный омега, такой яркий и громкий, что у Кенма аж звенит в ушах. Он беременный, и сложно не заметить, с какой лаской и нежностью к нему относится Сакуса, обычно собранный, строгий и немногословный. Иваизуми Хаджиме чем-то напоминает Сакусу, но если последний холоден в своей строгости, то Иваизуми — наоборот. Он все еще не повязан и ни за кем не ухаживает. Тецуро то и дело шутит об этом, пока тот лишь закатывает глаза и бурчит себе что-то под нос. Кенма быстро понимает, что тот делает это не всерьез, а лишь притворяется. Но что больше всего он подмечает, так это преданность и самоотверженность Иваизуми. В тот вечер Кенма уходит с ужина пораньше, а через несколько часов Иваизуми приводит пьяню-у-ущего Тецуро на своем плече и как может оправдывает его. Кенма стоит на пороге двери, разглядывая их двоих и слушая отчаянные попытки Иваизуми покрыть своего друга, и удивляется своей же мысли: Ойкаве он бы понравился. И почему-то больше не хочется злиться на пьянство Тецуро, не хочется даже закатывать глаза на очевидную ложь. Позабавленный мыслью, он лишь молча пропускает двоих альф в покои. — Положите его на диван, — строго произносит Кенма, когда Иваизуми чуть было не прошел его, направляясь к кровати. Вид у него тут же делается виноватый и сожалеющий, словно ему жаль своего друга. — Козуме-сан, это правда моя вина, — в который раз говорит тот. — Я настаивал на том, чтобы пить и пить. — Тем не менее, вы несете его на себе, а он едва ли способен волочить ноги, — фыркает Кенма. — Тецу должен знать свою меру. На это тут же слышится нечленораздельное ворчание Тецуро. Иваизуми сожалеюще хлопает его по плечу, мол прости, приятель, но тут уже не поспорить. Он усаживает достопочтенного, уважаемого Наследного Принца готового вот-вот вывернуть все то, что было съедено и выпито за день, и поворачивается к Кенме. — Еще раз приношу извинения, Козуме-сан. Я все еще считаю, что это моя вина, поэтому считайте, что я ваш должник. Кенма удивленно вскидывает брови и скрещивает руки на груди. Он окидывает его оценивающим взглядом. — Добровольно стать должником при дворце… довольно опасно, не думаете? — спрашивает он. Вопрос звучит каверзно, но он старается вложить в свой голос всю искренность, которую только возможно. И по серьезному кивку Иваизуми в ответ он понимает, что тот все прекрасно осознает. — Вы, Козуме-сан, омега моего лучшего друга и соратника. Если доверять кому-то в этом проклятом месте, то только вам двоим, — произносит он. — Но я понимаю, о чем вы говорите. Кенма отводит взгляд на Тецуро, с виду кажущимся в полной отключке. Иваизуми пару секунд думает о чем-то своем, а затем кланяется ему в прощании. — Я распоряжусь, чтобы вам принесли побольше воды и чай к утру, — говорит Иваизуми. — Спокойной ночи, Козуме-сан. Надеюсь, он не потревожит ваш сон.

***

Это происходит поздней ночью. Кенма уже давно спит. Сквозь сон он чувствует как прогибается кровать под чьим-то весом. Он тут же распахивает глаза и вскакивает со своего места. Он напрягает зрение, пытаясь рассмотреть незваного гостя, как понимает, что это просто пьяный Тецуро. Тот тоже словно удивлен своим действиям, но в то же время недостаточно трезв, чтобы вернуться к себе. А потому он просто ложится на кровать и тянет Кенму к себе на грудь. Как тряпичная кукла, ошеломленный и все еще сонный, он повинуется. Кенма замирает в ожидании того, что произойдет дальше. Но «дальше» не происходит. Они лежат так какое-то время, и только спустя время он чувствует легкое касание к своим волосам. — Тецу? Спрашивает Кенма. — М-м? Прилетает ему в ответ. Кенма, все еще напряженный, слегка приподнимает голову с груди Тецуро и поднимает к нему лицо. Тот лежит с закрытыми глазами, не переставая перебирать пальцами его волосы. Не будь он так напряжен, Кенма бы наверняка бы ощутил мурашки на коже — так приятны касания Тецуро. Но его сон только что был потревожен и происходящее сбивает его с толку. — Что ты здесь делаешь, Тецу? — спрашивает Кенма немного погодя. Тот все так же продолжает лежать с закрытыми глазами. — Мне стало одиноко. Все пахнет тобой, но ты далеко, — через силу пьяно бубнит Тецуро. — Надо быть рядом. Искренне удивленный, Кенма лишь невпопад кивает и снова кладет щеку на его грудь. Он пялится в темноту, пытаясь переварить то, что только что услышал. Сон как рукой сняло, пусть он и чувствует глубокую усталость. Это глубокая ночь все-таки. Но он лишь пялится в темноту и считает дыхание Принца, решившего заночевать со своим новоиспеченным супругом. Должно ли это быть так удивительно для Кенмы? В конце концов, это самое меньшее, что Тецуро захотел. Другой будь на его месте сделал бы с ним вещи гораздо хуже, просто потому что имеет на это полное право. И вновь к нему возвращается то чувство легкости в груди, которое ощущается как крылышки бабочек, порхающих с одного цветка на другой. Он зарывается носом в кимоно Тецуро, которое тот не был в состоянии снять с себя, и украдкой дышит его запахом, богатым и теплым. Кенма никак не может объяснить, что он чувствует, стоит ему ощутить запах его мужа. Но это что-то медленно, но верно сводит его с ума в самом сладком, томительном смысле.

***

На следующее утро Кенма просыпается один. Несколько минут он сидит сконфуженный в тишине, смаргивая остатки сна. Воспоминания прошлой ночи жужжат в голове, и он расплывается в глупой улыбке. Сам того не понимая, он падает обратно в ворох подушек и одеял и тычется лицом в мягкие ткани. Пусть они больше не хранят тепло Тецуро, лежащего вместе с ним, но они хранят запах. Им хочется упиться, Кенма словно пьянеет от альфы. — Козуме-сама? В покоях показывается Тихиро и еще двое вместе с ней. Кенма приподнимается и оборачивается, смущенный за то, что его застали в этот самый момент. Но те даже никак не обозначают его компрометирующую позицию. Лишь улыбаются робко, держа в руках все то, что им понадобится для того, чтобы подготовить Кенму к новому дню. А потому он лишь кивает и полностью встает с кровати. Пора начать день.

***

Его сопровождают в сад. В одной из беседок неподалеку от главного здания резиденции сидят Тецуро и его друзья. До Кенмы доносится смех и частые восклицания и он быстро понимает, что они все чем-то очень увлечены. Оказавшись чуть ближе он замечает сёги, в который играют Сакуса вместе с Тецуро. Иваизуми сидит между ними, напряженно наблюдая за игрой, пока Тецуро шутливо подначивает Мию и Сакусу, пусть и не сводит глаз с игральной доски. Кенма тихонько подходит ближе, и вначале его замечает только Мия Ацуму. Он кланяется ему неловко, придерживая живот рукой, и Кенма спешит его остановить. — Не стоит, Мия-сан! — Пустяки, — отмахивается тот, все так же придерживая себя рукой. На лице Мии мягкая улыбка, словно он наслаждается всем происходящим. Он стоит около беседки, упершись плечом в один из столбов, и с интересом наблюдает не столько за игрой, сколько за своим мужем. — Как долго они так.? — Все утро, — отвечает Мия и тихонько зевает в рукав своего кимоно. — Не могу поверить, что ваш достопочтенный муж все-таки смог развести моего глупого Оми-Оми на партию сёги. — Тецу способен разбудить все самое худшее в людях, — саркастично произносит Кенма. — Ну, ну! — журит его Мия и хитро щурит глаза. — Если бы только азарт был худшим качеством в человеке! На это Кенма лишь хмыкает и переводит взгляд на людей внутри беседки. Сакуса выглядит непоколебимо, пока Тецуро так, словно наслаждается каждой секундой происходящего. Оглядев игральную доску, Кенма отмечает, что партия началась совсем недавно, и судя по всему Тецуро уступил Сакусе право ходить первым. Иваизуми единственный, кто выглядит напряженным, но разглядев его получше, Кенма решает что дело может быть в том, что тому попросту нездоровится. Он выглядит бледным и то и дело подливает себе воду из кувшина, заботливо оставленного прислугой. Тут же на ум приходит прошлая ночь. Кенма чувствует, как теплеют его щеки и предательский аромат, который больше не сдерживается атласной лентой на его шее. Мия Ацуму хмыкает. Тецуро замирает спустя несколько секунд, стоит ему почувствовать запах Кенмы, и поднимает голову. Может быть мне стоит все-таки носить эту чертову ленту, думает он, пока Тецуро не сводит с него взгляд. Он видит, как Тецуро жадно втягивает воздух. Сакуса и Иваизуми тоже его замечают и стремительно встают со своих мест, чтобы низко ему поклониться. Все это так сильно смущает Кенму. Он поднимает руку и ладонью проводит по шее, словно пытается сам себя успокоить и привести запах в норму. — Кенма… — произносит Тецуро и прячет взгляд. — Доброе утро, любовь моя. — Или же стоит сказать доброго дня, — беззлобно подмечает Мия и хихикает. — Так утомить своего омегу ночью, чтобы тот просыпался далеко за полдень! Кенма бросает на него взгляд то ли раздраженный, то ли позабавленный. Одно ясно точно — он бесконечно смущен происходящим. — Доброе, — коротко здоровается он и кланяется, игнорируя Мию. Затем, пытаясь перевести тему с себя, он кивает на игральную доску. — Как проходит игра? Кенма прекрасно видит, как она проходит. Сакуса начинает активную атаку, пока Тецу выстраивает казалось бы хорошую защиту, если бы только не одно «но»… Однако он пока не спешит говорить об этом, а потому слушает краткий пересказ Иваизуми, в который то и дело Мия и Сакуса вставляют некоторые остроумные ремарки. Но если первый делает это просто от скуки и желания повеселиться, то второй — от раздражения, смешанного с долей нежности и ласки, которые ни с чем не спутать. Кенма смотрит на них выпучив глаза. Определенно, Мия и Сакуса — совсем не обычная пара, а наблюдать за их страстной перепалкой даже как-то неудобно — настолько искрится воздух вокруг них. И поэтому он отводит взгляд и смотрит на притихшего Тецуро. Тот действительно замолк и лишь изредка косится на Кенму, но по большей части он лишь пялится на сёги. Что ж, думает он, похоже с Тецуро всегда будет так — два шага вперед и один назад. Пора бы уже привыкнуть к неожиданным всплескам нежности и последующим холодом, что словно определяет динамику их отношений. Он смотрит на Тецуро пару мгновений и выдыхает. Хорошо, думает он, пусть будет так. — Могу ли я сыграть с вами? — спрашивает Кенма и опирается на столб беседки так же, как и Мия, пусть перед ними куча свободного места. — Конечно, только после вас. — Еще бы, Козуме-сан! — басит Иваизуми и мягко ему улыбается. — Мы только рады новым игрокам. Этому недотепе лишь бы поглумиться над кем-то. Иваизуми пожимает плечами и большим пальцем указывает на Тецуро. Тот возмущенно ойкает в ответ. — Ни над кем я не глумлюсь! Да и позволь узнать, с каких пор здоровый дух соперничества — это плохо? — С тех самых, когда умудрился уговорить даже Кийоми, — отмечает Иваизуми. — Оми-Оми редко потакает провокациям его Высочества, — со смешком в голосе произносит Мия, склонившись ближе к Кенме. Он шепчет это, словно делится секретом. — Но еще реже играет в азартные игры, пусть он и чертовски в них хорош. Кенма кивает, беря информацию во внимание и пропустив мимо ушей, с каким томным придыханием Мия произносит последние слова. Эти двое… они точно нашли друг друга. В это время на фоне вновь разгорается дружеская перепалка между Иваизуми и Тецуро, пусть последний уже и поубавил свой пыл стоило Кенме оказаться рядом. Такая реакция его определенно забавит. Что же может за ней скрываться? Очередное самобичевание об «ошибке», которую тот сам себе надумал? Кажется, теперь он понимает как работает мозг Тецуро. Стоит ему проявить обычную заботу или — так уж и быть! — слабость, так он тут же наказывает себя за совершенные деяния тем, что изолирует себя и строит стены вокруг, лишь бы никто не добрался. Но Кенма… Кенма доберется до него. Признание Тецуро все еще звенит воспоминанием в его голове, их последующие объятия. То, как он реагировал на аромат Кенмы. Как не мог остаться один, будучи вусмерть пьяным… Сам того не замечая, губы Кенмы растягиваются в широкой улыбке. А пока что он продолжают наблюдать за игрой, временами переговариваясь с Мией. Сакуса действительно хороший игрок, но и Тецуро вовсе не отстает от него. Его линия защиты хороша, подмечает Кенма, но не без изъяна. Может быть он доберется до Тецуро, сломив его стратегию. Для кого-то, кто так увлечен сёги, он оставляет огромную дыру в своей обороне. Рядом Мия Ацуму охает и ахает на каждый ход Сакусы. Он то подначивает его, то обсыпает в бесчисленных комплиментах. Самого Сакусу, собранному и на вид равнодушному, это словно только разжигает больше. Его атаки становятся все напористее и агрессивнее, пока Тецуро лишь грациозно защищается, посмеиваясь от разворачивающейся картины перед собой. — Как давно вы вместе? — внезапно для самого себя спрашивает Кенма. Его не может не восхитить страсть, которая словно электризует воздух вокруг этих двоих. — Как давно? — переспрашивает Мия, и его взгляд делается полным какой-то ностальгии. — Легче сказать когда мы не были вместе, Козуме-сан. — Исчерпывающе, — кивает Кенма. Некоторым людям действительно везет встретить свою родственную душу. — Вчера и сегодня… я все смотрел на вас и не могу не отметить, что ваша связь — это нечто, чем не каждый может похвастаться. Они переговариваются в полголоса, не отвлекая альф от их игры. Но стоит Кенме закончить предложение, как Мия издает громкий смешок и тут же фыркает. Сакуса бросает на своего мужа быстрый взгляд, словно хочет убедиться, что все в порядке, и тут же возвращается к игре. — Наша связь? Благодарю за ваши добрые слова, Козуме-сан, но большую часть времени он заставляет мою кровь бурлить от раздражения и желания свернуть ему голову. Кенма замирает от неожиданности. У него медленно и невежливо падает челюсть, пока Мия продолжает говорить в полголоса. — Оми-Оми — упрямый педант и сноб, который прохода мне не давал всю жизнь. У него непростой характер, он непоколебим в своих мнениях и никогда не перестанет указывать на несовершенства других, — произносит Мия Ацуму, и в его взгляде горит огонь. Кенма сглатывает. — Почему же вы согласились выйти за него? Почему носите его метку на шее и ребенка под сердцем? Мия на это лишь улыбается, и в его улыбке есть нечто такое, что заставляет Кенму почувствовать себя глупым ребенком, которому любящий родитель вот-вот расскажет простую, очевидную вещь. — Из-за любви, — отвечает тот. — Каким бы невыносимым он не бывал иногда, я бесконечно люблю все эти его качества. Наша связь — это не просто что-то, что свалилось нам на голову от богов, а результат многих лет работы над собой и нашими отношениями. Кенма кивает. — Дело в том, что он требователен не только к другим, но в первую очередь к самому себе. Когда он указывает на несовершенства других, он также готов работать и над своими: мой Оми-Оми нисколько не ханжа. И, думаю, это заставляет меня хотеть работать и над собой. — Теперь я понимаю, — произносит Кенма. — Это чем-то схоже на соревнование. Кто даст больше любви, понимая, защиты, — Мия посмеивается. — И это причина, почему я так люблю наши отношения. Конечно, это случилось не за один день. Нам потребовалось много лет для того, чтобы понять друг друга. Узнать истории друг друга. Легко делать выводы, когда сам ты слеп. Поэтому мы так дорожим тем, что имеем сейчас. Кенма дает себе несколько секунд, чтобы информации осела в его сознании. Что ж, это отнюдь не то, что он ожидал. Однако что-то ему подсказывает, что с ним только что поделились нечто настолько ценным, что нельзя продать ни за какие деньги. — И… — Мия вновь прерывает мыслительный процесс Кенмы, — … не могу не отметить, что Тецуро-кун точно так же дорожит вами. Услышав это утверждение, Кенма хмурится, сконфуженный. — О чем вы? — Мы все знаем, что ваши обстоятельства, хм-м… далеки от идеальных, — говорит Мия и сожалеюще улыбается ему. — Но мы также знаем Тецуро-куна всю нашу жизнь, и это видно невооруженным взглядом. Полагаю вам не так заметно то, как он печется о вас, Козуме-сан. Вы едва ли знакомы все-таки. Но поверьте мне, вы ему дороги. Кенма издает смущенный смешок и качает головой из стороны в сторону. Ему на ум тут же приходит его новое просторное гнездышко, или заботливая прислуга, или то, как у Тецуро всегда находится для него время, как бы занят он не был. — Ничего подобного. Он не делает ничего, что не сделал бы кому угодно на моем месте, — отмахивается он, чувствуя краснеющие щеки. Но Мия лишь посмеивается, явно позабавленный. — Что ж, почему же вы тогда не в течки, не лежите в своем гнездышке и не молите его Высочество о его члене и узле? Кенма, сбитый с толку, смущенный и возмущенный, аж закашливается — так сильно его путают слова Мии. Но тот выглядит довольным, словно искренне наслаждается процессом. Если все сказанное о Сакусе Кийоми — правда, то они воистину стоят друг друга. — К чему вы сейчас ведете, Мия-сан? — собрав остатки самообладания говорит Кенма и кидает быстрый взгляд на Тецуро, увлеченного игрой. — Я знаю, что вы друзья, но я попрошу следить за тем, что вы… — Дело в том, — перебивает его Мия и вновь улыбается, словно приносит извинения за свою резкость, — что Тецуро-кун дал вам самое ценное, что у всех нас есть — время. Ваша течка начнется только через несколько недель, ведь так? Кенма поджимает губы, словно не хочет соглашаться со словами Мии, но ему чересчур любопытно, к чему тот клонит. — Все верно. — Ваша вязка… неотвратима, за неимением нужного слова, — говорит он. — Но он купил вам обоим немного времени, чтобы побыть вместе и привыкнуть друг к другу, чтобы вы чувствовали себя комфортно рядом с ним. — Даже если так, то это всего лишь ваши догадки, Мия-сан, — строго произносит Кенма. — Ох, это не догадки, Козуме-сан. Я уверен в этом, — Мия смотрит на него и хитро скалится. — И тот факт, что вы сейчас здесь, а не в постели с Тецуро-куном — прямое доказательство. Кенма качает головой, невероятно раздраженный. — Какое это имеет дело к разговору? — не сдерживается он. — Если бы он не дорожил вами, он бы не врал им о дате вашей течки. Он бы просто позволил им вколоть вам вещество, которое бы вызвало течку в ночь вашей свадьбы. Что? Кенма снова кидает быстрый взгляд на Тецуро, который все продолжает играть с Сакусой в блаженном неведении о разговоре, который происходит у омег едва ли в двух метрах от них. — О чем вы говорите? Какое еще такое вещество? — Если бы хоть кто-то знал, что это за вещество, — фыркает в неприязни Мия. — Одна из новых разработок светлейших умов при дворце. Он чуть ли не сплевывает слова, явно полный ненависти к этому новшеству. Кенма смотрит на него внимательно и быстро складывает два и два. — Мне очень жаль, Мия-сан. — Мне тоже, — с некоторой долей горечи в голосе отвечает тот. — Я даже не помню как это произошло. Один из самых распространенных побочных эффектов, на мой взгляд. Мне доводилось обсуждать это со многими придворными омегами, которые прошли через это. Потеря памяти, полностью сбитый естественный цикл, эмоциональная нестабильность — и это только малая часть. — Но почему они это делают? Зачем им это? — спрашивает Кенма во фрустрации. — Омеги должны быть удобными, — просто пожимает плечами Мия. — И манипуляция нашими циклами в угоду их прихоти — один из инструментов. Столетиями они планировали свадьбы вокруг течек омег, но это едва ли удобно, не так ли? Цикл составляет около пятнадцати недель. Почему бы не создать что-то, что упростит весь этот процесс? Легче подстраивать омег под удобные даты, нежели ждать их злосчастные течки. Кенма сглатывает и снова смотрит на Тецуро. Тот вне себя от счастья, словно сорвал самый настоящий куш, когда он просто проводит время со своими друзьями за интересной партией. Действительно ли он сделал все это ради Кенмы? Потому что и правда заботится о его благополучии и здоровье? О том, чтобы они провели достаточно времени вместе, чтобы ему было не так страшно провести с ним течку? Действительно ли он это делает для него, или он сделал бы это для всех, кто мог оказаться на его месте? «Пусть я далек от идеала и у меня есть слабости, я желаю, чтобы ты был счастлив» Похоже, что у Кенмы слишком много предубеждений о его Высочестве Наследном Принце. Все, в чем он малоосмысленно обвинял и подозревал Тецуро в своих мыслях медленно но верно оказывается просто надуманными бреднями.