Коробка с молочными зубами

25 сентября. 1984 год. Лето 1984-го в Мэне выдалось настолько жарким, что оттяпало жирный ломоть сентября, сочащийся влагой по задней стороне бёдер. Роберт выкручивает рычажок кондиционера. Dodge Diplomat 1981 года покашливает комнатной температурой воздуха, не в силах остудить даже передние кресла. Собирает на колёса растаявший асфальт, словно тост арахисовое масло — расплывшееся и горячее. Роберт вытирает блестящий лоб салфеткой. Пот солонит губы. — Да уж, знаешь, если бы я мог не работать в такую жару, я бы тоже этим воспользовался. — Грей стучит по кондиционеру. Чёрта с два. Роберт бы работал по грудь в снегу, по колено в дерьме, по пояс в бархане — главное, наличие нужной идеи. «Гения», как говорил Стив — его главный редактор и по совместительству владелец газеты. «Если у тебя есть гений, то ты даже из пещеры с медведем вынесешь отличную статью» Немного заляпанную кишками, но всё же отличную. Роб не смел спорить — сам считал точно так же. Кондиционер сдавленно цокает. — Я против насилия, но ты, дружище, меня вынуждаешь. — Роберт хлопает по нему кулаком. Прохладная струйка облизывает запястье. — Вот, так-то лучше. Роберт косится на левую руку, затем на правую. Привычка надевать часы в зависимости от настроения преследует его, как дым из выхлопной трубы. Почти полдень. С каждой поломкой, каплей пота, стекающей по спине, слипшимися прядями на лбу он всё ближе к Дерри. Затерянному среди пышных лесов, словно он замер во времени, когда мир ещё не погряз в заводах и технологиях. Грею кажется, что он никогда не видел столько зелени в одном месте. Впереди замаячала табличка с потрескавшейся краской: «Добро пожаловать в Дерри» Самое то для журналиста из издания «Иннсмут». Лавкрафт будто сам запустил его машину в местечко, сотканное из своих фантазий. Видений. Безумий. «Безумцы всех умнее», как завещали Алиса в Стране чудес и Стив, убеждая принять очередную авантюрную идею для статьи. Роба всегда удивляло, почему такой человек, как Стив, открыл издательство в лучших традициях «Оз» — тут тебе сверхъестественные рассказы от читателей каждую пятницу, обзоры на британский панк раз в месяц, исследования на тему христианского фанатизма ультрарелигиозных американцев, статьи об индейцах, запертых в резервациях, и размышления насчёт наркотического бума в шестидесятые годы со стороны хиппи — поколения, уставшего от старых законов. Стивен Уэлч выглядел как человек, желавший, чтобы подобная газетёнка никогда бы не существовала. Высокий, подтянутый, с серебристыми седыми волосами, стильно-небрежной щетиной. В прохладную погоду всегда в костюме и сшитом по фигуре пальто. Мужчина, который не молодится, а в свои пятьдесят семь выглядит лучше многих тридцатилетних коллег. Выходец из семьи адвоката и владелицы картинной галереи. Учился в Швейцарии, но не смог протянуть вдали от родины. В то же время обожает International Times, The Stooges и пересматривать все непопулярные фильмы мира выпусками из Индонезии до Антарктики. В The Guardian, в котором Грей работал как наёмный сотрудник в Штатах, в своё время держались за него как за талантливого молодого журналиста — всеми конечностями. «Нам нужна свежая горячая голова, Роб». Но в них не было того, что есть в «Иннсмут», — особенного, почти преступного чувства свободы, помноженного на близость с сослуживцами. «Я вас, конечно, иногда ненавижу, но все мы семья, связанная клёкотом печатной машинки». «Роб, ты помнишь, что всегда можешь поговорить со мной?» Стив говорит голосом жилетки, в которую всегда можно выплакаться. Будь прокляты его годы работы на телевидении — выжимать слезу из оппонента он умел лучше всех из Греевых знакомых. Роб покрепче берётся за руль. Деревья припрятывают редкие домики вдали от дороги и взрыхлённые фермерские поля. Грей вспоминает напутствие отца: «На работе думай о работе» Трёт переносицу. Запах сухой кладбищенской земли всё ещё стоит в ноздрях, будто Роберт шатко возвышается над гробом — одно неверное движение, и упадёт на него сверху. Закапывайте. Звонок Синди за неделю до похорон отдаётся болью в затылке: «Прими мои соболезнования, Роб. И… мне жаль, что всё так получилось». Жаль, что бросила его за два месяца до смерти отца. Прости, прощай, дорогой. Ты бы сам себя бросил. Пропадая в творческом кризисе, крепких отношений не построишь. Дома больше не мерцают, гуща растительности обступает линию дороги, на секунду кажется, что под зеленью высятся горы, шумит водопад, и… «Эй, давай заберёмся повыше!» Грей смахивает пот со лба. На работе думаю о работе. Дорога виляет вправо, открывая плотный строй зданий. Они щурятся прямоугольными ставнями — где-то свежеподкрашенными, где-то подгнившими. Крыльца домов выпирают, будто неправильно сформировавшаяся челюсть, хлипкие заборчики окружают их, как брекеты. За ними люди обмахиваются чем под руку попадётся. Роберт поворачивает несколько раз подряд. Около главной дороги вытягиваются магазины, ресторанчики с кружевными зонтиками на верандах, отделение почты и жилые дома тех немногих, кто может позволить жить в центре, а не на окраине. Кондиционер пронзительно пищит, Грей шлёпает по нему кулаком. Сверяется с картой: в красном кругу небольшая точка через четыре квартала от центра. Роберт прибавляет газа. Ничего не хочется так сильно, как ополоснуться холодной водой. На последнем повороте к мотелю возле мясного магазина из рыжего кирпича толпится группка подростков: часть сидит на скейтах, часть помогает починить колесо кудрявому пареньку с толстыми стёклами очков. Все в футболках и шортах, как и следует при восьмидесяти шести градусах, пёстрых, как волнистые попугайчики, с множеством шнурков с брелоками на запястьях и шеях, банданами с пятнами ярко-жёлтого и красного, две девчонки в топиках, похожих на лоскуты ткани. Смело для провинциального городка. Машина проезжает несколько забегаловок. Мотель «Звёздная пыль» помигивает зелёной вывеской, блёклой и выцветшей при свете дня. Колокольчик над дверью покрикивает, лучи испепеляют спину. — Здравствуйте, ищете, где остановиться? — Пожилая женщина за стойкой улыбается — миловидная и маленькая. — Здравствуйте, да, я звонил вам не так давно, бронь на имя Роберта Грея. Женщина надевает очки на кончик носа, наклоняясь к регистрационному журналу. — У нас в Дерри обычно мало гостей, тем более осенью. Вы приехали кого-то повидать? — Она щёлкает ручкой. — Можно и так сказать, я — журналист, приехал писать статью об истории города и его быте. — Надеюсь, работа будет плодотворной, желаю вам удачи. Номер двести тринадцать на втором этаже подойдёт? Он находится немного дальше остальных. — Тогда, конечно, подойдёт. — Роберт добродушно пожимает испещрённую морщинами руку, перед тем как забрать ключи. Напротив двести тринадцатого оказывается картина с лошадью, скачущей по полю, рядом голые стены, сбегающие к двери двести двенадцать в середине коридора. Ключ щёлкает в замке, внутри комнаты одна большая кровать, письменный стол напротив окна, одна тумбочка с телефоном, покосая дверь в ванную. Просто, лаконично и пахнет свежим бельём. Дорожная пыль спускается к сливу вместе с парой градусов жары. Немногочисленные пожитки валятся на кровать — пара рубашек, укороченные вручную штаны, щётки, старый фотоаппарат, зубная паста, пластыри, трусы, диктофон, дополнительный комплект батареек, стопка блокнотов. Грей хватает один вместе с ручкой, фотоаппаратом и бумажником, спускается на ресепшен. — Здравствуйте ещё раз, а как вас зовут, милая леди? — Ох, ну что же вы? — она отмахивается, посмеиваясь. — Дженна, просто Дженна. — Очень приятно, ну, моё имя вы уже знаете. Дженна, скажите, как долго вы живёте в Дерри? — Роб опирается на стойку. — Я здесь родилась и живу здесь всю свою жизнь, почти не выезжая. — Отлично. Как вам город, если описать его в общих чертах? Дженна хмурит брови, как ребёнок, раздумывающий над правильным ответом на тесте. — Ну, знаете, мистер Грей, раньше здесь было спокойнее. — Что вы имеете в виду? — Понимаете, за последние годы здесь появились некоторые неприятности. — Она убирает за ухо седую прядь, выбившуюся из идеального пучка. — Вы… А знаете что? Не думайте об этом, не буду портить вам ожидания от работы. — Благодарю, Дженна, хорошего дня. Но имейте в виду, я журналист, а значит, надоем вам вопросами, но попозже. Она смеётся. Роберт окунается в объятия разваренной улицы.

***

Он осматривает улочки неподалёку от «Звёздной пыли», знакомится с местным колоритом — десять американских флагов на крышах, пять двухколёсных велосипедов на верандах, семь сторожевых будок с уставшими псами, четыре детских шалаша на лужайке перед домом, двенадцать распятий Иисуса на дверях. Роберт плетётся по полупустой дороге, иногда навстречу тащатся взрослые утяжелённые портфелями. Иногда мимо проходит детвора с тающим шариком мороженого. Он прочёсывает девять кварталов, тонкий кишечник начинает переваривать сам себя. «Бургерная Гэри» вылупляется на подъёме к книжному магазину. На стене возле входа мозаика из красных квадратов, сиденья и столики им под цвет, за дальним гогочет компания подростков — разношёрстная, как всплеск конфетти. Кривляющийся очкарик донимает парня в безрукавке, девчушка с русой косой хихикает, на спинке дивана восседает ещё одна, с рыжими волосами. Напротив долговязый парень швыряет в очкарика картошку, сбоку чёрный мальчишка кричит: «Да вам сколько лет?!» У прохода пацан в коротких шортах — бледный и худой. На секунду Грею кажется, что это вторая девчонка с короткой стрижкой. Ребята галдят, стучат ладонями по столу, перекидываются «вытащи язык из жопы, а то я тебя не слышу», «я тебе щас нос в голову затолкаю», следом летят салфетки, льётся кола. Бледный пацан у прохода лениво закатывает глаза. Смех спрыскивает забегаловку, как свет телевизора вечернюю спальню. Мысли растворяются в неразборчивом галдёже, Роберт тщетно пытается вытереть пятно со штанов, загребая свободной рукой остаток булки с котлетой. Ребята уходят, когда Грей просит счёт. Смуглый мужик за стойкой ждёт, пока они унесутся вверх по улице. Выплёвывает: — Бич божий. Роб прячет ухмылку под пальцами — совсем не взрослую, — в свои подростковые годы он бы многое отдал, чтобы быть чьим-то «бичом божьим».

***

Затвор фотоаппарата щёлкает. ПАМ Выстрел. Меткий, быстрый, самое то для первого рабочего дня. После начнется поскрёб от порога к порогу: «Каким вы помните город в юношестве?», «Какие самые страшные события охватывали Дерри?», «Можете рассказать…» и ещё много-много-много всего, с трудом умещающегося на бумагу. Нужна лишь парочка кадров — немного жилых домов, чуть-чуть улиц, добавить ратушу, опа, готово, — перерисовывай картинки в слова. Все капли пота, катящиеся по спине, лишь для того, чтобы добротно описать местность. Стив иногда говорил, что Грею надо податься в фотожурналистику. Тот же отвечал, что изображение — путь к добротному тексту, но не наоборот. «И фотограф из меня дерьмо, откровенно говоря». Затвор щёлкает. Парковка терпит пристальное внимание, красуясь для кадра пошарпанным боком. Роберт подходит к Toyota с торчащим из бака бензиновым пистолетом. Её хозяин разговаривает со стариком на крыльце в заляпанном тёмно-зелёном комбинезоне. — Эти детишки в лесу все там сатанисты, точно тебе говорю, поклоняются козлам и кошкам. — Мужчина в клетчатой рубашке теребит пачку сигарет в кармане шорт. — Да-да, не говори, и… — Старик закрывает рот, заметив Роберта. Тот машет фотоаппаратом.

***

В переулке у «Звёздной пыли» разбросаны листовки о поиске наёмных работников, потерянных домашних животных, продаже квартир, съёме жилья. Около одного рисунок прямо на кирпичной стене — краска выцвела, стружка осыпалась, оставляя только очертания. Загибающиеся линии напоминают рога. Роберт смахивает пот. День клонится к вечеру, а Дерри всё ещё рябит, словно раскалённый пейзаж пустыни. Мушка, жужжащая над ухом, напоминает о жуках, залезающих под майку, когда мелкий Роб залёживался под солнцем. «Ты так когда-нибудь сваришься» Роберт возвращается к мотелю, накрывая напёкшую голову сумкой.

***

С бока на бок, на спину, на живот, на бок. Кровать покрякивает, треск карандаша в точилке одолевает расстояние в 449,7 миль, слова Стива доносятся приглушённым отзвуком с улицы: «Роб, ты уверен, что тебе нужна новая поездка, а не отдых?» Грей зарывается в подушку. Шорох ваты сменяется криком птиц над домом недалеко от Таннфорсен, где семейство Грей жило, когда их единственного сына удивляли мерцающие хвостики светлячков. Роберт переворачивается, негромкий шорох рассыпается от изголовья кровати, будто номер засыпает горстями земли. Это слышишь, лёжа в гробу? Грей всегда думал, что простаивать себе в урне лучше, нежели портиться в компании червей. Он ложится на живот. Опускает кипящий мозг в прохладное, густое ничто. Оно заволакивает подкроватной теменью — Грей не спит. Болтается в вакууме, поглощающим время. Ни холодное, ни горячее, ни длинное, ни короткое. Без конца, без начала, будто тебя выбросило в открытый космос. Темнота развеивается скрипом пружин. Густится по углам, когда Роберт натягивает штаны, поворачивает ключ снаружи.

***

Ночной Дерри напоминает макет: приклеенные игрушечные машинки, картонные домики, нарисованная гуашью зелень. Людей приделывать нет нужды. Роберт рассматривает американские флаги, двухколёсные велосипеды на верандах, будки со спящими псами, детские шалаши на лужайках, распятых Иисусов на дверях — всё синее и заторможенное. Жаль, не существует профессии «ночной журналист», который пишет только о полуночниках — бордели, подпольные бои, криминальные сделки банд, мистические ордены, приведения. Для Грея компания что надо. Он сошёл бы за сутенёра, бойца, бандита, мистика и призрака викинга, что ступал в Америку до Колумба. Недаром же бродит по ночам, чтобы выжать из бессонницы хоть что-то толковое. Роберт припоминает — в самом центре толпятся круглосуточные кафешки. Немного эля с луковыми кольцами, и он зароет опухшее хлебало в подушку в три часа ночи, а не в четыре. Фонари гонятся за ним из поворота в поворот, залезают в трещины на тротуаре. Тусклые потёки света напоминают о журчании старых труб, книге, оплывшей на коленях, неудобном кресле, так и манившем заснуть. Как давно ты был дома? Роберт заворачивает за угол, туда, где спины зданий притираются друг к дружке. Останавливается. В прорехе, на пару шагов дальше, маячат силуэты — липнут, хихикают, один шепчет: «Как думаешь, сколько из них хотели зажать тебя прямо в переулке?» Второй отвечает с придыхом: «Хотели не хотели, а силёнок маловато». Грей подкрадывается, как мальчишка к женскому туалету, — на мягких лапках. Вместо сальных смешков: «Ты видел-видел, что у неё там?» — собирается проскользнуть мимо, выйти из переулков к аптеке на центральной. Шорканье одежды, причмокивания нагоняют ухмылку — будто он снова, молодой и поддатый, крадётся по темноте сквозь футбольные трибуны, чтобы напугать сосущуюся парочку друзей. «Просто, ну, чтоб не расслаблялись, а хера ли они с вечеринки уходят?» Сбоку раздаётся насмешливое: — Кажется, у нас гости.