Анестетик по венам

Он допивает остывший кофе, а взгляд карих глаз устремлён на вид из окна. На далёкие мерцающие блики фонарей и проезжающих машин. Небо иссиня-чёрное, на нём не видно звёзд, только дым труб вдалеке горизонта расползается ядовитыми серыми клубами. Тишина квартиры не даёт должного успокоения после тяжёлого дня. Она обволакивает, погружает в пучину собственных мыслей, от которых Масаев пытается убежать бóльшую часть суток. Но в конце концов, они настигают его. Застают вот так, в одиночестве. Заставляют безжалостно тонуть в вязкой темноте, тихо задыхаться и ощущать смутные приступы тошноты. Тамби уже не помнит, когда это началось. В какой конкретный момент его жизнь превратилась в одну большую чёрную полосу. Взгляд отрывается от окна и падает на сияющий в полумраке экран мобильного. Палец неспешно двигается вверх, листая длинную переписку в самое её начало. Казалось, что вместе с сообщениями он отматывает сами события, воспоминания, эмоции. Большая часть из которых уже успела превратиться в старую помутневшую кассетную плёнку, которую так отчаянно хотелось сохранить. Перечитывая давние сообщения, губы Масаева трогает слабая печальная улыбка. А ведь когда-то Нурлан был совсем другим… Статный, высокий мужчина с приветливой улыбкой и бархатным голосом – вот каким Тамби запомнил Нурлана в первую их встречу на технической вечеринке. Он помнит первые совместные съёмки, как притирались друг к другу, отпуская пробные несмелые шутки. Помнит, как ловил на себе взгляды казахского стэндапера с необъяснимым восхищением, словно искал его одобрения. И первые прикосновения Сабурова в порыве безудержного, искреннего смеха над удачной шуткой кавказца. Тамби помнит, как спустя пару месяцев произошёл их первый откровенный разговор наедине. Как волнение и страх сдавливали грудь, а мысли путались, разбегались. Помнит их первый полный трепета поцелуй. Тогда кабардинец буквально светился от счастья и переполнявших его нежных чувств. Светлый и добрый, нашедший отклик со стороны Сабурова, он готов был любить всем сердцем. Тактильный эмоциональный Нурлан казался именно тем, чего всегда искал в людях Масаев, его взгляд был открытым, а прикосновения дарили тепло. Тогда не было этих сводящих с ума криков до глубокой ночи, побоев и обвинений. В то время Нурлан ещё любил его.

На часах 3:15

Тамби упорно не желал идти в кровать. И дело тут вовсе не в сбитом, уже давно, режиме сна. Что-то внутри него яростно сопротивлялось самому факту неминуемого приближения следующего дня. Хотелось как можно дольше продлить эти часы сомнительного спокойствия. Лишь бы не видеть Нурлана на предстоящих завтра съёмках «Что было дальше». Как всегда, опьянённого властью своего положения под объективами камер, не сдерживаемого правилами и форматом шоу, подбадриваемого одобрительным гулом кровожадной голодной толпы. Хотя это было не так страшно, как оставаться с Нурланом один на один в дни его плохого настроения. Тамби не заметил, в какой момент желания Нурлана задеть или ударить парня вышли за рамки шоу, перестали быть частью образа, плавно становясь страшными элементами их повседневной жизни. С едва слышным вздохом Масаев закрывает переписку и убирает телефон в карман. Делает ещё один глоток остывшего напитка и ставит кружку на стол к паре других таких же, с мыслью помыть накопившуюся посуду завтра утром. В конце концов, не прилично оставлять за собой бардак в чужой квартире. Эмир приедет от Светы завтра ближе к четырём часам. Тамби был безмерно благодарен своим друзьям за то, что те позволяли ему оставаться у них в любое время и абсолютно на любой срок. Ни Эмир, ни Рустам никогда ни о чём не спрашивали – они всё прекрасно знали. А свои попытки вразумить друга они оставили ещё полгода назад, когда подобного рода разговор привёл к крупному конфликту, вплоть до порывистого решения Масаева покинуть проект Лена Кука. Тогда, к счастью, удалось уладить конфликт без последствий. И к событиям того дня они больше никогда не возвращались, почти так же негласно решив не поднимать в разговорах тему личной жизни Тамби. Не заботясь о том, чтобы включить в комнате свет, кабардинец прошёл в зал. Лучи уличных фонарей в достаточной степени освещали пространство комнаты, проникая через панорамные окна и рисуя очертания мебели тёплым оранжевым светом. Мужчина лёг на разложенный диван, удобнее устраивая голову на небольшой пуховой подушке. Веки сомкнулись, но тревожные мысли, словно миллион надоедливых мошек, мелькали в голове, становились вялыми и путанными. В 4 утра, в пору страданий, сон незаметно погрузил измученное сознание во тьму.