Лисьи цветы Наруками

Царапнуло о камень дерево, жалобно скрипнуло сиденье. Кто-то плюхнулся на сиденье с такой тяжестью, что даже шумная улочка Инадзумы на пару минут затихла. — Добро пожаловать в ресторан «Симура». Самые свежие суши для наших посетителей. — Будничным тоном отозвался Осаму. — Делайте ваш заказ. Он стоял спиной к стойке и не мог видеть гостей, пока вычищал посуду, но ведь надо же было чем-то себя занять. Если старик Камбэй заметит отлынивающего помощника — можно будет распрощаться с премиальной морой. Но как назло, посетителей в Инадзуме после принятия указа Сакоку не прибавилось, а половина населения по тем или иным причинам ретировалась. Нынче гостей в лавке по пальцам одной руки пересчитаешь. Осаму отложил начищенную до блеска тарелку и развернулся, встретившись аккурат с непроницаемым, хорошо знакомым взглядом. Молодой человек молча пялился на его макушку и не изрек ни единого слова. — Сакуса, — опешил он, роняя полотенце на стол и присаживаясь по ту сторону стойки. — Разве сегунат не расквартирован сейчас в Каннадзуке? Или, может, самураям дали выходной от повстанцев? Сакуса поморщился. На его языке гримас — Осаму успел выучить в юности — это означало «мне не нравятся ваши семейные шуточки, и чувство юмора у вас отстойное». Он достал из кармана брюк подвеску — маленькую аксолотлевую жемчужину, украшенную алой кисточкой с серыми прожилками — и положил ее на стойку. Осаму нахмурился, интуитивно сжимая на поясе почти такую же, серую с красным подвеску. — Я уже давно не слышал ничего о брате. — Буркнул он. — И с того момента, как ты приходил сюда в последний раз, ничего не изменилось. От Ацуму нет вестей. Без понятия, что там задумали он или его дурацкое сопротивление. Послышался усталый вздох. Самурай приставил копье к ближайшей стене, не решаясь с ним расстаться даже во время трапезы. Затем он наконец открыл рот: — Я видел его. — И что с того? Я верен Сёгуну, в отличие от этого остолопа. Пока Осаму говорил, в голосе его так и скакали нотки беспокойства. Конечно, ему было не все равно. Но, во имя всех Архонтов, не подставляться же так глупо перед самураем сёгуната, даже если это твой бывший друг. — У меня есть несколько вопросов… касательно его поведения. — Если уж пришел с допросом, то хоть закажи для начала что-нибудь. Мое время стоит очень дорого! Осаму подвинул листовку, которую так долго и старательно расписывал новым меню. Одна на всех, зато какая: даже подслеповатый старик Камбэй заметил все пункты. Сакуса невольно замешкался, опустил взгляд. — … Соленья с умэбоси, пожалуйста. — Он сделал долгую паузу, поднимая черные глаза. — Я здесь по поручению Тэнрё, не с допросом. — На всякий случай добавил чуть тише. В голосе стал слышен мальчишка, который некогда переселился в Конду. Он протянул ладонь с зажатой в ней морой, но подвеску так и не убрал. Знал, что Осаму продолжает беспокойно коситься на нее, воровато щурясь. — Готовка займет несколько минут. Лучше расскажи с самого начала, что привело тебя сюда. Сакуса закусил губу. Ему было, что рассказать.

***

Командование весь вечер на ушах стояло, потому что все их планы стали неоднократно нарушаться одним и тем же образом: вспыхивать, в буквальном смысле, в каждой стычке, а потом бесследно исчезать. Масахито, офицер комиссии Тэнрё, еще долго злился: мол, хитроумная божественная жрица Сангономия нашла себе мальчишку на побегушках, этого Огненного Лиса. Как назло, он оказался очень эффективным. Сёгунат, почти полностью лишенный глаз Бога, не мог ничего противопоставить пиро стихии. Каждый раз Лис проделывал такие фокусы, что целым гарнизонам приходилось отступать или перегруппировываться. Спустя некоторое время после появления пироманта Сакусу перевели — и сразу же вызвали к генералу, госпоже Кудзё Саре. Она была в шатре одна, без приближенных. Мерила озлобленными шагами помещение, а взгляд ее метался. Когда Сакуса вошел — она резко обернулась и без приветствий спросила: — Нам известно, что ты хранишь крио глаз Бога, Сакуса Киёми. До сих пор ты показывал доблесть и преданность сёгунату. Но если ты попадешь в трудную ситуацию — останешься ли ты верен нам? Сакуса задумался. Он стал самураем, потому что ему нечего было терять. Семейство почило еще в юности, когда в Хиги пришла беда — люди стали сходить с ума, а безумный лекарь начал умерщвлять одну за другой семьи деревенских, во славу каких-то там богов. Сакуса не мог просто стоять и смотреть, как погибают родные, и отвел лекаря как можно дальше от деревни, в глубину ущелья. Позже его завалило камнями, однако это не спасло зараженных злой энергией. Зато в юношеских ладонях оказался настоящий крио глаз Бога. Сакуса скитался без цели по островам Инадзумы, пока не набрел на деревню Конда. На счастье, что его приютило доброе семейство Мия. Остальные деревенские косились на молчаливого мальчика, перешептываясь за спиной: чумной, чумной. Оставалось только гадать: действительно ли дошли новости из Хиги до Инадзумы, или же сам Сакуса, изголодавшийся, еле двигающийся, походил на чумную крысу. Но были и хорошие стороны: сыновья Мий, его ровесники — Осаму и Ацуму, не только вечно приставали с расспросами и дурацкими играми, но с большой радостью кидались в драку на обидчиков. Со временем Сакуса привык к ним и позволял втягивать себя в мальчишеские забавы. Были времена, когда братья страшно завидовали глазу Бога Сакусы. Он им редко пользовался и всегда держал при себе. В дни, когда Сакуса уходил попрактиковаться с крио стихией, братья Мия от него не отлипали. Ацуму так сильно ныл, что у него нет собственного глаза Бога, что даже родной брат накрывал уши руками. Сакуса невольно смеялся: такой Ацуму казался ему хорошим другом, пускай и довольно шумным, не в меру шутливым. Он невольно привязался к нему, хотя всякий раз отнекивался и менял тему разговора. Осаму же оставался спокойным мальчишкой без способностей к элементам, зато с великолепной стряпней, которую подмечали все деревенские. Время шло, они взрослели — а потом пришла Охота. Братья разошлись по разным сторонам баррикад: Ацуму, вечно пылкий и вздорный, заявил, что уйдет в Сопротивление, что не сможет это терпеть. Осаму же остался, порицая безумные идеи брата. Ацуму исчез на следующее утро после того, как в Конду пришли солдаты из комиссии Тэнрё. Сакуса колебался: его глаз Бога был могущественным оружием, но и таким же опасным свидетельством вины перед Охотой. Он видел, как в чужие дома врываются тяжело вооруженные самураи, как выдирают из рук невиновных глаза Бога. После такого люди становились лишь жалкой пародией себя, тенью настоящего, доживающей свой век. Оставался единственный вариант: служить Трикомиссии, убедить их, что глаз Бога гораздо нужнее в бою, чем на статуе всевидящего божества. За ним тянулся шлейф переломанной судьбы. Кое-как Сакуса справлялся, жил сегодняшним днем, надеясь, что завтра наступит лучшее будущее. Что повстанцы сдадутся, что бессмысленная бойня, начатая еще Змеем Ватацуми, наконец закончится и все вернется на круги своя. Но шли дни, недели, следом пролетел год — и ничего не поменялось. Кроме одного факта, о котором так громко рассуждал Масахито. Глаз Бога у Сакусы не отняли, вместо этого пустив в дело. Он доказал, что гораздо лучше морозит врагов, чем дерется с обычным копьем. И вот теперь госпожа Сара сверлила его взглядом, ожидая односложного ответа. — Да, госпожа Кудзё. Я останусь верен Сёгунату и Трикомиссии. — Покорно выдохнул Сакуса, низко поклонившись. Как будто у него был настоящий выбор. Маленький отряд вывели в разведку на побережье Надзути рано утром, еще до рассвета. Генерал дала четкие указания: узнать больше о некоем Огненном Лисе. Им доложили, что большое построение повстанцев будет проходить совсем рядом с отчужденными землями. И теперь там, где обычно копались пираты и изредка Нобуси, затаились и самураи сёгуната. Они пристроились у обломков корабля, поочередно выглядывая наружу. Пока остальные переговаривались вполголоса, Сакуса присел возле потухшего костровища, чтобы проверить древко копья. — Как думаешь, а если нам попадется не Лис, а этот их легендарный… как его? Генерал Горо? — спросил один из солдат. — Велика разница, одного хвостатого на другого, — отпустил сальную шутку второй. Сакуса поморщился, сжав рукоять. А если он сам встретит одного из них — что тогда будет делать? Что, если увидит Ацуму? Попытается ли вернуть его назад? Под пальцами захрустела свежая корка льда, а Сакуса заметил, как руки дрожат. Холодный ночной воздух задул и взлохматил кудри, выхватывая из тревожного потока мыслей. Этим он ничего не добьется. Он дал слово служить сёгуну, а значит его цель оставалась неизменной в любом случае: добыть новые сведения. За его спиной зашушукались активнее. Сакуса обернулся и увидел, как на противоположной стороне в сумерках мелькают еле заметные огоньки факелов. Призраками они плыли вдоль спуска, пока не сгрудились в одном месте. Сакуса знаком подозвал сослуживцев, указывая на огоньки-призраки. Они кивнули и подобрали копья, подбираясь ближе. Хороших укрытий на всем побережье было не так много, и чтобы не привлекать лишнего внимания, они разделились. Зайдя с левой стороны, Сакуса спрятался за небольшим возвышением, укрывшись в поросли молодого отоги. Повстанцы о чем-то возбужденно переговаривались, но о чем именно — расслышать никак не удавалось. Подойти бы чуть ближе: там и увидеть удастся, как редкие огоньки расцвечивают перламутрово-розовые одежды повстанцев, их встревоженные лица. Человек шестнадцать — если он не ошибся в подсчетах. В самом центре крутился высокий парень, раздавая указания. Он почти ничем не выделялся, разве что… О ногу что-то стукнулось и побежало в обратную сторону, громко повизгивая. Чертова хрюшка как некстати ошивалась рядом, будто ожидая момента, когда можно удачнее всего врезаться в ноги человека. Сакуса зашипел от боли и перенес вес, пытаясь сделать это как можно тише, но было слишком поздно: повстанец насторожился и что-то сказал остальным, после чего отделился от толпы. Видя, что идут прямо на него, Сакуса постарался отползти за обломки лодки. Боль от удара ослабла, давая двигаться быстрее, но и это не особо помогло. Вышедший напряженно посматривал по сторонам, сжимая пальцами вакидзаси. Еще был шанс скрыться из виду, надо только отползти подальше. Сакуса на корточках отползал все дальше, пока не уткнулся спиной в бортик. Бежать с пустынного берега было некуда. Парень зажег крошечный огонек на ладони и пошел на шорох песка. Из укрытия можно было рассмотреть его макушку, золотистые короткие пряди, зачесанные вбок. Шаг, еще шаг. Он уже совсем рядом — только руку протяни. Сакуса ощетинился копьем, припав на одно колено. — Сакуса? Это ты? — удивился парень, заправляя непослушные золотистые пряди за ухо. — Два года прошло, а тебя не узнать. — Мия. — Догадливо прошипел Сакуса, еще сильнее сжимая в руках копье. На него посмотрели с таким лицом, как будто он стал одержимым. — Так ты ушел в Трикомиссию? — Ты наблюдателен для деревенского вояки. — Не остался в долгу Сакуса, поморщившись. Ацуму хохотнул и потер пальцами виски. Даже меч опустил, перестав так сильно сжимать. — Лучше бы тебе в самом деле оставаться в Конде. Тебя ведь в любой момент могут предать свои же, если Охота сочтет тебя неугодным! Куда ты потом пойдешь? — Неправда. — А что тогда правда? Что, Сакуса? — Ацуму нахохлился, но ради их безопасности на крик так и не перешел. — Сам же видишь, как у невиновных людей забирают их же силы, оставляют без ничего, как жалкие тени! У тебя ведь у самого глаз Бога! Сакуса наконец смог встать с колен, опираясь спиной о каркас полусгнившей лодки. Повезло, что повстанцы так и не обратили на них внимание — видимо, сильно доверяли Ацуму. — Ты слишком высокопарен для того, кто отошел от пути Вечности. — А я и не хочу в этой вечности пребывать. — Ацуму приблизился вплотную, вклинив между ним и лодкой ладонь так, что Сакуса почувствовал себя неуютно. — Я хочу жить и иметь права свободного человека, а не раба богов. Люди на Ватацуми научились, как использовать свою свободу. — Да ты и половины не знаешь из истории Ватацуми, — не отставал Сакуса, перейдя на сбивчивый шепот. — Знаю! — Так докажи мне, болван. — Он задрал подбородок так, что чуть не вышиб им нос Ацуму. Вместо ответа Ацуму быстро клюнул его в губы, затыкая и не давая вырваться остальным словам. Шокированный Сакуса даже толком не успел среагировать, замирая, как хорек-барахольщик перед побегом. Ацуму в своей глупости был потрясающе убедителен. — Я докажу тебе, позже. — На выдохе произнес Ацуму, так невыносимо-близко смотрящий в глаза, не давая разорвать зрительный контакт. Сакуса стоял и чувствовал, как горят щеки, как едва висит в ослабевших пальцах копье. Вдалеке что-то грохотнуло и огоньки на побережье взволновались, начали двигаться в противоположную сторону. Заметив это, Ацуму отошел на почтительное расстояние. — Мы еще встретимся, Сакуса. Подумай над моим предложением — повстанцы всегда рады новым силам. Прошла всего секунда, стоит моргнуть — и вот уже Ацуму сорвался с места, погнавшись за остальными. Сакуса тогда так и не успел ему ничего сказать, стоял как идиот и смотрел на удаляющуюся спину. Сердце в груди колотилось со скоростью молний в дождливый день над Инадзумой. Ощущение неправильности не покидало его, но вместе с тем где-то на дне остался осадок приятного удивления и удовлетворения. Сакуса сам себе не поверил. — И что, он так просто взял и убежал? И ты в итоге ничего не узнал? — прервал рассказ Осаму. Нож в его руках бодро ходил по разделочной доске, рядом лежали другие ингредиенты. Осаму не поворачивался и Сакуса решил все же забрать подвеску обратно. — Нет, конечно нет. Мы встретились спустя несколько недель снова. Сакуса тогда сумел сбежать, но еще долго злился на себя за то, что как и не выполнил миссию, не узнал об Огненном Лисе. Они вернулись в лагерь Тэнрё ни с чем, отделавшись парой ссадин у сослуживцев. Но госпожа Кудзё не унималась, и спустя время на побережье вспыхнуло еще одно сражение. Солдаты сёгуната наконец-то теснили повстанцев к ущелью, не давая разойтись. Казалось, их силы истощились и не осталось ни единого козыря в рукаве. Сакуса тогда перестроился на передовую — не мог позволить себе остаться ни с чем после провала. Он успешно морозил врагов, создавая ледяные дорожки, заставляя людей поскальзываться и падать. В какой-то момент громила, больше напоминающий кайраги, замахнулся на него. Меч вошел в крутое пике, рубя наискось. Сакуса поднял над собой копье, отвлекая, и двинул ногой под дых, выбивая дух. Всего на минуту он расслабился, пытаясь перевести дыхание — обернулся — и увидел ладонь, объятую пламенем. Она летела прямо на него с угрожающей скоростью, грозя прижечь лицо. Сакуса еле извернулся, проходя в миллиметре от ладони. — Что ты творишь! — вскрик потонул в общем лязге оружия, в воплях самураев. Сакуса резко обернулся и наткнулся взглядом на… милостивые боги, снова Ацуму. Он насторожился: на поясе, рядом с аксолотлевой подвеской, горел самый настоящий пиро глаз Бога, за ним тянулись магические лисьи уши и хвост, похожие на пламенные язычки. Та самая рука, его рука, была опущена вниз. Где-то вдалеке загремели барабаны Тэнрё, подобные раскату грома. Этот звук означал решительное наступление и приободрял солдат Трикомиссии, только вот сердце в груди у Сакусы безнадежно упало в пятки, даже не думая радоваться всеобщему успеху. Рядом с Ацуму крутился мальчишка, кажется — молодой тэнгу, с ярко-рыжими волосами и помпонами на форме повстанцев. Он что-то крикнул Ацуму и тот — надо же, в пылу битвы, — тепло улыбнулся и отослал его в другое место. Тэнгу быстро закивал и взлетел. В самом Сакусе стала закипать бессильная ярость вперемешку с отчаянием. У него не было особо много времени на разговоры, вокруг все еще сражались. Ацуму поднес ко рту огненную ладонь и сжал пальцы в лисьем символе, раздувая огонь по кругу. Они оказались в огненном кольце, через которое не решались переступать ни самураи, ни повстанцы. — Так ты — Огненный Лис? — ошалело выдохнул Сакуса. Он все еще стоял в стойке, готовый пружиной разогнуться и броситься на обидчиков. Ацуму сделал выпад рукой, встречаясь с древком копья. — Уж прости, что не было времени порадовать новостью. — Съязвил он. Кажется, Ацуму был чем-то расстроен, но у Сакусы на этот раз не было желания разбираться в чужих эмоциях. Его обожгло досадой и заставило двигаться. Он откинул руку, делая подсечку, а следом полетела ледяная пощечина, кроша льдинки о лицо Атсуму. Вот за кем так гнался Сёгунат, вот какое преимущество приобрели повстанцы, когда проклятый Ацуму Мия вступил в их ряды. Еще и тэнгу этот — что произошло с ним за минувшие дни, что они были не вместе? — Сдавайся, или я призову сюда остальных солдат. — Ты серьезно?! — Ацуму чуть не осел, прикрывая ладонью разбитый нос — прямо как в детстве. — Ты с ума сошел, Сакуса! Идешь против своих же, рискуешь жизнью и силами, дарованными свыше, чтобы что? Плясать под чужую дудку? — Не твое дело, — буркнул Сакуса, наотмашь ударяя копьем. Ацуму, или то, чем было огненное кицунэ, высоко подпрыгнул. Лезвие прошло сквозь огонь, как сквозь масло. — Я пытался тебе помочь, идиот. — Крикнул громко и так отчаянно Ацуму. — А ты предпочел служить ублюдкам. Разве у тебя есть честь? На каждый выкрик приходилась огненная волна, посылаемая мощными пасами. Сакуса какое-то время уклонялся, но, когда ноги подкосились, он воспользовался глазом Бога. Ледяная стена выдержала еще пару ударов и рассыпалась осколками. Они оба тяжело дышали, огненный барьер ослабевал. На поле боя появилась госпожа Кудзё, посылая вперед себя мощные молнии. Повстанцы отступали и единственные, кто остался на передовой, были Сакуса и Ацуму. — С таким, как ты, мерзко иметь дело. — Ацуму сплюнул и распрямился. На периферии происходящего Сакуса заметил рыжую макушку и лишь сильнее сжал копье. — Я больше не стану тебе помогать. Ацуму сжал кулаки, готовя мощное заклинание. Кажется, к нему спешил тот рыжий парень, что постоянно увивался рядом. Сакуса не стал ждать: знал, что скорее всего его уничтожат, если поймают. Он рыбкой нырнул вперед и прежде, чем залп огня вырвался из кулаков, Сакуса отвел запястья вверх и сконцентрировал всю мощь крио на кончике копья. Один замах решит все. Лед сорвался бело-голубым всполохом, сковывая руки, ноги, вырастая ввысь гигантской глыбой. С пояса Ацуму сорвалась подвеска. Стоило только поднять ее, как повстанцы, которых теснили, выбежали вперед, окружая глыбу. Сакуса пошатнулся. Он чувствовал себя откровенно преданным, выжатым этими бессмысленными спорами кто прав и кто виноват. Он окончательно запутался в том, чего хотел Ацуму, увлекая в тот странный поцелуй. Жемчужная подвеска в руке все еще хранила тепло чужого тела и стихии. Повстанцы ощетинились, как испуганные зверьки, защищавшие свое. Самураи сёгуната выставили вперед копья, выстраиваясь в идеальную линию. — Ты сделал… что?! — Осаму резко обернулся, бросив нож на разделочную доску. На секунду Сакуса был готов поверить, что этот нож полетит в него. Сердце быстро-быстро забилось в груди, заставляя продумывать пути отступления. — Ты же не убил Ацуму, верно. — Послышался сбоку мягкий, но уверенный голос. Сакуса обернулся и увидел, как за стойку подсел служитель храма в бело-красных одеяниях. — Кита-сан, — глухо проговорил Осаму, отмирая. Сразу две пары глаз уставились на служителя храма. Сакуса знал о нем не понаслышке: Кита иногда навещал Конду, возвращая из храма непослушных близнецов. — Только заключил в ледяную клетку. Вряд ли это сдерживало его долго. — Сакуса покачал головой. Конечно, он был на поле сражения, но человечность в нем превышала самурайский долг. Сакуса создал ледяную клетку, сохранив Ацуму внутри невредимым. Для остальных казалось, что человек внутри пронзен ледяными шипами насмерть. Сразу после этого, схватив несколько пленных, Сёгунат начал отступать. Кита-сан кивнул и положил пальцы поверх барной стойки. — Осаму, мне как обычно — жареный тофу и моти с сакурой. Осаму издал раздраженный вздох, но не нашелся с ответом. В его глазах Сакуса видел свою же растерянность и непонимание. — Кита-сан, могу я задать вам вопрос? — решился Сакуса. Кита-сан кивнул так плавно, как будто заранее знал, о чем его спросят. Он напоминал Сакусе кицунэ: янтарные глаза, пепельно-белые волосы и не по годам мудрая улыбка. Сколько он себя помнил, Кита-сан всегда был в храме Наруками, и оставался единственным мужчиной-служителем. Поговаривали, что его привечала сама госпожа Яэ Мико, да и полюбился он настоятельницам. — Ацуму, он… зачем он так поступает, чего добивается? Щеки Сакусы покраснели неровными пятнами. Он с радостью принялся за порцию солений, как только перед ним поставили тарелку. — Не знаю. — Так просто и спокойно ответил Кита-сан, что и Сакуса, и Осаму одарили его странными взглядами. — Но я могу рассказать одну историю, которая может помочь в твоих размышлениях, а может и просто позабавить. Каждого истории древних ведут своей дорожкой. Кита-сан сощурился, а Сакусу пробрало неестественным холодком. Он уважал настоятеля и никогда не перечил, но вот сейчас хотелось сгореть со стыда за все проступки мира. Наконец Осаму поставил на стойку два бумажных пакетика, в которые были сложены угощения. Кита-сан поблагодарил и поднялся, призывая следовать за собой — тут-то Осаму и застыл в неловкой позе. Вроде бы и не звали его, но в то же время никто не был против. Сакуса стоял, молчаливо опираясь на копье. Кита-сан мягко рассмеялся, смекнув, к чему все идет. — Скажи старику Камбэю, что тебя срочно просят в храм Наруками, а не то Сёгун разгневается.

***

До леса Тиндзю и резиденции Камисато, а оттуда прямиком к старой-доброй горе Ёго. Подъем начинался с выщербленных ступенек и Тории. Покрытая лаком древесина юмэмиру загоралась алым в свете солнца, и чем выше оно стояло, тем ярче поблескивали металлические вставки с цветочным орнаментом. Алтари по обе стороны охраняли высокие статуи небесных лисиц. Когда-то давно, когда они была мальчишками, они сбегали из дома и прятались у подножия Ёго, допоздна бегая по отвесным дорожкам. Часть из них — деревянная, разрушилась от времени, так что стоило быть очень осторожным, чтобы не упасть с такой высоты. Осаму вздохнул полной грудью, предаваясь юношеским воспоминаниям. Они как раз шли по дощатому мосту мимо выбоин в скальной породе. В них прятались статуи Небесной и Земной лисиц, всегда рядом друг с другом. Осаму протянул руку, подушечками пальцев касаясь носа Небесной Лисицы. По преданиям раньше они были посланницами кицунэ Сайгу, но, так и н дождавшись ее возвращения, превратились в статуи. В детстве близнецы часто прятались неподалеку, воображая, что уж тут-то их никто не найдет. Осаму выбирал Небесную лисицу, потому что она выше и круче — какие еще могут быть причины? В первый раз они чуть не подрались из-за этого. Каждый раз, когда дело шло к глубокой ночи, их находил Кита-сан. Выглядело это, как в древних легендах: огоньки фонарей, скрытых в кустах, оживали и принимали человеческую форму с лисьими хвостами. Кита-сан ловил сорванцов за шкирку, внезапно выуживая из-за статуй, и ночь оглашалась мальчишескими воплями. Кита-сан отводил их назад в деревню, а по пути рассказывал древнюю легенду, согласно которой статуи являлись стражами оберегов, а темными ночами они охраняли детей. Если прислушаться — можно было услышать звериный шепот. Время от времени, конечно, мальчишкам разрешали подняться наверх и поглазеть на великое дерево священной сакуры. Но чаще их пугали строгие взгляды настоятельниц, особенно этой Кано Наны, так что они предпочитали лишний раз туда не соваться без Киты-сана. Прошло еще прилично времени прежде, чем они добрались до сотни Тории, завершающих подъем в гору. Заметив, что Сакуса смущенно поглядывает на ворота, пытаясь скрыть свой интерес, Кита-сан изрек: — Говорят, за каждые пройденные Тории можно получить по благословению, и тогда даже самое дурное предсказание будет не страшно. Осаму столько раз слышал эту фразу, что мог пересказать ее по движениям губ. Сакуса уставился перед собой, не слишком впечатленный. Вероятно, после тяжелого детства тот больше не верил ни в предсказания, ни в доброту судьбы. На самой вершине их ожидали святилища, окружавшие маленькую площадку. Над ней высилась гигантская сакура, чьи листья разлетались над Инадзумой. Она завораживала всех гостей, включая мальчишек. Кита-сан шел впереди, пальцами придерживая полы алых хакама, чтобы не подметать каменные ступеньки. Он настолько гармонично сливался с окружением храма, что Осаму ни за что бы не поверил, окажись Кита-сан в другом месте. Они прошли внутрь, минуя боковой зал для предсказаний и молитвенный стенд, завешенный табличками всех цветов. Листки коротких «несчастливых» бумажек рядом развевались, подхваченные ветерком. Их провели внутрь, к подножью великой Сакуры, чью крону венчал лисий силуэт. Казалось, все здесь было пропитано духом кицунэ. Кита-сан взял с собой миниатюрные подушки, и положил в траву, приглашая присаживаться. Он сохранял молчание до тех пор, пока Сакуса не отложил оружие, с сомнением опадая рядом. — Говорят, — тихо начал свой рассказ Кита-сан, — что давным-давно, когда оборотней, духов и они в наших землях водилось столько, что они гуляли под руку с людьми, жила могущественная богиня-Кицунэ Сайгу. Осаму прислушался, опираясь руками о землю. Кита-сан умелый рассказчик, так что слушать его истории всегда было приятно. Осаму частенько представлял на месте героев реальных людей, чтобы придать большей изюминки историям. Так что на время Кицунэ Сайгу приобрела черты Ацуму. — Однажды ее встретил могучий Оммедзи, что бродил по землям Наруками в поисках ночлега. Он был молчалив и угрюм, но искусствами пользовался так изящно, что любой очевидец видел в нем великого заклинателя древности. Считалось, что он изобрел искусство амулетов, которое используют и по сей день бродяги. Осаму перевел взгляд на Сакусу, но тот не отвлекался от рассказа, лишь изредка задумчиво поглядывая на священную сакуру. Да, между ним и оммедзи было значительное сходство. И Кита продолжил, мягким, негромким тембром голоса убаюкивая слушателей. Проходившие мимо послушницы храма по временам останавливались, чтобы ухватить часть истории. Когда оммедзи впервые прибыл на земли Наруками, он был разбит и подавлен. Долго он скитался по диким землям у предгорья Ёго, пока не нашел святилище. Уже тогда оно казалось старым и полуразваленным, но делать было нечего, ведь до ближайших селений много дней пути, а оммедзи не горел желанием оставаться в человеческом обществе. Были вещи, которые он предпочитал изучать самостоятельно. Так он решил остаться в заброшенном святилище, восстановить его и сделать вновь популярным местом, чтобы жители окрестных деревень могли вновь молиться богу. Какому? Он еще до конца не решил. Через несколько дней у святилища появилась таинственная девушка. Волосы ее были белы, как морская пена, а одежда отдаленно напоминала одежду священников. Но на вопрос, откуда она, девушка ответила туманно, что она из рода Белого Дракона и живет в землях сёгуна испокон веков. Она представилась как Сайгу, но стоило только оммедзи продолжить расспрашивать ее, как Сайгу пропала. На следующий день она явилась вновь, с цветком звездчатого гибискуса, и положила его на столик для подношений. Оммедзи заметил ее издалека и поторопился встретить, но девушка, ничего не сказав, пошла прочь. И так она стала приходить каждый день. Иногда они общались, и оммедзи узнал, что на горе Ёго есть и другие монахи, берегущие священную сакуру. Только вот он отродясь не видел ни одного пути наверх. Однажды Сайгу попросила о помощи. Мир тогда поглотила ледяная тьма, такая непроглядная, что дальше вытянутой руки не увидишь. Она рассказала, что в прошлом из-за того, что на Небесах часто случались катастрофы, милостивые духи разделили ветви священной сакуры и высадили их в определенных местах, чтобы запечатать миазмы. Вскоре там выросли громовые сакуры, чьи корни усердно трудились, борясь со злом. И теперь пришло время для малого очищения. Но так как сама она в одиночку не могла провести ритуал — она попросила оммедзи, мастера в заклинаниях. Несмотря на то, что они не были близки в ту пору, оммедзи согласился, попросив взамен приходить почаще. День и ночь сражались они с порождениями скверны. Когда же оммедзи поразил скверну, а Сайгу повелела ветвям и корням покончить со злом, духи истлели и превратились в ничто. Но чтобы окончательно запечатать их, требовался особый предмет. Тогда оммедзи подарил ей гребень, и в знак признательности Сайгу наделила его волшебством, создавая особый оберег. Он стал ей очень дорог. Однако позже Сайгу исчезла на целый год. Оммедзи ждал днями и ночами, надеясь на скорое возвращение. Пока Кита-сан говорил, никто и не заметил, как вокруг собрались послушницы храма, а самого Киту-сана окружили кицунэ. Он задумчиво поглаживал рыжую шерстку, но не прерывал рассказ. — Почему оммедзи не отправился вслед за ней? — вздохнул Сакуса. Он сидел молча, ладони положив на колени и сжав в кулак с такой силой, что побелели костяшки. — Оммедзи не знал, куда направилась Сайгу. Кроме того, у него были и свои дела: после изгнания остатки зла все еще бродили по Наруками, а потому он создал свою школу оммедо, восстановив храм. Многие желающие в те дни приходили учиться. С помощью заклинаний они создавали бумажных сикигами, которые сохраняли память и мощь оружия заклинателей и изгоняли зло. Однажды, в пору дождей и гроз, оммедзи шел через лес. Он возвращался после аудиенции у сёгуна и был очень горд своей школой, ведь его ученики несли мир и покой по всей Инадзуме. Там он встретил Сайгу второй раз, и вот как это было. Лес Тиндзю тогда был молод, и юные отоги устремлялись ввысь с каждым днем, создавая неестественную темноту. Таинственные духи жили в нем, и, в том числе, озорные бакэ-дануки. Среди них самый сильный был Иорой, и многие молодые оммедзи старались подружиться с ним или, хотя бы, не вступать во вражду. Наш оммедзи шел по Тиндзю и увидел, как свора бакэ-дануки во главе с Иороем несутся по лесу, словно играют в прятки. Он последовал за играющими. Стоило только Иорою взбежать на взгорок, как он упал, задыхаясь от усталости. В лапах был зажат хорошо знакомый гребень. Его разбирал смех: в конце-концов, он смог перехитрить самую могущественную божественную лисицу Сайгу! Оммедзи подошел к нему, и спросил, как же ему удалось это сделать? На что Иорой ответил, что играл в прятки вместе с лисицей и увидел, как с нее упал блестящий гребень, вот и решил оставить себе. Лисица стала их нагонять, но бакэ-дануки хорошо умеют играть в прятки и превращаться в различные предметы. Иорой превратится во что-то невероятное, обманув божественный взор. Но стоило только произнести слова, как он окаменел; лисица выскочила из кустов, хихикая. С каждым ее шагом она все больше походила на человека: оставались лишь уши и хвост! Осаму шумно вобрал воздух, насторожившись. Пока шел рассказ, никто не заметил, как стало темнеть. К тому времени Кита-сан походил на большой рыжий клубок из кицунэ, улегшихся подле него. И только слушатели продолжали с напряжением следить за ходом истории. — Так все это время Сайгу была!.. — Да, правильно. Она была великой кицунэ-ками, которая хранила покой Наруками вместе с сёгуном. И конечно, наш оммедзи обомлел, узнав старую подругу. — Тяжело, наверное, узнавать, что твой старый-добрый друг может оказаться могущественным существом. — Вздохнул Осаму. — Да, непросто. — Кита кивнул. — Кицунэ Сайгу знала, как сильно вырос оммедзи за год и похвалила его. Она призналась, что все это время пыталась защитить Инадзуму — потому и исчезла. Оммедзи был в замешательстве: его привязанность вновь теплилась в сердце, но в то же время, как мог он, ничтожный смертный, испытывать что-то к лисьей богине? Но Сайгу была милостива. Она продолжала приходить к нему и рассказывать понемногу о себе. Конечно, о тайных визитах не знал никто в оммедо. Они часто проводили время вместе за чайными церемониями и забавами, а Сайгу приносила с собой жареный тофу. Шли годы, и многие ученики стали выпускниками и талантливыми заклинателями. Некоторые из них основывали собственные школы боевых искусств. Люди старились, как и наш герой. Минуло еще шестьдесят лет, положенные для очищения Сакуры. Когда тучи начали сгущаться над Инадзумой, Сайгу пришла в последний раз. Все такая же молодая — не постарел ни один волосок на ее голове. Оммедзи же был в преклонных годах. Он осознавал, что все это время его чувства никуда не исчезали и он так и не смог полюбить ни одну из смертных. Набравшись смелости, он спросил у Сайгу, что она сама чувствует к нему. Великая лисица наклонилась к старику и вложила ему в руки брошь, внутрь которой был инкрустировал окулюс. «Я чувствую к тебе так много, что ни один из кайсэн не мог бы описать этого в своих великих трудах,» — молвила она. — «Но я должна уйти, чтобы пожертвовать во имя великого будущего нашей Инадзумы. А потому, милый друг, я вручаю тебе этот прощальный подарок. Воспользовавшись им, ты сможешь призвать воспоминания из прошлого. Я буду с тобой мысленно всегда, охранять и оберегать.» Расставание было тяжелым. Вместе с оммедзи Сайгу создала последние барьеры, которые могли бы сдерживать миазмы. Но стоило обрушиться на землю тьме — иной, доселе не виданной, как Сайгу исчезла. Морская вода окрасилась в черный, а цветы деревьев сакуры, посаженные ими, стали чахнуть. Слушатели разочарованно застонали. Не такого конца они ожидали, но Кита-сан лишь усмехнулся, делая паузу. — Прошли десятилетия. Оммедзи уже потерял надежду встретить возлюбленную вновь. Чувствовал лишь, что после бесчисленных сражений человечества со злом кости его дряхлеют и былое уже не воротишь. Но как-то у статуй небесных лисиц он повстречал девушку в лисьей маске. Та обладала аурой, весьма схожей с аурой Сайгу. Но тем не менее, он оставался тих. Девушка обернулась и, как и в первый раз, попросила помощи. Она рассказала, что деревья трудились вовсю, чтобы впитать зло и всю скверну, но даже она не смогла до конца побороть миазмы. Теперь же им нужен был очистительный ритуал, о котором знал только этот оммедзи. Как и в первый раз, он спросил ее имя. Но таинственная девушка не назвалась. Нечего было терять время: они отправились запечатывать зло. — Так что же было в конце? — перебил Осаму. Он заерзал от нетерпения. — Когда они запечатали зло, вместе, как и в старые-добрые времена, девушка в лисьей маске обернулась к нему. Она медленно потянулась к маске и сняла ее. Перед оммедзи предстал дух в одежде послушницы, такой же черный, как и скверна. И тогда он понял, что все это время общался с воплощением скверны, которое поглотило Сайгу. Но Божественная лисица так сильно любила Инадзуму, что ее мысли и чувства вернулись в родные земли в таком обличье. И чтобы окончательно запечатать скверну, ему предстояло убить ее. Дух протянул магический вакидзаши — клинок-амулет, запечатавший корни великой сакуры. — Он убил ее? — Оммедзи медлил. Он уже был стариком, но его чувства все еще не истлели. Тяжело перечеркнуть их одним взмахом, даже если девушка оставалась воплощением зла. Однако ему вспомнились последние слова Кицунэ: она должна была уйти, чтобы пожертвовать ради великого будущего любимой Инадзумы. Не колеблясь, оммедзи с горечью занес клинок над духом. Кита-сан замолчал, давая слушателям переварить услышанное. Над горой Ёго стояла глубокая ночь, и звезды выстроились стрелой, указывая на восток: туда, где лежали темные земли.

***

— Ну вот, я-то думал, что он не станет убивать духа. В конце-концов, она ведь тоже была частью Сайгу! — недовольно воскликнул Осаму. Он напоминал себя в детстве, когда на его плечи еще не возложили взрослые обязанности. — Была. — Улыбнулся Кита-сан, проводя его в зал отдыха. Они решили, что легче будет остаться в храме до утра, чтобы отправиться в путь засветло. Напоследок Кита-сан обернулся и заговорщицки подмигнул Сакусе, который все еще сидел на своем месте. Когда внутренний дворик опустел и стало так тихо, что слышалось пение цикад, Сакуса вздохнул. История и правда сильно всполошила его, но он старался не показывать своих чувств. Никому не нужны были лишние заботы. В конце концов, он самурай сёгуната, и… Сакуса привстал и поднял глаза к верхушке священной сакуры. Там, где силуэт дерева переходил в лисью голову, сидел Ацуму, подперев подбородок ладонью. Он не двигался, а потому казалось, что это лишь продолжение дерева, незаметное для других. Сакуса ощутимо вздрогнул: глаза Ацуму горели в темноте, а хитрая улыбка растянулась шире.