Бабочки и булавки

Орэль | Верона — Что ж ты натворил, дурень! — Верона всплескивает руками. — Чужих если не жалко — подумал бы о родных! Ждут небось, плачут… — Некому по мне плакать, сударыня, — отвечает Орэль. — Думаешь, жалеть тебя буду, черта? Кабы не так. Столько кровушки из-за тебя пролито — никого, кто помочь тебе вызвался, не уберёг. Да и мне помочь тебе нечем. — Но вы же — богиня! Вы не можете быть бессильны! — теряя показное смирение, восклицает Орэль. — Не сидите сложа руки, пока я умираю! Верона горько усмехается: — А сколько, сколько таких же, как ты, умерло и сейчас поди умирает? Бедняков, сироток — им я даже больше помочь хочу. Только судьбу деньгами не купишь, слезами не умолишь. Как должно быть — случится. Дориан/Антонина — «Ойся, ты ойся, — мурлыкает Тоня родную казачью, проводя гребнем по его спутанным волосам. — Ты меня не бойся». До чего ж себя изъел — смотреть больно. Как же так жизни бояться можно, чтобы от неизбежности вечно бежать… Разве страшная она — старость? Нам, землянам, наверно, и не понять… — Петь у тебя выходит не в пример лучше, чем размышлять, — холодно отзывается Дориан. — Поэтому — пой.