Иной

      — Ты бы хоть перчатки надел… — лениво бросил Андрей, выходя из лаборатории.       Молодой инженер криво усмехнулся, проигнорировав справедливое замечание. Георгий рассеяно откупорил пробку раствора аммиака, и в нос ударил противный запах. Он выразительно посмотрел на стайку девушек, неспешно складывающих тетради в сумки, как бы намекая, что им пора. Те быстро вышли, негромко фыркнув.       Оставшись один, инженер поспешно открыл ГОСТ. «0,10 г салицилового альдегида растворяют в 10,0 см3 метанола. Раствор хранят в тёмном прохладном месте не более 6 месяцев. Следует применять только бесцветный раствор». Георгий похрустел пальцами, сжав руки в замок и вывернув. Он наскоро вымыл пипетку Мора на десять миллилитров и заполнил её чистым метанолом голыми руками. Об открытом растворе аммиака он вспомнил только минут через двадцать, когда вонь уже пропитала лабораторию, а голова стала чуть более тяжёлой, чем обычно.

***

      Сотрудница пункта выдачи Kazan Express ввела данные и вручила молодому светловолосому парню в чёрной куртке посылку. Судя по весу, это была книга.       — Ножницы там, — она кивнула на противоположный угол комнаты.       — Спасибо, я потом посмотрю.       Андрей уже двинулся к выходу, когда девушка вновь его окликнула:       — Вы бы всё-таки проверили, потом нельзя будет оформить возврат.       Андрей на секунду замялся.       — Я в любом случае оставлю.       — Даже если с дефектом?       — Даже если с дефектом.       Молодой человек набросил на плечи рюкзак, ставший в два раза тяжелее, и не спеша двинулся в сторону университета, глядя себе под ноги. Пользуясь привилегией ботинок на высокой подошве, парень не давал себе труда обходить лужи, уже по-сентябрьски серые. Он положил озябшие руки в карманы, стараясь дышать ртом в ворот куртки. Дорога была слишком короткой для поездки на автобусе, но слишком длинной для прогулки пешком. Андрей думал о предстоящей магистерской диссертации и о входной контрольной по рентгеноструктурному анализу, на которой профессор Зимин обещал «устроить разнос». «Нигга, ещё девяти утра нет, а ты уже злодействуешь», — усмехнулся про себя парень, продолжая шлёпать по лужам.       Андрей был простым рубаха-парнем, «нигде не тусуюсь, ничем не интересуюсь». Последнее бюджетное место в магистратуре досталось ему почти случайно. Не будь в тот год недобора, вряд ли он плёлся бы сейчас в университет, марая джинсы коричневой лужевой водой. В университете он был средним студентом. У преподавателей и у одногруппников находился на хорошем счету. Вернее сказать, у одногруппниц. Их маленький первый курс магистратуры состоял из семи девушек и Андрея. Его, впрочем, женский коллектив не смущал, но и не вдохновлял особенно сильно. Андрей никогда не жадничал списать, всегда единственный из группы таскал столы и стулья (за неимением других кандидатур на эту работу), даже иногда посещал культурные мероприятия. К учёбе он относился ровно, без лишнего фанатизма. В магистратуру пошёл, потому что освободилось бюджетное место и потому что так делают все, мол, надо, так надо. Но и раздолбаем Андрей не был. Учился потихоньку, как мог, и за все четыре года бакалавриата ни разу не завалил ни одного экзамена.       Впереди показалось массивное здание университета, и Андрей, выдохнув, отправился на входной экзамен к профессору Зимину.

***

      То ли входная контрольная оказалась слишком сложной, то ли весь материал стёрся из головы сразу после защиты диплома, то ли полная луна или ретроградный меркурий, а может, Андрей просто был не в форме, или недостаточно подготовился. Или всё было ещё проще, и профессор Зимин просто решил «позлодействовать». Но, так или иначе, контрольную, или экзамен (профессор Зимин сам называл эту работу по-разному), Андрей с треском провалил. Причём, единственный из группы. Все семь девушек справились. Кто на тройки, кто как, но всё лучше, чем «неуд».       Андрей тяжело вздохнул, осознавая, что день безвозвратно испорчен. Страшное слово «пересдача», с которым Андрей никогда, ни в школе, ни в университете до сих пор не сталкивался, теперь дышало ему в спину. К тому же, пересдавать придётся Зимину, который на пересдачах зверствовал ещё больше, чем на самом экзамене. И как это он так сплоховал?       — Не расстраивайся, — участливо произнесла староста, положив руку парню на плечо. Рыжеволосая Вероника догнала Андрея, когда тот уже спускался по лестнице. — Не повезло в этот раз — повезёт в следующий.       — Ну, тут дело не в везении. Просто плохо учил, — равнодушно констатировал Андрей.       — Значит, в другой раз выучишь хорошо. Может быть, в итоге вообще на пять пересдашь. Хочешь, я тебе помогу?       — Нет, спасибо, сам.       Некоторое время молчали. Они уже почти дошли до гардероба, когда Вероника вдруг неожиданно — а может, и не так уж неожиданно — спросила:       — А ты не хочешь ну… — девушка замялась, — запить горе? Сходим в бар, пропустим по стаканчику.       — А тебе-то что запивать? У тебя ведь четыре.       — Ну, я вообще-то говорила о тебе…       — Да нет, спасибо, я пока ещё не алкоголик, чтобы каждую двойку запивать.       — Ладно, — ответила староста на ноту изменившимся голосом. — значит, не судьба.       Вероника, махнув рыжей копной, быстро двинулась в сторону гардероба, не дожидаясь, пока Андрей её догонит. Она не обернулась и больше ничего не сказала, а Андрей так и остался стоять на том же месте, гадая, что она имела в виду, сказав «не судьба».       Он простоял так пару минут, пока не вспомнил, что надо куда-то двигаться. Домой? Скучно. Андрей снова засунул руки в карманы. Из окна потянуло какой-то достоевщиной, и Андрей как будто почувствовал себя вторым Раскольниковым. Не хватало ещё из универа вылететь и бабку убить. В надежде худо-бедно сохранить рассудок Андрей принял спонтанное решение домой сейчас не идти, а остаться в рабочей обстановке университета как можно дольше. Надо бы поднатаскаться в рентгеноструктурном анализе где-нибудь в библиотеке. Но сначала взять чего-нибудь перекусить — с самого утра Андрей не ел ничего, кроме чашки чая и банки энергетика, которым с ним поделился инженер из физико-химической лаборатории. И странный же он: то косится на всех исподлобья, словно лимон прокисший съел, то вдруг энергетик ни с того ни с сего предлагает. Мол, держи, Андрей, что-то ты сегодня сонный, а меня от этого добра уже тошнит. Андрей не спеша двинулся в сторону столовой, напевая первую пришедшую на ум песню: «Стынет свет, слепит тьма, Разрушаю, творя, Так дай мне силы С тобой смогу Коснуться самой древней тайны, Но нам с тобой Проклятьем имя суждено — Иной!»       Андрей не помнил текст песни точно, но мелодия никак не выходила из головы. Он отстоял короткую очередь, продолжая напевать. Взял холодную пиццу и такой же холодный чай, устроившись за дальним столиком в углу. Так себе, конечно, питание, но теперь не было особенной разницы. Андрей погрузился в какую-то вязкую меланхолию. Не из-за заваленной контрольной, нет, просто всё ему стало как-то серо и одинаково. Из-за контрольной он, конечно, расстроился, но не так сильно, как мог бы. В отместку радость тоже несколько притупилась. Может, он реактивов каких надышался? «Жизнь? Нет не жизнь… Эту фальшь мельком углядя, Прочь! Прочь беги! Но нельзя убежать от себя…»       Песня всё никак не выходила из головы, и Андрей погрузился в глубокую задумчивость. И тут он заметил на столе что-то лишнее. Чья-то тетрадь сиротливо лежала на краешке стола, готовая вот-вот упасть на пол. Андрею вдруг стало до боли жаль неодушевлённый предмет. Стало грустно, что тетрадь кто-то оставил, что она теперь никому не нужна. Он почти нежно взял тетрадь в руки и открыл на первой попавшейся странице. Кусок холодной пиццы так и застрял у него в горле. Не веря своим глазам, Андрей смотрел на собственный портрет в окружении каких-то расчётов. Рисунок был смазанный, быстрый, почти скетч, но всё же сделан талантливо. Нарисованный Андрей сидел за установкой и титровал. Под скетчем мелким, едва разборчивым, почерком было написано: «магистр Андрей и мокрая химия».       Андрей пролистал дальше. Тетрадь была похожа на записки сумасшедшего, где смешались рисунки и числа. Рисовал хозяин в основном приборы и предметы неодушевлённые. Людей было мало, и почти все они были Андрею незнакомы. Он узнал разве что старосту, волосы которой, как характерную особенность, художник даже не поленился раскрасить в ярко-рыжий. Вероника со скетча была с распущенными волосами, в расстёгнутом халате и без перчаток. Подпись гласила: «Вероника. Нарушает технику безопасности». И тут Андрей резко понял, кому принадлежала тетрадь. Таинственным художником был Георгий — инженер из физико-химической лаборатории.       Как только Андрей мысленно нашёл хозяина тетради, он тут же принял решение вещь вернуть. Про экзамен как-то сразу забылось, и юноша, не теряя времени, вышел из столовой.

***

      Как ни странно, лаборатория оказалась открыта, при том, что в ней не было ни души. Не похож был Георгий на человека, пренебрегающего своими обязанностями, но он был парнем себе на уме, так что вполне мог на энное время оставить лабораторию без присмотра. Георгий был тихим, высоким, худощавым и бледным. Его чуть кудрявые волосы цвета сажи были всегда собраны в короткий хвост, а серые глаза смотрели куда-то сквозь людей. Георгий работал много и почти не показывался где-то, помимо лаборатории. Он никогда не демонстрировал знания, но Андрей откуда-то знал, что их у него много. То, с какой небрежностью молодой инженер обращался с реактивами и приборами, которые у Андрея до сих пор иногда вызывали осторожный трепет, говорило о том, что он в отрасли уже неизвестно сколько и десять раз всё довёл до автоматизма. Никто не знал, сколько Георгию лет. Он был молодым, но особенно красивым не был, так что девочки не интересовались. А если девочки не выяснят информацию, то не выяснит никто. Словом, Георгий был своеобразной загадкой, которую, впрочем, никто не стремился разгадывать.       Андрей обращался к нему на «ты», хотя это и не приветствовалось в университете. Другие магистры (даже если предположить, что они были того же возраста) Георгию только «выкали», но у Андрея почти случайно вышло перейти на «ты», как-то само собой. Он оправдывал свою невежливость тем, что Георгий начал «тыкать» первый. В один из холодных февральских вечеров, когда Андрей доделывал эксперимент для диплома (Георгий тогда ещё только устроился на работу), они остались в лаборатории вдвоём. Георгий, всегда молчаливый и отстранённый, вдруг заговорил весело и почти по-дружески:       — Андрей, помой, пожалуйста, посуду, мне ужасно-ужасно не хочется!       Инженер как-то странно протянул слово «ужасно», словно был немного пьян.       — А вы не злоупотребляете своими полномоч…       — А я тебе с расчётами помогу.       Андрей смягчился и пожал плечами, бросив, что он уже сам всё сделал.       — У меня вспомогательный раствор заканчивается, приготовишь? — предложил взамен студент при виде горы посуды, банально не желая быть использованным.       Георгий согласился. И с тех пор они как-то негласно перешли на «ты».       Андрей улыбнулся воспоминанию, как будто это произошло только вчера. На самом же деле они с Георгием с того дня почти не общались. Бывало, перекидывались парой фраз, но не более.       Андрей снова открыл тетрадь и принялся листать записи. В каком они были беспорядке, смотреть страшно! Красиво, да (у Георгия был действительно красивый почерк), но ничего же, сука, не понятно! «Стынет свет, слепит тьма, Разрушаю, творя, Только не для себя… Мне с тобою не жить, И не жить без тебя – Так дай мне силы!»       Андрей уже начал подумывать о том, чтобы просто уйти, оставив тетрадь на столе, но что-то заставляло его остаться. О библиотеке — чистилище для двоечников — он уже и думать забыл, а больше идти было некуда. Не домой же. А почему, собственно, не домой? Но Андрей продолжал сидеть, даже отложив тетрадь, не в силах выкинуть из головы приставучую песню. Андрей достал наушники и почему-то, сам того не желая, воскресил в памяти бледное лицо инженера. «Свет? Нет, не свет… Странный отблеск немого огня. Он Снова здесь, Снова жаждет решать за меня. Нет, Не смотреть! В зеркалах угасает заря… Кто В них застыл? Кто живёт в них — Он или Я?»       Солнце садилось, приглашая войти сентябрьский вечер. Ранний закат почти застал врасплох, а ведь ещё недавно было жаркое лето, и даже в одиннадцать вечера было ещё светло.       Георгий вошёл в лабораторию где-то на середине песни, нисколько не удивившись присутствию постороннего. Андрей поспешно вытащил наушники и хотел было уже поздороваться, но инженер его опередил:       — Что ты слушаешь?       Андрей не нашёлся, что ответить. Слишком неожиданный вопрос поставил юношу в тупик. Не «Какого черта припёрся?», не «Где ты взял мою тетрадь?» и даже не «Ты же не скажешь, что я лабораторию открытой оставил?», а «Что ты слушаешь?», словно ситуация была каждодневной. Студент молча протянул инженеру наушник, и тот застыл в одной позе несколько мгновений, вслушиваясь.       — Красиво. Мне нравится. Особенно про слепящую тьму.       Георгий вернул наушник, и тишина стала почти осязаемой. Андрей не вставал, а Георгий не садился, поэтому первый смотрел на второго как-то снизу вверх.       — Я твою тетрадку нашёл, хотел отдать, — наконец нарушил тишину Андрей, вспомнив, зачем пришёл.       Георгий лениво пролистал тетрадь и резюмировал:       — Почему ты решил, что это моя?       — А чья же ещё? Здесь наша группа и наша лаборатория.       — Допустим.       — Записи спутаны, — продолжил Андрей. — Такое ощущение, что у хозяина тетради каша в голове…       — А может, так и есть?       Георгий вдруг посмотрел студенту прямо в глаза, как будто хотел порыться в его личности, как в архиве. Андрей почему-то смутился. Он почувствовал небольшой всплеск адреналина, как сегодня утром на входной контрольной, когда профессор Зимин подошёл к его парте и начал сверлить взглядом его работу, напрочь забыв о понятии личного пространства. Только Георгий-то не был Зиминым и угрозы не представлял. Чего он тогда?       Георгий, наконец, сел и протянул Андрею неизвестно откуда взявшееся зелёное яблоко.       — Будешь?       — Нельзя есть в лаборатории. Ты же должен блюсти здесь порядок, а сам какой-то фигнёй занимаешься…       — А мы никому не скажем.       Георгий подмигнул и с полуулыбкой вновь предложил фрукт. Андрей пожал плечами и согласился, вдруг почувствовав, что именно кисловатого яблока ему как раз сейчас не хватало. Его рука на короткое мгновение соприкоснулась с рукой Георгия, и Андрей приметил, что та была ужасно холодная.       — Мне яблок почему-то очень захотелось, и я решил быстренько выйти, купить. Я не знал, что кто-то сюда заявится, — объяснил инженер. — Ты же не станешь стучать Зимину, какой я безответственный?       Георгий жадно откусил яблоко. Этот звук показался слишком громким на фоне общей тишины. Обычно Андрею было противно слушать, как кто-то жуёт, но сейчас он просто воспринял звук как должное, в нём было даже что-то красивое. Он рассудил, что, по-видимому, на яблоки его брезгливость не распространяется.       — Ну, безответственный сегодня я. Завалил входную контрольную по рентгеноструктурному анализу.       — Случается.       Какое-то время ели молча. Андрей всё порывался посмотреть на Георгия, но всякий раз, пытаясь поднять глаза, тут же опускал их, неизвестно почему, неудобно себя чувствуя. День какой-то странный, всё как будто пошло иначе, наперекосяк. Сначала контрольная, потом Веронике что-то было от него надо, потом он не проверил посылку, хотя обычно всегда проверял. Посылка, точно! Андрей уже успел напрочь о ней забыть.       — А за тетрадку спасибо. Я бы не хотел, чтобы её кто-нибудь увидел.       — Ну, теперь я её увидел.       — Ты не считаешься.       — Почему?       — Не знаю. Так. Сегодня день какой-то странный. Я обычно никогда вещи не разбрасываю, да и лабораторию без присмотра не оставляю. Хочешь верь, хочешь нет, но на самом деле я ответственный.       — Я тебе верю.       Снова тишина. Снова этот странный обмен взглядами. Георгий и правда был сегодня какой-то не такой. Или он всегда таким был? Андрей ведь, в сущности, не знал какой он, хоть и протрудился с ним полгода бок о бок.       — Слушай, а сколько тебе лет?       Инженер хитро прищурился:       — А сколько дашь?       — Не знаю. Поэтому и спрашиваю. По тебе видно, что ты не собираешься в лаборантах засиживаться, но ты не магистр и не аспирант, что тогда ты тут делаешь?       — Мне уйти?       — Нет! — ответил Андрей с чуть большим нажимом, чем планировал.       Он вдруг ясно осознал, что не хочет, чтобы Георгий делся куда-нибудь. Он был в их лаборатории словно предмет мебели. Поначалу никто его не замечал, и он не замечал никого. Но если ты не замечаешь чьего-то присутствия, это ещё не значит, что не заметишь отсутствия.       — Я — соискатель учёной степени. То же самое, что аспирант, только на пары не хожу. Защищаться планирую в следующем году, как и ты. А сколько мне лет… А разве это имеет значение?       — Не хочешь — не говори.       — Прости. Просто это скучный вопрос. Спроси что-нибудь другое.       Андрей вдруг почувствовал, что это вызов. И ему захотелось, во что бы то ни стало, впечатлить Георгия. Но ничего остроумного в голову не приходило.       — Ты читал «Облачный Атлас»? — неожиданно вырвалось у Андрея.       Не очень-то остроумно, да и Георгий явно не поймёт, о чём речь, но теперь ничего не попишешь — он истратил возможность произвести впечатление и сказанного обратно не вернёшь.       — Видел фильм. Давно хотел прочесть, да всё руки не доходили. Книга, как оно водится, лучше?       — Лучше… — ответил опешивший Андрей.       — Не ожидал, что я знаю?       — Книга не на слуху…       — Говорят, современная классика.       — Верно. Ножниц не найдётся?       — Да что угодно найдётся, — бросил Георгий, забирая у Андрея огрызок яблока.       Андрей в полной тишине достал посылку с Kazan Express и протянул Георгию новое издание «Облачного Атласа».       — Вау… — Георгий бархатисто засмеялся. — Так вот почему ты спросил.       — Это тебе. Подарок, — сам не веря, что говорит это, отозвался Андрей.       С чего бы ему делать подарок едва знакомому человеку? Но, с другой стороны, кто здесь не едва знакомый? Магистры — новые люди, а если и пришёл кто-то после того же бакалавриата, то и их Андрей знал едва-едва. Старые товарищи либо разъехались, либо пошли работать. Да и они уже стали казаться только отблеском старого воспоминания. Единственным настоящим, осязаемым человеком сейчас казался Георгий. Он был здесь и сейчас, сидел рядом с Андреем, и в эту минуту у него никого не было ближе.       — Спасибо, но… не стоит, — сказал инженер. — Ты же явно не для меня эту книгу заказывал.       — Не для тебя, — подтвердил Андрей. — Но сейчас я вдруг понял, что хочу подарить её тебе. Прими, пожалуйста.       Георгий подумал с минуту и согласился:       — Если тебе хочется. Но тогда и я тебе кое-что подарю.       — Нет, не нужно, я же от чистого сердца… — начал было отпираться Андрей, но Георгий остановил его жестом поднятой руки.       — Это всего лишь маленькая ерунда.       Георгий открыл тетрадь и вырвал оттуда листок, тот самый, со скетчем. Инженер достал ручку и, прикрывая листок левой рукой, начал что-то строчить на обратной стороне.       Андрей внимательно наблюдал за действиями парня. Он поймал себя на том, что смотрит на его руки. У Георгия были тонкие длинные музыкальные пальцы. Он нервно поправил левой рукой волосы, немного лезшие в глаза, и мимолётно взглянул на Андрея, встретившись с ним взглядами.       — Вот, держи, маленький ответный жест.       Андрей взял в руки листок с собственным портретом и прочитал подпись: «Андрей. Ненавидит пересдачи».       Андрей весело рассмеялся. Подкол оказался остроумным и даже поднял ему настроение.       — Спасибо, Георгий…       Андрей вдруг понял, что до этого момента никогда не называл инженера по имени. Как у некоторых преподавателей вместо Душнила Занудовна появляется имя «извините», так и Георгия он всё это время не называл никак. А сегодня его звонкое имя наконец прозвучало, и в Андрее вдруг что-то щёлкнуло. Что-то невидимое и неизвестно откуда взявшееся. «Свет Нет не свет Странный отблеск немого огня»       — Я пойду, — Андрей поднялся с места, и Георгий встал вслед за ним.       Он опять сказал, не подумав. Уходить — это последнее, чего Андрею сейчас хотелось, но он не придумал даже для себя убедительной причины, чтобы остаться.       — Подожди, — остановил его Георгий. И в этот момент Андрей почувствовал невообразимую радость, словно сотня солнц вдруг зажглись. Он не понимал, как сильно ему хотелось ещё немного посидеть с Георгием, пока это не стало возможным.       — Что?       — Я хотел спросить, — Георгий сделал шаг навстречу, и между юношами осталось совершенно незначительное расстояние. — Почему ты здесь?       — Потому что я хочу быть здесь.       Повисла тишина, почти осязаемая. И за эту короткую паузу Андрей вдруг осознал, что не понял вопроса. Опять ответил первое, что пришло в голову.       — Потому что оставалось бюджетное место, — Андрей поспешно исправился. Наверняка Георгий спрашивал о магистратуре. О чём же ещё? — А почему ты здесь? — теперь-то и он мог спросить то же самое и ещё потянуть время.       — Потому что мне предложили работу. А может, потому, что в магистратуру одно бюджетное место осталось не занятым…       Всё произошло так быстро, что Андрей не успел набрать в лёгкие воздуха и поначалу даже почувствовал, что задыхается. Ему показалось, что он находится в симуляции, потому что это же не могло быть по-настоящему, нет? Это слишком странно. Губы Георгия встретились с его? Какова вероятность этой ситуации? Да никакова! И всё же они здесь и it is what it is.       Губы инженера холодные, но не ледяные, это приятный холод, который греет Андрея изнутри. Он уже не задаётся вопросом, возможно это или нет, и происходит ли оно на самом деле. Он просто отдаётся процессу, моменту, Георгию… Начавшийся несмело и почти неуверенно поцелуй медленно меняет свою траекторию. Георгий осторожно начинает исследовать губы Андрея языком (тоже холодным, до мурашек), и кладёт одну руку на его плечо. Поцелуй становится глубже, чувственней, но остаётся медленным, неспешным. Весь мир Андрея схлопывается до размеров лаборатории, и он вдруг четко понимает, что заранее знал, что так всё и будет. Знал, ещё когда решил вернуть тетрадку, знал, ещё когда завалил экзамен, ещё когда отказал Веронике, когда просил Георгия надеть перчатки (потому что ему было не всё равно, если тот отравится метанолом). Это было как будто уже заранее прописано. Как предложение о работе. Или как лишнее бюджетное место. Все ниточки здесь и оборвались.       — Георгий…       — Вот черт… Андрей!       Отстранились друг от друга на один миг, чтобы вновь приблизиться.       — Я не хочу давить…       — Ты не давишь.       И снова.

***

      Андрей осторожно, как будто боялся что-то спугнуть, поцеловал сначала верхнюю, а потом нижнюю губу Георгия. Тот взял его лицо в ладони, привлекая к себе ближе. Только в этот момент Андрей осознал, что всё это время его руки висели, как будто по швам. Так же не принято. А как вообще принято? Как принято с мужчиной? Да плевать! Всё равно после этого ему будет стыдно смотреть инженеру в глаза. Так что гулять так гулять. Андрей потянулся одной рукой к талии Георгия, нежно коснувшись ткани его темно-синей рубашки. «А ведь он не надел халат», — ни с того ни с сего подумал Андрей. Свободной рукой он потянулся к волосам юноши и, сжав руки в замок, оттянул его голову чуть назад. Он почувствовал, как Георгий подавил вздох от боли, и ему тут же захотелось попросить прощения. Но вместо этого Андрей только сильнее сжал его волосы, притянув к себе ближе.       — Распусти волосы.       — А волшебное слово?       — Я помою за тебя посуду.       — По рукам. Ненавижу мыть посуду.       Волосы Георгия, до этого собранные в аккуратный хвост, теперь ниспадали на плечи чёрной волной.       — Ничего себе, такие длинные…       Андрей аккуратно убрал назад непослушные пряди парня. Всё это время Георгий стоял, не шевелясь, с закрытыми глазами. Они стояли на небольшом расстоянии, уже отцепившись друг от друга. Георгий сжал руки в замок перед собой и, не открывая глаз, ответил:       — Некогда сходить к парикмахеру. Я всё лето хуи пинал, а сейчас работы куча.       — Не оправдывайся. Тебе идёт.       Они простояли в безмолвии ещё минуту. Георгий не открывал глаз, но Андрей точно знал, что он знал, что студент на него смотрит. «А вдруг это была разовая акция? — с ужасом подумал Андрей, — Вдруг теперь он больше его не поцелует?» И надо же было докопаться до такой мелочи с волосами и всё так бестолково прервать! Дурак, Андрей, дурак!       — Мне лучше уйти?       Сердце Андрея подпрыгнуло. Георгий открыл глаза и уставился прямо в упор на него. Его серые глаза так горели в свете заходящего солнца, что казались жёлтыми. «Странный отблеск немого огня»       — Это ведь я должен был уйти…       — Я всё ждал, что ты меня ударишь, — сдавлено бросил Георгий.       — ЧТО? Я, по-твоему, психопат?       — Я имел в виду ударишь за то, что я сделал.       Андрей уставился в пол и после недолгого молчания тихо спросил:       — Жалеешь?       Георгий не ответил сразу, Андрей уже успел с ужасом заключить, что ответ «да».       — Боюсь, что ты жалеешь. Я не знаю, что на меня нашло.       Облегчение тёплой волной разлилось по телу и разуму Андрея. Он не жалеет о случившемся, не жалеет!       — Я тоже не знаю, что на меня нашло, — честно ответил Андрей. — Можно я ещё раз?..       Георгий сверкнул глазами, словно не веря в сказанное:       — Пожалуйста.       На сей раз Андрей сделал шаг навстречу первым, не помня себя от радости, что Георгий ему это позволил. Он всё ещё не понимал, какого черта происходит. Может, и правда меркурий ретроградный? Да кто вообще верит в эту чушь? Но ему нравилось то, что он делал. Снова холод губ Георгия, снова его закрытые глаза, его рука, сжимающая плечо Андрея, а вторая — талию, снова он так близко и снова это ощущение, что нет ничего естественнее происходящего. Он должен быть здесь, он должен быть с ним, так будет правильно.       Теперь уже Андрей обхватил руками впалые щеки Георгия, разрисовывая большими пальцами, как будто спирали. Отчего у него кожа такая холодная? И ведь никак не согреть…       — Андрей… сбавь обороты… дышать тяжело…       — Прости, я не хотел.       — Знаю.       Медленнее. Аккуратнее. Давая время отдышаться. Рука Георгия переместилась на шею юноши. Так продолжалось по кругу долго. А может, быстро. Трудно было определить время.       Легко было определить, когда всё закончилось. Оба не знали, что сказать. Магистр и инженер старательно отводили друг от друга взгляд. Георгий смотрел на стену, рядом с лицом Андрея, но только не в глаза. Андрей не смог и этого — он уставился на колбу на столе.       — У тебя в лабе бардак, — наконец нарушил тишину магистр, не придумав ничего лучше.       — Я приберусь потом. Не сегодня, наверное.       Андрей кивнул и как-то сухо попрощавшись, вышел. Он не знал, как надо это делать. Может, вообще не надо было уходить? Что говорят в таких случаях? «Разрушаю, творя», — с грустью подумал Андрей, спускаясь по лестнице. «Разрушаю, творя», — вздохнул про себя Георгий, протирая стол, на который какой-то умник разлил метиловый-оранжевый.

***

      Андрей не умел рисовать. Руками у него получалось только точно отмерять объёмы растворов пипеткой. Как химик он был хорош, но в остальном, что называется «руки из жопы». Он не умел рисовать, но когда-то давно, ещё на последнем курсе бакалавриата, фотографировал одногруппников на память. На паре таких фотографий Георгий случайно попал в кадр. Андрей помнил об этом и не поленился поднять весь архив в своём старом телефоне.       Спустя неделю Андрей пришёл на пересдачу, но профессор Зимин развернул его почти с порога.       — Я пересмотрел вашу работу. Прошу прощения, ошибся, у вас твёрдая четвёрка.       Андрей удивлённо поднял бровь. Переписывать теперь не надо? «Не надо», — ответил Зимин, протягивая студенту листок. Андрей остался стоять в замешательстве, как приклеенный к полу, вглядываясь в листок с ответами, которые он не писал. Только на третье прочтение он вспомнил, где раньше он видел эти каракули.       Он поднялся в лабораторию физической химии и прибрал весь срач, который там невесть откуда взялся. Ключ пришлось просить у Вероники (она была на хорошем счету, и ей доверяли, как старосте). Он просидел в лаборатории один минут пятнадцать, а потом тяжело вздохнул и медленно побрёл домой, треская ногами тонкий лёд на лужах.

***

      Георгий вышел на больничный с каким-то странным вирусом. Около недели он лежал с температурой, читал статьи и «Облачный Атлас». Он пил аспирин и думал, что Фробишер писал Сиксмиту от скуки, а тот, дурак, напридумывал себе, даром, что учёный. Никто не замечал отсутствия инженера, только в лаборатории всё это время копился срач и горы немытой посуды. В первый день после больничного Георгий морально готовился к шестому подвигу Геракла, но вместо этого застал лабораторию в идеальном порядке. Единственным чужеродным предметом была фотография на столе. На ней Георгий стоял полубоком, с ноутбуком в руках, было видно, что в кадр попал случайно. На обратной стороне было выведено аккуратным почерком: «Георгий. Ненавидит мыть посуду».