Прости меня Миранда...

      Андреа работала на Миранду больше года. Раньше выполнить поставленные задания в кратчайшие сроки было чрезвычайно важным для нее. Теперь же легкие девушки разрывались от боли, а голова от осознания того, что человек, которого она полюбила всем сердцем, является начальницей. Ей было все равно на свою жизнь, как бы больно ни было от того, что цветки разрывали дыхательные пути, и возможно, что с такими ранами она протянула бы недолго.       В большей степени мучительно ей было не то, что сквозь тело цветы проросли, а одиночество, осознание того, что немногочисленные друзья, которых имела, бросили ее. Родители неизменно отчитывали за работу, заключающуюся в том, чтобы приносить кофе. Отец с матерью переживали за нее видя, что та может уйти, но слишком привыкла к Миранде. Андреа любила ту и ей было все равно, что, скорее всего, от любви этой умрет (знала, ей осталось недолго).       В очередной раз начался приступ кашля. Проигнорировав косые взгляды коллег, направленные на нее, Андреа убежала в уборную. Дышать стало сложнее, температура поднялась, кожа ее побледнела больше обычного, а голова закружилась. Горло засаднило от новой порции лепестков, но на этот раз те были в крови. Девушка словила себя на немного иррациональной мысли, что выглядело это даже красиво. Слезы, тем не менее, хлынули из ее глаз. Единственной мыслью в голове была: "Неужели я умру? Неужели все это кончится в туалете?"       Андреа так и не стала журналисткой, не смогла поработать в "The New York Times" и возможно больше не сможет потому, что это конец: легкие разорвутся и о "бесполезной ассистентке" забудут попросту. Она уже начала думать, будет ли Эмили плакать на ее похоронах, когда услышала, что дверь открылась.       В крови был весь рот, руки и даже раковина, по которой та медленно сползала, унося лепестки. Энди поняла, что привести себя в порядок до того, как ее, полумертвую, с дрожащими руками и затуманенным взглядом, увидят, не успеет. Она могла бы спрятаться в одной из кабинок, но рисковала все равно быть замеченной, оставив дорожку крови. По этой причине девушка посчитала, что, кроме как ждать, выхода у нее не осталось.       Как только человек, вошедший в уборную, встал перед ней, руки Андреа перестали дрожать, глаза остекленели, а в горле встал ком. В некоторой степени виною этому стали лепестки, но основной причиной все же остался тот факт, что перед Энди стояла Миранда – та, из-за кого девушка медленно умирает. Утопая в любви к женщине, она подписала себе смертельный приговор, обрекая на боль не только физическую, но и моральную. Голос редактора прервал ход ее мыслей: – Что происходит, Андреа? – Миранда была зла, но волнение в ее глазах читалось. Взгляд опустился на руки помощницы, а затем снова поднялся. Женщина сжала ладони.       Помощница, однако, была слишком слаба чтобы дать внятный ответит. Мысли той поглотила Миранда: ее фирменная прическа, холодный взгляд (который таким уж холодным в глазах Энди не был), казавшиеся мягкими губы и белоснежная кожа. Единственным, что смогла выдавить из себя девушка было: – Я…М-Миранда – Договорить не успела: ее охватил новый приступ кашля и перед глазами вмиг встала тьма. Андреа упала на колени, прикрывая одной рукой рот, а второй держась за грудную клетку. Миранда быстро подошла к девушке, положив одну руку на ее спину, и опустилась на пол перед ней. – Андреа! – Прошипела женщина, набирая попутно номер экстренной службы.        С того дня прошел год, но Миранда помнит тот взгляд ассистентки, как и ее последние слова, причиняющие женщине почти физическую боль: "Прости меня, Миранда. Я люблю тебя!"

***

      Миранда все еще помнит, как та улыбалась. Перед смертью на лице Энди была улыбка: светлая, но пропитанная болью. Хоть ее рот и был наполнен кровью, девушка хотела показать, что все хорошо.       На ее лице стояла теплая улыбка даже после смерти.