Непростительные

      Гарри открыл книгу дрожащими руками, а потом замер: ничего не случилось. Только сейчас до него дошло, насколько потенциально опасны предметы, лежащие перед ним. Дом Блэков не славился дружелюбием и щедростью: все, к чему Гарри прикасался, могло быть проклято. Он осторожно разжал пальцы и перевел взгляд на ладони. Ничего.       Юноша посмотрел на медальон и спихнул его краем палочки на пол, осторожно пододвинул к тайнику и сбросил туда. Пока иметь дело с этим он не был готов. Чародей, снова сев, включил настольную лампу и уставился на книгу. Вздохнув, перевернул страницу.

«Бессмертие строится на костях»

Корвус. Г. Блэк

      Надпись посреди пустого листа исчезла. Стоило Гарри провести по нему пальцами, появились новые строки.       «Собираясь написать эту книгу, я посетил Грецию, а затем Египет, ведь издревле известно, что человеческую душу притягивает все мистическое. Поэтому я был так заинтересован в Герпии и поэтому так хотел после Хогвартса отправиться в путешествие и исследовать корни столь великого волшебника, заглянувшего за завесу смерти. Выбранный путь принес мне немало знаний о таинствах, которые изучал чародей прошлого, и в теперь я могу вас уверить точно: бессмертие, давнее желание каждого, достижимо лишь одним способом и строится лишь на горе других».       Текст заканчивался и исчезать уже не торопился, а потому Гарри с замершим сердцем перевернул еще страницу, вчитываясь в, как он предположил, путевой дневник Корвуса. Тяжелый витиеватый слог, так разительно отличающийся от предисловия, вызывал желание бросить книгу, но Гарри не смел, и ему приходилось продираться сквозь бесконечные описания хождения по морю и «ужасающего» климата Греции. Наконец, когда начало светать, юноша добрался до первого упоминания Герпия. Как оказалось, в Греции все записи о нем были стерты — уничтожены, а из-за пожара в Александрийской библиотеке они исчезли навсегда.       Лишь на могиле какого-то египетского посла была выгравирована эпитафия: «Восславься, Герпий! Благодаря твоей науке, я не боюсь ступить за завесу!»       Прочитав выше приведенные слова, Корвус решил отправиться в Египет. На взгляд Гарри идея была явно не лучшая. Как искать иголку в стогу сена. И автор вскоре пришел к тому же выводу, признав, что был чересчур наивен и ослеплен жаждой приключения. Мрачные размышления об утере древних знаний и о суровых ливийских песках — песках времени, стирающих след человеческий, стоит лишь подуть ветру и принести с собой бурю, — прервались восторженными строками, написанными неровным почерком второпях.       «Наконец-то мне и моему попутчику Генриху улыбнулась удача. В одной из пирамид, вход в которую обнаружили искатели сокровищ, нашлось упоминание о чернокнижнике! В обмен на самое искреннее обещание «не зариться» на богатства мертвых эти бандиты любезно согласились сопроводить нас внутрь, а потому сейчас, пока Генрих торопливо собирает наши палатки, я заполняю дневник в радостном волнении. Наконец-то мы прикоснемся к древним знаниям!»       Невольно переняв настрой Корвуса, Гарри с часто бьющимся сердцем перевернул страницу. Взгляд столкнулся с ровными буквами: их явно медленно и кропотливо выводили в надежде отвлечься от дурных мыслей. Предложения были очень короткими и излагали факты без излишних подробностей, которые Корвус был так рад обычно излить на читателя.       «Генрих мертв. Это цена бессмертия, уплаченная духом фараона. Теперь я понимаю, к чему Герпий так восхвалял душу. Он смог низвергнуть ее с духовного плана в материальный. Разорвать. И привязать к предмету. Генрих не сдержал данное нами обещание. Немес, на который он положил глаз, и к которому потянул руки, полные жажды наживы, оказался тем самым предметом. Сначала фараон показался нам лишь призраком. Но, пока мы замерли от ужаса, фараон стал вытягивать из несчастного Генриха все силы. Генрих умирал, а «крестраж», как называл его Герпий, обретал подобие жизни. Дух, мало похожий на человеческий, с улыбкой уничтожил нашу маленькую и беспомощную команду. Мы, словно шлюпка во время шторма, были сметены волной черной ворожбы. Я воспользовался адским пламенем и чудом выжил. Я сбежал по узенькому, рушащемуся проходу из пирамиды.       Будь проклят Герпий, сотворивший такое со священнейшей материей в мироздании.       Душа — самая чистая вещь в человеке, оказалась источником мерзейшей магии».       Гарри прервался на мгновение, пустым взглядом уставившись в строки и чувствуя ужас, который пронзил Корвуса, когда Генрих коснулся немеса. Легко было представить, как, стирая многовековой слой пыли, они рассматривали с восхищением и восторгом древние предметы и как найденные сокровища обернулись для них погибелью.       Чародей дрожащими руками закрыл книгу. Встающее солнце осветило ровными золотистыми лучами его фигуру на расшатанном стуле, книги, разбросанные на столе, и сломанные игрушки Дадли, лежащие на полках в чудном, но уже забытом порядке. Сидя в одиночестве посреди комнаты, Гарри почувствовал ком в горле и не смог прогнать ужасное незнакомое слово, застрявшее в сознании.       Немес.

***

      Взгляд опустился на доски под ногами, уложенные ровными рядами, потертые и старые. Их не прикрывал ковер, как во всех остальных комнатах. От медальона Гарри отделяла лишь тонкая полоска дерева. В голове раздался отвратительный смех Кричера:       «Кричер хорошо запомнил душу Темного Лорда!»       Рука Гарри скользнула к шраму на лбу, а с губ сорвался тихий вздох: — Нет!       «Темный Лорд должен ответить за смерть мастера Регулуса», — насмешливо произнес Кричер в воспоминаниях.       Юноша сделал шаг назад, испуганно оглянувшись, будто пытаясь найти опору под ногами. Гарри никого не убивал. Гарри не был на это способен! Он не смог наложить даже… Чародей замер, взгляд его снова остановился на половице, за которой был скрыт тайник.       Круцио. Парселтанг. Головные боли и, конечно, видения. Отряд Дамблдора и Пожиратели смерти. Отметит как равного себе. — Нет! — закричал Гарри и шарахнулся от тайника.       Невозможно, чтобы в Гарри была душа Волдеморта. Невозможно. Все это просто домыслы, основанные на бреднях домовика. Книга ничего не доказывала. О людях там не говорилось ни слова. Гарри не был предметом.       «Сколько вообще в Гарри от Гарри?» — закралась предательская мысль.       Он не успел ее обдумать: по лестнице уже звучали легкие шаги тети, поднимающейся наверх. Она всегда рано вставала и нередко поднимала его, чтобы помочь по дому. Ворвавшаяся Петуния, кинув на племянника пронзительный гневный взгляд, зашипела: — Вернон и Дадли еще спят, а ты, — она сделала паузу, — если проснулся, живо спускайся и помоги мне с завтраком. — Да, тетя, — на автомате ответил Гарри.       Пока яйца шкворчали на сковороде вместе с беконом, волшебник успел придумать с десяток различных аргументов «за» и «против» теории, что крутилась в голове. Снедаемый мыслями, он чуть не спалил бекон. Тетя, отогнав Гарри от плиты, сунула ему в руки нож для масла и отправила намазывать тосты джемом, а потом, скептически взглянув, всучила приборы, тарелку с яичницей и стакан с водой, напутствовав сухим голосом: — Даже не смей мешаться под ногами!       И стоило Гарри сделать первый шаг вверх по ступеням, настрой ее тут же переменился. Напевая мелодию, часто играющую нынче по радио, тетя принялась разливать апельсиновый сок и раскладывать по десертным тарелочкам злосчастный грейпфрут, который Гарри возненавидел еще с прошлого лета.       Однако увиденное не вызвало в нем такой же горечи, как и прежде. Вместо нее Гарри явственно почувствовал свою чужеродность в этом чистом, опрятном доме. Впервые не потому что он волшебник и вообще племянник.       «Это домыслы! — строго повторил Гарри. — Эффект плацебо или как его там!» И торопливо поднялся наверх, тихо закрыв за собой дверь. Он отставил тарелку, и, не в силах взглянуть на еду, чародей вернулся к чтению. Пока яичница остывала, а дядя и кузен, громко топая, грузно спускались к столу, Гарри заканчивал первую книгу.       Вопреки опасениям, конец не принес нового чувства тревоги — Гарри даже смог после него проглотить завтрак. Корвус благополучно добрался до Англии: добрые две главы ушли на описание морского маршрута и еще половина — на ужасный шторм. Вернувшемуся в родовой особняк автору удалось убедить своего дядю — лорда Блэка, обратить внимание на опасность, представшую перед ним. Корвус писал, что с благословения главы отправится в Афины и, благодаря письму, написанному Дорадиусом, посетит древний архив.       «Однажды это проклятье может угрожать нашим потомкам, — писал путешественник. — Дядя со мной согласен, а потому, ранее пренебрежительно относившийся к моей поездке в Грецию, на сей раз он дал заверение, что будет всячески содействовать мне. Я продолжу исследовать магию, созданную Герпием».       Отодвинув том в сторону вместе с пустой тарелкой, Гарри взглянул на вторую из книг, принесенных Кричером. На обложке были указаны знакомые инициалы Корвуса.

«Трактат о Герпии Злостном, — гласило название, а чуть ниже было приписано: — Глубины темной магии. Тело»

      На первой странице опять была одна строчка: «Если бы Герпий заглянул в Бездну, то не увидел бы ничего нового: только свое отражение»; вскоре, как и в прошлой книге, она исчезла, сменившись коротким абзацем.       «Эта часть моих изысканий посвящена биографии Герпия Злостного. Его жизненный путь оказался гораздо более пресным, чем я себе представлял. Однако не стоит обманываться: то лишь факты, изданные и облеченные в относительно приличествующую для чтения форму. Я пишу это скромное послание в надежде, что этим вы и ограничитесь. Не открывайте третью книгу, если на вашем жизненном пути не повстречался крестраж».       Гарри в нетерпении перевернул страницу, смирившись, что столкнется с бесчисленными невзгодами, включающими обычно шторм и ужасную морскую болезнь, которые будут угрожать Корвусу на пути к Афинам. Однако тот ограничился восхвалением снадобья, подаренного Дорадиусом, и о недуге и слова не было. Тем не менее, теперь Корвус, не занятый как прежде болезнью, изнывал от скуки; в первые дни не ведя дневник и углубившись в книги, занимавшие внушительную часть багажа, когда они закончились, автор не поленился и детально зафиксировал свой путь: от силы ветра, который дул в течение дня, до цвета волн.       Ступив на землю Афин, некоторое время Корвус провел, посещая различные достопримечательности. По обрывистым описаниям и неровному почерку было понятно, что Корвус боится неведомого, а потому отчаянно бежит от истины, которую искал. Невольно Гарри почувствовал некоторую связь с Корвусом сквозь века, но тут же мотнул головой: гриффиндорцы не должны страшится неизвестного.       Прибыв в один из архивов, Корвус благополучно попал в закрытую его часть, где наткнулся на жуткий беспорядок: уцелевшие записи из Александрийской библиотеки лежали вперемешку с другими древними текстами. Как ему пояснили позже, вход был мало кому разрешен, а потому управиться с горами свитков было почти невозможно. Блэк с энтузиазмом взялся за исследования, но спустя некоторое время это чувство угасло.       «Мы мало что знаем о сием темном маге, — писал Корвус, — широко известно лишь то, что он был одним из первых змееустов, а значит, скорее всего, либо потомком, либо предком дома Певерелл, откуда берут начало Слизерины. Годы жизни тоже неизвестны из-за бессмертия, обретенного им, и, кроме создания василиска, ничем иным он широко не прославился. А потому работы у меня будет много».       Пробираясь через жалобы и проклятия Корвуса о греках, не способных содержать собственные тайные знания в порядке, Гарри, теряя терпение, узнал о дочери Герпия, от которой он отрекся, не вынеся позора. Черный колдун происходил из знатного рода жрецов, поклоняющегося греческому пантеону, но, будучи «лишним» в семье, покинул ее и напросился в ученики к Питису Фессалийскому, советнику при дворе тогдашнего правителя, а также главе храма Аида. Питис, обнаружив у юноши невероятный дар к некромантии, научил его ритуалу общения с мертвыми. Однако, считая Герпия преемником, Питис полагал, что тот проводит слишком много времени в беседах с теми, кто находится по другую сторону завесы.       «Мой ученик талантлив и велик, — гласил перевод дневника Питиса. — Судьба его озарена светом, но чем глубже он погружается во тьму знаний, отказавшись от земных благ, тем быстрее гаснут его искры».       Гарри потер шрам, уставившись на текст: Герпий явно был нежеланным ребенком, необычным и пошедшим по пути, который семья не одобряла. Более того, закалив его, жизнь превратила чародея в ужасного и жестокого человека, смутно напоминающего Гарри кого-то. Отец Герпия, служитель Зевса, не смог простить сына, избравшего храм Аида.       Корвус писал, что после отречения рода и смерти Питиса Герпий занял желанный пост при дворе, при этом пережив несколько покушений, которые весьма сильно потрясли его. Он начал боятся есть и пить, днями отказывая себе в пище, и кормил слугу яствами, часами выжидая реакцию на яд. Изморив себя окончательно, Герпий решил наведаться в Рим в надежде найти там прибежище. Судя по обрывочным записям, пусть уже знаменитого советника и приняли тепло, но не менее настороженно, а потому ни для не стало сюрпризом возвращение Герпия в Грецию после того, как он перевел дух и восстановил душевное равновесие. Там, поделившись со своим правителем добытой информацией о дворе Императора, некромант снова снискал благосклонность, благоразумно промолчав, что в Риме стал главой храма Плутона. В Иераполисе он творил самые темные деяния и создавал тварей, достойных самих глубин Тартара.       Иными словами богохульствовал.       Гарри нахмурился: подробностей не прилагалось. Автор крайне сдержанно комментировал дела Герпия: путанные описания в тонкой книжонке подходили к концу и Корвус то ли торопился, то ли не желал говорить больше о проклятом колдуне. Половина страниц оказались пустыми.       Ссылаясь на скорое возвращение в Англию, Блэк поспешно упомянул об Агнии — изгнанной и проклятой дочери Герпия, которая в слезах молила своего деда принять ее в семью. После книга быстро, даже неестественно быстро подошла к концу:       «Герпия убил Император, — гласили последние строки. — Период Доминанта, не отличающийся стабильностью, вкупе с предательством Герпия, подтолкнул Рим к действиям, а потому ослабивший бдительность Злостный умер, настигнутый убийцами».       «Я боюсь!» — кричали дрожащие буквы. Но чего так опасался Корвус, Гарри не знал.

***

      Третий том жег Гарри руки: подсознательно он чувствовал, что все его беды начнутся именно с этой книги. Темный кожаный переплет выглядел старым; дневник был гораздо более изношенным и потрепанным, чем первые два, словно долгое время походный журнал держали в ненадлежащих условиях, писали буквально на коленке, потому что поверхность была усыпана чернильными пятнами, следами крови и земли. Грязь настолько сильно въелась в обложку, что не представлялось возможным узнать, какой же цвет был изначально.

«Трактат о Герпии Злостном. Глубины темной магии. Разум»

      Открыв книгу, Гарри сразу приметил, что в отличие от предыдущих двух она необычайно тонка, и Корвус в этот раз обошелся без предостережений. Первые кривые строки цитаты так и не исчезли с пожелтевшего пергамента.       «Когда тело умерло, а душа изорвана, остается лишь разум. Однако результат метаморфоз, происходящих с ним после названных чудовищных деяния, — неведом».       Поняв, что новых слов так и не появится, Гарри нетерпеливо пролистал трактат, ища, чем же он столь разительно отличается от предшествующих. В целом было три части: привычный дневник Корвуса, где неровный почерк Блэка перемежался с пятнами и кляксами — книга была его полевым журналом. Вторая часть представляла собой зарисовки высокого монументального сооружения, с черно-белыми колоннами, конической крышей, окруженного сторожевыми башнями. Третья часть дневника была аккуратно составленным сборником заклинаний с небольшими пометками.       Вздохнув поглубже, Гарри закрыл книгу, а потом снова открыл, решив начать с самого начала. С проблемами стоило разбираться по мере их поступления. Приняться за чтение ему было не суждено: раздался громкий стук в запертую дверь, и тетя Петуния произнесла высоким недовольным голосом: — Живо спускайся к обеду!       Переведя взгляд на треснувший циферблат будильника, юноша понял, что провел немало часов за второй книгой и уже приближался полдник. Дадли как раз к этому времени возвращался домой с прогулки, и Петуния не могла нарадоваться аппетиту сына, пусть и продолжала неизменно подкладывать ему одни фрукты. Дадли, тем не менее, после встречи с дементорами гораздо реже выходил на улицу; как подозревал Гарри, дело наверняка еще было и в нем. Присутствие Гарри увеличивало шансы влипнуть в неприятности.       Со смешанными чувствами почти насильно оторвав от книги взгляд, волшебник вздохнул и поднялся, решив все же сначала пообедать. Возможно, аппетита потом у него не будет.       Петуния к моменту, как он спустился, уже накрыла на стол, а Дадли с Верноном принялись за сочную куриную грудку, даже не переговариваясь. Сев на свое место, Гарри внезапно столкнулся глазами с Дадли: кузен, быстро жуя, видимо, хотел скорее проглотить и что-то сказать ему, но, передумав, сделал большой глоток из стакана и отвел взгляд.       Обед тянулся до ужаса медленно и вообще походил на затишье перед бурей. Казалось, сам мир специально отгораживает Гарри от проклятого тома. «Помучайся еще немного, — шептал издевательский голос в голове. — А там уж поглядим, вздохнешь ли ты от облегчения или ужаса». Момент неопределенности давил сильнее, чем то жуткое гнетущее чувство, которое он испытывал каждый раз, сидя за общим столом. Почему-то тетя принципиально не отсылала племянника наверх. — Петуния! — воскликнул Вернон. — Сегодня получилось лучше, чем обычно!       Дадли торопливо закивал, а Петуния, довольно улыбнувшись, вдруг поймала взгляд Гарри и легким кивком подбородка указала ему на лестницу. — Вы еще не пробовали десерт! — с гордостью отметила она.       Гарри, быстро прожевав картофель с остатками куриного крылышка, поднялся, отнеся тарелку на мойку. Захватив попутно блюдо с фруктовым желе, Гарри поставил его на обеденный стол и, снова поймав строгий взгляд тети, направился в сторону своей комнаты.       Слава Мерлину, сегодня тетя не попросила разобраться с посудой, иначе подросток не знал, вытерпел бы он: книга ждала наверху, обернутая в грязную обложку, тонкая и исписанная кривым почерком Корвуса. Само ее существование затягивало Гарри в пучину неопределенности, а странный зуд где-то на краю сознания просто требовал подняться в спальню и открыть проклятый том, прочитав его уже, Мордред раздери, наконец!       Прихватив стакан с водой, Гарри почти взбежал вверх по ступеням и, закрыв дверь, подпер ее стулом, сам же уселся с томиком на продавленный матрас узкой койки. Не стоило никому мешать ему.       Дрожащими пальцами он перевернул первые страницы, сделал большой глоток воды, отставив пустой стакан, и погрузился в чтение, уверенный — до ужина беспокоить его никто не будет. Гарри надеялся, это будет только ему во благо. Неаккуратный почерк стало разобрать совсем сложно: кое-где виднелись жирные пятна и чернила под ними расплывались, а где-то уголки были оборваны и, возможно, даже пожеваны мелкими грызунами, как представилось Гарри.       «Стоило догадаться сразу, — писал Корвус, — что дядя оказывал мне обширную поддержку отнюдь не из доброй воли и беспокойства за наш славный дом. Из письма матери удалось узнать, что Дорадиус, будучи смертельно больным, созывал всех членов семьи для оглашения последней воли и, как я понял, для того, чтобы узнать, не нашел ли я метод, способный не только отсрочить неизбежное, но и отогнать от него тень смерти».       Гарри скривился: Блэки были известны, как мастера темной магии, но посылать и в дальнейшем рассчитывать на смерть родственника было выше его понимания. Даже безумная мать Сириуса не пыталась убить сына, а тут Дорадиус явно нацелился уничтожить того, кто принесет ему ключ к бессмертию. Корвус боялся главу семейства до дрожи в коленях, а потому, прячась от беды, пустился в бега, прихватив все доступные сбережения, в надежде вернуться в отчий дом уже после кончины дядюшки.       Корвус направлялся в храм — гробницу, выстроенную из мрамора и гранита лично Герпием; место, где когда-то чернокнижник жил и творил свои безумства, его дом и могила, пристанище его василиска и сокровищница его знаний.       Храм был построен в классическом греческом стиле: с конической крышей на манер моноптера, с великим разнообразием колонн, он имел секретную лестницу, которую Блэку с трудом удалось отыскать. Скрывался тайный проход под одной из полу-обвалившихся колонн — ранее белоснежным куском мрамора, который не то пожелтел, не то посерел от времени. Лестница вела в огромный подземный лабиринт, растянувшийся на многие мили и уходящий далеко под Средиземное море — настолько глубоко были проложены туннели с помощью магии.       Корвус подробно описал пронаос, и в этот раз Гарри был рад особенности автора выливать на читателя поток слов. Блэк сделал несколько ссылок на оставленные им зарисовки, где он попытался изобразить преддверие храма. Наос Блэк описал, как нечто сокровенное, посвященное богу мертвых — настоящее прибежище темного мага и жреца Аида. Боясь зайти в опистодом, Корвус порадовался, что не взял сопровождающего, за жизнь которого ему бы понадобилось нести ответственность. Собравшись с духом, исследователь шагнул за порог задней западной части храма и наткнулся лишь на пустоту — то постарались грабители, беспокоящиеся о наживе, но не о собственной безопасности. Их кости, изъеденные временем, сломанные, разбросанные тут и там, лишь доказывали это.       Тайный проход, упоминаемый ранее, Корвус искал очень долго, боясь притрагиваться ко всему подряд: смерть друга до сих пор глубоко печалила его. А найдя, он опять же долгое время трусил зайти.       «Сама гробница, — продолжал Блэк, — пусть и произвела ужасающее впечатление, ведь ее монументальность и мрак давили на меня, лишая воли к жизни, но, тем не менее, не принесла много открытий. Все записи, выбитые на стенах, велись на парселтанге, коего я не знал, но узрел их смысл позже, благодаря полученному переводу».       Гарри пролистал еще пару страниц, наконец поняв, что волнистые линии, каким-то образом понятные ему на подсознательном уровне, были тщательно зарисованными Корвусом письменами на парселтанге.       Дойдя до конца, Гарри смог собрать истории как Корвуса, так и Герпия воедино.       Корвус, покинув гробницу и все же преодолев лабиринт, который «чуть не свел меня с ума, благо я оказался ментально подготовлен и всегда был начеку, а еще наделен немалой удачей Блэков», нашел потайную лабораторию чернокнижника, где прятались живые скелеты и первые прототипы инфери — эксперименты жреца на поприще некромантии. На растрескавшихся же стенах были выбиты какие-то записи, к счастью тоже зарисованные Корвусом в дневнике.       Вернувшись после долгого приключения в старую добрую матушку-Британию и удостоверившись в смерти дяди, Корвус обустроился в новом доме, слезно поклялся, что «письма он не получал», и принялся искать того, кто смог бы перевести собранные им материалы и дать строжайший обет неразглашения. И так Блэк познакомился с Мейгором Мраксом, о коем высокородный волшебник остался не лучшего мнения.       «Беднее церковной мыши, умеет ли он вообще писать?» — с неприязнью отмечал маг, оставляя ссылку на размещенный в конце книги сборник заклятий, переведенных Мейгором, и рассказывая дальше о судьбе Герпия.       Некромант, создав самое смертоносное существо, решил непременно поместить в него осколок души, расщепленной посредством темного и мерзкого ритуала, который Корвус был «описывать не намерен». Ибо, как полагал Герпий, ничто не сможет лучше защитить душу, чем тварь, неподвластная магии и ядовитая, словно реки Тартара. Герпий не учел того, что преимущества василиска станут препятствием и для создателя: чернокнижник не только тут же лишился доброй половины души, вселив ее в змея, но и также не смог заметить потери, сколько бы чар ни накладывал и ритуалов ни проводил.       На этом заканчивалась история древнего жреца и начинались зарисовки монументального храма Аида, который Герпий посвятил, кроме бога, и себе, как самому верному последователю. Быстро пролистав их, Гарри приступил к изучению заклятий: все из них были весьма легкими в исполнении, но жуткими по своей сути. Чем проще магия, считал Герпий, тем она мощнее.       «Цела ли душа?» — было выведено ровным почерком на первой же строчке, а под ней нашелся довольно простой ритуал.       Гарри мог провести его дома. Хоть сегодня. Не требовалась даже палочка, ведь тогда, в Греции, их еще не было. Внутри стало до ужаса пусто и тяжело одновременно, ладони вмиг заледенели от страха.       «Чужая ли в вас душа?» — так гласило следующее заклинание.