Не военное преступление

Когда в концлагерь прибыл какой-то новый «гауптфюрер» (или как-то так), то Мари даже не обратил внимания: был занят собственными интересами и выживанием. Он находился здесь совсем недавно, но успел усвоить местные порядки. Правда прибывший «штурмчётотам» начал наводить какие новые, к которым пришлось заново привыкать. Он вообще был какой-то странный по сравнению со многими: отличался прагматизмом до такой степени, что своими действиями умудрился облегчить условия содержания; много кричал на надзирателей и служащих; из любого наказания для заключённых делал каторгу, но при этом кормить узников стали лучше — удивительные процессы какие-то происходили в его голове. Старожилы, знающие немецкий, и «элита» заключённых говорили о том, что новый гауптштурмфюрер крайне ревностно относится к соблюдению установленных правил, а потому с верных людей требует строже, чем с тех, кого считает слишком низкими, так что работы стало больше у всех. Злые языки надзирателей говорили, что он так звереет только потому, что сам истинным арийцем не является. Когда Локхарт его впервые увидел на построении, то, в общем-то, поддержал эту мысль: новый управляющий Айгнер был черноволосым и зеленоглазым — никак не вязался с обычно бледными как моль «истинными арийцами». Впрочем, его взгляд всё ещё выражал крайнее презрение и насмешку над заключёнными, а разглядывать он их любил по какой-то загадочной причине часто. Было вообще очень много всего, что новый управляющий делал по загадочным причинам. Это всё было мелочами по сравнению с тем, что как-то раз Мари выдрали из барака прямо перед сном со словами, что вот именно его гауптштурмфюрер (говорят, это было звание капитана) хочет видеть лично. Особо не церемонились — протащили по земле, ударили дубинкой по ослабшим коленям, затем загнали в душ, кинули мыло и даже выдали сколько-то чистую форму, хотя и она выглядела как грязно-белая роба. Разумеется, комната управляющего выглядела роскошно по сравнению с чем бы то ни было: просторная, с креслом, с диваном и целой кучей простых удобств, про существование которых узник успел забыть. Гауптпошёлоннахуй сейчас расслабленно сидел в кресле и лениво побалтывал в стакане какую-то прозрачную выпивку — без большей части своей формы он даже выглядел почти как обычный человек: тёмная рубашка, брюки, правда сидел он в чёрных перчатках и иногда задумчиво рассматривал стек, без которого вообще не появлялся. Лошадей в концлагере не было, зато были заключённые, а при особо плохом настроении им могли стегнуть и нерадивых надзирателей. Локхарт замер где-то недалеко ото входа — проходить дальше не хотелось совершенно: о намерениях гауптмана (как иногда его звали надзиратели) он понятия не имел и не хотел иметь и дальше. Тот, однако, смерил его взглядом и знаком указал подойти ближе, так что сделать это всё же пришлось. — Du sprichst Deutsch? — Айгнер приподнял одну бровь. Мари помотал головой. Он знал, что значит конкретно эта фраза и несколько обидных ругательств, но немецкий в целом был для него загадкой. — Английский? Вопрос удостоился кивка, лишний раз разговаривать с представителем высших эшелонов офицерского состава СС не хотелось совершенно. Впрочем, у этого офицера были другие планы: — Имя, фамилия, причины заключения. Капитан повертел в руках стек, так что узник как-то машинально вздрогнул: при должном умении обращаться с этой штукой, делать можно было очень больно. Впрочем, помимо этого у Айгнера неподалёку на столе ещё пушка была, да и выглядел он со своими габаритами физически сильнее. Локхарт заметил, что рядом с пистолетом лежало ещё и его личное дело, что означало, офицер уже изучил всё вдоль и поперёк, так что все задаваемые им вопросы были лишь проверкой — и злить его увиливаниями не особенно хотелось. — Мариус Локхарт, говорят, уголовник, — поджал губы узник. Управляющий приподнял бровь. — А это так? — Я… не совсем понимаю, что вы имеете в виду… Айгнер лениво налил в стакан какой-то выпивки и вдруг подтолкнул в его сторону, взглядом показывая, что можно пить. Мари, однако, к стакану даже не притронулся. — Я имею в виду, действительно ли ты уголовник, Мариус Локхарт. Обвиняли тебя в убийствах, но убийца ли ты на самом деле? — офицер откинулся на спинку кресла и стеком подтолкнул стакан. — Пей, порадуй себя, я сегодня в хорошем настроении. В нос ударил манящий запах шнапса. Честно говоря, хлестать спирт сейчас не особенно хотелось, но гауптман выжидающе смотрел, похлопывая стеком по затянутой в перчатку ладони, так что пришлось подчиниться. Хорошей выпивки Локхарт не пробовал давно, так что аж пожмурился от удовольствия. — Да, я убийца, — он опустил взгляд. Кажется, этот ответ Айгнеру не понравился; расслабленная поза сменилась на напряжённую: локтями он опёрся на колени, а пристальный взгляд стал хмурым и раздражённым. Узник тоже напрягся. — И кого же ты убил, Мариус Локхарт? — Свою богатую тётушку. За наследство, — еле слышно ответил Мари. Офицер совсем помрачнел, рывком встал с кресла и обошёл его кругом словно хищный зверь, оценивающий добычу. Заключённому показалось, что он его сейчас ударит, но удара не последовало. — Очень интересно, — вкрадчиво произнёс он. — Твоё личное дело записано на определённый шестизначный номер. И когда я проверял этот номер, то понял, что в нём очень много несостыковок. Например, твой лист постоянно куда-то теряли, а ещё на твоей робе была неверная табличка. Думается мне, герр Локхарт, что ты не убийца, а шпион, — тон голоса капитана совсем заледенел, и он звонко ударил хлыстом по ладони. — Я обычно терпеливо отношусь ко всем заключённым, главным образом потому, что чем они сытее, тем лучше работают. Но это не относится к анархистам, шпионам и коммунистам — на них я стараюсь не тратить патроны и газ, так что умирают они обычно долго и мучительно. А если они упираются в признании, то я отправляю вслед за ним всю группу, — зелёные глаза сузились. — Облегчи совесть, герр Локхарт, потому что ты умрёшь в любом случае — не тащи за собой товарищей. Мари побледнел, чувствуя, как холодеют пальцы. Он не знал, почему Айгнеру приспичило начать проверять такие вещи, но всё его хоть сколько-то приемлемое существование начало трещать по швам и очень быстро. Его растерянный и напуганный вид, судя по всему, лишь укрепил офицера в его подозрениях — он подождал ещё пару секунд и презрительно поморщился. — Stuma, kommen Sie! — окликнул он в сторону двери. — Нет, стойте! — тут уж у Локхарта нервы не выдержали. — Я… я всё расскажу! Заглянувший было надзиратель вопросительно посмотрел на своего командира. — Hstuf? — Später, — ответил ему Айгнер и жестом приказал выйти. Его жёсткий взгляд снова пригвоздил узника к полу, лёгкими постукиваниями стека о ладонь гауптман отмерял долгие секунды. — Я слушаю, — он вскинул бровь. Мари ощутил, что словами почти давится: с одной стороны, он мог бы ничего не говорить, раз уж ему в любом случае приготовили смерть, но с другой — вести за собой в могилу успевших стать приятелями соседей не хотелось совсем. Они-то уж точно ничем не заслужили. — Я не шпион, — Локхарт опустил взгляд, — я… эм… я еврей. Наполовину. Я просто… я старался замять это, чтобы… — Попасть в рабочий лагерь, а не в военный. И почему я должен тебе верить? Что мешает тебе солгать мне? Разве ты не подставляешь всю свою семью, когда говоришь об этом? — сощурился капитан. — У меня… не осталось семьи, — выдавил узник. — Меня схватили с группой либералов, всех моих родных уже вырезали к этому моменту, — у Мари непроизвольно сжались кулаки. — Я просто… Мой сосед умер по дороге, и я поменялся с ним робами. Пожалуйста, не убивайте всю группу, я… лучше уж я один. — Ясно, — коротко ответил Айгнер без капли сострадания в голосе. Он, судя по всему, пока ещё решал, поверить этой истории или нет. Локхарт почувствовал, как ему начинает кружить голову от волнения. — Пожалуйста, не трогайте их, я не… — Я тебе слова не давал, — перебил офицер, сводя брови на переносице. — Ты добавил мне кучу работы. И сжечь тебя в составе группы уголовников, чтобы никто не отличил один пепел от другого, это самый простой путь. Я и так много для вас, ублюдков, делаю. — Я не шпион, я… — Молчать, — хлыст обжёг узнику руку. — Ты. Слишком. Много. Говоришь. Мари тихо зашипел, но ни слова больше не проронил, на предплечье остался краснеющий след. Удар был скорее упреждающий, чем действительно серьёзный. Капитан снова прищурился, окидывая его оценивающим взглядом. Вести себя вызывающе было не время и не место точно, но почему-то ужасно захотелось именно сейчас ляпнуть что-то оскорбительное, чтобы уже точно отмучиться. Стек резким движением оказался около лица, и заключённому потребовалось серьёзное волевое усилие, чтобы ни один мускул не дёрнулся. Айгнер концом хлыста приподнял ему подбородок и даже повернул в разные стороны — осматривал, как товар на витрине. — Будет, право, действительно жаль, если такая мордашка просто стечёт в кислоту. Он деловитым движением рассёк стеком воздух и широкими шагами двинулся в сторону кресла — Локхарт ощутил, как у него ноги немеют. Офицер же снова сел и взял со столика рядом сигареты, будто нарочно дразня невозможностью их попробовать. Он поднял на него взгляд и сделал какой-то неопределённый жест рукой. — Считай это актом доброй воли. Если будешь хорошо себя вести и развлечёшь меня, то ты и вся твоя группа получите завтра двойной паёк. Если нет, всех отправлю в Vernichtungslager с пометкой, что вы партия для медиков. Мари нервно вдохнул: про лагеря смерти он слышал очень много и точно не хотел бы там оказаться. Ещё меньше он хотел там оказаться в качестве подопытного для врачей. — Чт… что? — узник начал глупо улыбаться, чувствуя, как по позвоночнику скатывается ледяной ужас. Гауптман выдохнул в его сторону дым. — Правило первое: я повторяю всего однажды. Каждый раз, когда ты будешь переспрашивать, я буду считать. Как только счёт дойдёт до трёх, мне станет скучно, и помимо прочего я отправлю тебя развлекать весь офицерский состав, а их пятнадцать человек. Я понятно объяснил? — Да, — тут же покивал Локхарт, чувствуя, как у него кончик губ начинает дёргаться. — И что ты стоишь тогда? Раздевайся. Узник прикусил нижнюю губу, отводя взгляд — если бы он знал, что так случится, то выпил бы побольше. Впрочем, эта альтернатива всё ещё была лучше, чем отравление газом — Мари начал расстёгивать рубаху. Изумрудный взгляд скользил как-то без интереса, так что он заволновался. Но он понятия не имел, что должен делать, чтобы заинтересовать такого человека. В комнате Айгнера было тепло — не то что в бараках — даже когда прохладный воздух коснулся груди, холод не сильно ощущался. — Mein Gott, ну что так быстро? Медленнее. Не закрывай себя руками, ты тут для обратного. Теперь сними рубашку и проведи ладонью от шеи по груди и до паха. Медленно. Вот так. Теперь снимай штаны. Помимо того, что это было просто насмешкой, последние крохи гордости кричали, что делать так нельзя. Локхарт старался думать о том, что всё это закончится быстро и что награда того стоит. С другой стороны, самолюбие говорило, что он сейчас отдаётся за еду. «И за жизнь», — подсказывал здравый смысл. Мари стянул с себя штаны и отбросил их в сторону вслед за рубашкой, оставаясь совсем обнажённым. — Замри, — последовал приказ. Заключённый шумно выдохнул, наблюдая, как его пожирают взглядом. Этот офицер был не из тех, кто брал здесь и сейчас — ему явно нравилось растягивать удовольствие. — Повернись вокруг себя, — он сделал в воздухе жест сигаретой. — Медленно и плавно. И давай порасслабленнее, я не хочу трахать напряжённое бревно. Слова были как пощёчина — он ещё и издевается. Впрочем, в его положении, пожалуй, мог себе позволить. Мари стало горько от обиды и стыда, но он всё же подчинился, стараясь вспомнить уроки танцев в школе и думать о чём-нибудь более приятном, чем сидящий перед ним военный. Ему удалось выполнить замедленное па, слегка отставив ногу и взметнув вверх руки. Это вызвало одобрительный кивок. — Ещё раз. Также. Капитан слегка склонил голову, рассматривая его со всех сторон. Локхарт ещё раз повторил себе, ради чего он это делает, теперь добавив в конце подобие мягкого реверанса, чтобы точно угодить. Каково же было его облегчение, когда Айгнер впервые за всё время показал своё расположение: он довольно ухмыльнулся одним кончиком губ. — Умница. Красиво двигаешься. Изящно, — офицер слегка поманил его рукой. — Подойди чуть ближе. Не вплотную — сделай шаг назад. Вот так. Он снова взял в руки пресловутый стек и совсем невесомо повёл им по ноге узника от щиколотки и до бедра, кончик замер на ягодице. Гауптман слегка наклонил голову, с явным удовольствием затягиваясь табаком и окидывая свою новую игрушку весьма довольным взглядом. — Тебе нравится, когда я так на тебя смотрю? И что на это нужно было ответить? Мари ощутил, как снова напрягается и вымучил из себя услужливую улыбку. — Да, герр Айгнер, нравится, — произнёс он на выдохе, стараясь придать голосу больше желания. Глаза у того мгновенно утратили всякое тепло. — Ложь. Айгнер резко хлестнул его по ягодице. Локхарт вскрикнул от боли, мгновенно отпрыгивая и хватаясь за обожжённую часть — место удара покраснело и болезненно пульсировало. Стек не был предназначен оставлять раны или травмы вообще, что совершенно не означало отсутствие неприятных ощущений. Айгнер выглядел весьма раздражённо сейчас, и это пугало. — Правило второе: никакой лжи. На первый раз обойдёшься хлыстом, на второй я дам тебе пощёчину, на третий расквашу твоё симпатичное лицо кулаком в полную силу. Ясно? — Да, — выдавил заключённый, искренне не понимая, как он вообще должен себя вести. — Попробуем ещё раз. Подойди ближе, — скомандовал офицер. Мари постарался расслабиться: тот, в конце концов, лицом по полу его не возил, не пинал и даже не принуждал физически — соблюдал подобие приличий. Гауптман вообще к серьёзному насилию прибегал редко — стоило об этом помнить и стараться вести себя хоть немного естественно. Локхарт выдохнул и подошёл снова, двумя движениями откидывая со лба чёлку и постаравшись сделать это как можно более грациозно. Айгнер молча на него смотрел и хмыкнул, стеком в этот раз повёл по его боку и замер где-то около груди. — Я тебе нравлюсь? — на его губах заиграла улыбка. Узник отвёл взгляд. — Внешне, — коротко ответил он, надеясь, что этому поверят. На лицо военный и правда был довольно красив, да и под рубашкой было заметно мощные мускулы — он явно держал себя в форме. Это, впрочем, не отменяло того, что это был гауптштурмфюрер СС, что мгновенно давало сделать однозначный вывод обо всех его качествах. Капитан, однако, не ударил его, а улыбка на его лице превратилась в лёгкую ухмылку. — Хороший ответ, — он легко мазнул хлыстом по животу Мари. — На колени. Тот опустил взгляд, медленно садясь на пол и послушно складывая руки, гауптман стеком слегка хлопнул его по бедру. — Ноги чуть шире, не зажимайся. На тебя приятно смотреть, — он снова склонил голову набок задумчиво и начал вертеть свой хлыст в руках. — Молодец. Теперь подрочи себе. — Что?! — воскликнул Локхарт, с неудовлетворением отметив, что его голос стал сильно выше. Военный даже в лице не изменился. — Ein, — только и произнёс он. Заключённый мгновенно захлебнулся своим возмущением, быстро вспоминая первое правило. Он подумал было оправдаться, но решил, что это чревато каким-нибудь правилом номер три, так что просто понятливо кивнул. Делать всё это на чьих-то глазах было довольно унизительно, так что он постарался не встречаться с Айгнером взглядом. Мари обхватил член ладонью и несколько раз провёл по нему, стараясь думать о чём-нибудь хорошем. Ситуация к возбуждению не очень располагала, и, кажется, капитан это понимал. Он молча налил в стакан ещё шнапса и поднёс его к лицу Локхарта. — Пей. Без рук. У них есть дела поважнее. Тот чуть кивнул и потянулся к стакану. После первого же глотка офицер абсолютно намеренно наклонил стакан так сильно, что узник просто не успевал глотать. Крепкий алкоголь обжигал горло, проливался, стекал по шее и груди — из-за этого было немного прохладно. Айгнер же отнял стакан от его рта. — Какой ты неаккуратный, почти всё пролил, — стек мягко прошёлся по щеке. — Будь осторожнее, Sonnenschein, ты ведь тут отрабатываешь наказание, а не ищешь новое, — совсем мягкий шлепок по скуле, и гауптман наклонился к нему чуть ниже: — Хотя если ты продолжишь быть таким хорошим мальчиком, я уж найду, к чему можно придраться, чтобы ты оказывался здесь почаще, — краем хлыста он чуть приподнял его подбородок. — Посмотри мне в глаза. Сейчас же. Локхарту стоило больших усилий перевести взгляд и удержать его на месте. Вся эта ситуация слишком сильно смущала, и он почти физически ощутил, как кровь начинает приливать к лицу, а дыхание сбивается. Хищные зелёные глаза цепко держали его взор, не давая уйти в сторону. — Ты про руки забыл, Süßer, продолжай. Сожми кулак посильнее, вот так. Тебя всему надо учить? Или на тебя надо вот так пристально смотреть, чтобы у тебя получалось? Быстрее работай, не испытывай моего терпения. Как у военного получалось говорить это, абсолютно не меняясь в лице, заключённый не понимал, но почувствовал, что это абсолютно бездушное выражение по какой-то причине начинает сильно возбуждать. Организм отреагировал довольно живо, отдавшись сильной волной в низ живота, член поднялся, а Мари начал дышать ртом, чтобы хватало кислорода. — Тебе похвала нравится, Schatzi? — стек приподнял его лицо ещё выше. — Или милые прозвища? Отвечай. И не отводи глаза, не разочаровывай меня. Я только поверил в твою пригодность. Локхарт, уже было посмотревший в стену, усилием вернул взгляд на место. Он несколько раз сделал глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями. Не совсем ясное желание кружило голову, и Мари ускорил фрикции, ощущая какое-то нездоровую горячку от происходящего. — Не знаю. Я… я не уверен, — как можно более честно ответил он, чтобы не злить Айгнера. Тот, однако, всё равно нахмурился и легко, но всё же ощутимо, шлёпнул его по шее. — Правило третье: чтобы я больше никогда от тебя не слышал, что ты чего-то о себе не знаешь. Незнание приравнивается к переспрашиванию. Я, кажется, даю достаточно времени подумать. Так? — хлыст упёрся заключённому в грудь. — Говори. — Да, — он даже покивал на всякий случай, — так. — Правильный ответ. Капитан наконец-то разрешил опустить голову и перевёл прозаический взгляд на его пах. Локхарт старался не думать о том, что он вообще мастурбирует у кого-то на глазах и почему-то возбуждается от этого. — Ты справляешься лучше, чем я думал, продолжай, — голос у гауптмана вдруг стал тихим и вкрадчивым. — Только не вздумай кончить, мы ещё даже не начали, а ты уже весь течёшь и хлюпаешь как шлюха. Если спустишь раньше времени, я прикажу тебя бросить своим псам — они будут в восторге от такого подарка. Интересно, захотят ли они тебе перегрызть горло сразу или же сначала используют как свою суку. Я склоняюсь ко второму варианту: у них давно не было суки, а ты отлично подходишь на её роль. Мари почувствовал, как у него щиплет глаза, и крепко зажмурился. Всё происходящее было в корне неправильно, но почему-то лишь взвинтило ещё сильнее. Рука скользила легче и быстрее от выступившей смазки, и узник ощутил, как дыхание становится рваным, а сердце ускоряет ритм, так что постарался замедлить движения: не ровен час, и Айгнер бы привёл свою угрозу в действие. — И что ты затормозил? — он обдал его сигаретным дымом. — Продолжай. — Я не могу больше, — прошипел Локхарт, сжимая пальцы на члене посильнее, чтобы сдержаться. Военный приподнял бровь. — Уже? Ты так жалок, что тебя даже убивать никто не захочет. На первый раз прощаю, но если я ещё раз услышу, что ты чего-то не можешь, я могу случайно подумать, что ты бесполезен, а я не мессия, чтобы заботиться о бесполезных, — его губы прорезала лёгкая ухмылка. — Если уж ты не можешь выполнить простых указаний, то хотя бы имей привычку извиняться за это. Вежливость никто не отменял, — ухмылка очень быстро сменилась на всё тот же каменный вид, и капитан похлопал по своему бедру. — Подползи ближе. С колен не вставай. Мари чётко поймал себя на том, как внутри с каждым таким словом тает чувство собственного достоинства. Он отвёл взгляд и обиженно поджал губы — его уже заставляли ползать по полу, как, в общем-то, и всех здесь, но его впервые заставляли ползать по полу в таком смысле и в таком виде. — Ближе. Ещё ближе. Положи руки мне на колени. Умница, детка. Айгнер погасил окурок и освободившуюся руку занёс над его головой. Слишком хорошо наученный такими жестами заключённый хоть не отшатнулся, но дёрнулся, зажмурился и подставил щёку, чтобы было по крайней мере не так больно. Довольная усмешка заставила его открыть глаза, когда большая ладонь в перчатке, вдруг опустилась на его голову в поглаживании. — Тебя не за что бить. Пока, — гауптман сместил ласку на щёку. — Ты хорошо себя ведёшь, послушно. Он наклонился непозволительно близко, обдавая крепким табачным запахом и горячим дыханием на ухо. — Из тебя вышел бы отличный щеночек, знаешь? Ещё немного дрессуры — и я смогу водить тебя с собой, — ладонью тот почти нежно провёл по его щеке и мягко скользнул в волосы. — Хорошо, что у меня лишний ошейник остался — как будто только тебя и ждал. Локхарт сделал глубокий вдох, но лишь впился ногтями в чужие бёдра: высказаться хотелось очень сильно. Айгнер большим пальцем обвёл его ухо. — Хочешь что-то сказать мне, Wolfsjunge? Он не выглядел насмешливо, но Мари будто чувствовал это всей своей кожей, так что лишь слегка качнул головой. Офицер с секунду изучающе на него смотрел, а затем вдруг так больно сгрёб волосы своей лапищей, что узник зашипел, рефлекторно хватая его за запястье — капитан же ладонью резко хлестнул его по щеке, оставляя на ней след. Локхарт ощутил, что одинокая слеза — скорее от боли, чем от унижения — скатилась по лицу. — Я думал, мы с тобой это уже прошли, mein Engel, — голос Айгнера стал суровым и приобрёл те жёсткие нотки, которые были в самом начале их разговора. — Никакой. Лжи. В следующий раз ударю кулаком, и я надеюсь, мне не придётся прибегать к этому. Ты меня понял? — Да, — просипел Локхарт, чувствуя, как хвост его волос наматывают на руку. — Я не расслышал, — продолжал давить военный. — Да, я понял! Никакой лжи! — вскрикнул заключённый. Волосы мгновенно отпустили, тут же стало легче. Гауптман мягко вытер его лицо и качнул головой. — Не расстраивай меня, всё так хорошо было, — он снова поманил его рукой ближе. — Расстегни мне ремень. И дай его в руки. Меньше всего сейчас Мари хотелось вообще следовать этим указаниям, но эго пришлось задавить, и он молча подвинулся, начиная возиться с ремнём. Пояс был широкий, кожаный с большой пряжкой — и узник не сомневался в том, что и этим офицер его ударит, если захочет. Тот же, словно в подтверждение этих мыслей, звонко щёлкнул ремнём, и Локхарт слегка вздрогнул. Уж лучше хлыст. — Молодец. Теперь расстегни мне штаны и поработай ртом. Давно надо было его тебе занять. Мари выдохнул, чтобы немного успокоить нервы. Айгнер тоже был возбуждён — и это было заметно; он подвинулся чуть ближе к краю кресла, чтобы было удобнее. Заключённый надеялся на то, что всё кончится быстро, но это была довольно слабая надежда. — Что с глазами, золотце? Опять хочешь мне что-то сказать? — капитан слегка склонил голову. — Не… Да, — резко поправил себя Локхарт, дорожа сохранностью лица. — Я не уверен, что это в меня влезет. Было не особенно удивительно, что член у военного был более чем пропорционален его росту и габаритам, так что даже в обхвате едва умещался. Мари на всякий случай пару раз провёл рукой, чтобы не злить Айгнера лишний раз. Тот хмыкнул и хлыстом легко коснулся его горла. — Комплиментами пытаешься отделаться? Не отлынивай. У человеческого тела масса скрытых возможностей — лучше ты их со мной узнаешь, чем у медиков на столе, м? — он потянулся к сигаретам. — И давай без зубов. На первый раз предупрежу, последующие будут наказываться. — Как? — не удержался узник. Гауптман ухмыльнулся одним краешком губ. — У тебя всегда есть масса способов проверить, — он резко нахмурился. — Один из них — слишком много болтать. Локхарт решил не испытывать его терпение более, так что занял чуть более удобное положение и провёл языком по всей длине, чтобы добавить побольше слюны и облегчить задачу. Офицер сверху расслабленно наблюдал за тем, как Мари его облизывает, и явно получал эстетическое наслаждение. Заключённый же обхватил губами головку, пару раз обвёл её языком, причмокнув губами, и постарался вобрать в себя член поглубже. Он следил за тем, чтобы случайно не коснуться его зубами и сделал пару поступательных движений головой, помогая себе руками. Айгнер положил руку ему на затылок — пока никак мешал, скорее направлял. — Подними глаза, Krümel. Не голову — только глаза. Пытаться поднять взгляд, имея при этом член во рту, было довольно непросто, но Локхарт справился. Уши начали сильно пылать, когда он встретился с чужим взором — это было чертовски смущающе, особенно учитывая то, в каком положении находился. Капитана, похоже, всё устраивало, судя по его виду. — Выглядишь очаровательно, в следующий раз возьму фотоаппарат. Что ты мычишь, соси дальше, не отвлекайся. В твоих же интересах, чтобы мне понравилось: чем чаще ты будешь так делать, тем больше у тебя шансов вообще на всё. Рука на затылке настойчиво стала давить сильнее — Мари немного приподнялся на коленях, чтобы угол был попроще, и аккуратно стал заглатывать дальше. Гауптман пока лишь держал его голову, но давление становилось всё сильнее, так что он постарался максимально выдохнуть, мягко пропуская член глубже. Горло тут же стало сильно саднить, дыхание мгновенно стало невозможным. Айгнер вдруг резко потянул его на себя, заставляя прижаться до упора; узник протестующе замычал, теряя драгоценный воздух и давясь им же. — Держи и не возмущайся. И следи за зубами, — раздался откуда-то сверху резкий голос, после которого последовал шлепок хлыстом по плечу. Военный прижимал его к себе, казалось, целую вечность, за время которой Локхарт успел прочувствовать всю свою глотку вплоть едва не с пищеводом, понять, что у него свело челюсть, и едва не задохнуться. Прошло, однако, всего несколько секунд, хотя офицер отпустил его только в тот момент, когда Мари начал бить его по ногам — Айгнер слегка потянул его за волосы, давая понять, что можно отстраниться и наконец-то вдохнуть. Заключённый громко закашлялся, пальцами разминая щёки и жадно глотая воздух. — Обслюнявил-то как, — гауптман с явным снисхождением смотрел на тяжело дышащего перед ним Локхарта. — Но ты в любом случае неплохо справился, ты умничка. Он ловким движением протянул ему ещё тлеющую сигарету. Узник сначала дёрнулся, испугавшись, что его сейчас обожгут, но потом с лёгким недоверием в глазах потянулся к ней. — Эй, твои руки вообще всё ещё должны быть на твоём члене. Я, кажется, не давал тебе команды прекращать. Самовольничаешь? — Я не… — Я и говорить команды не давал, — холодно перебил капитан, хлестнув его стеком по ладоням. — Если у тебя есть силы болтать, то ты явно можешь заниматься вещами поважнее курения, — он снова сжал сигарету в зубах и потянулся к бутылке шнапса. — Открывай рот. — Зачем? — сипло уточнил Мари. Зелёные глаза сузились, кожа перчаток заскрипела, когда Айгнер чуть сильнее сжал флакон — кажется, даже стекло затрещало, это сколько у него силы тогда в руках?! Лицо военного расцвело в приветливой улыбке, он наклонился чуть ниже, почти касаясь лбом заключённого. — Entschuldigung, bitte, не разобрал. Повтори. Пепел с сигареты упал на пол, а Локхарт как-то нервно вдохнул, понимая, что сейчас буквально любой ответ будет неверным. Он почувствовал, как начинает в кровь кусать нижнюю губу от тревоги, и решил, что самое время отступить. Узник выдавил из себя улыбку, заправил за ухо растрепавшиеся волосы и на всякий случай послушно сжал в ладони свой член, нервно сделав по нему несколько фрикций и чувствуя, как всё тело начинает напрягаться от одного только вида этой обманчиво доброй улыбки. Свободную руку Мари вернул на колено офицера и придвинулся ближе, ощущая, как его начинает бить крупная дрожь после того, как тот положил руку на хлыст. — Похоже, я был слишком мягок. Локхарт открыл было рот, чтобы ответить, но решил всё же промолчать, особенно после того, как ощутил, как стек мягко ведут по плечу куда-то вверх к щекам. Взгляд Айгнера начал терять всякий интерес и становиться безразличным. — Надзиратели, наверное, тебе привычнее, — фыркнул он. Гауптман резко дёрнул ногой сбрасывая со своего колена его кисть, взмахнул хлыстом и так огрел по ладони, что заключённый взвыл. Тот же резким движением схватил его за шею и сдавил горло. — Можешь не одеваться, одежда тебе не будет нужна. По крайней мере, в моём лагере. Капитан оттолкнул его от себя, поднимаясь с кресла. Мари как никогда ясно ощутил, как последняя надежда начинает утекать сквозь пальцы, и это подняло в нём такую бурю паники, что любая гордость была мгновенно отброшена. Он мгновенно рванул в сторону военного, тут же хватая его за ногу. — Ст… стойте! Я!.. Извините! Пожалуйста! В последний раз! Я всё сделаю, клянусь! Бьющийся в голове ужас рисовал картины операционных столов в лагере смерти — по сравнению со всем этим Айгнер казался самым снисходительным и понимающим гауптштурмфюрером во всём мире. У него и кормят, в целом, не так плохо, даже мясо иногда бывает, да и на компромисс он пошёл, и бил редко. Узник схватил его за руку, умоляюще глядя снизу вверх. — Я просто… я на что угодно готов, только дайте ещё один шанс! Сейчас, наверное, он выглядел ужасно жалко, но мысли об этом отошли на второй план. Ранее раздражающий взгляд свысока теперь казался чем-то скорее милосердным. Офицер болезненно хлестнул его, но Локхарт лишь сильнее вцепился в него. — Ты назойливый, словно бездомное животное, — фыркнул тот. — Хотите, я вашим стану? — почти в отчаянии произнёс заключённый. Уже занесший было стек для ещё одного удара капитан слегка наклонил голову. — Я быстро учусь, — тут же ухватился за соломинку Мари и дрожащим голосом добавил: — Не переспрашивать. Не лгать. На все вопросы отвечать чётко. Айгнер слегка дёрнул бровью, показывая лёгкую степень заинтересованности. — И… и… — узник слегка прикусил губу, — и не говорить без разрешения. Гауптман перевёл взгляд на часы, будто что-то для себя решал, и вырвал ладонь из его хватки. Локхарт хотел было снова начать уговаривать, но тот лишь ещё раз хлестнул ему стеком по побелевшим от напряжения рукам и вернулся в кресло, расслабленно в нём устраивась. Если заключённый в этот момент не выдохнул, то только потому, что поймал себя на том, что всё это время не дышал. Военный стеком указал куда-то в сторону своего стола. — Верхний ящик. Ещё раз выводить его из себя Мари счёл крайним скудоумием, поэтому быстро подорвался с пола и подошёл к столу. В верхнем ящике лежали, в основном, не особенно понятные для него бумаги на немецком, но помимо прочего ещё когтерезка, щётка и ошейник, рассчитанный на волкодава, судя по обхвату, разве что без шипов. Айгнер хлыстом опять начал ритмично постукивать по ладони с оценивающим взглядом — шлепки о кожаную перчатку звонко отдавались в ушах. Локхарт ощутил предательскую горечь от остатков гордости, но лишь понятливо достал из ящика ошейник вместе с поводком. — К ноге, — коротко бросил офицер. Узник быстрым шагом оказался рядом и присел на старое место между его колен. Тот кивнул на ошейник. — Сам. Мари выдохнул, смиряя задавленное эго, и послушно застегнул ремешок на своей шее, на всякий случай даже подал капитану поводок. Тот намотал его на руку, отложив стек в сторону, и подтащил заключённого ближе. — Знаешь, что я делаю со своими псами, если они срываются с цепи? Локхарт покачал головой, стараясь увести взгляд в сторону. — Морю их голодом, а потом спускаю на такие раздражающие меня элементы жизни, как ты, — Айгнер схватил его пальцами за подбородок и повернул на себя. — Но перед этим я обычно стараюсь их перевоспитать, потому что они всё ещё поддаются дрессировке, — он взял лежащий до этого на столе ремень. — Так что если ты ещё раз сорвёшься с цепи, я сделаю так, что всё, что ты сможешь делать, это лаять и вовремя подавать мне лапу. Ты меня понял, Hündchen? Мари опасливо покосился на ремень в руках гауптмана и покивал. — Так бы сразу, — нахмурился тот. — Не огорчай меня больше. Третьего шанса у тебя не будет. — Да, хорошо, спасибо, — затараторил узник, забыв про своё же правило не говорить без разрешения. — Заткнись и займись делом, — рыкнул военный. Локхарт снова активно закивал и потянулся к его штанам. Руки нервно дрожали, но не настолько, чтобы не справиться с молнией. Взгляд у Айгнера снова стал довольно безразличным, так что первое, чего опасался заключённый, так это того, что у капитана уже не встанет больше, и он решит, что ему куда интереснее заниматься другими вещами. Мари мягко водил по его члену обеими ладонями, сжимая их чуть сильнее, когда понял, что он начинает подниматься. Офицер же заправил ему за ухо выбившиеся из резинки волосы и снова положил руку на голову, что в этот раз узник счёл более чем хорошим знаком. — Этот ошейник хорошо на тебе смотрится — мы его оставим. Тёмное хорошо выглядит на твоей коже. Локхарт не стал отвлекаться, так что лишь получше облизал его член и предпочёл побыстрее взять его в рот. Кажется, он перестарался со скоростью: едва не подавился, хотя всё, что его сейчас заботило, это зубы. Проблемы начались, когда заключённый искренне постарался, поддавшись давлению, заглотить глубже: ошейник почти не давал пространства шее. — Опять всё самому делать, — раздражённо процедил капитан. Он потянул за поводок, заставляя Мари оторваться от него. Тот слегка занервничал, понимая, что Айгнер начинает злиться. — Отползи назад. Не так далеко. Вот так, — он встал и снова слегка потянул за поводок — в этот раз на себя. — Возьми поглубже и оближи. Хорошо. Я сейчас трахну тебя в рот — и это будут твои проблемы, если твоё горло не вместит мой член. Если я почувствую зубы — ты останешься без них. Если я услышу хоть один писк — ремень у меня в руках. Я понятно объясняю? Понятнее было некуда, так что узник самую малость кивнул, разве что положил руки гауптману на пояс ради удобства и посильнее высунул язык. Тот одной рукой сгрёб его за волосы и резко толкнулся вперёд. Локхарт только чудом не сжал челюсти, лишь часто задышал от боли и такого бесцеремонного вторжения в глотку. Повезло, что рвотный рефлекс пропал ещё в первую неделю пребывания здесь. Военный усмехнулся, глядя на его старания, немного отстранился, но лишь для того, чтобы толкнуться ещё раз и посильнее. Заключённый крепко зажмурился, стараясь не издать ни звука, потому что это было больно: горло саднило, дышать приходилось через раз, всю шею распирало, из-за чего ошейник недовольно скрипел. Айгнер, несмотря ни на что, фрикции совершал медленно, что позволяло хоть как-то привыкнуть. Он не спеша вытянул свой член изо рта Мари почти полностью, но лишь для того, чтобы резким движением снова загнать его внутрь. Офицер подался вперёд ещё немного, проталкиваясь до самого конца. У Локхарта уже слёзы на глаза навернулись, но он терпел. — Хорошо стараешься, — похвалил капитан, шумно выдыхая, — плотно обхватываешь. Он слегка вышел, давая сделать вдох, после чего надавил узнику на затылок и сделал несколько коротких поступательных движений, каждое из которых отдавалось дикой болью в горле. Айгнер немного придержал его за голову и грубо толкнулся несколько раз в быстром темпе, от чего Мари не выдержал и замычал, вцепившись в чужой пояс так, что пальцы онемели. — Ну что такое? — гауптман вбился на всю длину и снова прижал его к себе вплотную. — Ты так отлично справлялся, тебе даже ошейник не мешал. Он довольно выдохнул и, к счастью, отпустил заключённого. Того скрутило пополам от кашля и недостатка воздуха, глотку саднило из-за перенапряжения, без члена во рту она теперь ощущалась странно. Военный, кажется, всё равно остался доволен, потому что не стал делать замечаний насчёт посторонних звуков, лишь сел обратно в кресло и потянул на себя поводок. У Локхарта всё ещё в глазах темнело, так что дёрнулся он как-то судорожно, попутно захрипев. — Тебя бы ремнём отходить, но ты сделал мне достаточно приятно, — хмыкнул Айгнер, самым хозяйским движением гладя его по голове. Узник вымученно что-то просипел, всё ещё пытаясь прийти в себя, так что офицер приподнял его лицо. — Вот так и держи. Рот открой. И руки за спину убери. Честно говоря, у Мари челюсти всё ещё плохо смыкались, так что он ничего не сделал бы, даже если бы хотел, а он точно не хотел снова злить капитана. Тот взял со стола шнапс и, удерживая бутылку в паре десятков сантиметров сверху, наклонил её. — Глотай. Спирт мгновенно обжёг травмированное горло, горячей лавой прокатился по глотке. Заключённый искренне пытался пить, но большую часть расплёскивал вокруг себя — горькое, но такое вкусное пойло, пронзило организм тысячей раскалённых иголок, пока Локхарт жадно старался не упустить ни капли. Алкоголь согревал изнутри, быстро ударил в голову, заливал шею, грудь и пол вокруг. Айгнер с довольной улыбкой следил за тем, как узник пытается пить. — Хватит с тебя, — гауптман поставил бутылку обратно на стол. Мари тяжело задышал, утыкаясь головой в кресло между его ног: для него за раз было многовато действий. Горло болело так, что даже просто сглотнуть слюну стало пыткой, волосы растрепались, руки дрожали, а голова кружилась от недавних усилий и выпитого на почти пустой желудок алкоголя. — Надо же, так понравилось? — военный наклонил голову. Заключённый поднял на него непонимающий взгляд и только потом догадался опустить его вниз. — Нравится, когда душат и не хватает воздуха? — Айгнер ухмыльнулся одним уголком губ. — Или нравится, когда трахают в рот? Локхарт невнятно что-то просипел, пряча растерянный и сконфуженный взгляд за волосами и пытаясь непроизвольно закрыть руками собственное возбуждение. Он даже не понял, в какой именно момент оно появилось. Капитан покосился на ремень и отложил его на стол, снова взяв хлыст. Узник успел поймать странное чувство облегчения: стек его пугал куда как меньше, да и как будто бы являлся подтверждением не самого плохого настроения офицера. Тот концом разметал по сторонам его волосы и слегка потянул на себя поводок. — Вытрись, — он подал ему полотенце. Мари неловко провёл по лицу и груди, собирая капли и снимая с волос резинку. Айгнер расслабленно откинулся на спинку кресла, водя ладонью по своему члену, и лёгким движением бросил ему что-то — заключённый даже не сразу успел понять что. — Отодвинься от кресла немного. Ещё. Вот здесь останься. Ко мне спиной. Выпрямись, горб тебе не идёт. Гауптман замолчал, наверное, оценивал вид. Прямо напротив Локхарта находился шкаф с зеркалом, который позволял заметить, что военный снял рубашку — видимо, ему стало уже жарковато — теперь он оставался в тёмной майке, которая до неприличия хорошо облегала его мышцы, а тело у него было отличное, что ни говори. Узник старался не смотреть на самого себя, чтобы не ощутить себя окончательно неправильно. Военный кончиком стека прошёл по плечу Мари и затем медленно обвёл его позвоночник до самого копчика — Локхарт слегка вздрогнул. — Красивая у тебя спина, — произнёс Айгнер. — Надеюсь, мне не придётся оставлять на ней полосы от кнута или ремня — не хотелось бы марать такой красивый холст. Я надеюсь его ещё переиспользовать. Новость о том, что где-то ещё кнут лежит, уже особенно не удивляла, хотя заключённый напрягся. Он посмотрел на вещь в своих руках, мелким шрифтом разбирая, что это, похоже, массажное масло. — Встань в коленно-локтевую — плечи ниже, зад выше. В спине прогнись, — голос у капитана стал слегка раздражённым, и он пока что легонько шлёпнул его стеком по ягодице. — Я всё ещё могу хлыстом до тебя достать, если ты вдруг подумал, что в безопасности. Чего опять зажался? Ноги шире разведи! Мари уткнулся лицом в локти, но всё же подчинился, чувствуя, как стыд затапливает его с головой. Лицо уже совсем горело, а сердцебиение зашкалило — кровь же приливала в те места, куда, по мнению узника, не должна была, так что он пытался оправдывать себя тем, что это всё из-за стресса. — Умничка, Kätzchen. Неужели было сложно до этого просто слушаться? — офицер хмыкнул. — Подготовь себя для меня. Из такой позы, разумеется. — Что? Я не… — Zwei, — мгновенно перебил Айгнер ледяным тоном. Локхарт подавился своими же словами и даже на всякий случай укусил себя за руку, чтобы точно больше ничего лишнего не сказать. Гауптман, судя по звуку, поднялся с кресла, и заключённый совсем притих. Держать язык за зубами у него не всегда получалось, и он едва себя не проклял в этот момент. — Я вот пытаюсь понять, я разве так неясно объясняю? Со свистящим звуком ремень рассёк воздух, и военный ударил им Мари по ягодицам. Ремень был крепким, гибким и делал очень больно — узник зажмурился от боли, но даже не пискнул. — Может быть, мой английский слишком плох? Ещё один хлёсткий удар пришёлся по другой ягодице. Локхарт вцепился ногтями в ковёр, чтобы не покалечить самого себя же своими действиями, и вместо руки укусил себя за губу. — Или, быть может, ты плохо слышишь? Ещё один болезненный удар — заключённый ощущал, как вся кожа горит, но не издал ни звука. Ремень был жёсткий, и Мари подумал, что красные следы, наверное, останутся надолго. — А может быть, ты просто идиот? И я зря трачу на тебя своё время? За этим последовало ещё три удара ремнём с размаха. На последнем узник всё же зашипел, до крови прикусив губу. На пол закапали болезненные слёзы, но он не произнёс ни слова. Айгнер резко потянул за поводок, заставляя поднять лицо. — Говори! — последовал грубый приказ. — Изв… извините… — ломающимся голосом сказал Локхарт, уводя взгляд. — Посмотри мне в глаза, mein Liebster. Сейчас же. Заключённому стоило больших усилий это сделать, и пару раз взор съезжал, но ему всё же удалось зафиксировать его на изумрудных глазах. — Ты знаешь, как будет «три» по-немецки? — Drei, — прошептал Мари, непроизвольно хватаясь за ошейник, чтобы было легче дышать. — Тебе больше нравлюсь я или герр Мюллер? Это, кажется, он без моего приказа заставил вас бегать вокруг лагеря до тех пор, пока пятеро из вас не сдохли от истощения? — капитан с хмурым лицом наклонил голову. — Вы, — мгновенно ответил узник. — Тогда почему герра Мюллера ты слушаешься лучше, чем меня? Возможно, мне стоит использовать его методы? Или передать тебя ему, чтобы это он учил тебя послушанию? Локхарт помотал головой. Офицер отпустил поводок и ещё раз ударил его ремнём, но уже полегче, видимо, для профилактики. — Ещё одна ошибка — и продолжаешь ты в казармах офицеров. А следом им наверняка ещё надзиратели позавидуют, так что я надеюсь, ты всё усвоил, — Айгнер ладонью в перчатке обвёл его ягодицы. — Вперёд, я и так уже всё тебе дал. Не заставляй меня заниматься этим самому: тебе не понравится. Он мягко хлопнул его по попе и с явным удовлетворением провёл пальцами по пояснице — покорность доставляла ему удовольствие, и это было заметно. Заключённый подождал, пока тот снова расположится в кресле и возьмёт в руки хлыст вместо ремня — это всё же куда меньше беспокоило. Дрожащими руками Мари размазал по пальцам масло, искренне стараясь не думать о том, как он выглядит со стороны и не коситься в зеркало. Настроение у гауптмана портилось очень быстро, так что и провоцировать его на это не стоило. — Шире ноги, Augensternchen, — напомнил он, щёлкая зажигалкой. Узник плотнее сжал губы, чувствуя, как на них выступила кровь, но приказ выполнил. Заниматься этим было довольно унизительно, но Локхарт лишь ткнулся лбом в ковёр, просунул руку между ног и мягко проник в себя двумя пальцами. Он поначалу просто пытался думать о том, что находится здесь один, но это не особенно помогало. — Активнее, ты как-то не очень-то стараешься. Я не хочу просидеть тут всю ночь. Глубже. У тебя на руке, в конце концов, больше двух пальцев. Заключённый зажмурился, отгоняя от себя картины того, как это происходит. Было чертовски неправильно ощущать, что от всего этого он не только может возбудиться, но ещё и весьма легко это делает. Чувствительный организм и долгое отсутствие близости работали как-то слишком слаженно, так что Мари в какой-то момент поймал себя на том, что начал тяжело дышать и искать угол проникновения поудобнее. Мышцы напряглись, и узник добавил третий палец, кусая себя за губу и жмурясь ещё сильнее. — Перенеси вес с локтей на плечи, Püppchen, будет удобнее, — посоветовал военный. — Сможешь использовать вторую руку, чтобы подрочить себе. Давай, я не запрещаю. Судя по голосу, он был доволен. Узник особо не думал — просто решил так и сделать, в конце концов, достоинства у него уже почти не осталось. Он с шумным выдохом толкнулся пальцами глубже, второй рукой совершая быстрые движения по члену. Кончить хотелось уже очень сильно, так что Локхарт нашёл какой-то общий ритм и посильнее прогнулся в спине, чтобы было удобнее. — Удивлён, что никто из надзирателей не добрался до тебя раньше меня, — хмыкнул Айгнер. — Таких хорошеньких обычно быстро разбирают. Согни немного пальцы внутри себя, будет приятнее. Заключённый сдержал стон, чуть не вырвавшийся после этого действия: кажется, нашёл особенно приятное место — вместо этого лишь сильнее укусил себя за губу и крепче сжал в ладони член. Ему стало довольно жарко, несмотря на отсутствие одежды, так что волосы стали налипать на лицо, мешаясь, но Мари был слишком занят приятными ощущениями, чтобы обращать на это много внимания. — У тебя очень ловкие пальцы, золотце, я рад, что никто не переломал их, — капитан где-то за спиной, самую малость щёлкнул его стеком по бедру. — Расскажи мне про свой первый секс с мужчиной. Кто тебя такого отхватил? Тебе было приятно? Он будто нарочно издевался. Перечить и задавать вопросы было слишком рискованно, хотя не то чтобы узнику сильно хотелось делиться такими подробностями своей жизни. Он зашипел, крепче жмурясь, и намеренно прекращая движения, чтобы немного снизить градус напряжения и не закончить раньше времени: офицеру бы это точно не понравилось. — Я… был на вечерних танцах, — выжал из себя Локхарт, чувствуя, как от смущения ему становится ещё жарче, — и перебрал. — Не останавливайся, — приказал Айгнер. — И от рассказа не отвлекайся. Самой большой проблемой было то, что держать голос не получалось совсем, так что звучал он сдавленно и изломанно. Говорить в такой момент и на такие темы не хотелось совершенно, но выжидательные шлепки хлыста по кожаным перчаткам подталкивали делать это. — Да, я… склеил какого-то парня, и мы поехали к нему, — заключённый снова упёрся лбом в локоть, немного замедлив движения пальцев. — Я хотел просто его подразнить, но… я был слишком пьян, — он попытался выровнять дыхание, чувствуя, как от изнеможения и желания на глаза наворачиваются слёзы. — Мне… не особо понравилось тогда. Гауптман выдохнул табачный дым в его сторону и вкрадчиво поинтересовался: — А сейчас? Мари снова слегка согнул пальцы и издал сдавленный всхлип, кусая себя за свободную руку. — Да, — едва слышно ответил он. — Говори громче. Я не слышу, что ты там шепчешь. Голос военного был настолько преисполнен самодовольством, что было кристально ясно, что он всё прекрасно услышал. Узник, однако, возражать не решился. — Да, — повторил он громче, стараясь придать тону подобие твёрдости. Пальцы внутри уже начали приносить серьёзные мучения, но кончать без команды Локхарт побаивался, пытаясь просто делать всё медленнее. — Громче, — рыкнул Айгнер. — Да, нравится! Нравится! — вскрикнул заключённый, ощущая, как голос ломается и дрожит, а внутри всё сжимается. Честно говоря, в этот момент он подумал, что сейчас спустит и наплюёт на все последствия, но его остановило то, что поводок вдруг начал натягиваться. Чтобы не потерять равновесие, Мари резко прекратил все действия и опёрся на обе руки, поворачивая голову. Капитан с почти победным оскалом поманил его рукой ближе. Узник подполз к нему с дрожащими локтями и коленями, слегка подкосившись на полпути. Офицер положил руку на его голову и пальцами почти ласково причесал растрёпанные волосы, погладил по щеке, большим пальцем стёр выступившую кровь с губ. Локхарт не выдержал этого довольного взгляда и опустил глаза, стараясь смотреть в кресло. Возбуждение, почему-то, сходить не желало. — Успокаивайся, детка, ты весь дрожишь, — произнёс он с ухмылкой и свободной рукой немного сжал свой член. — Ты отлично постарался, молодец. Мне было очень приятно тебя слушать. Айгнер слегка наклонился к нему, обдавая горячим дыханием шею и ухо. Заключённый почувствовал миллионы мурашек и с трудом подавил ещё один всхлип, ногтями впиваясь в колени гауптмана. Тот невесомо огладил его плечи. — Хочешь попросить меня сейчас о чём-то? — тихо прошептал он, кончиками пальцев спускаясь от его шеи к груди и дразняще обводя живот. Мари шумно выдохнул ртом, ощущая, как его снова начинает бить крупная дрожь. Слова давались с трудом, а на брюки военного закапали слёзы из-за накала эмоций и стыда. — Можно мне кончить? — вымучил из себя узник и буквально заставил себя добавить: — П-пожалуйста. Айгнер большим пальцем нажал на его губы, и тот понятливо обхватил его губами, обводя языком кожу перчатки. Капитан самую малость надавил на его язык, но проталкивать палец глубже его интересовало больше. — Н-да? — его взгляд мало-помалу снова становился скорее заинтересованным, чем мягким, а улыбка превращалась в полуусмешку. — И чем же я могу тебе помочь? Локхарт не сжал зубы только потому, что сейчас в его рту хозяйничал офицер. Он прекрасно понимал, к чему тот ведёт: выманивает слова и заставляет топтать самолюбие — и это нисколько не мешало ему сохранять абсолютно невозмутимый вид. Заключённый нервно выдохнул и потянулся к его члену, почти нежно сжимая его в руках и немного надрачивая. Он сделал глотательное движение и поднял голову, пересекаясь с Айгнером взглядом. Тот вынул палец у него изо рта, мазнув по щеке. — Могу я… — Мари запнулся и засопел, собираясь с духом. — Смотри в глаза, когда говоришь, а то как-то невежливо получается, — хмыкнул гауптман, одним лишь взором мгновенно заставляя сжаться изнутри и снаружи. — Могу я сделать это… — он снова забегал взглядом, но в конце концов заставил себя остановить его на глазах военного и чуть сильнее сжал руки, — с в-вашим членом внутри меня? Кончики губ у Айгнера начали подниматься, но узник мгновенно опустил голову, чувствуя, как его сразу же начинает бить лихорадка. Выпитый шнапс резко ударил в голову, и Локхарт ощутил, как его взгляд начинает куда-то уплывать, как, в общем-то, и в целом его понимание происходящего. — Разве я могу отказать в такой искренней просьбе? Особенно когда ты просишь об этом со своими такими ловкими пальцами на мне, — капитан легонько потянул за поводок. — Встань, повернись ко мне своей красивой задницей и заведи руки за спину. И выпрямись уже наконец. Заключённый поднялся с колен, чувствуя, как они затекли от долгого на них стояния. Он постарался выпрямить спину и свёл руки за спиной, обхватывая себя за локти. — Посмотри в зеркало. Внимательно посмотри, — негромко произнёс офицер. — Так выглядят хорошие мальчики. По мнению Мари, хорошие мальчики выглядели как угодно, но не так: волосы растрепались, прилипли к щекам, по подбородку размазана кровь с губы, лицо всё мокрое от слёз, на шее ошейник, член от напряжения дёргается, колени покраснели, и дышал он часто, будто загнанный зверёк. Айгнер в зеркале потянулся за ремнём, и узник вздрогнул, тут же напрягаясь и съёживаясь. — Я сказал тебе выпрямиться, — резко одёрнул он, звонко щёлкнув дублёной кожей. У Локхарта губы задрожали, но он выпрямился снова. Гауптманн неспешно обернул ремень вокруг его сведённых за спиной рук, крепко его затянул и застегнул, лязгнув пряжкой. Его явно забавляла реакция заключённого. Он положил ладони ему на пояс и плавно потянул на себя, заставляя сесть на колени. Так Мари стал казаться себе ещё меньше на фоне широких плеч военного. — Хорошенько рассмотри всё, Herzblatt. И не смей отводить взгляд, а то я расстроюсь. Ты же не хочешь меня расстраивать? Узник помотал головой, но тут же понял всю сложность этого поручения, когда Айгнер начал разводить колени вместе с его ногами — только вот он сам до сих пор был одет, в отличие от сидящего на нём Локхарта. Тот часто заморгал, опустил глаза, но буквально сразу же ощутил, как капитан сжал его талию руками, глядя холодно и хмуро. — Не вынуждай меня начинать сначала, я только тебя похвалил. Мне стоит обращаться с тобой как с отребьем, чтобы ты меня слушал? Может, мне развязать тебя и снова взять ремень в руки? — Нет, — хрипло ответил заключённый, за что удостоился лёгкого шлепка по внутренней части бедра. — Я ещё не разрешал говорить, — одёрнул офицер и совсем вплотную прижался к его уху, щекоча не лучшим образом выбритыми щеками. — Подними свои глазки и продолжай смотреть. Это было сложнее, потому что зрелище было слишком смущающее — Мари весь залился малиновым цветом, разве что пар из ушей не пошёл. Айгнер явно нарочно растягивал это действие, заставляя его в деталях разглядывать себя сидящим у гауптмана на коленях с разведёнными ногами. Узник ощутил, как глаза снова начинает щипать от чрезмерно ярких переживаний. Военный чуть удобнее устроился в кресле и приподнял его за пояс, мягко направляя и неторопливо насаживая на свой член. — А ты говорил, не влезет, — поддел Айгнер, — посмотри, как хорошо скользит. По-моему, ты мне как раз. Что бы там он ни говорил, но Локхарт ощущал, как в него сейчас проникает что-то огромное. Он часто задышал, хотел было зажмуриться, но тут же снова открыл глаза, когда почувствовал недовольное натяжение на шее — в зеркале это всё выглядело чертовски непристойно. Капитан волновыми движениями аккуратно вбивался глубже, заключённый зашипел от жжения внутри и начал панически ёрзать, по сути, делая лишь хуже. — Прекрати, — сосредоточенно процедил офицер, крепко удерживая его за пояс. — Извините, я… он слишком большой… Я передума-а-а-мф-ф!.. Айгнер резко насадил его до самого конца и тут же зажал ему рот. Одной рукой он удерживал голову узника у своей груди, а второй обхватил его за грудь и пояс, вжимая в себя и не давая трепыхаться. Не имеющий возможности кричать и дёргаться Мари мычал и беспокойно пытался освободиться, но гауптман намеренно развёл ему ноги так широко, что даже шевелить ими было затруднительно. Пытаться же освободить тело и руки было заведомо бессмысленным занятием. — Какой же ты, блять, узкий, — прошипел военный, тяжело вдохнув. Заключённый невнятно скулил — размеры Айгнера для него были явно великоваты, но возмущаться ему не дали. Он только дрожал и пытался расслабиться — капитан словно намеренно вбился ещё сильнее, заставив Локхарта пискнуть. Сейчас он всхлипывал уже вполне себе от боли. Живот мучительно пульсировал, а от давления чужой руки член внутри ощущался ещё сильнее. — Почему ты постоянно пытаешься меня разозлить, Kleine? — процедил военный, удерживая его на одном месте. — Мы же только поладили. Я говорю — ты молчишь, и выполняешь. Не начал бы ты болтать, я бы сделал это нежнее. Узник понятливо замер, стараясь успокоиться: он и так разом нарушил целую гору правил, так что опасался последствий. Айгнер, к счастью, пока не особо шевелился, просто зажимая ему рот и удерживая на месте. — Не забывай смотреть в зеркало, — напомнил он. Его грудь мерно вздымалась, согревая спину Мари жаром тела. Гауптман слегка наклонил ему голову и провёл носом по шее, щекоча тёплым выдохом. Заключённый вздрогнул, будто это движение было ещё более унижающим, чем всё то, чем его до этого заставляли заниматься. — Du riechst so gut, — офицер вдруг болезненно вцепился в его шею зубами чуть пониже ошейника, жадно кусая и облизывая. — Носи с гордостью, Schnucki. Мы будем поддерживать этот цвет. Я, кажется, говорил, что на твоей коже отлично смотрится тёмное, — он оскалился. Локхарт довольно хорошо заметил, как на его шее расцветает стремительно синеющий засос, но его куда больше заботило то, что Айгнер прижал его чуть сильнее к себе, чем вызвал у узника учащённое дыхание: первоначальная боль прошла, и теперь любое движение вызывало лишь чёткие ощущения того, как всё внутри напрягается и сильнее обхватывает чужой член. Сердце ускорило ритм, снова разгоняя кровь по всему организму, схлынувшее от боли возбуждение набрало обороты с новой силой. Мари почувствовал, как начинает слегка вздрагивать, но шевелиться ему ещё не давали. — Я смотрю, тебе уже снова хорошо? Военный одну руку сместил ему на грудь, чтобы поддерживать, а второй сжал его член, большим пальцем слегка нажимая на головку. Заключённый посильнее укусил себя за губу, чтобы сдержаться, лишь хрипло выдохнул. — Великолепно выглядишь, ты не находишь? — горячо зашептал на ухо Айгнер. — Смотри, как ты туго меня сжимаешь, мне очень приятно. Ты отлично себя растянул, молодец, — он вздохнул и с лёгкой улыбкой мягко добавил: — Если ты опять начнёшь отводить взгляд, Kostbar, я тебе глаза вырву. Ты уже все правила нарушил, и я не вышвырнул тебя только потому, что ты слишком хорошо выглядишь на мне. Угрозы, произнесённые с улыбкой, действовали ещё сильнее обычных, так что Локхарт моментально послушался, переводя взор в зеркало — один свой вид смущал до чёртиков и почему-то от этого возбуждал ещё сильнее. Возможно, потому что до этого узник никогда не смотрел на то, как сидит на чьём-то члене с разведёнными ногами. Он слабо понимал, как вообще вместил такие размеры. — Как мило, я через твой живот чувствую себя, — гауптман сместил руку с его груди на живот, провёл по нему пальцами и мягко нажал ладонью. Мари не выдержал и сдавленно застонал, прерываясь хриплым вздохом: желание получить разрядку стало почти невыносимым и уже начало превращаться в пытку. Он слегка заёрзал, пытаясь получить больше, но сидеть в таком положении было слишком неудобно, да ещё и офицер как нарочно убрал руку с его члена и положил её на талию. Он слегка хмыкнул, наблюдая за бесплодными попытками своего заключённого что-то сделать, и толкнул пару пальцев ему в рот. Локхарт понятливо принял их, проходя между ними языком и облизывая перчатки. Он старался не уводить взгляд от своего отражения на всякий случай, чтобы не разозлить Айгнера снова. — Посмотри на себя, ты такой грязный, — пальцами второй руки он невесомо водил по его бёдрам, абсолютно нарочно игнорируя член. — Ты говорил, делаешь это ради других, и теперь так наслаждаешься. С тебя хоть картины пиши: стонешь как шлюха, облизываешь мои пальцы, смотришь на то, как тебя вот-вот трахнут. Нравится тебе? Конечно, нравится. Кажется, ты бы за мой член душу продал — пищал, что не влезет, а теперь так жаждешь на нём попрыгать, даже возбудился от того, что я просто несколько раз засадил тебе в глотку. Капитан вдруг резко потянул за поводок — узник едва не сомкнул челюсти, но удержался, лишь вскрикнул и зачастил дыханием, откидываясь на грудь военного. В глазах потемнело и стало рябить от перенапряжения. — Что, стало ещё приятнее? Это потому что от нехватки воздуха мышцы напрягаются. Гляди, ты стал ещё слюнявее, у тебя уже по подбородку течёт. Ты, впрочем, во всех местах, кажется, течёшь, даже плачешь — так хочется, чтобы тебя выебали уже? Не пошевелиться никак, да? Было легче сдерживаться, когда ты дрочил на моих глазах и своими красивыми пальчиками внутри себя искал, где тебе приятнее всего? Не сдерживайся — ты очень мило стонешь. Уверен, если бы я скомандовал тебе «место», ты бы прыгнул мне на колени, — Айгнер горячо облизал его ухо. — Я хочу, чтобы ты запомнил этот вид, детка: это настоящий ты. Вот такой вот потасканный, облизывающий мои пальцы, кайфующий от ошейника и с моим членом внутри. Ради этого ты бы продал все свои принципы, так ведь? Просто ради того, чтобы я сделал вот так. Гауптман вынул пальцы из его рта, сильнее потянул за поводок, крепче сжал член Мари и сделал несколько движений по нему. Локхарт подавился дыханием, зажмурился до звёзд в глазах, коротко вскрикнул, несколько раз дёрнулся и издал протяжный стон, чувствуя, как всё внутри сжимается, а по телу расходится наслаждение. В голову ударило головокружением, уши заложило, мышцы свело сладкой судорогой, перед глазами вспыхнул фейерверк, границы тела размылись, и Мари выгнул спину, пытаясь двинуть бёдрами, но не имея на это ни малейшей возможности. Оглушительный в буквальном смысле оргазм продолжался будто вечность — совсем не хотелось, чтобы он заканчивался. Когда дышать стало самую малость легче, а мышцы совсем обмякли, Локхарт позволил себе открыть глаза. Руки слегка ныли от того, что всё ещё были стянуты ремнём, ноги немного побаливали, но туман в голове понемногу рассеивался. Офицер выглядел крайне довольным и немного свёл ноги вместе, чтобы заключённому было проще сидеть. Тот слегка заёрзал на чужом члене, ощущая, что Айгнер судя по всему, только сильнее возбудился. — Все перчатки мне испачкал, — хмыкнул он и поднёс руки к его лицу. — Почисти-ка. Мари прозаически подумал, что ниже падать уже некуда, так что лишь послушно облизал его перчатки от собственной спермы. Капитан тихо усмехнулся, кладя ладонь ему на шею, но не давя: — Хорошо. Хороший мальчик. Он мягко качнул бёдрами, вызвав у узника шумный, хриплый вдох от всё ещё слишком ярких ощущений внутри. Военный слегка шлёпнул его. — Слезай. Локхарт слегка неуклюже попытался свести ноги — получалось немного плоховато из-за того, что их с Айгнером разница в росте просто не давала ему возможности нормально доставать ими до пола. С трудом, но он всё же встал, слыша, с каким влажным звуком из него выходит чужой член. Колени у заключённого дрожали, а ноги разъезжались, да ещё и удары ремнём до сих пор отзывались лёгким жжением. Мари повёл плечами, пытаясь освободиться от ремня, когда по колену прилетел хлёсткий удар стеком. Он вскрикнул, дёрнувшись в сторону и падая на одно колено — гауптман осуждающе качал головой. — Я ещё с тобой не закончил, — он ухмыльнулся одним кончиком губ. — Мне нравится, как ты вздрагиваешь и стонешь в оргазме: это красиво. Узник смущённо поджал губы, уводя взгляд в пол. Почему-то ему казалось, что таким уже невозможно смутить, но это всё ещё смущало. Он набрал побольше воздуха, чтобы ответить, но резко поджал губы: говорить не разрешали, так что он лишь поднял вопросительный взгляд. — Говори, — великодушно разрешил офицер. — Могу я… попить? — хрипло попросил Локхарт. — П-пожалуйста? Тот слегка кивнул в сторону окна. — Кувшин с водой на столе. Заключённый с трудом поднялся на ноги, едва доходя до стола, за спиной слыша уже ставшее каким-то привычным мерное постукивание хлыста о перчатки, означавшее ожидание. Лицо Айгнера выражало смешливую заинтересованность, и Мари не сразу сообразил, почему — до него дошло только в тот момент, когда он понял, что руки всё ещё туго связаны за спиной ремнём. Капитан приподнял бровь, всем видом показывая, что жаждет шоу и помогать не собирается. Узник попытался встать боком, чтобы подвинуть кувшин пальцами ближе к краю. Он хотел было слегка его наклонить, но это было заведомо гиблое дело. Локхарт ощутил, что ему снова начинает щипать глаза — не то от собственной беспомощности, не то от злости, что всё происходящее стало восприниматься чем-то нормальным — нервы и так были натянуты как струна. От обиды на самого себя стало горько, и заключённый нервно опрокинул кувшин и поспешно присел на пол, жадно глотая льющуюся со стола воду. — Я надеялся, ты будешь лакать с пола, но так мне тоже нравится, — криво усмехнулся военный. — На стуле галстук висит, возьми его и ползи сюда, — он хлопнул по колену. Мари шумно выдохнул, обращая внимание на висящие на стуле элементы формы: чёрный пиджак с ворохом орденов и значком СС на воротнике, фуражка на сиденье и галстук. Заново вспыхнуло отвращение к самому себе, но узник всё же сгрёб галстук и снова присел на колени. Они мгновенно протестующе загудели, но сделать с этим Локхарт уже ничего не мог. Айгнер одобрительно кивал с напыщенной ухмылкой. — Давай, mein Glücksbringer, komm zu mir. У нас впереди ещё столько способов развлечься. Ползти на одних лишь коленях без опоры на руки было тяжеловато, так что заключённый пару раз едва не клюнул носом в пол. Он уже почти дополз, слегка наклонившись, чтобы удержать равновесие, как вдруг ему на плечо опустилась тяжёлая нога, буквально вынуждая прижаться грудью к полу. Мари чуть не взвыл от обиды, но лишь замер, тяжело дыша. — Детка, кажется, у меня сапоги немного запылились. Раз уж у тебя так хорошо получилось с перчатками, не повторишь? Узник ткнулся лбом в пол, чувствуя, как эмоции от издевательств загораются с новой силой, прокатываясь по телу волной жара и гнева. Он некоторое время молчал, ощущая, как на плечо давит вес ноги, а по его спине гауптман недвусмысленно водит хлыстом — выдумать что-то ещё более оскорбительное было, по его мнению, сложно. Локхарт с трудом успокоил мятущийся в груди гнев и провёл языком по коже сапог. — Хорошенько работай, — хмыкнул офицер, наблюдая за тем, как тот облизывает его обувь. Заключённый зажмурил глаза, стараясь не думать о собственной никчёмности, лишь надеялся, что на этом всё и закончится. Айгнер понаблюдал за ним ещё немного, прежде чем убрал ногу с его плеча и потянул за поводок, заставляя оторваться от сапогов. Мари плотно сжал губы, глядя куда угодно, но не ему в глаза: слишком униженно себя ощущал. — Умничка. Иди ко мне. Место. Узник в который раз подивился умению капитана выбирать самые режущие слух фразы. Он недовольно засопел, но всё же поднялся с пола, забираясь в кресло обратно на колени военного. Тот с довольной улыбкой положил ладони ему на ягодицы, подтягивая ближе. — Это пригодится нам позже, — он забрал из рук Локхарта галстук, положив его на стол рядом. — Ты всё ещё не на своём месте, meine Freude. Давай, не ленись. Ты хорошо растянут и уже достаточно возбудился, чтобы сделать это легко. Айгнер намеренно положил руку на заново вставший член заключённого и пару раз провёл по нему, вызвав у Мари очередную отдышку. Тот понятия не имел, с чего всё это происходит, и снова списал всё на стресс, краснея до кончиков ушей. Он немного подтянулся, недовольно пыхтя, пока гауптман его направлял и поддерживал. — Уже легче? — он усмехнулся, наблюдая за тем, как узник плавно насаживается до самого конца с пошлыми хлюпающими звуками. — Вот теперь ты на своём месте. Тот на это замечание промолчал, стараясь не смотреть в лицо офицера. Правда теперь его взгляд был прикован к мощным грудным мышцам, затянутым в майку, так что легче не стало. Айгнер прижал его к себе, довольно выдыхая и глядя на то, как у Локхарта снова начинает хрипеть голос, а всё тело напрягается. Он заёрзал, чувствуя, как вновь начинают обволакивать приятные чувства — он был бы и рад их не ощущать, но к собственному стыду ему сейчас было слишком хорошо. Капитан слегка приподнял его лицо и размазал кровь по его нижней губе. — Поцелуй меня, — приказал он, довольно скалясь. — Что?! Заключённый на момент аж подавился воздухом: поцелуй был чем-то куда более интимным, чем даже всё то, что он делал, и целовать военного, который щелчком пальцев мог отправить его в газовую камеру он не хотел сильнее, чем всё остальное. Но в один миг взгляд Айгнера потемнел и превратился из довольного в разъярённый. — Dr… Договорить ему Мари не дал — мгновенно впился в его губы поцелуем, сделал всё, что только мог, лишь бы гауптман не закончил фразу: укусил его, толкнулся в рот языком, даже на всякий случай посильнее напряг бёдра и сдавленно скульнул сквозь поцелуй. Офицер запустил руку в его голосы, болезненно потянул за них и резко дёрнул за поводок, отрывая от себя узника. Тот зашипел, клонясь в сторону. — И что мне теперь с тобой делать? — нахмурился Айгнер. — Похоже, ты совсем не обучаем. Локхарт зашипел от боли, чувствуя подступающий страх и, как ни странно, растущее возбуждение. — Мне кажется, я слишком часто тебя прощал, чтобы… — Если ты всё равно меня убьёшь, — затараторил заключённый, в отчаянии собираясь с духом, — может быть ты… ты… — он тяжело выдохнул, ощущая, как его рвёт на части, а в животе скручивается тугой узел эмоций, — м-может ты хотя бы трахнешь меня, как в последний раз? П-пожалуйста. Последнее желание. Он сделал всем телом волну и для верности даже ещё сильнее насадился на член капитана, сбиваясь с дыхания. Щёки пошли красными пятнами, глаза болезненно заблестели, и Мари почувствовал нездоровый порыв ещё подвигаться, чтобы сделать себе приятнее. Раздражённый взгляд военного вдруг снова расцвёл интересом и удовольствием. Айгнер отпустил его волосы и намотал поводок на руку, второй мягко гладя узника по щеке. От этого тот лишь сильнее напрягся и зажмурился в ожидании удара. Его, однако, не последовало, гауптман лишь сильнее заставил его прижаться к своей груди, носом проводя по щеке. — Складно говоришь, Vöglein, — зашептал он, — но я, пожалуй, сначала убью весь твой блок, чтобы ты, выстанывая своим красивым голоском моё имя, из моей спальни слушал, как из-за тебя они все заживо сгорают в крематории. Локхарта на мгновение сковало ледяным ужасом, когда вдруг офицер обхватил всё его тело, прижал к себе и несколько раз грубо толкнулся вверх так, что заключённый вскрикнул от секундной боли, а затем не сдержал сладостного стона. Он попытался заглушить его в чужом плече, но Айгнер резко потянул за поводок, так что Мари захрипел и почувствовал, как начинает весь сжиматься от недостатка воздуха. Капитан двигался резкими рывками — недостаточно быстро, чтобы кончить, но достаточно глубоко, чтобы узник почувствовал, как голову начинает туманить грязным желанием, затмевающим все остальные позывы разума и совести. — Единственный способ, которым ты можешь меня перебивать, это своими криками, тебе ясно? — военный громко выдохнул на ухо, шлёпнувшись о его задницу. — И это я здесь выбираю, будешь ты кричать от боли или от наслаждения. Локхарт попытался что-то ответить, но лишь сипло что-то зашипел, крепко жмурясь: он почувствовал, как сильнее сводит ноги и начинает закладывать уши. Дыхание стало казаться чем-то неважным, а слова Айгнера стали сливаться в какой-то шум. Заключённый прикусил губу, пытаясь двигаться навстречу и поймать ритм, и ему даже удалось это сделать: он ощутил, что угол проникновения становится чертовски правильным. В момент, когда у Мари начало темнеть в глазах, он издал громкий стон и ткнулся в чужое плечо, чувствуя, как начинает дрожать всем телом. И именно сейчас гауптман счёл отличной идеей резко остановиться. Узника аж дёрнуло на его члене, он рефлекторно попытался подвигаться сам, но офицер лишь усмехнулся ему на ухо, фиксируя его так, что это становилось невыносимо. Локхарт взвыл от нетерпения, рванулся из чужих объятий, но все попытки потерпели крах, и он от перевозбуждения зарыдал Айгнеру в плечо, ощущая, как всё внутри едва не взрывается от напряжения. Чужой член теперь так приятно чувствовался, так правильно, что заключённый прямо сейчас не мог думать ни о чём другом. — Что такое, Augenlicht? Ты сейчас с ума сойдёшь, — смешливо произнёс капитан, чуть ослабляя натяжение поводка, чтобы Мари мог дышать. Тот схватил ртом столь драгоценный воздух и бессильно всхлипнул. Дрожь усилилась, но напряжение начало медленно спадать. Узник истерично вскрикнул, пытаясь податься ближе, но военный был слишком силён для этого. — Пожалуйста, пожалуйста, — зашептал он, чувствуя, как всё тело сводит сладкой истомой, и вцепился зубами в лямку чужой майки. — М-м? Айгнер дразнил абсолютно нарочно, не давая ни шанса на движение. От изнеможения хотелось вопить, но такое вряд ли бы сработало. Локхарт почувствовал, как слёзы капают гауптману на плечо. — Ещё, п-пожалуйста, — попросил он, почти не думая о том, что делает. — И почему я должен? — усмехнулся офицер. Совершенно намеренно едва пошевелился, чтобы это ощущалось ещё более невыносимо. Заключённый совсем захныкал, не в состоянии даже узнать свой голос в этот момент. Ногтями он поцарапал себе локти, но это ни капли не помогло. — Ну пожалуйста! — в голос вскрикнул Мари, чувствуя, что его совсем прорывает. — Я правда не могу больше! Я хочу ещё! Тебя хочу и твой член! Сильнее и глубже внутри себя! — его начало совсем мутить, взгляд поплыл, бросило в жар, а дыхание стало сорванным, и он прильнул к Айгнеру, языком проводя по его уху. — Хочу, чтобы ты отодрал меня как последнюю дрянь и говорил, что я твоя грязная сука, чтобы трахал меня в горло и заставлял облизывать свои ботинки. Хочу, чтобы все знали, что я тут просто ради того, чтобы ты оттаскал меня за волосы и выебал так, что у меня ноги откажут. Если сдохнуть, то от того, что ты меня задушишь, пока трахаешь. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Капитан тихо фыркнул ему на ухо. — Вот так ты и должен себя вести, Füchslein. — В любой момент времени, — горячо пообещал узник, проваливаясь всё глубже в затапливающие его ощущения. — Слезь с меня и ляг животом на стол, — бросил военный и тут же резко дёрнул за ошейник, угрожающе предупреждая: — Одно неверное движение, и удовлетворять тебя будут мои овчарки, понял? Локхарт активно закивал. Слезать с коленей Айгнера ему уже совсем не хотелось, ну или по крайней мере хотелось получить своё здесь и сейчас. Он, однако, даже в таком состоянии прекрасно себе представлял последствия непослушания, так что подчинился, хотя чувство опустошённости ему не особенно понравилось. Стол был довольно прохладный, по сравнению с горячим гауптманом, да и колени слушались плохо, но всё же заключённый уткнулся лбом в столешницу, чуть поведя плечами. — Ноги шире, детка, — хмыкнул офицер. — И в пояснице прогнись сильнее. Мари чуть не задохнулся от вожделения, когда он положил ему руки на пояс. Айгнер несколькими плавными толчками загнал член глубже в узника. Тот вновь зачастил дыханием, сдерживая звуки. — Попробуешь только тронуть себя, я тебе пальцы переломаю, — предупредил капитан. Он лязгнул ремнём, освобождая руки Локхарта. Тот тут же положил их на стол перед собой — запястья сводило, но приятных ощущений от заполняющего изнутри члена было слишком много, чтобы заключённый обратил на это внимание. Он шумно выдохнул и попытался самостоятельно насадиться, но тут же по ягодице прилетел болезненный шлепок ладонью. Мари вскрикнул и зажал себе рукой рот. — Стой. Смирно, — холодно произнёс военный. — Я тебе не давал разрешения двигаться. Можешь вопить сколько угодно, но никаких лишних действий я от тебя чтобы не видел. Узник недовольно зашипел, ногтями царапая стол. — Нам не сказали… не сказали твоё имя, — выдавил он. — Только фамилию. — Действительно непорядок, — снисходительно усмехнулся Айгнер. — Что же ты будешь кричать? Он наклонился ниже, большими ладонями проходя по его напряжённой спине, надавил на плечи и всей грудью, затянутой в эту чёртову сексуальную майку, прижал его к столешнице. Ещё немного, и Локхарт был готов кончить от одного только этого ощущения близости. Гауптман потянул за поводок, заставляя его приподнять голову. — Зови меня Нир, — прошептал он и так приятно толкнулся до самого конца. — Нир, — повторил заключённый и сдавленно застонал. Офицер для удобства одной рукой прижал его за спину, а второй сжал его талию. Но как же медленно он двигался! Мари едва не захлебнулся в своём же дыхании, сдавленно подвывая от того, насколько ему было одновременно хорошо и плохо в этот момент. Неожиданный стук в дверь резко выдернул из сладостного плена, и узник вздрогнул, встревоженно глядя на дверь. Нир над ним недовольно что-то прорычал и резким движением толкнулся так глубоко, что Локхарт укусил себя за запястье, чтобы не вскрикнуть. — Offen, — раздражённо крикнул капитан. Заключённый уже было записал эту фразу во что-то нецензурное, когда дверь вдруг начала открываться. Мари почувствовал, как напрягается ещё сильнее, лицо начало гореть, и он спрятал глаза в сгибе локтей. Кажется, военному это не понравилось, потому что он схватил его и больно потянул за волосы. — Ну нет, пусть он видит, как тебе хорошо. Ты же сам хотел, чтобы все знали. Вошедший штурмманн замер прямо на входе как раз в момент, когда Айгнер за шею прижал узника к столешнице, не давая отвернуть лицо. — Entschuldigung, Hstuf… Ich… — Was? — резко оборвал его гауптман. — Sprichst. Явно нарочно сделал ещё один толчок, чем вырвал у Локхарта сдавленный стон. Тот зажмурился от стыда, оставляя на столе полосы от ногтей. Ощущал он себя теперь ещё более грязным и безнравственным, чем до этого. Только почему-то это лишь сильнее заводило. — …brauche Ihre Unterschrift, — крайне неуверенно ответил штурмманн, неотрывно следя за этой картиной. Заключённый почувствовал, что пальцы на его шее сомкнулись сильнее, а член внутри будто стал ещё больше. Может, это так просто казалось, но Мари всхлипнул от приятных ощущений и потянулся закрыть лицо хотя бы ладонями. — Только попробуй — и трахать тебя будет Шнайдер. А он, между прочим, даже английского не знает, — рыкнул офицер и добавил: — Her damit. Was ist das? Он протянул руку в сторону вошедшего парня, который подал ему лист бумаги. — Sie haben um die Todesliste gefragt. Предательское возбуждение начало затапливать с головой, и узник заёрзал, пытаясь получить ещё хоть каплю приятных ощущений. Нир недовольно заворчал и плавно вбился глубже. — Успокойся, — рявкнул он и отпустил шею Локхарта. Тот лишь зашипел от перевозбуждения — ужасно хотелось себе подрочить или хотя бы надавить на живот, но заключённый сдержался, помня о запрете. Капитан, слегка покачивая бёдрами, делал только хуже, заставляя переминаться с ноги на ногу. Мари почувствовал, как глаза снова начинают застилась слёзы, а колени дрожат и подгибаются, и едва не захныкал. Военный взял со стола ручку и коротким движением оставил на листе свою подпись, быстро пробежавшись глазами по какому-то списку. — Geh weg, — махнул рукой Айгнер. — Ich bin beschäftigt. Шнайдер взял лист обратно и немного помялся. — Darf ich mich Ihnen anschließen? — произнёс тот вопросительным тоном и указал на узника. — Oder in der Schlange stehen? — Dies ist für meinen persönlichen Gebrauch, — качнул головой гауптман. Локхарт не знал, что именно они там обсуждают, но залихорадило его лишь сильнее. Неторопливые движения офицера стали совсем невыносимыми, живот сводило от бешеного желания, и даже на присутствие штурмманна стало совсем всё равно — только больше раззадорило. Он до боли укусил себя за губу и подался навстречу, крепко зажмурившись и вскрикнув. Всё это было слишком неправильно, но остановиться по какой-то причине было уже невозможно. Нир одной рукой прижал его к столу за спину, а вторую положил на пояс, чем только вызвал ещё более сильную дрожь. — Meine Schlampe stirbt bereits, verschwinde! — уже довольно грубым тоном произнёс он. Парень без слов откланялся и закрыл за собой дверь. Буквально в этот же момент по спине заключённого очень болезненно прошёлся хлыст. Мари вскрикнул, и за это его ещё сильнее ударили по ягодицам. Капитан схватил его за руки и потянул на себя, прижимая так сильно и входя так глубоко, что узник заскулил. — Ты. Блять. Мешаешь. Мне. Работать, — раздражённо отчеканил он с каждым словом делая грубый и жёсткий толчок. Член внутри влажно хлюпал, с каждым рывком приносил всё больше наслаждения, и думать становилось всё сложнее. Локхарт почувствовал нарастающее внутри напряжение и немного привстал на носках, чтобы ощущать его ещё сильнее. Военный же схватил его за плечи, с каждым ударом вырывая из груди заключённого приятный стон, который тот искренне пытался заглушить. Когда Айгнер замер, Мари подумал, что сейчас с ума сойдёт. Он попытался было приподняться на локтях, но гауптман на это лишь придавил его обратно к столу. — Смирно стой. И чтобы ни одного движения, — рыкнул он. Офицер взял галстук, и узник подумал, что ему сейчас опять свяжут руки, однако вместо этого галстук вдруг закрыл его глаза — Нир крепко завязал концы галстука на его затылке. Он вдруг резко отстранился, чем вызвал у Локхарта очередной вой: от нехватки зрения все остальные чувства усилились, так что терпеть стало вдвойне сложно. — Идём, детка, я люблю заканчивать начатое в кровати. Капитан дёрнул за поводок и потянул его куда-то — заключённый слегка напрягся, когда услышал звук застёгивающейся молнии. Мари последовал за ним слегка неуверенно, нащупав руками стенку и передвигаясь по ней. Он почувствовал что-то неладное, когда босые ноги вместо пушистого ковра коснулись линолеума, а где-то впереди начала открываться дверь — узник слегка затормозил. — Что за задержка? — голос военного звучал раздражённо и сильнее дёрнул за поводок. — Мы чт… не в кровать? Локхарт почувствовал, как ему снова становится жарко, сердце от волнения забилось быстрее. — В моём кабинете нет кровати. Кровать в моей спальне, — бросил Айгнер. — Идём и не задерживайся, а то мне придётся волочить тебя по полу, — тон голоса стал вдруг вкрадчивым и тихим: — Или у тебя есть возражения? Заключённый мгновенно замотал головой. Он хотел было попросить одежду, но гауптман уже потащил его дальше, так что нечего было даже рассчитывать на какое-то милосердие. Самым худшим во всём этом было то, что в коридоре точно были люди. Мари не знал и не видел, кто именно, но почувствовал, как колени снова начинают дрожать, в этот раз уже от дикого стыда. Он только опустил пониже голову, пряча за волосами совсем пунцовые щёки. Идти за офицером не хотелось совсем, но натягивающийся поводок как бы не оставлял выбора. Узник ощутил, как чувство унижения затапливает с головой — хорошо хоть не заставили ползти на четвереньках, а ведь Нир мог. После первого же присвиста в свою сторону Локхарт спрятал лицо в ладонях. Кто-то отвешивал комментарии на немецком, которые он не понимал, иногда капитан что-то отвечал, иногда сильнее начинал натягивать повод, намекая, что нужно ускориться. Единственное, чему можно было радоваться в такой ситуации, это тому, что заключённого никто всё же и пальцем не тронул, несмотря на все заинтересованные возгласы. Военный же в какой-то момент завёл его ещё куда-то и наконец-то запер дверь, а Мари снова ощутил ногами ковёр. От обиды хотелось кричать. — Смотри-ка, ещё больше возбудился. Нравится, когда на тебя смотрят? — усмехнулся на ухо Айгнер. Он вдруг схватил его за член и пару раз по нему провёл. Узник отшатнулся, упираясь спиной в стену и часто задышал: терпеть стало совсем тяжело. — Если бы я смотрел, как тебя трахают пятнадцать человек, это бы тебя ещё больше завело? — фыркнул он, вжимая Локхарта в стену и сжимая в ладонях его ягодицы. — Отвечай. Тот почувствовал, как его отрывают от пола, и на всякий случай прильнул ближе к гауптману, руками цепляясь за его шею, а ногами за пояс. Тот тихо фыркнул на это действие, однако, судя по всему, не возражал. — Нет, — прошептал заключённый, стараясь скрыть ломающийся от слёз голос. — Ты мне опять лжёшь, Häschen? Хочешь меня разозлить? Офицер, судя по всему, снова впился зубами в место засоса. Мари всхлипнул, лишь сильнее сжимая ногами его пояс, когда его куда-то понесли. — Не лгу, — тихо ответил он, — правда. Он зашипел, когда Нир слишком болезненно укусил его, и впился ногтями в его шею. Тот же бесцеремонно бросил его на что-то мягкое — явно на кровать. Узник так давно не был в нормальных кроватях, что поначалу даже испугался и успокоился только тогда, когда почувствовал на себе вес чужого тела. Капитан перевернул его на живот, заставляя привстать на коленях. — Да ну? Я видел, как тебе было приятно, когда Шнайдер смотрел, как ты насаживаешься на мой член. Если бы я тебя не держал, ты бы кончил в момент — стонал на столе как потаскуха. Мне стоило позволить ему присоединиться? Он ведь хотел. Сразу разглядел в тебе шлюху. Уверен, тебе бы понравилось, если бы через тебя прошёл весь лагерь. Ты же просто подстилка. Локхарт сдавленно скульнул, когда в его тело снова резко вторглись. Военный толкнулся двумя движениями и шлепком ударился о его задницу. Заключённый вскрикнул и тут же попытался задушить стон в самом его начале. Айгнер же двигаться больше не стал: отцепил поводок от ошейника и скрутил запястья Мари вместе, цепляя их, похоже, к спинке кровати. — П-подстилка, — всхлипнул узник, кусая себя за губу. — Но только т-твоя… — Что? Локхарт почувствовал, как намокает на глазах галстук. От переизбытка ощущений становилось уже больно, распирающий изнутри большой член не способствовал спокойствию. Заключённый вымученно застонал. — Мне бы больше п-понравилось, если бы весь лагерь смотрел, как ты раскладываешь меня на столе, — зашептал Мари, поняв, что никакого достоинства у него не осталось. — Или как т-трахаешь меня в рот, — он вскрикнул, почувствовав движение внутри себя. — Они бы вс-се смотрели и… — узник издал сдавленное хныканье. — Быстрее, п-пожалуйста… Локхарт попытался податься навстречу, но гауптман удержал его за пояс. Он очень медленно, с влажным звуком, вошёл до самого конца, крепко прижимая заключённого к себе. Мари попытался дёрнуться, но офицер лишь сильнее сомкнул руки вокруг его талии. — Значит, хочешь быть моей личной шлюхой? — раздался на ухо шумный выдох. — А если я скажу, что кончать тебе можно будет только по команде? Узник задрожал ещё сильнее, разводя ноги шире. Нир же надавил ему на живот, чем вызвал громкий вскрик. — Да, хорошо! Только по команде! — зарыдал Локхарт в галстук, не понимая, почему вообще так реагирует и почему голову начинает кружить ещё сильнее. — Тогда в следующий раз, meine Hündin, ты отсосёшь мне во время обеда. И не забудь поблагодарить за это. Капитан медленно вышел из него почти до самого конца и также медленно толкнулся обратно. Заключённый взвыл, изо всех сил пытаясь насадиться сильнее и глубже — сейчас он был готов согласиться на что угодно. — Хорошо! Это!.. Я!.. Пож-жалуйста!.. Военный резко толкнулся глубже, хлопнувшись о его бёдра. Мари вскрикнул, но крик почти сразу же утонул в протяжном стоне. Айгнер посильнее навалился на него и начал ритмично двигаться. Он до сих пор не снял одежду, и это, честно говоря, даже почти расстраивало, но узнику было совсем не до этого: ему было слишком хорошо. Гауптман налёг на него всем телом, зубами вцепился в его плечо, одной рукой придерживая его живот, а второй натягивая ошейник. Он был довольно тяжёлым, так что грудью просто вдавил Локхарта в матрас. Тот из-за нехватки воздуха вместо стонов только скулил и хрипел, колени у него предательски разъезжались. — Не снимай больше ошейник, mein Lieber, а то мои охранники бездомных собак обычно отстреливают, — офицер хрипло выдохнул ему на ухо и резким движением перевернул на спину. — Ошейник поможет им понять, что ты не бездомная сука, а моя. Он пошире развёл ноги заключённого и закинул их себе на плечи. Мари выгнул спину, вздрогнув на кровати всем телом, и безуспешно рванул связанные поводком руки, когда Нир толкнулся слишком резко. — Никогда, — навзрыд пообещал он и задрожал всем телом, когда почувствовал, что вот этот угол проникновения самый приятный и глубокий. — Ещё, вот так, да! А-ах! Капитан что-то невнятно рыкнул ему на ухо на немецком, что только сильнее возбудило, на момент узник даже пожалел, что не знает идиш: спровоцировать его на что-то ещё казалось сейчас очень горячим. Когда Локхарт почувствовал рядом со своим лицом чужое дыхание, то подался вперёд, сдавив ещё один стон, и укусил его за губу, проводя по ней языком и увлекая военного в поцелуй. Тот в следующий же момент схватил его за шею, вжимая в подушки. — Nur mit meiner Erlaubnis, — прорычал он, сдавливая горло заключённого. Тот почувствовал, как у него начинают подгибаться пальцы на ногах, тело снова напрягается, а каждый удар сердца начинает посылать приятные импульсы по организму. — А скажи ещё раз, — хрипло попросил Мари и тут же не сдержал сдавленного вскрика. — Н… Нир! Военный ускорил движения, до боли прикусывая его шею. — Du bist niedlich. Ich werde dich am Leben lassen, — горячо зашептал он. Узник сильнее развёл колени, кусая губу и чувствуя, как в животе начинает скручиваться наслаждение. — Д… да, хорошо. Вот именно т… так, да! Локхарт ощутил, как его начинает выгибать ещё сильнее, а уши закладывает. Он дёрнулся в попытке освободить руки, но за это получил лёгкую пощёчину кожаной перчаткой. — За это в следующий раз трахну тебя при всех твоих друзьях, о которых ты так печёшься, — рыкнул Айгнер. — И ты будешь стонать также, как сейчас. — Честно? — пискнул заключённый. — Дважды. И ноги шире, блять! Ты маловат для меня. По мнению Мари всё было идеально. Гауптман снова крепко обхватил его шею и довольно что-то прошипел, когда узник начал сжиматься. Тот сорванно захныкал. — Нир, я… Только не останавливайся, пожалуйста, ещё, Нир! Локхарт почувствовал, как слёзы катятся по щекам сквозь промокший галстук, а тело начинает дрожать и исходить волнами удовольствия. — Ещё раз моё имя, детка, — шепнул офицер. — А-ах… Нир… Нир! Ни-и-ир! Заключённый громко вскрикнул, протяжный стон сорвался в крик, когда Нир сделал несколько грубых и жёстких толчков, пошло шлёпнувшись о его бёдра. Взрыв удовольствия прокатился по всему телу, отзываясь приятными волнами с каждым новым рывком. Мари весь изогнулся с пронзительным возгласом экстаза, ударившего прямо в голову так сильно, что затмил все остальные ощущения. Руки и ноги свело в сладостной конвульсии, узник громко всхлипнул, безуспешно пытаясь сдержать стон. Низ живота вдруг болезненно запульсировал, Локхарт громко задышал, ощущая, что напряжение лишь нарастает. — Я… это… Н-н-н… Капитан лишь зажал ему рот, только сильнее вдавливая в кровать. — Если у тебя множественный оргазм, кончай и не жалуйся, — рыкнул он, толкаясь ещё сильнее. Заключённый протестующе замычал, почувствовав, как весь организм тонет в эйфории. Он весь сжался в блаженной агонии и с истеричным многоуровневым стоном несколько раз дёрнулся, дрожа всем существом. Исступленный восторг разошёлся по его нутру, отозвавшись пылким жаром. Где-то над ухом грязно выругался военный, посильнее толкнувшись внутрь и кусая его в шею. На границе сознания Мари ощутил, как внутри разливается приятное тепло, и только после этого позволил своей голове счастливо отключиться.

***

Локхарт подорвался с кровати с криком ужаса от того, что пропустил утреннюю поверку. Это грозило фатальными последствиями не только для него, но и для всего блока. Голова тут же закружилась от слишком резкого пробуждения, заставляя лечь обратно. Перед глазами были… электронные часы на тумбочке и телефон? Мари даже не понял, что происходит, когда в комнату зашёл Нир в какой-то старой футболке, вытирающий руки о полотенце. — Что такое, Schätzchen? Опять кошмар? Он подошёл было ближе, но Локхарт испуганно отшатнулся и растерянно огляделся. Никаких бараков вокруг, комната гауптштурмфюрера выглядит как его спальня, а в зелёных глазах не презрение, а искреннее беспокойство. — Сон… сон странный, — выдавил детектив, понемногу вспоминая, что вообще происходит, кто он такой и в каком году находится. Странные сны в последнее время посещали его часто, а некоторые вообще начали сбываться. О таких «видениях» Мари старался никому не рассказывать, считая, что это последствия его многочисленных падений головой вниз. Что это был за сон, от одного воспоминания о котором начинали краснеть щёки, Мари не знал и списал это на усталость. Он потянулся к Айгнеру, который присел рядом и молча его обнял. — Что-то конкретное? — участливо спросил вампир, гладя его по голове. — Ам… нет, просто… просто гнетущее чувство, — съехал полицейский. — Наверное… наверное, мне надо отдохнуть. Я вернусь пораньше сегодня. — Это ты хорошо придумал. У меня как раз для тебя сюрприз. — Что?! Колись! — мгновенно взвился Локхарт, прогоняя ночной морок и стараясь не выдать того, что его щёки сейчас напоминали по цвету вишню. — Хитрый какой, вечером придёшь, тогда скажу. И покажу. — Ну хоть намекни, — детектив состроил слезливый взгляд. Нир самодовольно оскалился — совсем как тогда, во сне. — Я купил себе новый костюм и несколько атрибутов к нему.