Фонарик

Ци Жун бодро шагал по светлой людной мощёной улице крупного города. Несмотря на горделиво выпяченную грудь, чтобы эти никчёмные людишки, даже если не признают, хотя бы чувствовали ауру почти-непревзойдённого демона, было непривычно. И непривычно было много чего. Для начала — ходить, за последние годы он изрядно от этого отвык. Радовало одно: теперь он занимал собственное прекрасное тело вместо того, отвратительного и слабого, принадлежавшего жалкому человечишке. Право, Ци Жун считал, что даже бестелесным огоньком быть приятнее. Но теперь силы его наконец восстановились, чтобы вернуть прежний облик и сознание. Не так-то просто уничтожить почти-непревзойдённого демона, а прах его по-прежнему пребывал в надёжном месте. Второй непривычной вещью было окружение. Тёмные, затхлые и похороненные глубоко под землёй пещеры, наполненные блуждающими огнями, заманивающими неосторожных путников, и лебезящими демонятами, охраняющими этих самых путников, пока они не будут зажарены в кипящем масле и с удовольствием съедены… Вот по чему он больше всего скучал, подумал Ци Жун, в предвкушении облизывая губы. В крайнем случае можно было, конечно, наслаждаться удобствами в роскошном дворце, полном ублажающих его слуг. Но сейчас он был вынужден лишь шагать по брусчатке излишне светлой улицы, притворяясь обычным человеком (даже не царственных кровей, коим он, несомненно, являлся), сливаясь с толпой подобных, даже не подозревающих, какая честь им оказана. Задумавшись о том, как лучше было бы поступить с торговцем тканями в богато расшитом ханьфу: зажарить на медленном огне или отгрызать по кусочку сырую плоть, Ци Жун совершенно не понял, как очутился на земле, заваленным грудой яблок. — Эй, ты, бестолочь! — обратился к нему какой-то наглец, очевидно, кативший тележку с этими самыми яблоками. — Летаешь в облаках и прёшься, не глядя под ноги. Ну-ка вставай и помоги мне собирать фрукты, пока я не заставил тебя за них платить. Ци Жун мог бы опешить от подобного, но он не был бы собой, если бы не умел хамить десятикратно. — Ах ты собака плешивая, хоть представляешь, с кем связался и что ждёт твою вонючую семью до седьмого колена?! Клянусь опороченной задницей моего царственного братца, что заставлю тебя смотреть, как выковыриваю каждому из них глаза и отрываю плоть по кусочку, а тебя самого сожру живьём напоследок. — Ты что такое несёшь, ненормальный? Сейчас стражу позову, — в глазах торговца мелькнул испуг от подобной речи. Но прежде, чем Ци Жун успел насладиться триумфом, в него вновь врезалось нечто, Высокое и тёплое. И громкое. — Папа! А вот и третье «непривычно». Аж целых два. Высокий и статный юноша лет шестнадцати, с мечом за поясом, вцепившийся объятьями в только успевшего подняться на ноги Ци Жуна, и неприятно знакомый ему бог войны верхних небес Лан Цяньцу на пару шагов позади. Торговец, решивший, что наткнулся на какую-то влиятельную семейку, отпустившую погулять родственника с приветом, ретировался от греха подальше, даже оставив на земле часть своих яблок. — Ну, ты чего прицепился как собачий репей, такой огромный вымахал, а ведёшь себя как трёхлетний карапуз, — Ци Жун потянул за волосы приклеившегося юнца и повнимательнее рассмотрел его. Разумеется, по наличию божественной физиономии за его спиной и знакомому поведению Ци Жун уже понял, что перед ним Гуцзы, хотя вероятнее всего не узнал бы сильно изменившегося юношу в лицо. Одежда и меч выдавали в нём совершенствующегося, а облик, несмотря на крестьянское происхождение, выражал благородство. Стоит отдать должное, воспитали его неплохо. Ци Жун невольно вспомнил своего царственного братца в таком возрасте, изящного и приковывающего внимание, а откровенно говоря, и себя самого в юные годы. Ци Жун пощупал за пазухой письмо, переданное одним из демонических слуг вскоре после его пробуждения. — Похвально, что ты захотел встретиться со мной, но зачем было обязательно тащить с собой его? — он вновь обратился к Гуцзы. — Думаешь, я отпустил бы своего воспитанника одного к мерзкому демону-людоеду? — Лан Цяньцу решил вмешаться в разговор, воинственно положив ладонь на эфес меча, но не собирался затеивать драку в столь людном месте. — Я его отец! — самодовольно заявил Ци Жун, не без радости отметив мимолётную улыбку юноши и презрительно закатившиеся глаза божества. — Давайте не будем ссориться, — Гуцзы предпочёл остановить перепалку. — Сегодня ведь Праздник Середины осени, и мы наконец сможем провести его вместе! Скоро начнётся самое интересное, идёмте же. Гуцзы уверенно шёл впереди, выбирая путь, и следовал мимо празднично наряженных улиц в сторону причала. Он болтал обо всём на свете и рассказывал о случившемся в его жизни за эти годы. Было видно, что мальчик совсем не утратил любознательности и стремления познавать этот мир. Конечно, эти истории не являлись какими-то особенно выдающимися, и Ци Жун не упустил возможность поведать единственному за всю его долгую жизнь благодарному слушателю и о своих подвигах, не стесняясь совсем немного их приукрашивать. Только обходил стороной особенно кровавые моменты, искоса поглядывая на неотступно следующее и следящее божество. Гуцзы внимательно слушал, правда не восторгался также бурно, как в детстве, но зато не капризничал и не просил булочку на пару через каждые пять шагов, так что всё вполне устраивало. Ци Жун не хотел этого говорить. Слова совершенно против воли вертелись на языке, мешая сосредоточиться, и их вовсе не обязательно было произносить, да и уж тем более никто не ждал, но отделаться оказалось ещё сложнее. Когда Гуцзы отошёл к одному из прилавков, чтобы рассмотреть талисманы, Ци Жун несколько раз прокашлялся и всё-таки заговорил, обращаясь к своему не самому желанному спутнику: — А ты оказася не настолько гнусной небесной швалью, как я ожидал. Тебе хватило совести не бросить этого малявку на произвол судьбы и воспитать даже более или менее прилично. — Это ты так пытаешься меня поблагодарить? — Лан Цяньцу удивлённо вскинул бровь. — Не утруждайся, я взял Гуцзы на воспитание как раз потому, что по твоей милости никого из его родителей не осталось в живых, в последнюю очередь я бы подумал о том, чтобы это обрадовало тебя. Кроме того, если бы Гуцзы не вспоминал о тебе чаще, чем брал в руки меч для тренировки, даже после того как убедился, что ты вовсе не его отец, а мерзкое демоническое отродье, и не упрашивал целую неделю о встрече после того, как ты очнулся, я бы, вероятно, уже пришёл лично и покромсал тебя на кусочки. Ци Жун уже обдумывал ответ поязвительнее на эту тираду, но к ним успел подбежать Гуцзы, прижимая полученный от торговца пакет. — Здорово, что вы нашли о чём поговорить! А я купил нам фонарики! Вечером нам обязательно нужно вместе запустить небесные фонари. — И ты вытащил меня ради этой дряни? — Ци Жун, скривившись, дотронулся кончиком угловатого пальца до сложенного красного фонаря. — Полагаешь, я тоже буду запускать эти светящиеся штуки, чтобы чванливые боги могли полюбоваться ими со своих небес? — Ой, я как-то не подумал, что это… не входит в твои интересы, — Гуцзы смущённо почесал за ухом, очевидно, позабыв, что имеет дело с настоящим демоном. — Ты можешь не запускать их. Но хотя бы проведи этот день со мной, пожалуйста! Если бы Ци Жун вёл учёт постыдных фактов о себе, ему бы следовало вписать туда то, что щенячьи глазки почти-сына слишком сильно на него влияют. Иначе почему он сейчас сидит на берегу причала, где собралась целая толпа (наверняка вкусных) людей и в ясное ночное небо возносятся тысячи молитв и летят тысячи небесных фонарей с чьими-то желаниями, адресованными далёким и вечно занятым богам? Хоть бы раз хотя бы один человек запустил такой в честь демона… — Ты первый! — Гуцзы обратился к Лан Цяньцу, расправляя фонарики на коленях и приготавливаясь их поджигать. — Хм, вот бы никого не забыть, — бог войны ответственно взялся за дело, начав перечисление своих коллег. К звёздам один за другим улетали красные огоньки. — Лин Вэнь, да, если бы не она, я бы никогда не закончил свой отчет. Пэй Мин… Му Цин, ладно уж, хотя при следующей встрече я ему глаза закачу обратно. Се Лянь, конечно… — Пф-ф-ф!.. — Ци Жун презрительно фыркнул и с самым скучающим видом принятся бросать камни в реку, пока длился этот бесконечный список. — Эй, не хочешь всё-таки попробовать? — Лан Цяньцу наконец закончил и ткнул в него фонариком. — Разумеется, нет! Не собираюсь подхватывать новую моду среди демонов поклоняться богам. Может, несколько сотен лет назад я и возносил молитвы своему царственному братцу, но сейчас этот пёс Хуа Чэн запустит для него столько фонарей, что с лёгкостью переплюнет всех собравшихся здесь зевак. А после того, что он с ним делал, даже я скажу, что это богохульство. — Тогда сейчас моя очередь! — радостно сообщил Гуцзы. Несмотря на то что малец разложил не так уж мало фонариков, Ци Жун всё-таки поглядывал краем глаза с некоторым интересом. — Лан-гэгэ, первый, конечно, для тебя, — запуская каждый фонарик, юноша на пару мгновений закрывал глаза и сцеплял руки, наверное, загадывая своё маленькое желание. — Следующий для Се Ляня-гэгэ. Даже если Хуа Чэн и остальные его последователи запустят намного больше, он будет знать, что один от меня. Ши Цинсюань. Я слышал, что он давно уже не бог, но я встречал его как-то раз у Се Ляня и думаю, что он заслуживает свой фонарь, даже если тот до него не долетит. — Наконец последний, — Ци Жун посмотрел на единственный оставшийся на коленях Гуцзы фонарь. — Заканчивай уже и пошли отсюда. — Ци Жун. Папа, я знаю, что ты не бог и даже не человек, но этот фонарик для тебя, — с улыбкой юноша отпустил красный огонёк, который быстро затерялся среди сотен себе подобных и слился с ночным небом. Всё-таки сидеть не в сырой пещере и общаться не с поддаными демонами слишком непривычно. И не надо спрашивать, было ли это приятно, думал Ци Жун, пряча улыбку под зелёным рукавом.