Побудь со мной, мне страшно.

Мы все чего-то боимся.

У нас у всех есть есть свои монстры

под кроватью.

Аромат выпечки пропитывал воздух кухни, выплывая в гостиную. Сладкий, летний, именно тот, который объединяет семью за столом во время ужина, который сопровождают радостные новости о помолвке или беременности. Удивительно, должно быть, что все тепло, радость связывается с одним лишь запахом. Гермиона раздумывала об этом, вытаскивая противень с горячим пирогом из духовки, а после оставляя его на столе, предварительно открыв окно. Ночью прохладно, наконец-то можно дышать полной грудью, а не задыхаться от обжигающей жары. Грейнджер на это улыбнулась, когда лёгкий ветерок потрепал выбившуюся из хвоста прядь. Девушка взвешивала все за и против, дабы пойти к Беллатрикс, что решила отдохнуть после тяжелого дня. Порой Гермиона бубнила себе под нос что-то о переработке, слишком большой нагрузке на себя и прочее, но от чего-то не собиралась говорить об этом в лицо Лестрейндж, вместо этого заваривала ароматный зелёный чай, доставая с верхней полки любимые конфеты, присаживалась рядом с той, кого любит больше всего на свете, и принималась слушать. Казалось, им обеим этого было более чем достаточно, ведь семейная жизнь требовала ”слушать и слышать„. Грейнджер поглядела на настенные часы, стрелки которых перевалили за полночь, а значит, что можно спокойно сесть и насладиться различными ягодами, что укрываются тонким слоем теста. Шатенка гордилась своим творением, будучи полностью уверенной, что этот пирог – единственное блюдо, которое она может приготовить, не поджигая при этом все, что горит в радиусе ста метров. При переезде в Лондон, в маггловский дом, по началу они заказывали доставку, затем выяснилось, что мисс Лестрейндж очень даже хорошо готовит, а значит, можно иногда наслаждаться ароматными блюдами, созданными вручную, не привлекая никаких домовиков или магию. Эти воспоминания грели что-то внутри Гермионы, рассылая тепло по венам, впуская в кипящую кровь, наполняя этим светом все тело разом, от чего уголки губ приподнимались в лёгкой улыбке. Девушке уже хотелось отправиться на второй этаж, открыть дверь, проверить Беллатрикс, а после разбудить и спуститься с ней обратно на кухню. Грейнджер все стояла посреди комнаты, наслаждаясь ветром, что так уверенно дует с улицы, занося аромат некой сырости, свежести, кружа в танце вместе с дымом от пирога. Но в одночасье радуга начала рушиться, единороги разбежались по своим убежищам, наплевав на своих сородичей, блестки превратились в пепел, а вместо хруста розового неба был надрывный крик, доносящейся сверху, с комнаты, в которую хотелось прийти с чем-то радостным. В этом звуке было что-то колющее, словно он состоял из миллиарда иголок, что вонзались в сердце, вены, во все нутро Гермионы, прежде чем та сорвалась с места, будто скаковая лошадь, выпрыгнувшая со своего бокса и помчавшаяся в направлении финиша. В короткое время лестница была преодолена, будто состояла из одной ступеньки, которую можно было перепрыгнуть. Грейнджер дернула ручку двери, что не успела даже скрипнуть, оповещая всех, кто в комнате, о том, что кто-то врывается. Девушка подлетела к кровати, где сидела белая, словно снег, Беллатрикс, на лбу которой выступала роса из ледяного пота. Шатенка неприлично быстро оказалась рядом, понимая что происходит, и прижимая к груди свору вороных кудрей, в которую уже запускала свои пальцы, плавно массируя. Футболка стала влажной, послышались тихие всхлипы, от которых сердце рассыпалось на сотни мелких кусочков, покрытых корочкой крови. Холодные руки стали обвивать талию Гермионы, прижимая свою хозяйку ближе настолько, насколько вообще можно было. Ладонь девушки опустилась на содрогающиеся в рыданиях плечи, слабо поглаживая, в основном вырисовывая большим пальцем неизвестные человечеству руны, приговаривая: «Все хорошо, это лишь сон, плохой, злой сон…» Лестрейндж уже много лет мучили ужасные, отвратительные кошмары, связанные толстой красной нитью с Азкабаном, будто клеймо, от которого нельзя избавиться никакими способами, будто эта нить крепко-накрепко затянулась на запястьях женщины, не давая распутать узел. Дементоры в основном были главными сопровождающими лицами этих снов, издеваясь над Беллатрикс как только могли придумать, как только мог придумать ее мозг. Эти изощренные пытки, медленные, мучительно-медленные, словно карма, бумеранг, вернувшийся в фантазии и сознание той, что так же издевалась над живыми людьми. — Они ушли, их больше нет, я рядом, Белла, тише, — безудержно бормотала Гермиона, продолжая гладить мягкие плечи, к которым прилипла ткань пижамы. Грейнджер только сейчас поняла, что в комнате безумно душно, все окна закрыты. Воздух был вязким, густым, неприятным, им не хотелось дышать, в нем можно было лишь задыхаться, цепляясь руками за горло, словно это поможет поступлению в лёгкие хорошему свежему кислороду. Глаза метались от тела, что издавало тихие всхлипы, что-то шепча, до небольшого ночника, стоящего на прикроватной тумбе, заливая своим мягким светом подушку рядом и поверхность дерева, на котором стоит. Он одновременно создавал и уют, и волнение, странные смешанные чувства. В голове мелькала мысль о том, что если бы кто-нибудь сейчас увидел суровую, сумасшедшую Беллатрикс Лестрейндж, сжавшуюся в комочек и рыдающую на плече той, кого когда-то так яро ненавидела, так вдобавок ко всему ещё и спящую с ночником, то в жизни бы не поверили, что это именно та женщина, которую боялись. Гермиона про себя усмехнулась на это, вынимая пальцы из спутавшихся локонов, с каждой секундой все сильнее желая распахнуть окно, пропуская ветра с ароматом полей, листвы и свежескошенной травы в комнату. Женщина, как казалось Грейнджер, уже успокоилась, начинала приходить в себя, а значит, можно было оставить ее хотя бы на полминуты. Рука соскользнула с плеча, а чужие ладони с силой сжались на футболке, прижимаясь сильнее. Сердце вжалось в реберную решетку, боясь издать лишний звук, когда девушке открылся вид на залитые слезами карие глаза, что блестели янтарным светом фонарика, они немо умоляли не уходить, не уходить никогда ни на шаг, будто если это произойдёт, то матрица даст сбой, и мир разрушится в дребезги. — Я лишь… — начали шептать губы Гермионы, как вдруг были отчаянно перебиты. — Просто побудь со мной, — задыхаясь, просила Лестрейндж, — мне так страшно. Казалось, этого хватило. Одних лишь слов, одного этого взгляда, от которого сжимается каждый нерв, а глаза печёт подступающими слезами. Грейнджер губами припала к согревшемуся лбу, короткими поцелуями покрывая все лицо – щеки, скулы, нос, уголки губ, линию челюсти, будто это позволяло согреть, успокоить, молча сказать, что рядом, что все хорошо, что все закончилось. Девушка ощущала на языке привкус соли, краем глаза проверяя, что брюнетка уже успокоилась, что ее больше не трясёт от воспоминаний. Гермиона провела большими пальцами по обеим щекам, стирая следы слез, пролитых минутами ранее. Она улыбнулась, глядя на ту, которую хотелось спасти от всего мира, не позволить никому и подумать что-то плохое. Беллатрикс слабо улыбнулась в ответ, загоняя темные пятна кошмара, в котором мешалась кровь, в самую глубь своего сознания, желая больше никогда их не видеть и не помнить. — Пойдем, мне удалось не сжечь нас сегодня, — тихо сообщила Грейнджер, улыбаясь шире, когда Лестрейндж усмехнулась, на мгновение обнажая зубы. Им понадобилось совсем немного времени, чтобы суметь подняться с мятых белых простыней, выйти из комнаты в обнимку и спуститься по лестнице, при этом придерживая, как казалось Гермионе, столь хрупкое женское тело, которые может сломаться от одного дуновения ветра. Девушка подвела Беллатрикс к раковине, открывая воду и поворачивая кран на более холодный поток, желая смыть воспоминания с этого прекрасного лица. На удивление, Блэк была совсем не против, податлива. Вода потекла по ладони шатенки, а после прошлась по опухшим красным глазам, спускаясь к щекам и губам. Это было забавным, таким уютным, в частности тогда, когда женщина слишком быстро все сделала, опрыскивая Гермиону холодной водой, словно маленький ребёнок. Смех – это то, что делает жизнь ярче, возвращает единорогов на поля, а радугу на розовое небо. Грейнджер любила, когда Белла смеялась, неважно над чем, - шутки или чьи-то страдания. Для неё это было удовольствием, от которого девушка не в силах отказаться даже под дулом пистолета или угрозой Круциатуса. Обе были умыты, покрыты водой, а диалог медленно завязывался, словно никаких ужасов, слез и криков не было и в помине. Лестрейндж устроилась на стуле, кладя обе руки на стол, что был покрыт белой скатертью, будто сдавалась полиции. Наверное, это был знак абсолютного доверия, который Гермиона замечала не единожды. Шатенка слушала рассказы о проведённом сегодняшнем дне, нарезая ягодный пирог, что успел остыть, но ягодный сок скупо стекал. Аромат оставался таким же насыщенным, это радовало ещё сильнее. Чай с клюквой разлит по двум чашкам, наверное, единственным в этом доме. Грейнджер устроилась рядом, широко улыбаясь тому, что Беллатрикс снова была Беллатрикс, рассказывая какие-то нелепости, свои слишком детские-взрослые выходки на работе, параллельно с эти уминая кусок за куском, вдобавок нахваливая «правильные» руки Гермионы. Сверчки за окном играли на скрипках, пока в небольшом домике рядом с лесом горел свет на кухне, в которой сидела пара женщин, что наслаждались таким мимолетным моментом, от которого внутри все нагревалось. Прекрасная ночь, завтра выходные, они построят планы прямо в машине, в восемь утра, выезжая куда-то к озеру, к богом забытом пляжу.

Даже монстров под кроватью

можно победить, если вы вместе.