Отр познаёт колдовство

      Санай горячо дышал возле уха. Янар, нахмурившись от боли на сердце, привычно положил голову ему на плечо и прижался теснее. Так стало немного легче.       — Вот так… Будь и теперь хорошим мальчиком. Ты ведь всегда был покладистым. Всегда был послушным. Вот, бывает, разозлишься, убежишь, а под вечер всё равно приходишь греться ко мне на грудь, да, ласковый мой? Нравятся тебе руки хозяина?       Горячие руки гладили Янара по голове, по спине, осторожно оглаживали бока и бёдра. Ему нравилось это, нравилось тепло Саная и этот приятный покой. Санай умел делать его совсем безвольным, заставлял воском плавиться в руках. В начале лета Янар был особенно взвинчен, и Санай это знал. Но сейчас не время для нежностей. Янар отстранил его, упёршись рукой. А у самого лицо пылало, и колени так и подкашивались. Ему стало стыдно.       — Не смей меня отталкивать, — проговорил Санай, ещё сдерживая гнев, — я же вижу, ты уже разгорелся и хочешь. Ты не человек — ты глупая похотливая выдра.       Янар засопел от злости.       — Ну-ну, — снова сгребая его, проговорил Санай, — иди же ко мне… я тебя приласкаю. — И, не дав слова сказать, Санай применил последний аргумент — заткнул ему рот поцелуем.       Янар научил его-таки целоваться на свою беду. Санай целовал зло и жадно, с какой-то собственнической нежностью. Оглаживал рёбра, мял его, как мнут, лаская, шкуру зверя. Развязал пояс и начал гладить его грудь под рубашкой. Когда горячие пальцы Саная сначала сжали крепкие грудные мышцы и потом ухватились за чувствительные соски, Янар коротко вскрикнул и разнял поцелуй, мотнув головой.       — Нет, — прохрипел он и начал вырываться.       Тогда Санай ударил его. Он бил всегда без предупреждения и всегда беспощадно. И сколько раз бы это ни случалось, Янар никогда не ожидал. Тяжёлый кулак обрушился на скулу, белая вспышка светанула по глазам, Янар упал. Тряхнул головой и оскалился, как дикий зверь. Он бросился на Саная, как медведь, пихнув плечом в живот и схватив поперёк туловища. Но Янар даже в приступе ярости не смог бы забороть Саная — тот стоял непоколебимой скалой. Он одним броском уронил Янара на землю. Мелкие острые камешки вонзились в щёку, руки оказались заломаны за спину, огромное тяжёлое тело навалилось сверху.       — Это смешно — смотреть, как ты борешься с собой, — прозвучал рык возле уха, — но не смей противиться мне, ты, зверёныш!.. Слышишь! — Он надавил на вывернутые руки так, что Янар взвыл. — Если не хочешь, чтобы я тебя живьём ободрал!..       Санай провёл губами по шее и укусил. Сильно, так, что Янар судорожно приоткрыл рот, задохнувшись от остроты этой боли. Прозвучал тихий смех.       — Вот ты уже весь и трепещешь, мальчик. Я буду держать тебя, пока совсем не прекратишь трепыхаться. Нравится, же тебе, Янар, когда я тебя осёдлываю? Я оседлаю тебя, — жарко шептал Санай, — загоню тебя до седьмого пота.       Янар дрожал от возбуждения и злобы. Холодные колючие камни, горячее тело, шёпот, боль… Он пытался собраться с мыслями. Хотелось вывернуться и искусать его всего, но Янар не сделал бы этого. Страх сковывал тело и мысли. Он покалечит его и бросит, и потом будет так одиноко, может быть, целые дни… До тех пор, пока не покаешься и не придёшь с повинной. Даже если вот так, в виде человека продолжать сопротивляться, Санай сломает ему руку. Сломал бы ногу, или, как делают с пленниками, перерезал бы сухожилия, если бы это могло задержать Янара, легко залечивающего раны. Грубая сила была тут бесполезна. Поэтому Санай ломал его волю. Он взывал к животному в сути Янара, и глупое животное отзывалось. Но разве он сам не боится, что я уйду, я ведь тоже, выходит, имею над ним власть, — подумал Янар.       — Я люблю тебя. — Услышал он. — Янар, тебе нужна сильная рука, хозяин, который защитит и наведёт порядок. Так вот он я — твой, всегда рядом. Я тебе верен. А ты? Ты, мальчик, можешь назвать себя верным? Покажи хозяину как ты верен. — Санай отпустил его запястья, позволяя вытянуть руки. Янар больше не дёргался.       — Хороший мой… — ласково проговорил Санай и задрал ему рубаху. — Красивая у тебя спина. Лопатки так и ходят!.. — Он провёл вдоль позвоночника к пояснице и ниже.       Янар тяжело вдохнул и медленно выдохнул. Сердце бухало где-то в горле, а тело… Тело исходило дрожью. Она гуляла волнами с головы до пят.       — Теперь скажи мне «нет»! Ну, Янар, говори! Говори, что думаешь, ты, волчонок! Хочешь меня?       Да. Он хотел, хотел так сильно, что тело, казалось, плавилось от этого жара… Но сейчас было не время. Настала пора Санаю понять, что он здесь не хозяин.       Янар обмяк под ним, чтобы усыпить бдительность, и обернулся. Не получилось сделать это слишком быстро, да к тому же это было опасно — Санай был настолько тяжёлым, что сломал бы даже такой крупной выдре все кости. Янар рванулся было, но сильная рука сомкнулась на загривке. Теперь, схваченный, он отдал контроль инстинктам. Получив укус в запястье, Санай вскрикнул и зарычал в бешенстве, потому что выдра, как чёрная молния, едва коснувшись лапами земли, рванула к воде. Нырнув и преодолев под водой сопротивление волн, что били о прибрежные камни, Янар решился глотнуть воздуха. Над холодным простором Телецкого прогремел нечеловеческий злобный рёв, и сердце Янара затрепетало. Он оглянулся в последний раз. На берегу стояло что-то огромное и чёрное.       — Клянусь Землёй — если ты вернёшься, я убью тебя! — Услышал он. — Я убью тебя и сдеру с тебя шкуру, Янар!

***

      Выслушав рассказ, Грегор долго молчал. Солнце скрылось за невысоким хребтом, оставив только разлитое по всему северо-западному краю небосвода персиковое сияние. Он машинально открыл вторую банку пива и вдруг нахмурился, что-то вспомнив.       — Сколько, ты сказал, погибло в той войне? — спросил он еле слышно.       — Во Вторую мировую? Всего, кажется, что-то около семидесяти миллионов.       — И ты воевал в ней?       — Я? Нет… в Отечественной — нет. Только работал здесь, в очень глубоком тылу. У меня тогда возникли, знаешь ли, трудности с получением документов, но даже для такого, как я, работы было полно.       Грегор снова на долго погрузился в молчание. Потом подошёл к Янару и заглянул в его доверчивые вопросительные глаза.       — Твой мир — суровое место, Янар, — сказал он. — Я пока, наверное, не до конца понимаю, что значит жить в этой реальности… что значит, прожить твою жизнь. Я и представить не могу, сколько тревог тебе пришлось перенести, но с каждым новым днём рядом с тобой, я всё сильнее тебя уважаю. И знаешь, чего я хочу? Как бы ты ни любил мир, в котором родился, я хочу, чтобы ты получил свой ключ от него, и мы бы просто отправились подальше от воспоминаний, подальше от призраков прошлого. Дальше, чем можно вообразить. Одиночество мне больше не дорого. Я хочу, чтобы ты путешествовал рядом со мной.

***

      Той ночью духи были неспокойны. Призраки блуждали как светящиеся огоньки, будто кто-то решил зажечь между поросших можжевельником холмов маленькие свечки. И скоро стало понятно их беспокойство — Санай увидел его. Он приближался лёгкой уверенной рысью, с такой наглостью в преследовании цели, какая бывает у матёрого волка или бешеной собаки. Вокруг него горело пламя — бледно-зелёный мёртвый огонь.       — Не хватает энергии, чтобы воссоздать физическую оболочку и вернуться в мир людей, так ведь? — сказал он. — Твоя сестра легче проделывает такие штуки, потому что она сильнее тебя, она просто спускается с небес, как ангел. Но даже ей не под силу вернуться сюда надолго, что не удивительно, учитывая, как давно вы мертвы.       Он обернулся человеком и сел у большой сосны, ничего не боясь. Наглый. Санай ничего не делал и не говорил, только слушал. Очень любопытно стало, чего это он решил явиться.       — Чем больше времени проходит, тем сильнее вы срастаетесь с миром духов, — продолжал он. — Пройдёт ещё несколько десятков лет, умрут те, кто помнил вас, и вы уйдёте к предкам, и жертвоприношения не помогут. Что толку с молока и кусков ткани, если их дают не вам? Ты хотел напитаться силами, убивая и пожирая животных, но даже живой крови не хватает, чтобы стать живым самому.       Он полулёжа опёрся на локти, глядя исподлобья своими большими карими глазами. В такой позе он казался предлагающим. Уловив мысль, он усмехнулся, блеснув чуть выпирающим клыком. Когда он улыбался, это сразу бросалось в глаза — что левый клык вырос криво и ложится на нижнюю губу. От этого он походил на тощего волка весной или на драную кошку. На какое-то грязное животное, у которого шерсть лезет клочками, и шкура висит на острых рёбрах. Янар был не такой. У него шкурка гладкая и прохладная, сам он горячий, будто нагретый солнцем. На него даже смотреть больно. А этот… Вокруг этого тоже горит огонь, но вот только это пламя не греет. Он похож на меня, подумал Санай.       — Я помогу тебе вернуться, но тебе нужно будет помочь Янару, — сказал он. — Когда я открою двери вниз и мы с ним спустимся, ты сможешь завладеть моим телом. Не меняй его внешний вид. Когда Янар станет выдрой, убей её. Сдери с него шкуру, как, собственно, и грозился. Так он окажется разделён со своей животной формой и, когда его путешествие будет пройдено, вернётся в мир людей полноценным человеком. В отличие от тебя, мертвеца, у него запаса энергии хватит, чтобы воссоздать тело. Но и ты окажешься в плюсе. Будешь жить, покуда тебя не угораздит разрушить новую оболочку. Ты будешь снова жить! Как тебе такая идея?       — Почему сам не заберёшь у него шкуру?       — Я к нему эмоционально привязан, — сказал он, закатив глаза, — мне его жалко.       Санай неосознанно закатил глаза точно таким же жестом раздражения и поморщился.       — А как же ты? — спросил Санай снова. — Неужели ты настолько неистребим, что готов на такую щедрость?       — Далеко не с каждым мне бы и удалось провернуть этот трюк, — проговорил он, подумав с полминуты. — Наши с тобой энергии схожи, плюс ты уже достаточно давно вертишься в моих снах и вторгаешься в моё астральное тело. Моя оболочка тебя не отвергнет. А я, — он коснулся большой металлической бусины, что висела на шее, — я заключён здесь. Моя душа связана с кристаллом, что был рождён из праха материального мира. Это — та самая красная тинктура, что искали алхимики древности, Философский Камень. Каким бы образом моё тело ни было потеряно, благодаря этому мистическому ключу оно будет восстановлено. Это — магия высшего порядка. От этих слов даже в пространстве сна Санай почувствовал дрожь вдоль позвоночника.

***

      На следующий день, который почти весь ушёл на осмотр местных красот, они проехали меж скал Красные Ворота. Цель путешествия, которую они не обсуждали, теперь была не так уж далека — воистину эти живописные скалы охристо-рыжего цвета были словно портал. Буквально через несколько километров слева от тракта и потянулось озеро Чейбеккёль.       — О, оно и правда чёрное, — тихо заметил Грегор с интересом пытаясь рассмотреть водную гладь. На ней по случаю штиля не было даже зыби, и от этого Чейбеккёль представляло собой впечатляющее зрелище. Не слишком широкое, но зато очень протяжённое, оно было как цельный непрозрачный кусок абсолютно чёрного стекла.       — Отчего такой цвет? От соединений ртути?       — О, нет, — ответил Янар. — Это расхожее заблуждение, что оно ядовитое. Тут действительно не так далеко были ртутные шахты, но, знаешь ли, не в шаговой доступности… Оно так черно, просто потому что дна не видно — по сути это гигантская трещина. Туристы называют его Мёртвым озером, а на самом деле его название означает всего лишь «длинное».       Трасса подходила очень близко к берегу и на протяжении всего пути вдоль озера слева опасно блестела вода, а справа — стоял лес и отвесные скалы. Но вот впереди замаячило расширение бережка с небольшой берёзовой рощицей, и Янар замедлился и свернул на съезде. Скоро они оба стояли на каменистом берегу и смотрели на розовое предзакатное небо и холодную обсидиановую глыбу воды.       — Вот прямо здесь вглубь сразу тринадцать метров, — сказал Янар, показав пальцем себе под ноги.       — Боги мои, — пробормотал Грегор, — чудовищная глубина. Что упало — то пропало.       Они помолчали ещё немного. Грегор даже не вынимал сигарет из кармана.       — Что ж, — сказал он, осматривая полянку в тени берёз, — хорошее место. Дорога близко, но я смогу укрыть нас.       — Да, — согласился Янар. Он тоже понимал, что бегать от судьбы дальше бессмысленно.

***

      Грегор начал совершать приготовления, и Янар помогал ему, чем мог. Вдвоём они принесли с два десятка камней и выложили ими широкий круг. Прежде чем войти внутрь, Грегор с самым серьёзным видом достал нож и вырезал в западной части круга «дверь». Янар тоже вошёл не без внутреннего трепета и смиренно присел на землю.       — Для всех цивилизаций во все времена — маг был доктором, — сказал Грегор, тоже присаживаясь. В руках он продолжал держать немаленький нож — свой атам с односторонней заточкой. — Этим маги и шаманы и отличаются от малефиков и чёрнокнижников. Знаешь, я ведь куда больше болен, чем ты. Как иронично. Тебе приходится претерпевать эту пресловутую «шаманскую болезнь» только для того, чтобы научиться спускаться в подземный мир, исцелить себя, и потом излечивать души людей, возвращать их из плена. Как говорится, medice, cura te ipsum. Я, в отличие от тебя, начал путь в магии как классический злой колдун. Якшался с демонами, пытаясь достичь величия, и даже не думал помогать кому-то. Потому теперь в таком положении: тело всего лишь иллюзия, а душа болтается, как какой-то брелок… — Он помолчал. — Ладно… Ты готов?       — Да к чему? — спросил Янар, откровенно растерявшись. — Что мне нужно сделать? Как это бывает?       — Тебе нужно пережить смерть, вот как. Обычно неофиты, удалившись от мира, постятся по нескольку суток, доводя себя до крайнего истощения, или используют средства, изменяющие сознание. В любом случае, нужно подойти к самой грани жизни и смерти. Тогда духи впустят тебя туда, в нижний мир. Если это делается через посвящение старшим, то уже практикующий маг открывает путь своим ключом, но новичок так или иначе должен принести жертву. Это не только плата и демонстрация решимости идти до конца. Ты на самом деле должен умереть. Старого тебя больше не будет. Родится шаман.       — И как попасть в этот другой мир? Я понимаю, что это… эээ…символический переход, но, всё-таки…       — Формально, — сказал Грегор, — мы уже на его пороге с того самого момента, как вступили в круг.       — О! — только сейчас Янар понял, что не слышит шума раньше довольно часто проезжающих машин. И это было связано не с тем, что уже вечерело. Тишина стояла гробовая, даже птицы не пели.       Грегор встал в полный рост, и неведомо откуда налетевший ветер, не холодный, а странно горячий, будто из печи, затрепал полы его чёрной рубашки и бросил волосы на лицо.       — Сейчас мы пойдём туда, где ты, верно, даже с мастером не бывал, — сказал он.       Янар, думая о том, что должно случится, смутно ждал ритуальных действий, какие проворачивала Айсулу в своё время, то есть долгих и изнурительных камланий, сопровождаемых жертвоприношениями в виде архи и молока, долгого кружения вокруг священного огня, декламации заклинаний и долгого-долгого боя в бубен, который бухал, как сердце… Ну, хотя бы заклинаний! Но сейчас Грегор снова предстал перед ним в том виде, в каком Янар его несколько опасался. Начались настоящие чудеса, которые Янара, забывавшего порой о собственной странной природе, впечатляли до глубины души. Грегор повелительно вытянул вперёд правую руку, и в ней появилось большое чёрное кольцо с надетыми на него ключами. Ключей было много, маленьких и больших, современных и старинных, — разных. Он взял в руку самый заметный — очень длинный, тяжёлый чёрный ключ, провернул его, вставив в невидимую скважину, и небо стало насыщенно красным. Как в плане Обливиона, подумал Янар, взволнованно озираясь.       Грегор тоже осмотрелся по сторонам, перешагнул границу и отошёл на несколько шагов.       — Пойдём, — позвал он, обернувшись, — только осторожно. Здесь, наверняка, полно всяких опасных тварей.       И в этот миг нечто огромное и тёмное метнулось по направлению к Грегору и исчезло, словно провалилось под землю. Он низко опустил голову, и то, как он стоял, вся его поза и движение кисти, перехватившей рукоять ножа обратным хватом, показалось Янару чуждым и в то же время пугающе знакомым.

***

      Не поднимая головы, он поманил Янара к себе.       — Нет уж, — сказал Янар, дрогнувшим голосом. — Посмотри мне в глаза для начала. Глаза Грегора были карие, большие, умные, как у собаки, и они были единственным тёплым пятном в его холодном зимнем облике. Кожа на висках и под глазами сквозила голубоватостью вен, и волосы, падающие на бровь, были черны. Невольно сравнивая его с тем, кто года назад владел всеми мыслями, Янар не мог не радоваться, что Грегор так не похож на него. Грегор вскинул голову. С такого знакомого лица посмотрели не карие, а ярко-бирюзовые нечеловеческие глаза.       Он подбросил в руке нож, примеряясь к рукояти, и одним движением срезал с шеи верёвочное ожерелье.       — Эй! — воскликнул Янар. — Не трогай эту штуку, пожалуйста! — Но в нём самом в этот момент затеплилось жуткое любопытство. Ему всегда хотелось узнать, что же лежит внутри металлической капсулы.       Как только ожерелье оказалось снято, облик Грегора пошёл рябью и разросся в плечах и высоте. Санай вытеснил его из реальности этого странного мира.       — Так-то лучше, — пробормотал он, поводя плечами.       Он развинтил две половины капсулы, что соединялись резьбой, и вытряхнул на ладонь содержимое. Это был неогранённый красный кристалл, формой похожий на двенадцатигранник, какие используют в настольных играх, только меньше размерами. Зажатый в пальцах Саная он казался совсем маленьким — как последний уголёк в затухающем костре, но, учитывая, что это за камень, — был просто огромным. Это был природный алмаз. Розовый свет заката вспыхивал на его гранях кроваво-алыми бликами.       У Янара дух захватило от вида камня. «Это — его жизнь, — подумал он. — Он и есть этот камень». Санай же, широко размахнувшись, швырнул камень прямо в озеро, и тот сверкнул красным бликом и пропал, только круги пошли по чернильной воде. В тот миг, когда Санай замахнулся, из его тела вырвалось что-то. По началу принятый Янаром за пятно непроглядной черноты, огромный ворон с громкими хлопками забил крыльями и взмыл в воздух в тщетной попытке поймать брошенный камень. Санай махнул кнутом и сбил огромную птицу на землю.       Он схватил ворона за горло и так сжал в кулаке, что хриплые крики тут же стихли. Янар весь похолодел, но не сделал и шага к границе круга. Тогда Санай, недобро усмехнувшись, свернул ворону шею.       Услышав этот ужасный хруст, Янар не выдержал и дико взревел, уже стоя на четырёх лапах. Вся шерсть его стояла дыбом. Он, уже не боясь ничего, в два огромных прыжка оказался у самой кромки воды.       — Думаешь, сможешь достать его? — спросил Санай в спину. — Этот драгоценный камешек провалился на самое дно Нижнего Мира. Глубина будет тебе не по силам.       Янар нырнул.

***

      Уже на глубине метра он не видел ничего. Красное небо не давало света. Но Янар упрямо опускался вниз, всё ниже и ниже. Полтора десятка метров — посильная глубина, а уж найдётся камень ощупью. Янар был уверен, что сможет сердцем почувствовать нужное направление и уж не ошибётся, когда коснётся камня… Но он погружался минуту за минутой, а дна всё не находил. Скоро он понял, что может утонуть, и с отчаянием устремился к поверхности.       К ещё большему ужасу он вынырнул и оказался где-то в другом месте.

***

      Мёртвый ворон слабо зашевелился, потерял форму, разросся, и Грегор сел, держась за тяжёлую голову. Он посидел так некоторое время, рассеяно начал искать сигареты, но не нашёл в карманах ничего. У него больше не было содержимого карманов, равно как и физического тела. С лица Саная не сходила сардоническая полуусмешка.       — Блядь! — вдруг воскликнул Грегор. — На кой чёрт ты выкинул филактерию, можно спросить?! Для такого как я — для лича — это катастрофа! Теперь я не смогу воплотиться там, в реальном мире. По твоей милости я застрял в Аду!       Он устало схватился за виски. Теперь, когда он сам проговорил это, до него дошёл смысл случившегося. Это произошло. То, чего он боялся и о чём, недовольно качая головой и глядя на ожерелье на шее ученика, предостерегал мастер. Это всё равно, что вешать на шею мельничный жернов. Камень так тяжёл, что утянет на дно. Боги, это случилось.       Он потерял свою филактерию.       — Он найдёт твою душу, — сказал Санай, несколько снисходительно смотря на некроманта сверху вниз. — В этом смысл. Когда спускаешься в ад ради другого, а не ради себя. Кам отправляется вниз, чтобы вернуть заблудившуюся душу соплеменника. Только тогда он полон отваги.       Грегор нахмурился и вперил взгляд в пространство перед собой.       — Не задумывался об этом, а? — проговорил Санай, насмешливо скалясь.       — Что ж, радуйся, что в кои-то веки тебе выпал шанс побыть умным, а не сильным и тупым, — сказал Грегор. — Надеюсь, мозги не перенапряг?       — Не зубоскалься, а! Ты, трупоед несчастный!       Грегор в ответ только зарычал, передразнивая манеру постоянно скалить зубы, и хмуро отвернулся. Санай же помолчал, помолчал и начал осматриваться по сторонам. В его взгляде Грегор уловил некоторую тревогу.       — Я же сказал. Мы в Аду. Этот пласт реальности намного глубже того мелководья, куда тебе когда-либо доводилось спускаться в своих путешествиях, не говоря уж о том плане, где обитают полубоги местности или духи животных. Ах, чего об этом говорить! Я знаю дорогу, но толку подниматься выше, если без тела я всё равно не смогу выйти в реальность!       — Узнаешь, каково быть в моей шкуре! — отозвался Санай.       — Можно подумать, я не знаю! Мы похожи. Может быть, именно поэтому ты застрял здесь…       — Чем же я могу быть схож с тобой? — упрямо бросил Санай, задрав нос. Грегор усмехнулся.       — Чем? А тебе это не знакомо? Озлобленность и ужасная боль от того, что тебя предали именно те люди, которым ты всю жизнь служил и сделал столько добра. Янар бросил тебя, а потом твои соплеменники сожгли твой бубен.       Санай посмотрел потрясённо. Даже сквозь смуглость лица стало видно, как кровь отхлынула от щёк.       — Со мной случилось то же самое, — сказал Грегор. — И я поддался чувству мести когда-то… Желанию свести в гроб всех и каждого, кто предал меня. Поэтому я так замечательно горю в аду. Тебе не понравится быть в моей шкуре.       Санай махнул рукавом, превратился в чёрную тень и исчез в складках реальности. Грегор только пожал плечами.       В этом месте скалы были красными, точно кровь. Рубедо, — подумал Грегор, — это хороший знак. Красный — цвет Философского Камня. Быть может, маленькая храбрая выдра достигнет своей цели!..

***

      Тогда, много лет назад, Янар решил, что никогда не вернётся к Санаю. Он вернулся туда, откуда сбежал, в то государство, в котором родился и следующие года не принимал форму зверя даже на миг. В это непростое время, находясь в обществе людей, чьи лица почти всегда были омрачены тревогами, он как никогда сильно чувствовал себя человеком, потому что делал вместе с ними всё, что мог, чтобы Советский Союз выстоял в этой войне. Но когда она закончилась и бремя пало с плеч, Янар в какой-то миг осознал всё, что случилось, как если бы его прожитые года всё это время оттягивались пружиной и вдруг ударили по нему. У него снова не стало общего дела. Он снова вспомнил, что у него нет близких людей, потому что он не человек. Он тянулся к ним, пытался стать таким, как они, но всегда получал или проклятья и угрозы, или… видел слишком много. С тех пор, как ему «посчастливилось» получить человеческое тело прошло сорок лет, и за это время люди на его глазах пролили столько крови, что в уме не укладывалось. Ни одна выдра не убивает для собственного выживания столько, сколько иной человек ради эфемерных понятий вроде веры и политических взглядов. Янар понимал, что, когда развязываются войны, в перспективе речь всегда идёт о далёком будущем той или иной нации, но, воспитанный на интернациональных идеалах не мог этого принять. И после окончательной победы он, совершенно морально и физически отупев, осел где-то в Зауралье и, однажды решив искупаться в живописной лесной речке, нырнул в неё и больше не выходил на берег на двух ногах. Всё, что было в нём человеческого, он оставил в городах, и больше не хотел думать ни о эвакуированных военных заводах, ни о госпиталях, снова полных искалеченных и умирающих, ни о деревне, где всегда нужны лишние руки на любой работе. Всё человечное он потратил, когда вместе со всеми совершал физические и душевные сверхусилия, и его просто не осталось. Первое время хотелось просто вымыться, смыть с себя воспоминания. Он хотел этого так сильно, что забыл, что когда-то мог стать человеком. Так в этом прекрасном, вечно прекрасном мире, где перед его заворожёнными глазами проходила череда четырёх сезонов, в этом лесном ручье прошли для него тридцать долгих лет, и он не заметил этого.       Его вернула к разумной жизни судьбоносная встреча. И он никогда не рассказывал об этом Грегору, берёг это воспоминание только для себя, как нечто особо интимное и при этом невыразимо дорогое. Грегор всегда думал, что они встретились впервые обоюдно, зная друг о друге только понаслышке. В действительности это было не так.

***

      Иногда он не обходил жильё лесом, а плыл по ручью, что тёк прямо через деревеньки и дачные посёлки. Вечерами его не могли увидеть под водной гладью. В тот вечер его снова что-то привлекло к окружённой древними соснами и ольхами веранде небольшой дачи, что спускалась мостками к самой воде. Там было глубоко, и на чёрной воде едва заметно колыхались белоснежные кувшинки, похожие на крупные звёзды на тёмно-синем небе. Подсознательно Янар чуял в этом доме силу, но в нынешнем состоянии не мог этого ни осознать, ни отрефлексировать. Он шёл сюда, как зверь на запах еды. И вот, когда он, вынырнув под корнями ольхи на противоположном берегу, смотрел на дачу, на мостки сошёл человек, и от одного его вида шерсть Янара дико встопорщилась.       Молодой мужчина, задумчиво глядя на воду, вынул папиросы и закурил. Синий дым, похожий на вечерний туман, поплыл в недвижимом тёплом воздухе середины сентября. Мужчина был красив такой острой романтичной красотой, что от её созерцания делалось страшно. Он был строен до худобы и сутулился. На очень бледном лице с тонкими и резкими чертами выделялись большие тёмные глаза. Но большего всего Янару понравились его руки. Он двигался немного неловко, будто обуреваемый сомнениями и от этого не могущий преодолеть скованность, но его фактурные жилистые руки были так изящны! Их обнажали рукава тёмно-серой рубашки, закатанные по локоть. На светлой коже поверх мышц предплечья и по внутренней стороне к узловатым запястьям бежали зеленовато-синие вены, различимые даже с расстояния. «Странно он выглядит, — подумал Янар, не отрывая взгляда, — одет в такое новьё, как в театр собрался идти». Прекрасно сшитые чёрные брюки отутюжены, к пуговице жилета из кармана тянется цепь карманных часов, только ворот рубашки распахнут и узел галстука нервно растянут. Незнакомец докурил, последний раз втянув дым и заставив папиросу с треском дотлеть до фильтра, и совершил неуловимое и уверенное движение кистью. На его ладони полыхнул голубой огонь, и бумажный фильтр истлел в воздухе искрами. Янар замер и изумлённо приоткрыл рот, увидев такое диво. Он, всем существом потянувшись к незнакомцу, не заметил, как принял человеческий вид. Всё в нём смешалось в эти минуты. Он снова начал чувствовать сложно. Незнакомец был невыносимым, он, как Янар подспудно чувствовал, нёс в себе некую беззлобную, но губительную мощь, и именно поэтому Янару смертельно захотелось жить. Ему захотелось приблизиться, поговорить. Быть рядом. Приобщиться к каким-то неведомым, но несомненно существующим тайнам этого мира. Но в то же время странная злость клокотала где-то в глубине груди. Злость и на свою дикость и нерешительность, и на этого красивого сильного человека, вокруг которого аура тайны была так ощутима. Хочу быть с ним, хочу узнать его! Я хочу стать таким, как он! — думал он. Янар сам ещё не понял этого, но влюбился без памяти. Отчасти эта встреча стала его спасением, он, пусть и в облике выдры, больше не отходил далеко от таинственной дачи. Мысль его так крепко привязалась к красавцу в чёрном, что сложно стало погрузиться обратно в марево животного существования. В тот же вечер Янар оказался несколько напуган. Мужчина на мостках, докурив, всё не уходил. В какой-то миг он встряхнул руками, вытянул вперёд левую кисть, и Янар весь напрягся. Человек медленно повёл рукой слева направо, как лучом прощупывая пространство далеко вглубь леса. Дойдя взглядом до ольхи, под которой, невидимый за кустами дербенника, прятался Янар, он задумчиво остановился и склонил голову, щурясь и внимательно вглядываясь. Янар, обмирая от волнения, неслышно ушёл под воду.

***

      — У тебя вокруг дачи кто-то шарится, — сказал Грегор, входя в комнату и бросая на диван галстук, — кто-то или что-то. Не смог понять. Это не человек, но оно очень разумно.       Велеслав снял закипевший чайник и выключил плитку.       — Я знаю, — сказал он. — Это выдра.       — Разумная выдра?       — Выдра-оборотень.       — Что будешь с ней делать? — озадаченно проговорил Грегор, сам усаживаясь на застеленный цветастым покрывалом диван.       — Не заговаривай мне зубы. Сперва нужно решить, что делать с тобой.       Суровость в его словах заставила Грегора вздрогнуть. Он закатил глаза, чтобы не показать учителю обеспокоенность. Велеслав не был зол, но был им недоволен, и даже спустя столько лет ученичества, гнев учителя не мог не заставить сердце биться чаще. Тяжесть своей вины Грегор осознавал, и это омрачало радость встречи. Нужно было оправдаться. Объяснить поскорей почему всё так вышло, чтобы мастер махнул рукой и, наконец, улыбнулся ему, как всегда улыбался раньше. Грегору хотелось обнять его, но он не решался.       — Ели бы я не сделал этого, я бы сейчас здесь…       — Дай-ка мне эту штуку, — сказал Велеслав, требовательно протянув ладонь.       Грегор смешался на секунду, но всё же вынул из жилетного кармана маленькую шкатулку, а из неё, подумав, камень. Камень лёг в центр широкой ладони Велеслава, единственный раз блеснул алой гранью и сразу как-то потускнел в холодном приглушённом свете. Он был краснее крови, но сейчас выглядел грязно-коньячным, да ещё и совсем маленьким. Велеслав повертел его в пальцах и положил в центр кофейного столика. Теперь камень выглядел совсем беззащитно. Грегор сделал было движение спрятать камень, но мастер остановил его жестом, и Грегор повиновался.       — Пусть лежит, — сказал Велеслав. — Мыши его не утащат. Хотя, — протянул он и поскрёб небрежную щетину на щеке, — что угодно может случиться. Война, эпидемия, снежный буран. Потерять эдакую маленькую штучку проще простого, закатится за половицу и ищи её …       — Прекрати! — взмолился Грегор.       Велеслав улыбнулся, но его глаза оставались серьёзными. Грегор всё заглядывал в них, ожидая, что мастер как обычно всё исправит или хотя бы скажет, что всё в порядке. Заметив это, Велеслав, наконец, поймал взгляд ученика, и его тёмно-синие, воистину магические глаза чуть посветлели.       — Что ж, я не удивлён, что ты снова умудрился себя искалечить, да ещё таким извращённым способом — отделив, видите ли, душу от тела!.. Ты вечно впутываешься в странные истории, и другого я от тебя давно не ожидаю. — Тут его голос смягчился. — Но ты большой молодец. Раз ты нашёл меня здесь, значит последний ключ у тебя. Поздравляю, чародей.