Маяк

      Ей снится сон. Она бредет вдоль пустынных улиц, солнце слабо пробивается через густые заросли. Она несколько раз оборачивается назад, надеясь увидеть хоть какие-то признаки жизни, но тщетно. На улице так тихо, что она слышит гулкие стуки своего сердца. Внутри поселяется паника, сначала невесомая, скулящая, но с каждым новым шагом она нарастает и кричит так, что не замечать ее больше невозможно. Она поворачивает голову и видит подобие арки: грязной, заросшей, сплошь увитой плющом. Что скрывается за ней, не видно. В последний раз оглядевшись по сторонам, она направляется к ней. Остановившись у импровизированного входа, разглядывает асфальтную плитку под своими ногами, из трещин которой отчаянно тянется вверх мох и сорняки. Бросает взгляд на извивающийся разными формами плющ…Внутри нее поселяется смутное ощущение, что плющ здесь не просто так. Он будто охраняет и…предостерегает. «Что за глупости, это всего лишь растение. – А ты не в фильме ужасов, трусиха», – говорит она себе и проходит внутрь. Первое, что она видит – это потрескавшуюся плитку на стенах, в некоторых местах вовсе отсутствующую. Видит лавочки, на которых лежат полотенца. В дальнем углу смутно узнаются доски и мячи. «Не может быть, – до нее начинает доходить.– Но откуда свет? Неужели…». Она поднимает голову вверх и видит солнце. Да. Она в бассейне. В бассейне под открытым небом. В богом забытом бассейне. В голову врываются смутные воспоминания, но она не может сосредоточиться ни на одном. Лишь какие-то обрывки, которые исчезают также быстро, как появились, уступая место другим. Она проходит вглубь и останавливается у самого бортика. «Глубокий, метра три, вода такая прозрачная, – запускает руку. — И теплая…» В голове назойливым роем кружили вопросы: «Где я? Почему я здесь? И почему вода такая чистая и теплая?» Чем больше она думала, тем больше вопросов возникало. Она почувствовала, что голова начинает кружиться. Пол под ногами стал отдаляться и расплываться, в глазах потемнело…Последнее, что она запомнила перед падением, были солнечные блики на прозрачной воде.       Она открыла глаза и села на кровати. Дыхание сбилось, одежда прилипла к телу. Ее била дрожь. Все тело тряслось в судороге то ли от холода, то ли от страха. «Вдох-выдох, – шептала она. – Просто дыши». «Что за черт, лет десять не снился, почему сейчас…» Дыхание постепенно выравнивалось, тремор в руках проходил. Она опустошила стакан воды, предусмотрительно оставленный на прикроватной тумбе, потерла глаза и пыталась вспомнить вчерашний вечер. В память стрелами врывались не то воспоминания, не то обрывки снов. Все не яркое, серое. Будто «Город грехов» Тарантино. Она пьет пиво и пялится на футболку Роналду, висящую на стене и так заботливо помещенную в рамку. Будто сам Роналду в ней потел. Она смотрит в окно машины, цепляясь взглядом за ночные огни. Она пьет шот, второй, третий. Лица расплываются, а ноги тяжелеют. Какой-то шизик сильно тянет ее за руку. Больно. Она смотрит на руку и видит огромные синяки, которые за ночь стали только явнее. И было что-то еще. Навязчивое жужжание в голове говорило ей о том, что она упустила что-то важное. Это не давало ей покоя и жутко раздражало. Похмельная головная боль только сильнее нарастала от изощренных умственных напряжений. Плюнув на это занятие и рассудив, что, как только она перестанет об этом так яростно думать, оно само обязательно вспомнится, решила принять поистине обжигающий душ, температурой напоминающий адский котел, ибо прилипшая футболка все еще неприятно холодила тело.                                                                                           Горячие струи воды приятно согревали кожу, распаривая ее до нежно - персикового оттенка. Она закрыла глаза, наклонила голову и словно мраморная статуя стояла, пока вода плавно огибала ее тело. Телу явно было хорошо, но с сердцем разобраться было сложнее. Она прекрасно помнила, зачем вчера сделала то, что сделала. И помнила, что ей было страшно думать о том, как она сегодня проснется. Тогда ей казалось, что она просто не сможет встать с кровати. Но сейчас, помимо похмелья, она ощущала странно-гнетущее чувство в левой стороне груди. Ей не хотелось плакать. Ей не хотелось кричать. Ей не хотелось звонить, хлюпать в трубку и умолять вернуться. Нет. Она ощущала тоску, тонкой нитью проходящую у сердца; опустошение, зияющее где-то по середине и одиночество, расположившееся во главе этого эмоционального винегрета. В голове был один простой вопрос: «Почему»? «Почему, почему, почему…». Простой вопрос, ответ на который она так и не могла найти. Неужели она сделала что-то не так? Недостаточно заботилась? Недостаточно уделяла внимания? Недостаточно любила? Неужели можно недостаточно любить? Она всегда полагала, что любовь – это вещь строго бинарная. Ты либо любишь, либо нет. Она любила. И любит до сих пор. Потому что как любовь не приходит по щелчку, и по щелчку она не уходит. Вчера она хотела забыть все и вся, даже себя. Но сейчас она поняла, что должна помнить. Это было в ее жизни, и этого не изменить. Играть в прятки бессмысленно, жизнь тебя все равно найдет. Жалеть себя она точно не собиралась. Оправдывать его – тоже. Нужно было научиться существовать в новой реальности, которая застала ее врасплох и которая даже не дала шанса к ней подготовиться. «Что же, тем интереснее» – с такими мыслями она покинула ванную.       Она ходила по квартире и методично разбирала бардак, очевидно появившийся вчера в промежутке двух-трех часов ночи. Совпадение ли, но в это же время она вернулась вчера домой. Дедукция работала на двести процентов. Вот пальто, валяющееся рядом с вешалкой – промахнулась мимо. Десять очков Гриффиндору. Вот джинсы, валяющиеся у двери в ванную ­– значит раздевалась там. Двадцать очков Гриффиндору! Вот телефон валяется под кроватью с новой царапиной на экране – ну здесь ничего нового, она постоянно его роняла. Покончив с уборкой, она с раздражением осознала неприятный факт, а именно – она вчера оставила свой кошелек в баре. Стоило ли удивляться, если это происходило далеко не в первый раз? И она каждый из них злилась на себя и каждый клятвенно заверяла саму себя, что будет бережнее обращаться с вещами. «Спиздела, получается, – обвиняла она саму себя.– Моли Сатану, чтобы его никто не забрал». Не теряя времени, она нацепила свежий черный свитер, черные джинсы, пальто предпочла бомбер, повязала шарф в шотландскую клетку. Спускаясь и на ходу включая музыку, она отправилась за кошельком, и, надеялась, за воспоминаниями.