Проверка

Новая часть)). Я это сделяль))) Не судите строго)) Майл сидел в больничной палате, чувствовал запах лекарств, въедливый, тошнотворный, и знал, что потом долгое время проведет в душе, смывая его с себя, и все равно будет ощущать. После ночного перелета, ночи без сна, голова была тяжелая и болезненно стучал пульс в висках. Старушка на большой кровати казалась еще меньше, чем была на самом деле. А она всегда была такой маленькой. - Фу, мой маленький, и зачем они тебя выдернули из-за такой ерунды. Фу, зачем было, - расстроенно повторяла ба и пыталась качать головой, но вместо этого словно вздрагивала всем телом. Ее сердце чуть не отказало прошлым вечером. Такая ерунда. Майл натужно, а потому особенно широко улыбался. Он принес в палату цветы плюмерии. Она их любила. Она всегда была бодра, даже сейчас все порывалась приподняться, весело рассказывала о том, как кружилась голова и было странно, словно в юности, когда муж впервые повел ее на карусель – невиданное развлечение. Целая карусель. Майл опять улыбался. Она называла его порой именем отца, но Майл знал точно, что узнавала. Просто имена сплетались в ее памяти друг с другом, события цеплялись друг за друга в произвольном порядке. Когда Майл был маленьким, ба была заядлой рассказчицей, и его раздражало, что требовалось раз за разом выслушивать истории о ее юности, о раннем замужестве, о том, как она ненавидела своего мужа поначалу, как полюбила его потом. О том, как родился отец Майла, и как ветрено было тем днем. И как страшно ей было. Молодой дурак. Сейчас Майл отдал бы многое, чтобы слушать эти рассказы, даже повторяющиеся, снова и снова. В списке его страхов страх потерять близкого человека не шел в сравнение ни с чем вообще. - Совсем не в нашу породу, - заговорила вновь ба, внимательно на него посмотрев. Майл приблизился к кровати, максимально придвинув стул, и даже чуть склонился, а то она бы обязательно вновь попыталась приподняться. – Твой брат – вылитый отец и дед, а ты – невесткина порода. Майл слышал это уже не раз. Поначалу в таких заявлениях ему чудился обвинительный тон, но потом он ощутил и своеобразную ревнивую гордость. Мать Майла считалась по молодости первой красавицей, да и сейчас была очень привлекательна, сохранила эту царственную осанку и утонченность. Ба называла невестку «тигрицей», думала, что та пришла, чтобы облапошить бедного простофилю, у которого деньги водились, а вот ума… «Я рада, что ошиблась в ней», - сказала как-то ба, - «для нее семья – самое главное». Майл знал, что и в этом он пошел в мать. Впрочем, тут они с отцом были похожи. Это то самое важное и самое ценное, что мог вынести Майл из их воспитания, из их поведения. - Совсем не в нашу породу, - повторила ба, вновь завозившись на кровати и все больше утопая в белых подушках. – Похож на тигрицу. Твой отец – простофиля. И брат – простофиля. А ты красивый. Гордый. Тигр. Майл смущенно рассмеялся, в горле у него пересохло. Ба вдруг отвернулась, словно забыв о его существовании. Кажется, вновь воспоминания закружили ее вихрем. Она протянула руку к букету на столе. Майл осторожно отсоединил один бело-желтый цветок от грозди и положил ее в маленькую сморщенную ладонь. - У меня была лента, красивая лента, расшитая цветами, такими цветами, красивая… И он говорил, что я красивая, как цветок, - ба тяжело, взволнованно вздохнула. – Я не верила, что он любит меня. Проверяла его. Пыталась подловить. Однажды спросила, что бы он сделал, если бы я убила человека. Он сказал, что взял бы лопату и приехал. Потому что я маленькая, у меня бы не хватило сил похоронить кого-то в саду. Это была новая история. И вовсе не то, что Майл хотел бы услышать. Он растерянно замер. Ладонь ба с цветком опала на животе и замерла. По ровному, глубокому дыханию Майл понял, что она задремала. Утром он должен был быть на съемках, а потому наспех попрощавшись с родителями, Майл почти бегом рванул в аэропорт. Он уже садился в самолет, когда раздался звонок телефона. Это был Апо. Майл понял, что на эти сутки фактически забыл о его существовании. А они ведь успели в очередной раз поцапаться перед самым звонком матери. Обсуждали детали сцены «изнасилования». Так ее называл сам Апо. Майла это выбешивало. Он и сам ни капли не верил в то, что они должны были сыграть, но по факту изнасилованием оно не было. Майл пытался убедить Апо, что Кинн – человек жесткий, кроме того, будет разозлен, следовательно, вряд ли особенно ласков. Апо утверждал, что после подобного говорить об их «счастливом финале» может только полный неадекват. Майл знал, кого Апо подразумевает под данным определением, его и самого авторы немного раздражали. Впрочем, смешили больше. Было в них что-то очаровательное и нелепое, что мешало злиться. Майл вспомнил об этом сразу, словно его накрыла с головой волна на морском побережье. Он помедлил, прежде чем ответить на вызов. - Как дела? – Апо, как всегда, не утруждал себя приветствием или уточнением, не помешает ли своим звонком. - Сажусь в самолет, - коротко отозвался Майл, прижимая телефон ухом к плечу и удобнее перехватывая ручную кладь. - Как дела? – с напором повторил Апо, и только тогда Майл понял, что тот имеет ввиду. - Все в порядке, - ответил он. – Прогнозы хорошие, ба в сознании и разговорчива. - Я рад, - ответил Апо, и Майл явственно расслышал, что голос его и правда стал мягче. – Тогда жду завтра на площадке. Отбой. - Сукин сын, - прошептал Майл, убирая телефон в карман. – Никакого такта. Но настроение неожиданно улучшилось. Возможно, завтра им грозил не самый лучший съемочный день, однако пережить можно и такое. В конце концов, сейчас он особенно четко осознавал, что это далеко не самое страшное, что могло с ним случиться. Поспать удалось всего несколько часов, хорошо, что хотя бы сны не снились. Съемочная площадка встретила его прохладой, временным отсутствием воды из-за аварии неподалеку, из-за чего съемки еще и сместились на более позднее время,и Апо, который не расставался с зубной щеткой. Майлу начинало казаться, что ОКР Апо заставит его скоро либо доесть эту щетку, или стереть себе десны до крови. - Уймись, - попросил он, не удержавшись. – От тебя и так уже пахнет ментолом на расстоянии нескольких метров. Апо сердито одернул синюю рубашку Порша, но не удостоил Майла ответом. Нервозность аккумулировалась в раздражение. Для Майла это было привычной реакцией, а потому он рано научился держать свои чувства при себе. Миру не обязательно знать, каким жестким он может быть в этом случае. Это как минимум не выгодно. Когда режиссер, наконец, указал Апо на стену, к которой его должен был прижать Кинн, Майл не удержался: - Зубную щетку с собой не бери. Стафф рассмеялся. Апо был напряжен, как готовая порваться гитарная струна. И пах ментолом, мятой, какими-то фруктами, кажется, сдобой, во всяком случае, точно ванилью. Человеком, тем более мужчиной, он точно не пах. Когда режиссер скомандовал «Мотор!» он вцепился в ворот Майла, и тот резко оторвал его ладонь от рубашки, толкая и прижимая вплотную к стене. Он старался перевести собственное раздражение в эмоции Кинна. Порш – долбоеб, упрямый, неуступчивый, который явно до сих пор не мог понять, кто являлся настоящим хозяином ситуации. Порш резко отвернулся, когда Кинн склонился к нему, но тот и не думал целовать, впился в шею, прикусил кожу, провел языком. Порш вновь дернулся, но Кинн вновь удержал его, словно норовистую лошадь,и тот сник. Не было необходимости больше так сильно сжимать в объятьях. Кинн аккуратно взял Порша за подбородок, пытаясь заставить посмотреть себе в глаза, но Порш вновь избежал этого взгляда. «Ну же», - подумал Кинн. – «Неужели неясно, чем больше дичь сопротивляется – тем больше желания». Он вновь поцеловал его в шею, в щеку, потерся носом о подбородок и только тогда накрыл рот Порша своим. Тот не сопротивлялся, все еще был напряжен, готов к удару, но вместо этого ответил на поцелуй, неловко, но яростно и сразу с языком, словно пытаясь завладеть ситуацией. Кинн обнял его, удерживая, взъерошил короткие волосы на затылке. Напряжение сбегало по телу электрическими разрядами, концентрировалось в солнечном сплетении, мешало дышать, устремлялось в район паха. Сердце стучало в груди так сильно, что Майл в какой-то момент решил, что Апо может услышать этот стук, тем более что даже голос режиссера их почему-то не направлял. Они углубили поцелуй одновременно, Кинн ощутил прикосновение ладони Порша к своему затылку, тот удерживал, не давал отстраниться, но этого и не требовалось. Никакого желания отстраняться, только прижать к стене плотней, продолжая упиваться запахами крема для бритья, мяты, одежды Порша и где-то фоном стал пробиваться знакомый тяжелый солоноватый запах мужской испарины и собственный запах Апо. Команду «стоп» Майл распознал лишь несколько мгновений спустя. Тут же отстранился, все еще ощущая влагу слюны Апо на своих губах, встревоженно спросил: - Ты как? Мысли путались. Апо чуть заметно улыбнулся и кивнул. Он выглядел неловким и чуть затравленным, но больше смущенным, чем напряженным. - Всё ок, - ответил он тоже едва слышным шепотом. Авторы едва ли не хором заметили, что было чудесно, но не хватило «огня». Какого, твою мать, огня?! - Кинн, будь более жесток, более… ну ты понимаешь, - Пои многозначительно улыбнулась. Майл рассеянно кивнул. Он не особо понимал. Ему на самом деле требовалось насиловать? Апо быстро направился куда-то к выходу из помещения, не слушая увещеваний авторов. Просматривать отснятый материал Майлу хотелось меньше всего. Апо он нашел у входа для персонала. Тот рассеянно мял сигарету в руке. - Хотел курить, - виновато сказал он, заметив Майла. – Но потом понял, что будет еще дубль. Команда недовольна. А я буду вонять сигаретами. Он неожиданно склонил голову к плечу и принюхался: - И потею быстро. - Ты заебал, - отмахнулся Майл. – Воняй, чем хочешь. У меня не настолько утонченный вкус, как ты думаешь. - По тому, что ты обычно жрешь, я это уже понял, - рассмеялся Апо и выбросил сломанную сигарету, потер ладонь о брюки. - Мы все десять раз обсудили, - сказал он вдруг. – Каким… жеребцом, хищником ты должен быть, но… - Я им не был?! – сварливо возмутился Майл. - Ну… нащупать гланды языком ты мне пытался, я не о том. Они все хотят… жесткую сцену. - Я знаю. - Чтобы Порша отодрали не по-детски. - Пошел ты. - Ты сам столько мне говорил про… мафию и прочую херь. Но ты это не играешь. Майл почувствовал на себе внимательный взгляд и тоже посмотрел на Апо. - Кинн втюрился в Порша, - сказал он. – Как умеет. Это я играю, разве непонятно? Я не такой уж хороший актер, кстати. - Не такой уж плохой, чтобы я не догадался. Перед этой сценой… меня даже тошнило, прикинь. Читка сценария была отвратительной. Я думал, что я на тебя смотреть не смогу потом. - Можешь? - И ты укусил меня за губу. - Брось, едва прикусил, не будь неженкой. И ты на меня сейчас смотришь. - Ты такой странный тип, ПиМай. - Вот уж не думал услышать это от того, кто чистит зубы каждые десять минут. - Мудак. - От мудака слышу. Было еще несколько дублей. Все они проваливались по мнению авторов сценария. - Поймите меня правильно, вы хороши… вы очень хороши… между вами такое напряжение, у кого угодно встанет, - Йок улыбался. – Я, в целом, даже доволен. Но… поначалу надо немного больше драйва. Может тебе рубашку на нем порвать? - Я постараюсь быть резче, - устало согласился Майл. После съемок саднило губы. Кажется, он уже очень давно столько не целовался с языком. Когда с Апо все-таки содрали рубашку, Майл так яростно гладил его по груди, впиваясь ногтями, что тот позднее драматично задрал уже собственную футболку и продемонстрировал красные полосы на мускулистом торсе: - Ты меня расцарапал, придурок! Майл совершенно забыл про свои ногти. Гитаристу они были полезны. - Я их состригу, - виновато пообещал он. - Так уже поздно, - фыркнул Апо. По его голосу Майл понял, что он не злится, скорее сдерживает смех. До дома Майл добрался затемно и совершенно выжатым и выбившимся из сил. Он едва добрался до душа и смог переброситься парой слов по телефону с матерью. В основном речь шла о здоровье ба, конечно. Мама интересовалась, как дела на съемках, но это было последним, о чем Майл хотел бы ей сейчас рассказывать. Снились ему муторные несвязные сны о гонках и перестрелках, бандитских разборках, о том, что он вроде как Кинн или кто-то подобный. Снились убийства и ближе к утру горьковато-терпкий вкус кожи Порша. Или Апо. Запах ванили, его Майл запомнил особенно четко. Как и собственное возбуждение во сне. И прикосновения к обнажённому мужскому телу. Впрочем, потом отсутствие опыта секса с мужчинами привело к тому, что окончание сна было совсем уж причудливым и смазанным. И все-таки Майл проснулся, тяжело дыша. Он даже не сразу понял, где он, и что он в своей постели один. Медленно осознал, застонал, перевернувшись набок и сворачиваясь в позу эмбриона, и яростно потер лицо ладонями. - Здорово, - сказал он вслух. – Великолепно. Замечательно. У меня все-таки поехала крыша. И еще подумал, что если бы сон был мокрым, он бы прямо с утра отправился расторгать контракт с Фильманией.