Ответственность

      В классе теперь никого не было.       Деку оставили одного валяться на полу. Он и сейчас продолжал это делать, неуклюже сжавшись и подтянув к себе ноги. Всё тело болело: на пиджаке снова появилось уродливое пятно от взрыва, на бледной спине явно появятся новые темные синяки.       Неприятно. И очень больно не только физически, но и ментально.       Каччан сегодня по-садистски издевался и больше обычного участвовал в избиении. А после, видимо, подуспокоившись, добил гадкими словами.       Пожелание прыгнуть с крыши все еще отзывалось в голове.       Деку приподнялся и оглядел класс: вокруг валялись его тетради, учебники и открытый рюкзак.       «Как же я от этого устал,» – мелькнуло в голове.       Он собрал вещи обратно, застегнул рюкзак, прежде чем заметил: одной тетради не хватает. Её взорвал Каччан, и сейчас она наверняка улетела куда-нибудь на улицу или в пруд и ее пытаются съесть глупые рыбы. В лучшем случае она просто обгорела, в худшем – еще и размокла в пруду.       Лучше просто выбросить, а потом завести новую.       Он тяжело вздохнул, опускаясь по лестнице к выходу из школы. Если честно, раньше он хотя бы надеялся, что Каччан не будет его так сильно бить. Но жизнь в принципе была нещадна к нему, и всякие хорошие мысли насчет Каччана в итоге сошли на нет.       Он не станет лучше, если Деку будет просто на это надеяться. Он сбился с пути, и возвращаться обратно на нужную тропу не собирается.       Нельзя таких, как он, подпускать к себе. Надо защищаться. Надо давать отпор.       Только он не может.       Дома даже не хотелось есть обед или делать домашнее задание – он бы явно предпочел просто отдохнуть, чтобы мозг переварил произошедшее. Однако ему и так занижают оценки, так что если он еще и станет лениться, ситуация совсем будет никакой...       Он почти закончил работу, когда на столе завибрировал телефон. Это звонила мама.       Он быстро ответил.       – Изуку! Я сегодня возвращаюсь с работы пораньше. Как ты там?       «Действительно! Как ты там, а, Деку?» – невесело подумал он.       Он поджал губы, опуская взгляд к столу; не то, чтобы мама могла это увидеть, однако молчание в любом случае её встревожило.       – Изуку, всё хорошо? Связь плохая?       – Нет-нет, всё нормально...       – Что-то случилось в школе?       Было просто стыдно, что он не может справиться с ситуацией один, и сейчас собирается жаловаться матери. Однако... хуже уже не будет, верно?       Он сделал вдох-выдох.       – Мам, слушай, я хотел о кое-чем поговорить... Тут такое дело...

***

      В квартире было подозрительно тихо – хотя Кацуки был уверен, что в такое время обычно кто-то находится дома. И действительно: у входа в квартиру стояли обе пары обуви родителей.       Значит, оба дома. Так какого черта так тихо?       Он спокойно направился в свою комнату, когда заметил, что мать и отец сидят в гостиной. Один взгляд на них уже давал понять, что ему предстоит серьёзный разговор о чем-то: мать сидела, скрестив руки на груди, и теперь мрачно смотрела на Кацуки, когда тот появился в дверном проеме. Отец же сидел, наклонившись вперед, опустив голову вниз.       Поза отца тоже заставила его сильно напрячься: он никогда не видел его таким... опечаленным. Даже злость матери понятнее вот этого разочарованного вида у Старика.       Что происходит?       Первым заговорил Масару:       – Кацуки, подойди сюда, пожалуйста.       Руки уже начинали потеть от легкой тревоги; хотелось поскорее сделать взрыв или вытереть руки. Однако Кацуки чувствовал себя, как под прицелом, и боялся сделать вообще хоть что-то; он послушно шагнул внутрь комнаты. Атмосфера дико напрягала: тишина, мрачность и разочарование родителей будто физически давили на него, заставляя сгорбиться под весом своей тяжести.       «Да что не так?! Что происходит?»       – Скажи-ка, Кацуки.       Он еще никогда не видел мать такой серьезной. По спине поползли мурашки. Что бы то сейчас ни было, это страшнее обычной взбучки.       – Что? – тихо спросил он.       – Если бы Изуку-кун правда прыгнул с крыши, ты бы был доволен?       Она подняла глаза на сына, теперь прожигая его взглядом. Тем не менее, её лицо тоже выдавало тревогу: о ней говорили поджатые губы и взгляд – выжидающий, напряженный.       Он вспомнил. В памяти отпечатался момент, когда он бил Деку ботинком в спину сегодня. И как задрот потом смотрел на него, когда Бакуго посоветовал ему прыгнуть с крыши... А теперь такими же неверящими глазами на него смотрела его собственная мать.       Если с ним говорят об этом его родители, то это прежде всего означает, что Деку всё растрепал своей матери.       «Подонок. Ему это с рук не сойдет.»       – Че? Ты откуда это взяла, старая карга? Если это он...       – Не выделывайся, – отрезала Мицуки. – Ты хоть понимаешь головой своей, что ты ему сказал?       Кацуки запнулся, глядя на неё. Голос матери сейчас будто дрогнул.       – Знаешь, как я себя чувствовала, – продолжила она, – когда мне позвонила Инко и рассказала, как ты на самом деле обходился с её сыном?       На удивление, она не кричала – ей сейчас не нужен громкий голос, чтобы речь звучала тяжело. Почему-то говорить ей было сложно – к концу фразы она уже перешла на шепот. Будто ревела до этого, хотя Бакуго чётко помнил: мать никогда так не делала.       – И я еще думал, что вы дружили... – пробормотал Масару.       По спине поползло неприятное чувство. Оно быстро его охватывало, дышать стало тяжелее; он, сам не заметив, попятился от родителей к стене. В голове быстро зародилось подозрение, которое он боялся озвучить.       – Кацуки, послушай. Мы знали, что ты растешь вспыльчивым мальчиком, но думали, что это будет твоей особенностью, просто чертой характера... – Масару вздохнул, опуская взгляд обратно вниз. – Никто из нас не ожидал, что ты в итоге начнешь себя так вести.       – Ты знаешь, как тяжело было ему несколько лет выживать рядом с тобой?       «Почему они обо всём говорят в прошедшем времени?»       – Деку... что-то с собой сделал? – прошептал он. Говорить громче было... страшно.       Когда он не получил ответ сразу, горло неприятно сдавило, будто что-то внутри мешает говорить. На глаза почему-то стали наворачиваться слезы, хотя он был уверен, что сейчас злится.       Почему он так реагирует на всё?!       Мицуки качнула головой:       – Нет. Не сделал.       Что-то отлегло от сердца, и Бакуго выдохнул, но затем мать продолжила:       – А ты хоть знаешь, какое горе бы испытала его мать, если бы он правда решил прыгнуть с крыши? Ты бы правда этому обрадовался? Тому, что тот, кого ты знал, умер благодаря тебе?       Его охватывало чувство вины; в комнате стало находиться слишком тяжело, стены будто давили на него, вот-вот собираясь сдвигаться в одну точку.       – Инко сказала, что уже завтра пойдёт к директору и договорится, чтобы Изуку-куна перевели в другой класс.       В горле снова встал ком, стало тяжело дышать.       Никогда еще такого не происходило. Какого черта?       – Кацуки, а тебя мы обязательно будем водить к психотерапевту. Его быстро вырвало из мыслей:       – Что?       – Из-за тебя мог человек умереть, вот что, – оборвал его Масару.       – Он бы не умер! Он из-за такой фигни не умрёт!       – И что, это дало тебе право желать ему смерти?! – закричала Мицуки.       В комнате быстро стало тихо вновь.       Кацуки почувствовал новый укол вины. Он поджал губы, опуская голову, и снова попятился.       Да что с ними сейчас не так?       – Это наша ошибка, что мы не увидели твоё поведение раньше, – спокойно продолжил Масару. – Но лучше будет, если над ним теперь будет работать специалист.       Его не обвинили и не наказали прямо, однако ситуация все равно давила на него.       Очень хотелось побыстрее выйти из комнаты.       Мицуки кивнула на дверь:       – Свободен.       Бакуго слабо качнул головой, тут же выходя из комнаты.       Он впервые чувствовал себя настолько опустошенным, сломанным. И униженным. «Сам в этом виноват,» – неприятно напомнил мозг.