dream shop book.

жизнь и сновидения — страницы одной и той же книги.

— корпус античной греции, подойдите к двенадцатой секции! — достаточно громко говорит высокий парень в белой тоге. он тут уже который год командует. один из сыночков зевса, как его прозвали за спиной. — соберитесь уже у восьмой секции, умники песчаные, — парень со скипетром в руке скучающе смотрел на своих подопечных, всё бросая взгляд в злосчастную двенадцатую секцию. — сонхва, помоги с распределением этих безмозглых, я сейчас вернусь! вышеупомянутый сонхва только тяжело вздохнул, посильнее натягивая перчатки и громко хлопая в ладоши, чтобы привлечь внимание учащихся и сопроводить их до восьмой секции. было уже далеко за полночь, но учителя попросили всех собрать в главном зале. все знали, что за праздник намечается, и были уже готовы к будущей беготне целый месяц. больше всех пыхтели президенты академии, которым предстояло это всё расхлёбывать, остальные просто тяжко вздыхали, но были преисполнены радостью перед грядущим праздником. — пропустите даму! что за невежды! — шипит, напоминая своего питомца, хонджун, щуря ярко накрашенные глаза, но так и не выуживая того, кто был ему нужен, и вскоре возвращается в свою секцию. скорее всего, снова не пришёл, как и в прошлом году. ему тут не рады, как и многим другим несчастным. самым быстрым и продуктивным считался славянский корпус. их президент был довольно суров и собран, поэтому они самыми первыми оказались в своей секции и ровно сидели, что-то тихо обсуждая. видимо, только в этой мифологии существует слово дисциплина. кристофер, будучи довольным собой, сел там же, где и остальные президенты. — снова обращался в девушку? не грызёт совесть за этакую наглость? ты вроде у нас вон какой, особенный, и пользуешься понапрасну. того гляди, этакий… — крис, помолчи, а. ваш корпус самый древний со своими этими старыми словечками, хотя этим вроде мы должны промышлять, — хонджун махает рукой, показывая, что в этом совершенно не заинтересован. — нам опять в этом году практически ничего не дадут для организации. как-то скучно. а ведь мы можем сделать такое красивое украшение праздника! — какое? песчаные пляжи с видом на пирамиды? — шутит один из президентов, и хонджун угрожающе замахивается своим жезлом, с которого начинает шипеть змея. — ну согласись, любой корпус может сделать красивый орнамент или придумать украшения. до тебя вам тут доверяли украшение, и вы просто сделали пирамиды и стены украсили непонятно чем! — это были поздравления моему отцу и всем богам солнца, чтобы они и дальше приносили свет и тепло после морозов. далее были просьбы богам пло- — да-да… у вас ужасный язык, одни картинки! поэтому вас и просят этим не заниматься! — самый сложный, вообще-то, ацтекский… — бубнит себе под нос хонджун, слыша громкий смех на весь зал — уён… — одновременно вздыхают все президенты, смотря в сторону смеющегося от проделанной шалости паренька с огненно рыжими волосами он поджёг кому-то то ли волосы, то ли одежду. возможно и то, и другое. разберутся по окончанию столь позднего собрания. кстати о нём. на трибуне уже стоял их директор — высокий, статный. никто из корпусов либо не выдавал его происхождения, либо не догадывался о нём вовсе. всё же у учителей было невежливо спрашивать, какой из богов или существ был его отцом или матерью. хотя его очень выдавала греческая тога, никто особо и не спрашивал. есть и есть, чего такого. совет президентов заметно заскучал, когда вновь началась та же, речь, что и каждый год. несомненно, ежегодное празднование дня весеннего солнцестояния — очень важная часть каждой культуры, и можно было бы придумать более интересную речь, чем одни и те же слова из раза в раз, но так ведь было гораздо интереснее. от скуки президенты заметили, как особо умные — или влюблённые — сидели не в своих секциях, но на это давно было плевать. уж если амур решил вам быть вместе, вас не остановит никакой раздел или секция. даже все президенты разбежались вслед за своими возлюбленными. остались сидеть только кристофер и хонджун. — чего тут до сих пор восседаешь? иль нету у тебя возлюбленного под челом амура? — привычно бесячим голосом спрашивает, заставляя нахмуриться — тебе какое дело? ты вон, всю дорогу травки какие-то ломаешь и плетёшь, я же ничего не спрашиваю, — хмурится ещё сильнее, пока по золотому ожерелью медленно ползёт пёстрая змея — о, глянь-к, не уж-т тот высокий как три сосны титан? — поглядывает за толпу студентов, улыбаясь хитро, когда хонджун тут же поднимает взгляд и поправляет несуществующие неаккуратные пряди. — так этот заморский мо́лодец тебе в душонку-т запал! — тише ты! — шикает, слушая надоедливый смех и для профилактики пихая в бок локтём. — тебе какое дело? твои привороты на титанах не работают, уже пробовали ведь! его мать какие-то заклятья наложила, чтоб её! а он меня вообще не замечает как будто! — так, разглагольствования твои любовные мне ни к чему, лучше на, пустырника пожуй. успокаивает, — протягивает пару странных листьев, почти пихая в рот, — и пойди разыщи своего благоверного. слыхал, таких, как он, на наших собраниях не видать давным-давно, так что гуляет где-нибудь у водицы. а я уж как-нибудь тут и сам посижу, позащищаю вас хонджун кивает, быстро исчезая из комнаты в поисках одного высокого парня. непродуктивный, как и каждый год, но что ещё остаётся делать.

***

— просто подойди и скажи ему об этом! чего ты мне на ухо ноешь?! — шипит минхо, пока сонхва в очередной раз хнычет по рыжей бестии с ужасно громким смехом. — хотя с твоим видом сейчас только мумий охмурять это было правдой. сонхва стыдился своей особенности, доставшейся от матери, и старался прятать даже самые яркие созвездия на своей коже, если уж приходилось ночью находиться вне спальни. о его маленьком секрете знали только минхо с хонджуном и его сёстры, которые, к счастью, давно закончили академию и не могли просто любезно подойти к нему и спросить об этой особенности таким шёпотом, что остальные бы точно услышали! хва передёрнул плечами, вспомнив родственников. вот уж кого точно вспоминать лишний раз не стоит. — ну ты же у нас кошку съел на признаниях в симпатии, да? — шутит гадко, пока замечает, как хонджун покидает зал. кто-то потом тоже будет ныть или как обычно промолчит — там говорится о собаке, — минхо закатывает глаза — попробуй сказать это при рюджин, и она тебя вместо собаки съест, — пожимает плечами, с опаской поглядывая на девушку с устрашающими шакальими ушами. — как вы вообще можете быть родными братом и сестрой?! — мы тут все немножко родственники препинания заканчиваются, когда наконец-то начинают говорить о распределении ролей в подготовке к балу. субин из ацтекской группы только устало и громко вздохнул: ему снова готовить ледяное шоу в честь окончания зимы. что поделать, если он единственный сын зимнего бога на всю академию. сонхва ловит взглядом хихикающего над какой-то шуткой ёнджуна уёна и только вздыхает, натягивая слетевшую перчатку. на что ему вообще стоило надеяться? — что, в этом году хонджун снова один из королей бала? у девочек последние года два и шанса нет, — вздыхает минхо, поправив волосы и быстро улизнув куда-то. сонхва вновь тяжело вздохнул. только второй год обучения, а он уже не хочет всего этого. ему поручают какую-то небольшую обязанность. как прилежному ученику, ему нужно это всё сделать и выслушать все наставления учителей, а потом сделать по-своему, как и всегда. — я тогда пошёл, хва. удачи с тем, чтобы следить за выполнением работы, — минхо пропадает из виду. сонхва уже ненавидит свою прилежность, просматривая список обязанностей. короли бала, как и в прошлом году, только мальчики, которых заставят надевать платья. немногие против, остальные давно смирились с участью детей солнца. взгляд со страхом упал на отвечающего за огненное представление, где аккуратным учительским почерком было написано: уён, сын локи. почему он? почему не чонхо, как в прошлом году? сонхва надеялся увидеть там именно его имя, а не того, из-за кого ночами нормально не спит. он откидывает в сердцах папирус и вздыхает, накрывшись одеялом с головой. этот год просто ужасный, и он его точно не переживёт. — угораздило же ведь… — шепчет почти губами, закрывая глаза и засыпая с тяжёлыми мыслями. *** хонджун уже почти час бродил по пустой открытой площади с парком, куда разрешалось выходить в любое время суток, но никак не мог найти юнхо. видел только того странного парня с волчьими ушами, который ходит тут чуть ли не каждый день, и наткнулся на чонхо, с которым познакомился на прошлом праздновании и периодически делал заказы на всякие побрякушки. — хонджун, ты не видел минги? — спрашивает, немного запыхавшись. — я весь вечер его ищу — да, он к центральной части пошёл. был как обычно понурый. ты, кстати, юнхо не видел? — да, он опять у фонтанов сидит. спасибо за информацию! — тут же исчезает из виду, пока хон взял курс к фонтанам фонтаны в академии были выполнены в стилях различных мифологий, но основным оформлением служила греческая за счёт своей узнаваемости. юнхо был найден сидящим у главного фонтана со статуей зевса. хонджун с облегчением вздохнул, неспешно подходя к титану. — сегодня замечательная ночь, разве нет? нут очень постаралась над сегодняшними звёздами, — начинает спокойно, чтобы не спугнуть — мама с сёстрами там особенно прекрасны, — юнхо тихо вздыхает, поднимая взгляд к небу — скучаешь по ним? — кивок хонджун садится рядом, зная, что любым своим порывом может спугнуть, поэтому помалкивает, чтобы не напугать, как в прошлом году. юнхо молчит, смотря на статую в фонтане и сжимая руки в кулаки. — я в этом году снова король бала, — говорит повседневно, будто это нормально, — и поэтому хотел тебя пригласить в качестве своей пары юнхо смотрит то ли с удивлением, то ли с непониманием. старший только чешет затылок смущённо, стараясь сформулировать мысль правильнее — я же не могу появиться один на балу. сонхва уже нашёл, кого будет пытаться пригласить, а мне приглашать больше некого, поэтому, если ты не против, — замолкает смущённо, заметив, что уже откровенно пялится на юнхо титан, в свою очередь, только промолчал, продолжая смотреть на статую афродиты. — вы так горды тем, что вы дети богов… хвастаетесь этим и каждому доказываете, что ваши родители лучше других… а изгоев истории оставляете сидеть в тени и иногда проявляете внимание, чтобы снова унизить, — говорит почти сквозь зубы, смотря на хонджуна и поднимаясь с места, чтобы уйти — да где я тебя унизил, юнхо, ты можешь мне сказать? — вспыхивает эмоциями, не в силах совладать юнхо не слушает, удаляясь быстрым шагом в сторону спального корпуса античной греции. хонджун садится обратно на край фонтана, не понимая, чем мог обидеть титана. он вроде не сказал ему ни слова, только поговорили о небе, звёздах. почему тогда он каждый раз сбегает, будто к нему вновь подкатывают с ужасными шутками, как это было весь прошлый год? стоило бы извиниться. знать бы ещё, за что. хонджун лбом утыкается в посох, тяжело вздыхая от безысходности, и вскоре возвращается в свою комнату, где всё как и всегда: сонхва уже спит, минхо где-то гуляет, а в нос до слёз и потёкшего носа бьёт кошачья шерсть. отвратительно. он морщит нос, стараясь игнорировать неприятные ощущения, и идёт к своей кровати, думая над словами юнхо. речь явно шла не только о хонджуне, но слышать это было так неприятно, будто в душу плюнули, а ведь это только начало учебного года.

***

хонджун просыпается от странного дыхания в макушку. сонхва вроде не любит подобное, да и обычно встаёт куда раньше, так что ким поклялся, что прибьёт того кота минхо, который сейчас сопит ему в голову. или минхо прибьёт, что тоже было неплохо. парень приоткрыл сонно глаза, чувствуя чей-то запах прямо под носом. приятный. родной. совсем тёплый. и руки, которые держат крепко и обнимают странно приятно. хонджун ловит себя на мысли, что завис, пока наконец осознал происходящее. сейчас он не спит — юнхо, — слабо треплет чужое плечо и слышит только тихое мычание. — юнхо, пора вставать так просто, конечно же, младшего никогда нельзя было разбудить, но каждый раз было так приятно слышать чужое ворчание по этому поводу. хонджун поднимается на руках, чувствуя чужие руки уже на своей талии, и осторожно убирает отросшие волосы с лица чона, поглаживая мягкие щёки и наслаждаясь видом умиротворённого юнхо. он был таким, только когда спал. в остальное время у них банально не было возможности быть такими спокойными и так часто улыбаться, кроме как во сне. из-за занятости их общей целью у него никогда не было времени понять свои чувства и эмоции, нужно было готовить восстание, чтобы эти эмоции вернуть всем вокруг, забыв про себя. но всё же, в отличие от сна, в реальности существенное отличие: юнхо был ему другом, с которым они очень близки. это радовало, но не давало зайти за рамки, положенные друзьям. это путает его временами, особенно когда юнхо избегает его из-за чего-то. хонджун часто путался, но виду не подавал, чтобы понять, спит ли он сейчас или говорит всё настоящему юнхо. — пора вставать, белоснежка, — шепчет ласково, улыбаясь, когда брови чуть хмурятся хонджун предусмотрительно прикрывает спиной нежное лицо от солнечных лучей, позволяя провести чуть дольше времени в кровати. ким осторожно проводит пальцами по аккуратным чертам лица, вновь улыбаясь. сонные веки чуть дрогнули, когда ким оставил на лбу осторожный поцелуй. ну прям совсем сказочная принцесса. — ты вернулся, хён, — бурчит сонно, так и не открыв глаз, улыбается счастливо и крепче обычного обнимает. — удалось что-нибудь узнать? — да, я расскажу на собрании сегодня. а пока нужно проснуться и начать новый день, мистер соня юнхо улыбается, наконец открыв глаза. хонджун встречается взглядом с ещё сонной парой глаз, улыбаясь в ответ, пока внутри сознание снова рвётся пополам. они всего лишь друзья. — ребята будут рады новой информации. с нетерпением жду твоего отчёта, капитан, — всё ещё улыбается, пока старший встаёт с кровати — конечно, юнхо, конечно, — вздыхает, натягивая маску спокойствия, зная, что юнхо сделал то же самое. — нужно собрать всех в комнате для встреч юнхо угукает неразборчиво, прижав к себе старшего и уткнувшись ему в плечо. хонджун невольно жмётся ближе, положив руки поверх больших и тёплых. — расскажешь в общих чертах? — просит своим приятным голосом, заставляя трепетать и от нежных объятий немного задирая чужую футболку — я нашёл новое место, куда они переместили хромер. защита хорошая, если не считать того факта, что я уже знаю место юнхо улыбается новости, заставляя более крепкими объятиями счастливо улыбнуться в ответ. им нельзя, но, когда чон рядом, ему хочется всё нарушать ещё больше, чем обычно. младший оставляет поцелуй на виске, заставив хонджуна попытаться оттолкнуть его. — ты какой-то слишком тактильный. от уёна нахватался? — спрашивает с тихим смехом, который от него и ждали — возможно, — улыбка заставляет засмотреться. — но на обсуждение этого вопроса времени нет. нужно всех позвать хонджун наконец-то вспоминает, где находится, возвращаясь в неприятную реальность, где нельзя всего того, что хочется. юнхо наконец-то встаёт с кровати, и хонджун спешит сделать то же самое, чтобы потом собраться и позвать всех.

***

— я узнал, где они сейчас хранят хромер, поэтому нужно действовать слаженно и быстро, — хонджун достаёт блокнот с пометками и рисует мелом по старой доске схему. — с главного входа стоят два охранника. естественно, если показаться им, там окажется куда больше, но наша цель — крыша. она наиболее уязвима, если отключить дронов ёсан только кивнул, занося что-то в ноутбук. остальные внимательно смотрели на доску, по которой вёл старший. — как я понял, территория охраняется только ближе к входу в здание. на самом периметре только трое охранников и два дозорных, и если мы… — а в чём подвох? — спрашивает минги, произнося мысль каждого в этой комнате хонджун тяжело вздыхает. он хотел сказать это только в конце, чтобы не отбивать желание работать с этим — дирижабль. у них есть дирижабль прямо над площадкой. вы же знаете, как хорошо оборудована эта штука, — голос уже не наполнен былым энтузиазмом, пока руки схематично обрисовали вид площадки с дирижаблем неподалёку в комнате повисает неприятная тишина. весь этот риск по сути нёс огромный аргумент в использование всех шансов, но рисковать никем не хотелось. хонджун уже порывается что-то сказать, как вдруг слышит то, что заставило напрячься только сильнее — давайте я заберусь на дирижабль? ёсан расскажет мне про все нюансы их разработки, даст нужное оборудование, и я заберусь туда, чтобы вывести из строя или что-то вроде того, — это сказал юнхо юнхо. хонджун не может им рисковать. это первый человек в списке, кому бы он точно не разрешил идти на эту операцию. юнхо вообще нужно было бы посадить с ёсаном и заставить работать с компьютерами, а не пускать куда-то. ким заметно напрягся, как и все остальные. чон всегда брал слишком много и рисковал всем. ох не любит хонджун этот азарт в его глазах временами. — ты уверен? это очень опасно, юнхо, — говорит как можно спокойнее, будто сердце не йокает в этот момент от волнения. юнхо кивает. — хорошо. тогда решено. дирижаблем займутся ёсан и юнхо, всем остальным я дам отдельные указания вскоре все расходятся кто куда. двумя основными задачами сейчас было подготовиться и сделать всё в последний день на момент перевозки хромера, чтобы не попасться на камеры. времени было чуть больше, чем предполагалось: ёсан выяснил, что следующая перевозка будет только через месяц, а не через две недели, как обычно. всему виной послужили новые технологии, которые глушили локацию. было бы полезно, если бы местоположение не знали заранее. — юнхо, ты уверен? мы всё ещё можем решить вопрос удалённо, если чуть поторопимся с подготовкой, — хонджун берётся за широкую руку, когда в комнате никого не осталось — я же сказал, хён. мне нужно приносить пользу команде так же, как и остальные. мы же хотим вернуть людям эмоции, — юнхо улыбается совсем слабо, удивлённо распахнув глаза, как только старший его крепко обнял — будь очень осторожен и тщательно подготовься. я не хочу тебя терять, — говорит совсем тихо они с юнхо знакомы с самого детства. некогда соседи по лестничной клетке, сейчас — основатели движения против запрета эмоций и просто не закончившие школу тридцатилетние идиоты, с яркой идеей о спасении мира. юнцы совсем, у которых в голове ветер. — что со мной случится? нам всего тридцать шесть, — улыбается чуть шире, нарушая все главные законы их мира, и широкую ладонь оставляет на чужом затылке хонджун молчит. ему бы никогда не отпускать этого маленького дурака и держать на коротком поводке, словно щенка, с которым его иногда сравнивают ребята из команды. его нельзя никуда отпускать, он слишком дорог капитану и всегда слишком рискует. да, риск всегда оправдан, но он не оправдывает седых волос кима, который прячет их краской. им всего-то тридцать шесть. им жить и жить ещё, а они пытаются спасти мир. — тебе нужно идти проверить, как там дела у ёсана с его дронами. их нужно подготовить и проверить, — в противовес словам не отпускает. держит хрупкое на вид тело как можно ближе, пока их снова не ждёт разлука старший только кивает пространно, сильнее сжимая чужую футболку в руках. слишком страшно вдруг стало. юнхо нельзя отпускать. нет, не его. кого угодно, только не его. хонджун бы крикнул это в слезах, но не может. обстоятельства не те да и они всего лишь друзья чон носом по привычке зарывается в висок из-за разницы в росте и дышит глубоко. у хонджуна от этого сердце трепещет, но он прячет это глубоко внутри, пальцами цепляясь только сильнее за тёмную ткань с непонятным принтом — нас неправильно поймут. надо идти, — всё ещё держит, но уже не так крепко. хонджун только кивает пространно, отлипая с большим нежеланием — ты прав, — руки тянутся к глазам, стирая пелену непрошенных слёз. для них нет места и времени. — тогда иди к сонхва. у него были чертежи дирижаблей. я пойду к ёсану и узнаю, какая это именно модель и с чем нам нужно будет работать юнхо кивает, пряча руки в длинных рукавах футболки из-за незнания, куда их теперь деть. старший, стараясь унять дрожь в теле от переизбытка эмоций, первым почти выбегает из комнаты, ставшей их негласным штабом для собраний. в мыслях был полный хаос. эти слишком реалистичные сны заставили переосмыслить отношение к людям вокруг себя. в частности к юнхо. он слишком засел в голове после этих снов. естественно, оба юнхо одинаково манят его к себе, но этому многое мешает. во снах этому причина сам юнхо и его характер, а здесь… здесь всё слишком сложно. у них нет времени для подобного, они должны быть заняты совершенно другим. нужно снова забить голову их миссией. да, так будет верно. этот мир ещё не готов к подобному. здесь нужно думать совершенно о другом. нужно пойти к ёсану и проверить, нашёл ли он что. нужно забить мысли миссией и чем-то серьёзным. но мысли забиваются юнхо. его нежной улыбкой с утра, которую видел — в это очень хочется верить, — только хонджун; его тёплыми руками, которые греют в особо холодные ночи; им самим. а ещё смехом. не тем тихим, что он слышит изредка, а заливистым, когда он почти задыхается от счастья, прикрыв рот рукой и оставив только глаза полумесяцы. тем самым, который он слышал только в детстве и недавно совсем единственный раз, но это засело в голове. нужно вернуть миру эмоции, чтобы снова иметь возможность видеть эти полумесяцы со скопившимися слезинками счастья в уголках и слышать этот заливистый смех. чтобы наконец-то понять, что же он чувствует к старому другу, которым так дорожит. — ёсан, что удалось- хонджун входит как всегда без стука, тут же застывая на месте. рядом с ёсаном, наклонившись на уровень чужого лица, стоял сан, сладко целовавший чужие губы. ким поспешил отвернуться и закрыть за собой дверь, но кан окликнул его, спросив, если ему что-то нужно — я просто пришёл узнать, известно ли что по дирижаблю, но, видимо, отвлёк вас. если что-то узнаешь, подойди ближе к вечеру. я пока что узнаю, как дела у остальных, — не слушает ответа и уходит быстрым шагом ёсан краснеет, потому что их ловят не в первый раз. все были давно в курсе, что они встречаются, но кан смущался этого. сан же всегда сердечно заверял его, что всё в порядке. — он снова нас увидел, — старший носом зарывается в чужую шею, вздохнув. — будто ему нечем заняться. у него же есть парень — он просто переживает из-за его решения. ты бы тоже ходил хмурым, — сан заботливо гладит по спине, целуя в макушку — я бы тебя не пустил, даже если бы он лично сказал тебе идти, — бубнит куда-то в шею. — но нам нужно готовиться к операции, сан, чтобы ни с кем ничего не случилось. — ты прав. я тогда поработаю с дронами, а ты займись остальным, хорошо? — ёсан кивает, получив последний поцелуй в губы и улыбнувшись в ответ хонджун в это время пытался найти себе занятие, сбегая от увиденного. здесь же нельзя подобным заниматься! и ёсан должен знать это в первую очередь! ким снова себя накручивает, но эта мысль совсем не посещает воспалённый разум слишком правильного капитана. он бредёт по пустым коридорам заброшенного здания, слушая собственные поспешные шаги и вскоре в кого-то врезаясь — простите, я не хо- — ты в порядке? — знакомый голос ожидаемо успокаивает юнхо. хонджун без разбора обнимает его, снова оказываясь в самом приятном месте на свете. им ведь нельзя. не здесь. не сейчас. но он делает, щекой прижавшись к груди и прикрыв глаза. чон ожидаемо тёплый, сильный, действует, как успокоительное, и заверяет в собственной надёжности. — пойдём в комнату? — кивает только, приоткрыв глаза и даже не осознав, что через какое-то время они уже сидят на полу в своей комнате, прижавшись друг к другу хонджуну снова страшно. у них всего лишь месяц на подготовку такого сложного задания. успеют ли они? что если юнхо пострадает? а если операция провалится? а если… хонджун шумно выдыхает через нос и прижимается сильнее, одну руку положив на широкую грудь и вновь сжав пальцами ткань. его ладонь находит такая родная рука юнхо, переплетая пальцы и пряча в себе так правильно, что хонджун уже давно привык быть таким крошечным в чужих руках. перед юнхо таким быть не страшно. он не осудит его. — я боюсь тебя потерять, — шепчет тихо, будто их кто-то услышит. — зачем ты согласился? я нашёл бы кого-нибудь, поручил бы это сану или кому-то ещё. ты единственный, кем я не хочу рисковать ни при каких обстоятельствах юнхо молчит какое-то время, чуть сильнее прижимая к себе. хонджуну эти мгновения показались вечностью. вдруг его неправильно поняли? он только порывается что-то сказать, как его неначатую речь перебивает младший — ты правда так дорожишь мной? — спрашивает с неким сомнением, нервно сжимая ладонь старшего в своей ким напрягается, боясь сказать о своих настоящих чувствах. за этот год многое поменялось, в том числе и его отношение к младшему, но нужны ли юнхо его чувства? это уже был другой вопрос, на который получать ответ было слишком страшно. отказ и очередное избегание слишком сильно ударят по сердцу предводителя партизанского движения. он даже не уверен, стоит ли сейчас отвечать на вопрос с чистой искренностью, но от чона секретов быть не может. если бы он нравился младшему, то первым об этом и узнал. хотя юнхо часто умалчивает о своих проблемах и чувствах, чтобы не приносить неудобств, как ему казалось. — ты мне дороже всего на свете, юно. даже этого дурацкого хромера и человеческих эмоций. ты единственный, кому я доверяю, потому что знаю, что ты не предашь и всегда будешь тем, кто в любом случае останется на моей стороне, — шепчет, будто их кто-то услышит, и тычется носом в шею, удобнее устроившись. — я дорожу тобой больше, чем кем-либо ещё на свете юнхо улыбается смущённо, пряча нос в мягких волосах капитана и обнимая его чуть крепче. хонджун почувствовал нотки искреннего счастья и невольно улыбнулся сквозь дрёму, кивнув на какой-то вопрос, который даже и не расслышал вовсе. следом он чувствует тёплое дыхание на лице и, думая, что всё это лишь его уставшие бредни, продолжает спокойно улыбаться, ссылая мягкое прикосновение к губам очередным сонным бредом — нам нельзя, юнхо, — шепчет, как ему кажется, во сне, но всё равно лениво отвечает, не в состоянии понять, насколько реалистично происходящее. — жаль, что так можно только во сне — тогда открой глаза, — совсем близко, где-то около губ чувствуется, а хонджун боится, сильнее прижимаясь и целуя как-то слишком отчаянно, зарывшись руками в мягкие волосы ким улыбается чуть, думая, что наконец-то смог завоевать сердце своего любимого титана во сне, всё нашёптывая короткие признания и повторяя полюбившееся имя, пока было слишком приятно. юнхо улыбается в ответ на каждое и изредка шепчет в ответ слова восхищения, которые слишком долго держал в себе, имея наконец возможность высказать всё, что лежит на сердце, пока лёгкие уже горят, а губы краснеют всё сильнее. младший кое-как отрывается от мягких губ, чуть отдалившись и посмотрев на хонджуна, что всё ещё держал глаза закрытыми, будто боялся чего-то. юнхо осторожно прижимает его к себе, уткнувшись в висок. возможно, хонджун посчитал это чем-то из сна, но у него сердце так стучит, что вот-вот выпрыгнет из груди — мне страшно открывать глаза, — тихо шепчет старший, боясь хотя бы двинуться. — ты снова будешь меня избегать, как и в реальности юнхо молчит. ему тоже страшно. он не знает что делать с этим чувством уже слишком долго. хочется просто уткнуться носом в шею хёна и не думать ни о чём плохом, но не получается. избегать? снова? он не выдержит очередной разлуки с тем, кто и так появляется слишком редко. — возможно, реальность не покажется такой пугающей, если ты попробуешь открыть глаза, — шепчет в ответ ещё тише, сильнее сжав пальцами ткань чужой одежды и ожидая чужих действий и хонджун открывает, оказываясь как и всегда в объятиях юнхо. только губы всё ещё пульсируют. по-настоящему. — нам ведь… нельзя, — шепчет неуверенно, боясь посмотреть в чужие глаза, и дрожь скрывает в сжатых кулаках — но ты ведь чувствуешь то же, что и я. если мы готовим восстание для возвращения эмоций, то почему не можем испытывать их вопреки чужим правилам? я не хочу больше бегать от тебя, хён хонджуну страшно до чёртиков поднимать голову, но это делают вместо него, лишая мнимой защиты и смотря прямо в душу. ему слишком трудно не смотреть в полюбившиеся глаза. глубокие, словно самое старое болото, затягивающее только глубже в себя. ким теряется в этом болоте в очередной раз, но сейчас ему никто не поможет. ему остаётся только тонуть безвольной куклой там, в чужих-родных глазах, потянувшись к чужой чёлке и осторожно поправив её, чтобы не лезла на глаза и не мешала ими любоваться. — наверное, мне стоит извиниться? — шепчет, касаясь дыханием мягкой щеки, ради чего пришлось подняться немного и послать к чертям страхи и сомнения — у-у, — отрицательно машет в ответ, поправив висящую на хряще серёжку и осторожно огладив покрасневшие кончики ушей. хонджун оставляет невесомый поцелуй где-то в районе щеки. совсем близко к уголку губ, немного смазано задевая ещё красные, с которых не успела сойти опухлость. и юнхо улыбается. совсем не так, как раньше. эта улыбка такая невинная, яркая и искренне счастливая, но уже не такая, как всегда. что-то в ней выдавало греющую нежность и самую обыкновенную влюблённость, о которой пишется в стихах, которые они находили в старых книжках, выброшенных давным давно правительством. эту улыбку хотелось попробовать, ощутить, получать только в свой адрес, чтобы больше никто не знал об этом сокровище. кажется, хонджуна снова зациклило. — ты такой красивый, — вполголоса долетает до чужого слуха, заставляя невольно покраснеть старший тянется вновь к тёплой щеке, кончиками пальцев оглаживая нежную кожу и оставляя ладонь нежно лежать на лице, большим пальцем задевая мягкие губы, почти потерявшие эту притягательную опухлость. почему-то захотелось это исправить. возможно, юнхо засел слишком глубоко, чтобы не думать о нём. чон пальцы на талии капитана крепче сжимает и притягивает ближе, не отпуская. хонджун тихо смеётся, осторожно целуя. нельзя быть такими. не здесь. не сейчас. не им. но на это так плевать, пока целуешь эти мягкие и до невозможности сладкие губы. до дрожи пробирает, пока осознаёшь, что кто-то может войти, но не посмеет этого сделать. хонджун слабо дрожит в родных руках, забываясь и тихо вздыхая, пока его бока всё сильнее сминали. нужно временно остановить это безумие пока не стало поздно, но юнхо так настойчив, а хонджун слаб перед ним, совсем запутавшись, где сон, а где реальность. мозг перестал обрабатывать информацию, телу просто стало слишком хорошо, чтобы сопротивляться желаемому. — мы сейчас нарушим ещё больше законов, если продолжим, юно, — старается слушать отголоски разума, но младший этого не делает, руками уже оказываясь под футболкой и пересчитывая рёбра настойчивыми касаниями подушечек пальцев. — мы пожалеем, если пойдём так далеко мозг пытается доказать, что всё так и есть, но касания младшего такие аккуратные и при этом сильные, что хонджун не сдерживает громкого стона, как только тот касается сосков. это отрезвляет. юнхо будто выходит из транса, наконец вылезая из-под чужой футболки и теряясь, куда сейчас можно деть руки. старший часто дышит, гулко выдыхая через нос и его кончиком касаясь сонной артерии. руки наконец-то находят своё место на талии капитана, теперь касаясь нежно, как и всегда. ладони хонджуна привычно оказываются на широких плечах, поглаживая одно. — прости, хён, — вновь шепчет, боясь, что этим только больше разочарует. — я… мне… ты… мне жаль старший тихо хихикает в крепкое плечо и говорит, что всё в порядке, впервые за долгое время не скрывая ни одной эмоции на душе и просто позволяя себе быть на пару мгновений слабым. юнхо выдыхает облегчённо, зарываясь носом в выкрашенные волосы, и прикрывает глаза со спокойной улыбкой. сейчас так приятно веет уютом, что забываются все проблемы вокруг. — люблю тебя, — тихим бубнежом прячется в выкрашенных беспощадно волосах, не позволяя кому-либо ещё услышать эти важные слова с тонкой надеждой на взаимность — и я тебя, — секрет прячется где-то у шеи с дёрнувшимся адамовым яблоком, не позволяя понять сказанное даже адресату — повтори? — в ответ тихий смех, следом — хонджун поднимает голову и снова смотрит, утопая в омутах родных глаз — я. тебя. люблю, — диктует каждое слово, чтобы его точно поняли, и скрепляет сказанное совсем коротким поцелуем в губы, улыбаясь ещё ярче из-за чужой реакции а юнхо улыбается после того, как шок спадает, так ярко, что хонджун забывает о всех проблемах на эти секунды искреннего счастья на полюбившемся лице.