Из крови и пепла

Ночь отступает тихо и незаметно, звёзды гаснут одна за одной, исчезая в предрассветной дымке. Первые солнечные лучи скользят по голым ветвям деревьев, играют с кружащимися в воздухе снежинками. Зимний воздух — ледяной, он проникает в комнату через каждую щель, пробирается под полы кимоно, царапая кожу морозным дыханием. Иней замысловатым узором расплетается по стеклу, распускаясь лепестками серебристых цветков. Застывает, изысканной росписью переливается в утреннем свете. Фушигуро сидит неподвижно. Лучи рассветного солнца теряются в тёмных волосах, тонут в глубине глаз и разбиваются о тени, притаившиеся в каждом углу. Они окружают своего хозяина, тихо рычат, царапая острыми когтями тонкие полосы света. Дыхание Мегуми вырывается лёгким облаком пара и растворяется в морозном воздухе. У него в руках чашка давно остывшего чая, пальцы сжимают холодный нефрит — ещё немного, и гладкая поверхность треснет, рассыплется на осколки, изранив бледную кожу. Дверь отворяется без единого скрипа. Урауме проскальзывает в комнату, подобно тени, и делает глубокий поклон. Говорит тихо, словно боится потревожить чужой покой. — Молодой господин. Стук чашки о деревянный стол и шорох кимоно. Фушигуро встает, ему нет необходимости слушать дальнейшие слова. Он делает один шаг и ближайшая тень тут же окутывает его, позволяя исчезнуть в тумане проклятой энергии. *** Здание пред ним, кажется, принадлежит местному феодалу. Фушигуро скользит взглядом по полуразрушенным стенам и блестящим в языках пламени осколкам стекла. Тонкий слой снега, выпавшего этой ночью, впитывает в себя капли крови и тает от жара, ручейками стекает к ногам Мегуми. Фушигуро делает лёгкий взмах рукой — огонь вздрагивает и утихает, послушно пряча яркие искры. Холодный ветер разносит по округе пепел и крики, разрезающие глухую тишину. Мегуми переступает через безжизненные тела и отрубленные конечности, пока под его ногами хрустит стекло и каменная крошка. Люди кричат. Они падают на колени и в слезах тянут руки к возвышающейся над ними фигуре. — Прошу пощадите! — Господи, пожалуйста! Смех Сукуны отражается от окрашенных кровью стен, разрывает на куски жалкий призрак надежды в сердцах людей, пробуждает животный страх, который тугим жгутом ложится на горло. — Молиться Богу, стоя на коленях перед Дьяволом? Как же глупо. Копьё в руках Рёмена делает дугу — по комнате разлетаются алые брызги, а головы падают на пол с глухим стуком. Картина дикая и жестокая, но давно привычная. Улыбка на лице Сукуны — безумие в чистом виде, первородный хаос, вселяющий страх и сокрушающий всё на своём пути. Ужас, прекрасный в своей первобытности. — Подойди. Голос Сукуны горячий, растекается пламенем по коже и не терпит отказа. Фушигуро и не думает его ослушаться, делает несколько шагов навстречу, игнорируя противное хлюпанье под ногами. — Ты опять пропустил все веселье, — Сукуна касается лица, пальцами сжимает подбородок, размазывая кровь по бледной коже. — Невелика потеря, — Мегуми морщится, сжимая губы в тонкую полоску. Сукуну это, кажется, забавляет. — Пир окончен, — Рёмен наклоняется, обжигая ухо горячим дыханием. Вторая рука ложится на талию, а потом скользит ниже, сжимая и поглаживая бедро сквозь ткань одежд. — Настало время поразвлечься. Ответить не получается, лишь хрипло вздохнуть, когда Сукуна толкает Фушигуро прямо на залитый кровью стол. Рёмен подхватывает рукой конец пояса, тянет на себя обманчиво-нежно, но Мегуми видит языки пламени, притаившиеся в глубине хищных глаз. Сукуна смотрит, как ткань кимоно легко соскальзывает с плеч, обнажая кожу, усыпанную алыми метками, а Фушигуро вздрагивает, от дуновения морозного воздуха. — Замерз? — Сукуна хмыкает и ведёт пальцами по выступающим ключицам. Его проклятая энергия растекается по коже с лёгким покалыванием, от неё в груди, словно разгорается пламя, а сердце быстрее бьётся о рёбра. Фушигуро старается дышать медленно и глубоко. Он прикрывает глаза и немного запрокидывает голову назад, когда Сукуна проводит языком вверх по шее, прикусывает мочку уха. Руки сами тянутся к чужой одежде, сжимают окровавленную ткань, легонько подрагивая. С Сукуной всегда так. А его пальцы скользят всё ниже, выводят узоры на бёдрах или сжимают с силой, до краснеющих пятен и синяков. — Смазка, — от тембра Сукуны у Мегуми мурашки бегут вдоль по позвоночнику, а руки сами касаются тени и достают из нее флакон с маслом. — Умница, — Рёмен ухмыляется, той же улыбкой, с которой он несколько минут назад сносил головы и ломал кости. — А теперь повернись. Фушигуро оборачивается и его тут же прижимают к столу, с такой силой, что из лёгких выбивает весь воздух. Масло тёплое, оно стекает по бёдрам, когда Сукуна вводит в него сразу два пальца, а Мегуми морщится. Ощущения всё ещё болезненные, от них проходит дрожь по коже и мысли путаются. — Я брал тебя этой ночью, а ты уже такой узкий. Внутри разгорается пожар, то ли от возбуждения, то ли от проклятой энергии Сукуны. Она впивается в кожу, из-за нее всё нутро просто кричит о том, что нужно бежать, а Мегуми лишь выгибается, уже сам насаживается на чужие пальцы. И может, наконец, вдохнуть полной грудью, когда Рёмен уже не давит рукой между лопаток, а зарывается ей в волосы и тянет на себя. Запах крови — отвратительный. Он стекает вниз по горлу с каждым рваным вдохом, наполняет лёгкие, отравляя их. Фушигуро от него тошнит, но он послушно упирается руками в стол — деревянная поверхность влажная и липкая. Даже немного теплая. Сукуна одной рукой сжимает его шею, а другой до боли стягивает волосы на затылке. Мегуми и не против, это помогает отвлечься от вида валяющихся по полу человеческих останков и пятен крови на белоснежных стенах. Фушигуро запрокидывает голову назад, когда в глазах темнеет, а из горла вырывается сдавленный хрип. Сукуна наслаждается, впивается зубами в шею до боли и кровавых подтёков, в очередной раз доказывает — жизнь Мегуми в его руках, и забрать он её может в любой момент. Стоит лишь сильнее сжать пальцы и... Но он отпускает, довольно щурится, пока Фушигуро заходится в кашле и делает долгожданный вдох. Не даёт времени на передышку, входит медленно, смакуя наслаждение от жара чужого тела и тихого болезненного стона. Не может отвести взгляд от подрагивающих бёдер, по которым крупными каплями стекает смазка. Всего несколько минут назад здесь танцевала смерть, утопая в криках, а теперь слышно лишь тяжелое, рваное дыхание и влажные шлепки, разбивающиеся о стены комнаты. Фушигуро всхлипывает, царапает ногтями стол, а Сукуна перемещает обе руки ему на талию, сжимает и поглаживает, обводит большим пальцем собственный укус, оставленный прошлой ночью. Возможно он сжалится, использует обратную технику, чтобы залечить раны, зная, что немного позже оставит новые. Но сейчас он накрывает тело Мегуми своим, прижимается сильнее, так что даже слышит чужое сердцебиение. Вдыхает его запах - такой теплый и живой, от него внутри просыпается что-то древнее дикое, оно хочет подчинить, присвоить, развратить. Его движения медленные, размеренные. Это людей можно убивать быстро, чтобы кровь и крики, бессмысленная мольба и сломанные кости. А вот Фушигуро нужно наслаждаться, потому что он узкий и до безумия горячий, по сравнению с ним даже смерть не так восхитительна. Ведь Мегуми плавится и тает от каждого прикосновения, вспыхивает, словно спичка, и горит так же ярко, жарко, страстно. Подтянутое тело выгибается - красиво и пошло, так что хочется провести рукой по спине, царапая бледную кожу, осыпать ее поцелуями, укусами, оставить яркие метки, чтобы все знали, кому Фушигуро принадлежит. Всё его тело и душа, если от нее осталось хоть что-то, кроме осколков, так похожих на сверкающие во тьме звезды. Поэтому Сукуна сжимает рукой его подбородок, утягивая в поцелуй — жадный и влажный, со вкусом крови и пепла, осевшего на губах. Он заглушает стон Мегуми, когда Рёмен касается его члена, обводит пальцем головку, размазывая выступившую смазку. Дразнит, с удовольствием подмечая любую реакцию, каждый вздох. Он мог бы трахать его часами, жаль только человеческое тело не так выносливо, как хотелось бы. Поэтому Сукуна ускоряется, чувствуя, что Мегуми уже на пределе, хнычет и стонет, но никогда не умоляет. А Фушигуро уже плавится — ему слишком хорошо, слишком жарко, слишком много, но он все же старается сдержаться. Даже когда внизу живота стягивается тугой узел, а голова идет кругом. Сдерживается, пока не слышит, наконец, хриплое: — Можно. Оргазм проходит дрожью по телу, яркой вспышкой перед глазами и срывается с губ громким стоном. Колени подгибаются, и Мегуми бы точно рухнул на стол, если бы руки Сукуны не держали его так крепко. А Рёмен вбивается в такое податливое и чувствительное после разрядки тело. Его накрывает, словно волной, воздух стремительно покидает легкие, опаляет шею Фушигуро, а тихий стон почти переходит в рычание. Мегуми чувствует, как горячая сперма стекает по внутренней стороне бедра, оставляя на коже неприятное ощущение стянутости, когда Сукуна выходит из него, и недовольно морщится. — Я же просил... не кончать внутрь... — Один приказ и Урауме подготовит для нас горячую ванну, - Рёмен усмехается. — А там можно и продолжить, м? У Мегуми уже не хватает сил на внятный ответ, поэтому он просто позволяет накинуть на себя окровавленное кимоно и подхватить на руки, пока огонь, подчинённый проклятой энергии Сукуны охватывает всё вокруг. Треск пламени заглушает звук шагов, когда они покидают здание, от которого вскоре останется лишь пепел и обугленные кости.