Мы живем благодаря нашим воспоминаниям

Он заслужил свою свободу. Его ногти оторваны от кровати из-за того, что он выкарабкался из глубин Земли только для того, чтобы добраться сюда. Его кости, наконец, срослись. Его кожа, наконец-то покрытая шрамами. Его тело, наконец-то свободное. Это ничего не значит, если он закончит тем, что будет ждать здесь вечно, а он так и сделает. Он будет ждать, пока его кожа не срастется с костями, а легкие не перестанут втягивать воздух. Он переждет грозы, ураганы и торнадо. Он будет ждать, пока не сможет. Он просто надеется, что ему не придется этого делать. Глубокий вдох втягивает тяжелый привкус соли на языке, густой в легких. Линия моря предвещает недоброе своей неровностью. Темные волны с белыми верхушками тяжело разбиваются о скалистую береговую линию. Большие утесы с острыми краями вздымаются высоко в небо за его спиной. Он — кусок стекла между молотком и бетоном, хрупкий в таком жестоком месте. Это только вопрос времени, когда он сломается. Он сжимает руку в крепкий кулак, дрожащий даже в компактном захвате. Он мог бы часами рассказывать о том, что он чувствует сейчас, он использовал бы метафоры и плавные слова, чтобы описать каждую деталь. Тысячи и тысячи таких людей, как он, писали о своей свободе; о первом глотке свежего воздуха после того, как они оказались в ловушке в трюме рабочего корабля, о встрече с семьей после многих лет жестокого насилия войны, даже о сладком освобождении от смерти. Все слышали это, все знали это в меньшей степени. Но на самом деле он не заботится о своей свободе. Жестокость и боль уже давно отпечатались в его костях. Это руны в самой сути его души, паранойя, в которой он уверен, будет преследовать его в каждом переулке и темном углу, петь ему во сне. Что его действительно волнует, так это сладковатый запах свежей рыбы, соленый воздух и опасные береговые линии. В небе грохочет гром, низкие серые облака подползают к нему все ближе и ближе, и все, о чем он может думать, это о том, как он благодарен за то, что чувствует тяжелые капли воды на своем лице без веса «Короля» на своих плечах. Радуйся, думает он. Радуйтесь холоду, который приходит с его промокшей от дождя кожи, бледности, слегка загорелой после долгого пребывания в темноте, улыбке, изгибающей его губы после многих лет, когда в его венах не было ничего, кроме медикаментозного онемения. Да, он мог часами говорить о свободе, которой был одарен. Но вся эта боль и насилие, разбитые руки и сломанные хлысты — все это навсегда останется в памяти. Извращенный лихорадочный сон, который завладел его жизнью, годами страха, боли и страданий. Тусклая искра надежды, задушенная под кроссовками на заказ, сшитыми специально для самого короля. Он был трусом, прятался в темноте, которой так чертовски боялся. Он едва пробивает себе дорогу к храбрости, стоя на этом пляже, наблюдая, как вдалеке, словно удар молнии, потрескивает молния, это его храбрость. Воспоминания, которые лежат здесь, воспоминания, омраченные красным и черным, фиолетовым и синим. Он вернулся. Его свобода. Это все и ничего. Это свобода от кандалов на его лодыжках, но присутствие призрака, дышащего ему в затылок. Это сделки, которые преследуют его, но также и сделки, которые освобождают его. Он мог бы продолжать и продолжать, и, возможно, так оно и есть, но он больше не хочет этого делать. Он так устал чувствовать благодарность за каждый свой шаг, за каждый вздох. Он устал от борьбы, все еще продолжающейся в воспоминаниях о его шрамах и боли в суставах. Он просто хочет жить. И вот он ждет. Он ждет, пока его дрожь не превратится в яростный стук зубов. Он ждет, пока гром раскатывается все ближе и ближе к вспышке света. Он ждет, даже когда вода лижет подошвы его ботинок, борясь с желанием унести его в море. Он стоит прямо под тяжестью всего гребаного мира, потому что это то, что он делает. Он борется с гробом, который опускает его на шесть футов под землю, дышит сквозь грязь, как будто это всего лишь небольшая пыль, и он живет. Береговая линия скалистая, о нее разбиваются темные волны с белыми верхушками. В небе гремит гром, и на языке у него соль. Но он все еще слышит быстрые шаги, с грохотом пробивающиеся сквозь камни. Слышит тяжелое дыхание, которое отягощено густой влажностью. Слышит проклятия сквозь дребезжащий от холода голос. И он видит то, что делает его свободу всем. Он видит темно-черные волосы, такие же, как у него. Он видит бледную кожу с нежным розовым оттенком, точно такую же, как у него. Он видит изогнутый нос, густые брови и сияющие серые глаза, такие же, как у него. Береговая линия скалистая, о нее разбиваются темные волны с белыми верхушками. В небе гремит гром, и на языке у него соль. Но он слышит, как его ноги царапают камни. Он слышит свое собственное тяжелое дыхание, учащающееся с каждым шагом, когда он приближается. Он слышит свои проклятия, когда, спотыкаясь, хватает ее и прижимает к груди. Его зубы стучат, а конечности дрожат от холода, но он чувствует себя теплее, чем когда-либо за последние годы. Его легкие никогда не знали благодати свежего воздуха после долгих месяцев, проведенных в трюме корабля. Его глаза никогда не видели его семью после многих лет жестокого насилия войны. Его сердце никогда не знало сладостного освобождения от смерти. Но его руки держали после стольких лет отказа, его слезы смешались с каплями воды после стольких лет сдерживания, его кожа познала тепло любви, такое постоянное в годы тьмы. Его собственная могила никогда не смогла бы удержать его, его воскресение, наконец, знающее, что это возрождение. Он ползком добрался домой, сражался с призраками, которые бродили в его тени, и боролся с собственной трусостью, которая так долго держала его взаперти. Грязь, застрявшая у него в горле от сделок, погребенных на глубине шести футов, ничего не весит в своей тяжести. Он боролся за каждый свой шаг, за каждый свой вздох, за саму свою волю к жизни. Он познал травму, которую не должен знать никто другой, носит шрамы, говорящие о темных временах. И он сделал бы все это снова, если бы это означало, что он может стоять здесь. Его храбрость проявляется в изгибе позвоночника, в крепком сжатии рук, в улыбке на губах. Его храбрость принадлежит ему, это его свобода. Смерть никогда не знала его, и он оставил так много людей позади. Но когда Жан Моро еще крепче прижимает свою сестру к себе, он не чувствует никакого сожаления. Он наконец - то жив.