Не первое и не последнее утро

Джон с уверенностью может заявить, что Париж — лучший город в мире. Конечно, после того, как в уже отвыкший от таких изысков нос ударил родной ливерпульский запах тухлой рыбы, какого-то дешманского корабельного топлива и гнилых водорослей, любое место без сего амбре покажется Эдемом, но у Леннона есть кое-какие свои причины считать Париж лучшим местом на Земле. Одна из этих причин нетвердой походкой, цепляясь за него всеми выступающими частями тела, вышагивает подле. На поезд из Парижа они сели где-то в без двадцати девять, выбрав самые дешевые места — сидячие. Нормальной еды у них с собой не было никакой абсолютно. Денег тоже. В Джоне внезапно проснулся жуткий транжира — видимо, жаба, которая с завидным постоянством его придушивала, ушла в неоплачиваемый отпуск как только Леннон оказался один на один с любовью всей своей жизни (в миру — Полом Маккартни). Ладно, «любовью всей своей жизни» Джон назвал Пола всего однажды — налакавшись дешевого пойла в Гамбурге. Хотя тогда он и к Стюарту целоваться полез, за что знатно получил по щам от Маккартни. Наедине, конечно. Посвящать всех их друзей в тонкости их взаимоотношений было бы… ну, тяжело, неудобно, рискованно. Сами все поймут рано или поздно. Не глупые. Словом, поужинали Леннон и Маккартни какими-то, прости господи, харчами в третьесортной привокзальной кафешке. Какое-то время Полу казалось, что еда вполне себе ничего, естественно пока Джон не завел свою шарманку о том, что это, мол, «повар сблевал и в кляре зажарил». После третьего предложения, в красках описывающего процесс приготовления по мнению Леннона, Пол позеленел лицом и отодвинул от себя тарелку, не съев и половины. Джон хмыкнул, пожал плечом, и, мало того что съел свою порцию целиком, так еще и за Полом все доел. В итоге, голодный и злой Маккартни в двенадцать ночи отрубился у Леннона на плече, но с утра тот порадовал его сюрпризом — во внутреннем кармане его нового пальто была припасена внушительная фляга, наполненная белым полусладким. Так что завтрак у наших путешественников выдался, скажем, на любителя. И в полшестого утра они, поддатые, но абсолютно счастливые, сошли с поезда на родимую землю. А в целом, эти каникулы в Париже пролетели словно яркий сон. Насыщенный, запоминающийся сон, оставляющий сладкое послевкусие вслед за пробуждением. Вдвоем они облазили все злачные местечки этого прекрасного города, не забывая, конечно, и о знаменитых достопримечательностях. Джон чуть не утонул в Сене прямо накануне своего дня рождения, поскользнувшись на нижней набережной, а Пола грабанула местная шпана. Они попали под несколько десятков проливных дождей, распивали дорогое вино в недорогом мотеле и недорогие банановые коктейли — в дорогом ресторане, ели что придется, несколько раз ходили в кино на ужасно глупые мелодрамы, провожали закаты и встречали рассветы, спали друг с другом во всех возможных смыслах, мерзли под бумажно-тонкими одеялами, грелись прикосновениями и смазанными поцелуями. Их чувства друг к другу, сколько бы они этого ни отрицали, наконец переросли из подросткового баловства в любовь. И вот, сейчас они вернулись. Это утро было холодным, куда холоднее, чем Джон ожидал. В гребаном автобусе не работала печка, так что тепло и комфорт поезда забылись как только они сели в транспорт. Спросонья Джон еще и не сразу понял, что сели они не в тот автобус, и что от конечной им придется еще минут пятнадцать тащиться до дома Пола. Справа к нему прижимался Макка, захмелевший куда сильнее, чем он сам — Пола могло унести даже с пинты светлого пива, когда Джону нужно было минимум полбутылки водки чтобы его мозги поплыли окончательно — и Леннон явственно чувствовал, что его трясет. — Как ты, зайчик мой? — поинтересовался Джон, поворачивая голову в сторону Пола. Тот брел почти наугад, изо всех сил опираясь на Джона, и его губы были совсем синие от холода. — Я ж просил тебя не называть меня так, — пробурчал Пол, поеживаясь и морща нос, тщетно пытаясь скрыть зевок. — О-ох… — Хорошо. Так как вы себя чувствуете, товарищ половой партнер? — заржал Джон, подталкивая Пола локтем. — Нахуй ид-ди… — клацнул зубами Маккартни. — Я замерз, — тут же от всего сердца признался он, шмыгнув носом. — Трезвеешь, — мягко засмеялся Джон. — Скорей бы… протрезветь… — мечтательно протянул Пол, снова утонув в зевке. Джону совсем не хотелось спать. Он дышал полной грудью, стараясь игнорировать неприятный запах доков, улыбка на его лице была шире некуда, но Пол явно не разделял его энтузиазма. — Эй, совсем немного осталось уже, минут десять, держись, — Джон нащупывает в воздухе руку Маккартни, и изо всех сил ее стиснул, пытаясь согреть. — сейчас придешь домой, скушаешь что-нибудь, пойдешь досыпать… — Джо-он, а ну отпусти, нас сейчас увидят и отпиздят, — прошипел Пол, оглядываясь по сторонам и дергая рукой, но Джон только крепче сжимал ее с каждым рывком. — Поли, успокойся, кто дурак гулять в шесть утра в субботу? — даже остановился Джон, цокнув языком, поставив чемодан на землю и указывая освободившейся рукой Полу на пустующий проспект перед ними. — Ни одного человека на улице. Пол закатил глаза, но держать за руку Джона все-таки продолжил. Какое-то время они идут так, держась за руки и смотря по сторонам. Джон следит взглядом за постепенно розовеющим горизонтом и его прямо-таки подмывает сообщить Полу о том, что оттенок рассветного неба идеально подчеркивает его порозовевший от прохлады кончик носа, но он понимает, что Пол сейчас не в настроении принимать такие импровизированные комплименты, так что Леннону не остается ничего кроме как вздохнуть и несколько нерешительно и неловко погладить тыльную сторону ладони Макки большим пальцем. Пол тут же реагирует на ласку Джона, любовно сжимая его пальцы в ответ. Джону сразу же становится чуть теплее, хотя пальцы у Пола холодные, словно лед. — Может, зайдешь домой вместе со мной? — предлагает Маккартни. — выгоним Майка спать в гостиную и устроим ночевку? Точнее, уже ведь не ночь… Как назвать сон с шести утра до часу дня в одной постели?.. — Утрёвка. Секси-утрёвка, которая окончится обоюдной дрочкой со стопроцентной вероятностью, — гордо заявил Джон. — Боже, надо издать словарь с твоими неологизмами, они прекрасны, и их должен увидеть мир, — прыснул от смеха Пол. — Ну так, останешься? Я бы не отказался от предложенного тобой сценария, — Маккартни заглянул в глаза Джону и улыбнулся, прикусив губу. — Во-первых, нео-что? Во-вторых, я бы тоже со-овсем не был бы против выгнать Майка и потрахаться на его кровати… — Мерзость, Леннон! — Но-о Мими убьет меня если я не покажусь ей первым делом, дабы она убедилась, что меня не расчленили французские мафиози, — скорчил гримасу Леннон. — К тому же, старик Джим не будет рад, если в его дом завалятся не только его бухой сын, но еще и не менее бухой парень, который этого самого сына собирается выеб… — Джон! Продолжишь говорить такую грязь, и мне придется прижать тебя к стене вот в той вонючей подворотне, — предостерег его Пол. — Молчу-молчу. Провожу тебя до дома и обниму, хорошо? У твоего отца вроде окно в другую сторону выходит? — В другую… — Пол явно был расстроен тем, что Джон не может остаться на ночевку. — Вот и прекрасно! Эй, не дуйся, я тебя значит поцелую еще! Как тебе такой план, приятель? — Джон начал его тормошить и улыбаться ему очень редкой для него, искренней улыбкой. Маккартни улыбнулся в ответ. Сначала вымученно, но потом эта улыбка превратилась в такую же искреннюю, как у Леннона. — Ты только, главное, не светись шеей своей перед отцом и Майком, на жирафа смахиваешь. У них появятся вопросы, — усмехнулся Джон. — Вот говнюк, вы посмотрите на него только! — воскликнул Пол в притворном возмущении. — Искусал, сволочь, всю шею мне, уверил, что никаких следов не будет, а наутро глаза, блядь, по пять копеек, и помча-ал мне шарф покупать на последние деньги! Загладил вину, ничего не скажешь! А теперь еще и обзывается, козел… — пробухтел Маккартни, зарываясь носом в этот самый шарф. — Скажи еще, гад, что тебе шарф не нравится! Я знаешь, как долго выбирал?! И ты вообще-то с ним весь день вчера таскался, как будто он из золотых ниток сшит как минимум! — не остался в долгу Джон, так же притворно брызгая ядом. — Вот всегда с тобой так! — огрызнулся Пол. — Как? — Так! Через жопу все… — Ах ты дрянь! — оскалился Леннон, разбрызгивая воду из лужи носком ботинка прямо в сторону Пола. — Сам такой! — ловко увернулся от брызг Маккартни. — Все, стой, а то сейчас твой дом пройдем! Не узнаешь родные места уже, совсем память отшибло? — с издевательской улыбкой ласково поинтересовался Джон, вновь хватая Пола за руку. — Бо-оже, неужели на месте? Все, иди уже к себе, как же ты надоел мне, не могу! — Пол опять начал выпутывать свои пальцы из мертвой хватки Леннона. — Что, и обниматься на прощание не будем? — Джон, естественно, произнес это в саркастическом тоне, но в его голосе внезапно скользнула такая нежеланная тень тревоги. По его маске безразличия пошла трещина, и это не осталось без внимания чуткого Пола. Его взгляд тут же стал в разы мягче. — Будем, — очень мягко и тихо произнес Маккартни. Поставил свой чемодан на землю, обвил руками Джона, прижался к нему. Леннон сжал пальцы на его ребрах, сминая тонкое пальто. — А еще, Джон… — прошептал Пол совсем рядом с его ухом, отчего по спине прошелся целый легион мурашек. — Еще и поцелуемся. Потому что окна отца выходят в другую сторону и нам не попадет. Маккартни чуть отстранился от него, чтобы заглянуть в глаза. Улыбнулся уже в который раз за это утро. Не первое и не последнее в их истории с неизвестным концом. Каждый из них, безусловно, надеялся на хороший исход. Но никому доподлинно не известно, что произойдет хотя бы завтра. И поэтому, наверное, Пол берет Джона за подбородок и влажно прижимается губами к его губам. Джон чувствует его язык на своем, и он отвечает, прижимая парня к себе сильнее. — До встречи, — негромко говорит Маккартни, прекращая поцелуй и слизывая кончиком языка слюну Леннона со своей губы. Он подхватывает чемодан и подходит к двери в дом. Медлит где-то секунду, а Джон не сводит с него глаз. Набирает побольше воздуха в себя, молчит еще секунду и говорит то, что Джон абсолютно не ожидал услышать. — Просто хочу, чтобы ты знал. Я тебя люблю, Джон Леннон. Опять нервно улыбается себе под нос и начинает копаться в карманах своего пальто в поисках ключей, не отводя глаз от своих ботинок. Его щеки и нос покраснели сильнее прежнего. — Лю… бишь… — шокировано выдохнул Джон, зарываясь рукой себе в волосы. Когда это они вдруг стали говорить друг другу такое?.. Ох черт. — Пол! Маккартни, уже начавший отпирать дверь, оборачивается на Джона. Смотрит пытливо и как будто недоверчиво. Все равно что на незнакомца. — Я тоже. Люблю. Тебя… Маккартни, — чеканит Джон, и он говорил эти слова таким тоном, что это вполне могло бы сойти за угрозу. И, даже не глядя на реакцию Маккартни, хватает свой чемодан и убегает в сторону своего дома. Только на повороте он несмело поворачивает голову и видит вдалеке очень расплывчатую фигуру. Не ушел в дом. Смотрит вслед. Ему хочется верить, что Пол улыбается ему. Он очень неуклюже прижимает свою ладонь к губам и отправляет в ту сторону что-то вроде воздушного поцелуя, тут же смущается и припускает к своему дому с двойной скоростью, чувствуя себя самым-самым счастливым придурком в Ливерпуле, в Великобритании, на планете Земля. Сейчас он доберется до дома, отопрет дверь, на лету чмокнет заспанную Мими в щеку и крикнет что-то вроде «извини, я спать, потом поговорим!», плюхнется на кровать и только тогда облегченно выдохнет. Почувствует, что его сердце колотится как бешеное. Осознает, что только что признался в любви лучшему другу. И что не жалеет об этом. Потому что точно знает, что тот любит его в ответ. И что сейчас буквально в десяти минутах бегом от него лежит в своей кровати Пол Маккартни и тоже — он готов поклясться чем угодно — думает о нем. Сдается ему, теперь это надолго. И если бы он сказал, что возражает, то это была бы самая наглая ложь в его жизни.