Джокер

Юнги лежал в постели около получаса. Смотрел то в потолок, то на пустую половину кровати. Без Хосока становилось холодно, мрачно, неуютно. Омега пытался вместить в своей голове всю реальность, но получалось плохо. Его похитили, привезли сюда, Джокер пытался рассказать ему правду о том, кого Мин считал отцом, возил по городу, больницу разбомбили у них на глазах, затем они переспали... Черт! Юнги резко садится на край кровати и кутается в пушистый плед как в плащ. Понял, что не уснет. Внутри слишком много всего, эмоции бьют через край, в голове снова шум, снова голоса. Они ужасно надоели и самое страшное, что омега уже не понимает — это просто голос совести или уже сумасшествие? Он смотрит на себя в зеркало напротив и совсем не узнаёт. Такой... Другой. Без одежды, в чужой кровати, с опухшими от поцелуев губами, багровыми метками на шее и груди. Светлые волосы спутались, а тёмные корни прилично отросли. Комната же настолько наполнилась их запахами, что даже дышать стало трудно и стоило срочно открыть окно. Парень совершенно не узнавал того, кого видел в зеркале. В какой момент всё пошло не так? Когда именно он променял семью, страну и честь на место в кровати врага? Почему собственными руками вырвал из груди сердце и отдал Джокеру, чьё имя равно дьявольскому? Юнги не хочет знать. Ему проще считать, что такова его судьба и против неё не пойти. Так он сможет не сойти с ума окончательно. Просидев так ещё минут десять, что показались вечностью ему, Юнги решил сначала выпить чаю, а потом уже поразмышлять над этим всем. Он нашел среди всех тех вещей, которые приносили ранее помощники Чона, бельё и не очень длинный алый шёлковый халат с золотой вышивкой, одевается и выходит из комнаты. Юнги предполагал, что Хосока уже нет, ибо тот всегда уезжал очень рано, а к прислуге он уже привык, те всегда работали и передвигались по дому почти незаметно для омеги. Поэтому Юнги ступает босиком по деревянным ступенькам, не особо задумываясь над внешним видом. Хосок в это время сидел за столом, заканчивая с завтраком, а рядом стоял Джин и озвучивал планы на день, одновременно внося правки согласно указаниям альфы. Обычно в такие моменты он садился за стол рядом, просил завтрак и себе, либо же чашку крепкого кофе. Но не сегодня. В последнее время он вообще практически не ест. Кусок в горло не лезет из-за боли и холодного, как север, одиночества. Его волосы вновь приобрели черный, как зимняя ночь, цвет и были не особо аккуратно уложены, а сам омега был одет в чёрный костюм. В последнее время это его излюбленный цвет. Он стоит рядом с Джокером верным слугой, но чувствует нутром — что-то не так. В запахе альфы неизвестные ранее верхние нотки, не то настроение, даже разговаривает тот не так, как обычно. В доме непонятная атмосфера и у Джина такое ощущение, что вот-вот и в них попадёт бомба. Но оба замирают, когда в комнату неожиданно входит Юнги. Хосок прекращает есть и смотрит на омегу, не в силах оторвать взгляд. Тот, словно самый прекрасный цветок среди холодной зимы и непроглядной тьмы. Яркое пятнышко в чёрно-белой жизни Джокера. Он слегка приподнимает уголки губ и протягивает руку на встречу омеге, дабы тот подошёл ближе. Юнги же не ожидал увидеть кого-то в доме, поэтому от неожиданности застыл в дверном проёме. Он видит за столом Хосока, но подойти к нему словно мешает что-то. Кто-то... Джин неотрывно смотрит на Юнги и на последней волосинке держит своих демонов. Смотрит на багровые метки на шее, чувствует запах, который так тщетно пытался угадать. В спине Джина оказывается ещё один нож, самый большой, самый острый. Тот, которым обычно сердце на жертвоприношениях вырезают. Он невольно сжимает кулаки, словно дикий хищник готовится к нападению в попытке защитить своё. Юнги боится и шаг сделать, пока Джин испепеляет его взглядом, словно ноги к полу приросли. А Джин не прекращает смотреть на тонкую шею, усыпанную следами губ Джокера. — Извини...те... — Юнги даже не знает, что сказать и получше прикрывает худое тело тонкой тканью халата. — Я думал, уже никого нет... — он смотрит, как Хосок приглашает его взмахом рук ближе, но из-за пронзительного взгляда Секретаря боится сделать даже шаг. — Иди ко мне, снежинка, — Хосок немного отодвигает свой стул назад и терпеливо ждёт, когда Юнги подойдёт. — Джин, ты подожди меня в машине, — он даже не смотрит на Кима, переключая всё своё внимание на Юнги. Сокджин даже не дышит. Ему противен воздух, пропитанный запахом врага. И дело совсем не в национальности... Юнги занял его место в одно мгновение, без всяких объяснений, причин, привилегий. Он вот уже второй месяц спит в кровати Джокера, живёт в его особняке и пользуется роскошью, раздвигает перед ним ноги, а Джина с того дня будто бы и вовсе не существует. Он стал невзрачным секретарём, пусть и самого Главы. Его самооценку уничтожили окончательно. Он выходит из комнаты в гостиную, но не спешит уходить на улицу. Встав в углу подальше, он сквозь щель в дверном проёме наблюдает за развернувшейся сценой в столовой. — Почему не спишь, снежинка? — как только Юнги подошёл, Хосок усаживает его на колени к себе и нежно целует в уголок губ. — Не смог уснуть... Хотел сначала выпить зелёного чая, а уже потом подумать, что мне делать, — Юнги явно очень смущён, он опускает взгляд вниз и постоянно поправляет свой халат, боясь оголить больше положенного, как будто не они переспали сегодня ночью. — Не думай о плохом. Можешь сделать покупки в интернете, поспать, принять ванную... Чем обычно развлекаешся? Ты можешь делать всё, что захочешь. В какой-то момент этого разговора Хосок усаживает омегу на стол, развязывая пояс халата, ткань сама сползает с плеч. Он целует его в губы, затем шею, плечи, грудь... Юнги кусает губу, пытаясь не застонать, когда крепкие ладони сжимают его талию, и ногу в колене сгибает, подпуская альфу ближе. Ему нравятся эти касания, смешание их ароматов, как тело реагирует на каждое взаимодействие и хочется большего. Юнги впервые познал мужчину и это кажется ему раем, он не хочет из него уходить, отпускать это блаженство. — Так не хочется покидать тебя... — шепчет Хосок на ушко Мину и слегка прикусывает мочку уха. — Но кажется, у меня только что появились очень важные дела на вечер, — его широкая ладонь сползает вниз, поглаживает бедро с выступившими мурашками. — Я бы съел на ужин тебя... Прямо на этом столе... Юнги прикрывает глаза и дрожит. Его возбуждение не заставляет себя ждать, он хватается за плечи альфы и прижимает всем телом, желая ощутить тепло и аромат сильнее. Его щечки краснеют от смущения и Юнги может в ответ лишь слабо улыбнуться. Хосок понимает смешанные чувства омеги, поэтому развязно целует его, а после помогает завязать халат и приподняться со стола. — У тебя много работы... Нужно поскорее прекратить войну, — Юнги теряется немного и снова цепляется длинными пальцами за руку альфы. Не хочет от себя отпускать. Без Хосока ему словно пусто и очень-очень холодно. — Обязательно, снежинка, обязательно. Но ты — моя главная забота. В первую очередь я буду думать о тебе, а не о стране. Весь этот мир ничего не стоит в сравнении с тобой. Юнги слабо приподнимает уголки губ и тянется за поцелуем. Они нужны ему как воздух. Он мнётся, нервничает, словно чувствует, что они здесь не одни, пусть в комнате больше никого нет. — Что? Ты словно хочешь меня о чем-то спросить, но молчишь. Что тебя беспокоит? Хосок ощущает в касаниях омеги некую тревогу и после очередного касания губ, смотрит тому в глаза с вопросом. — Этот омега... Твой секретарь... Он... Как-то странно смотрит на меня каждый раз. Хосок... Он... Не просто подчинённый? — Юнги очень крепко из-за волнения сжимает руку старшего, словно боится, что тот сбежит после такого дурацкого вопроса. Хосок лишь тихо смеётся в ответ и нежно поглаживает худые плечи. — Он всего лишь работник, снежинка. Не ревнуй, ведь зачем мне кто-то кроме тебя? Хосок оставляет на лбу омеги поцелуй и уходит. Джин к этому моменту уже успевает убежать к авто и едва ли сдерживает слёзы в себе. Они душат его, не позволяют ни дышать, ни говорить, ни пошевелить телом. Душа его только что пустила последнюю трещину и распалась в пыль. Джина превратили в ничто, сровняли с пеплом, растоптали и превратили в гразь, липнущую к подошвам. Альфа выходит из дома и Джин с поклоном ждёт его возле машины, замечая краем глаза в окне светлую фигуру Юнги. Джин кланяется перед Хосоком, что садится на заднее сиденье авто и тоже самое делает следом рядом с ним, чтобы продолжить утренний разговор. Он научился носить маски, держать все эмоции в себе, не плакать, ведь его хозяин такого не любит, но Юнги ковырнул в нём слишком личную язву, заставил кровоточить то, что люди тысячелетиями называют ящиком Пандоры. Вот только, как оказалось на самом деле, этой шкатулкой всегда был Джин и сегодня он уже больше не может удерживать в себе все те бедствия, которые копились многие годы. Пора выпустить их на волю. Сокджин как-то странно улыбается и сердце начинает биться равномерно. Он принял для себя решение. Юнги смотрит из окна на то, как кортеж Хосока покидает двор особняка, а затем выпивает чашку зеленого чая и уходит обратно в спальню. Теперь он может расслабиться и наконец-то уснуть спокойно. Пусть и ненадолго, ведь уже в обед его разбудила прислуга. Хосок прислал ему большой букет белых роз и записку с просьбой улыбнуться. И Юнги слушается. Улыбается как ребенок, сидя возле цветов, которые попросил поставить в вазу рядом с кроватью. Он сам не замечает, как постепенно прекращает думать о прежней жизни. Об учебе, друзьях, семье, доме. В его мыслях отныне только Чон Хосок живёт. Омега ждёт его вечером домой, чтобы тот пришёл, обнял, своим запахом окутал, успокоил и сказал, что всё теперь будет хорошо, война закончится и не нужно будет бояться за собственную жизнь. Юнги отныне зависим от него.

...

Чон Чонгук был самым молодым главой клана Ким за всю его историю. Умный, расчётливый, хладнокровный, но как и у всех, и у него было слабое место — горячо любимый муж Ким Тэхён. Они женаты уже не первый год, но детей завести ещё не успели. Точнее сказать, у Тэхёна не всё в порядке со здоровьем, а Чонгук его и не торопит сильно, сосредоточившись больше на их государстве. В последнее время и им тяжело. Под боком война, приходится делать всё, чтобы их она не затронула, защищать народ и не упустить и грамма власти из своих рук. Поздними вечерами они приходили домой и без сил падали в мягкую кровать, почти сразу засыпая. Друг на друга времени было не так уж и много, да и сил хватало разве что на душ. Но сегодня тот редкий случай, когда они на пару часов раньше специально освободились от дел и один вечер посвятили друг другу. — Тэ-Тэ... Я так тебя люблю... — Чонгук лежит среди множества мягких подушек и одеял, одной рукой обнимая омегу и перебирая его волнистые волосы цвета спелой вишни, которые тот перекрасил относительно недавно, а второй держит сигарету, время от времени стряхивая пепел в пепельницу на прикроватной тумбочке, сделанной из белого дуба. — И я тебя люблю, — омега покрепче обнимает любимого мужа и устало улыбается. Сколько лет они уже знакомы, сколько ночей вместе провели, сколько боли вытерпели, но всё равно друг на друга влюблёнными глазами смотрят, как подростки в средней школе. В последние месяцы жизнь стала по-особенному тяжёлой. Напряжение чувствуется в воздухе, в касаниях, в поцелуях, в разговорах. Они словно живут в ожидании неминуемого. Это невыносимо. Тэхён находит собственные сигареты со вкусом шоколада и так же закуривает, смотря в окно на пролетающие снежинки. Снегопад сегодня как никогда густой, а сильный ветер норовит открыть окна и ворваться в их уютную теплую спальню. — Тэ-Тэ, много лет назад я клялся, что не буду требовать с тебя ответа... Чонгук не знает, как правильно начать разговор, но молча смотреть на то, что творится с любимым человеком, он больше не может. — Чонгук, ты клялся. Я не могу говорить об этом, не хочу, не буду!.. Тэхён опасность в словах мужа чувствует за версту. Он резко принимает сидячее положение и спиной к альфе разворачивается, обнажая три огромных шрама на левой лопатке, и боязливо прячет ладони, что словно по щелчку пальцев начали жутко дрожать. — Тэ-Тэ, я не могу молча наблюдать за тем, что с тобой происходит. Ты в последнее время почти не ешь толком, кричишь ночами от кошмаров, снова перекрасил волосы. Я хочу знать, как спасти тебя от тебя же. Я не прошу подробностей или каких-то доказательств, просто скажи мне, как помочь? — Чонгук со всей присущей ему любовью и теплотой обнимает возлюбленного, целует в затылок, невольно вдыхая шлейф цветочных духов, и дрожащие маленькие ладошки прячет между своих. — Чонгук, пожалуйста... — Тэхён отрицательно качает головой, начинает задыхаться, а по щекам в одно мгновение начинают бежать горячие слёзы. — Ты не поможешь мне... Ты не отберешь у меня воспоминания, не избавишь от шрамов... Ты не воскресишь того, кто умер много лет назад... Пожалуйста... — омега сильнее поджимает ноги и худой спиной с выступившими позвонками прижимается к широкой груди Чона. Ему в один миг становится невероятно холодно, по коже бегут мурашки, а сознание урывками отбрасывает туда, далеко в прошлое, в вечер, когда душа Тэхёна навеки покрылась шрамами и превратилась в бесчувственную пустыню. — Просто побудь рядом... — омега молчит о том, что кошмары эти преследуют его много лет, день изо дня изводя, доводя до сумасшествия, до панических атак, до ненависти к себе. Чонгук покрепче обнимает, греет собой. Он не знал, что именно случилось с Тэхёном. Омега ещё до свадьбы взял с него клятву никогда не ятрить эту рану вновь, не ковыряться в ней, не просить объяснений, и сейчас Чонгук жалеет, что дал её. Вот уже второй месяц с Кимом происходит тихий ужас, а альфа понятия не имеет, как это прекратить. Он помнит, каким омега был в ночь их знакомства, с какого состояния выходил, а сейчас с ужасом наблюдал, как Тэхён туда же возвращается. Он не хочет повтора, не хочет мучить возлюбленного. Чонгук с самой первой минуты их знакомства защищал его, оберегал, дарил уют и комфорт, создавал вокруг Кима идеальный светлый мир, чтобы темнота и мрак извне больше его не коснулись, но сейчас его каменные стены дали огромные трещины и больше всего на свете Чонгук боится снова потерять улыбку своего мужа. — Я буду рядом, Тэ-Тэ. Скажи ты хоть миллион слов, либо ни единого, я буду с тобой. Никто и ничто не сможет разлучить нас, посеять мрак и раздор в нашей семье. Я люблю тебя, а ты меня, и это главное. Больше ничто в мире не имеет значения. Слышишь, маленький мой Тэ-Тэ? Не бойся, я защищу тебя. Не плачь... А Тэхён лишь сильнее жмурится и кусает губы до боли. Слёзы обжигают, как раскалённое железо. Семья... Они и не семья толком. За столько времени в их огромном доме так и не прозвучал детский смех. Омега сильнее всего хотел родить, подарить мужу настоящее счастье, маленький комочек радости и общих генов. Он лечился, проходил различную терапию, горстками пил лекарства, даже к шаману обращался. Ничего не помогало. Беременность не наступала, добивая омегу окончательно. Тэхён ощущал себя глупой ошибкой природы. Чонгук, в свою очередь, со всех сил старался сдержать клятву. Когда однажды Тэхён попросил больше не предохраняться, он молча выбросил все презервативы, когда спустя множество ночей Тэхён сделал десятки тестов, что показали отсутствие беременности, то успокаивающе обнимал того всю ночь и шептал слова любви, когда за столько лет омега так и не смог создать внутри себя маленького человечка, Альфа начал догадываться, что случилось в жизни Тэхёна, но прямо не спрашивал. Чонгук ни разу не спросил, в чем проблема, и не потребовал себе наследника. Всегда говорил, что они и так семья, что ещё очень молоды, что ещё успеют. Знал, что не будет, ведь врачи ясно дали понять, что детей они не смогут иметь, но омегу убеждал в обратном. Чонгук любил его не за возможность продолжения рода. — Тебе стоило бросить меня ещё тогда, на парковке... Я даже там рыдал как сопливый ребёнок... — бормочет Тэхён и вспоминает их знакомство. — Если бы можно было вернуть время, я бы подошёл к тебе ещё раньше и не позволил плакать в одиночестве. Мы бы с тобой познакомились ещё раньше, Глава Ким чуть дольше ненавидел бы меня, может быть и поженились бы с тобой пораньше. Но ни разу в жизни я не пожалел о встрече с тобой. Ты свет очей моих, моя жизнь, моя душа, моя вселенная. Ты — всё вокруг меня. Я люблю тебя, мой Тэ-Тэ, и всегда буду любить, что бы ни случилось. Альфа слегка поворачивает его к себе и целует в пухлые губки, успокаивает, гладит по волосам, шее, плечам, переплетает их пальцы в замочек, прижимает к себе словно ребёнка, защищает и оберегает. Даже от самого себя. Чонгук снова посреди кровати омегу вжимает в бордовые шелка, кожей касается кожи, сливается с ним в одно целое. Нежно, любя, как в первый раз, с ноткой боязни сделать больно. Сколько бы ночей они не провели, а Гук всегда старается быть аккуратным со своим очень нежным цветочком. Потому что любит. Потому что ему тоже болит. И в последнее время это ощущается особенно сильно. С того дня, как в седьмом кратере началась война, Тэхён слова с креста снят. Молчалив, задумчив, грустный и столько нелогичных поступков делает, что Чонгук едва следить успевает. Омега присутствует на каждом заседании их Совета, разделяет с мужем все обязанности Главы, контролирует выполнение каждого приказа. Да, со дня смерти Ким Инчана Чонгук стал полноправным Главой клана на правах мужа единственного наследника, вёл все дела почти что самостоятельно, позволив Тэхёну не участвовать в этом и просто наслаждаться жизнью. Но теперь младшего будто подменили, он в Совете дышать никому свободно не позволяет. Чонгук не сомневается, что Тэхён мог бы с легкостью взять клан в свои руки и стать отличным Главой, но тот никогда ранее не проявлял такого желания. Ни разу. Это пугало всех. Тэхён словно знал что-то никому не известное и очень ужасное, что-то, что боялся сказать хоть кому-то. Уже на следующее утро Чонгук теряет дар речи, узнав от секретаря Совета, какие документы подписал его муж и какие приказы издал за несколько часов после завтрака. — Что ты сделал?! — он врывается в кабинет Тэхёна, хлопнув дверью с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. Тэхён стоял возле своего стола с чашкой горячего кофе и перебирал документы. Небрежная укладка, неприметный чёрный костюм, обувь на низкой подошве вместо каблуков и парфюм с нотками больницы и бинтов. Тэхён был живым воплощением слова тревога. — То, что должен был. Он отвечает абсолютно спокойно, понимая реакцию Чонгука. Продолжает пить кофе, который немного смазал красный тинт с губ, и переворачивает очередную страницу. — Чон Хосок с землёй нас за это сровняет! Конец нам, конец нашей стране, даже мы с тобой не сумеем избежать адской участи. Тэхён, что ты творишь? Почему ты действуешь, ничего не обсудив со мной? Чонгук хватает мужа за плечи и разворачивает к себе, заставляет посмотреть в глаза, объяснить, дать хоть капельку света в их непроглядную тьму. Тэхён в ответ медленно ложит руки на щеки мужа и целует в уголок губ, словно просит успокоиться и не делать шума. — Нам пришёл конец в тот самый вечер, когда Чон Хосок сел на престол в седьмом кратере. В вечер его инаугурации пришёл конец всей стране. Его не просто так прозвали Джокером, поверь мне. Я знаю его лучше, чем ты, чем кто-либо в нашем кратере. Он привык идти по трупам за тем, чего возжелал. Ты правда думаешь, что наш кратер не в его списке желаний? Он направит армию на нас, как только президент Ким Намджун признает свою капитуляцию. Наш народ заставят подчиниться, города снесут, а наш клан — вырежут всех до последнего. Я убью этого дьявола ещё до того, как он положит взгляд на мою страну. Тэхён обречённо улыбается и обнимает Чонгука. Так, как будто бы прощается с ним, больше никогда не увидит и вообще они не доживут до вечера. Ему больно знать всю правду жизни, носить её в себе и держаться из последних сил. Он делает то, что по его мнению еще может спасти ситуацию и их территории. Чонгук в ответ мужа обнимает и целует в макушку, чувствует тревожность, как быстро бьётся его маленькое сердечко, как тушуется с ним рядом омега. Чонгук всё это чувствует, понимает, но правды не знает. Язык чешется адски спросить хоть что-то, узнать хоть капельку из того океана тайн, которые имеет его муж. — Тэ-Тэ... У тебя есть я. Я защищу тебя и наш клан, наш народ. У нас не будет войны, не бойся. Я готов поддержать каждое твоё решение и план, лично выполнить все твои приказы, но прошу, говори мне о них. Я хочу знать, что мне делать. Они стоят в центре кабинета и обнимаются словно влюблённые подростки в подворотне. Тэхён кое-как находит в себе силы рассказать, в чем именно заключался план противостояния Джокеру и мелкие идеи, как заставить его проиграть в войне первому кратеру. Больше всего на свете Тэхён желал уничтожить Чон Хосока и его режим, а Чонгуку оставалось лишь догадываться, откуда взялась эта ненависть. — Я все устроил как надо, под видом гражданской торговли. Оружие уехало в первый кратер как зерно и уголь. Я наивный, но не тупой. Я не сделаю ничего, что навредит нам. Но мы должны помочь президенту Киму, как бы хорошо он не подготовился, в одиночку ему не выстоять против Джокера. — Тэхен утыкается носом в шею мужа и альфа чувствует, как горячие слёзы льются по щекам младшего. Тэхён уже не выдерживает. — Я готов пожертвовать всем, лишь бы это чудовище проиграло.

...

В последнее время у Хёнджина нет и минуты свободы. С началом войны работы и обязанностей стало в разы больше и альфа уже начинал жалеть, что когда-то выбрал эту работу. Даже планировал, что уволиться, когда ситуация станет намного спокойнее и сможет больше времени уделять своему истинному. Феликс, кстати, таких мыслей не допускал. Он по-прежнему не подпускал альфу, разрешал тому посидеть только на коврике возле двери, и то, не долго. Но Хёнджин был счастлив даже такому. Он счастлив просто увидеть своего истинного, вдохнуть его аромат, посидеть с ним в одной комнате и услышать несколько слов. — Я принёс тебе подарок. Сегодня Хёнджин пришёл не с пустыми руками. Он держит в руках несколько больших пакетов с логотипами известных брендов. Переступив порог квартиры омеги, он делает пару шагов вглубь, ставит пакеты на пол и отходит назад, присаживаясь на пол. — Я знаю, ты никуда не выходишь, но я подумал, что тебе будет приятно надеть что-то красивое для себя. Не для меня, нет. Если тебе понравится, примерь, когда сам захочешь. Феликс никогда не встречал альфу без оружия. Казалось, он вообще никогда не выпускал его с рук. Всё так же крепко держа пистолет в руках, омега подходит к пакетам , забирает и заглядывает внутрь. Одежда и украшения от известных европейских брендов... Парня начинает трясти и на порог его дома приходит паническая атака. В том злополучном месте ему тоже приносили красивую одежду и ювелирку. Наряжали, как новогоднюю ёлку, а потом... Обычно такое было, если клиентов было несколько сразу. В такие вечера Феликс знал, что его ждут особенно жестокие пытки. Слёзы сами начинают застилать глаза, не позволяют сказать спасибо и принять подарок. Он отходит от пакетов и садится на пол, все так же не выпуская пистолет из пальцев. — Когда ты прекрастишь приходить? — тихо спрашивает. Ликс знает, что Хёнджин не сделает ему больно, что тот действительно хотел сделать ему приятно подарком, но все воспоминания и ассоциации не позволяют осознать это как следует, подарить доверие в ответ, разрешить приблизиться, коснуться, просто поговорить и понять, что они навсегда связаны невидимыми нитями судьбы. Ликс никогда не изменится, не станет нормальным, не доверится. Вопрос в том, когда это поймет Хёнджин. — Никогда, — без единой заминки отвечает альфа и тяжело вздыхает. — Я не прошу от тебя большего, чем сейчас. Мне хватает того, что я тебе вижу и слышу, дышу с тобой одним воздухом. Мы истинные, Ликс... По-другому я уже не смогу, но что, если тебе это поможет? Вдруг ты сможешь освободиться от своих кошмаров? — Чудес не бывает, — Феликс отрицательно качает головой и стирает ладонью очередную солёную дорожку. — Я не приму истинность, не разрушу и твою жизнь. Думаю, ты хороший человек, ты заслуживаешь лучшего. Не приходи больше. Уходи сейчас же! — омега почти срывается на крик, хотя кричать хочется совсем не на ни в чем невиновного Джина, а на судьбу, что слишком жестокой была к маленькому мальчику. — И не возвращайся! Мы не истинные и никогда не будем ими! Хёнджин тихо вздыхает. Понимает, что омега снова на грани и лучше уйти, пока он вновь не потерял сознание. — Я ещё приду. Тихо бросает напоследок и уходит, а Ликс продолжает в одиночку бороться с собственными кошмарами и с каждым днём делать это всё труднее. Омега начал худеть и плохо себя чувствовать, а головные боли и тошнота стали сопровождать каждое утро. Отвергать истинность, когда альфа рядом так часто — самоубийство, но Ли не остановится ради альфы и его счастливого будущего без себя. Феликс — морально искалеченный, но не сумасшедший. Он знает, что уже никогда и никого не сможет к себе подпустить, что каждый визит Хёнджина является для него пыткой и совсем не приносит позитива и надежды на лучшее. Омега сам себе каждый день повторяяет, что никогда не сможет стать нормальным, как ни старайся, не подарит Хвану нежный поцелуй, взаимные чувства и надежду. Ликс рвёт на голове волосы, рыдает часами и отказывается существовать в такой гнусной реальности. Ему плохо, а самое главное и обидное, что никто не может ему помочь, даже истинный.