Колечко на память

Жил в одной деревне мальчик Ярка. Родных у него не было. Староста сиротку в свой дом и определил. Только несладко в чужой семье житьё оказалось. Своих, почитай, ребятишек семеро. Куда уж за приёмным уследить. И обижали названные братья и сёстры Ярку по-малолетству, и бивали порой. Ярка, как совсем невмочь становилось, и привык в лес сбегать. Там поплачет тихонько на полянке, на цветок какой полюбуется, обида и пройдет. Как подрос Ярка, начал староста его в работу пристраивать. Но за что не возьмётся, всё-то у Ярки наперекосяк идет. Крынку молока с телеги нёс – на ровном месте споткнулся. За утятами на пруду смотрел, солнышко сморило, ястреб добычу и утащил. Телок соседский, раз, с поля ушёл, как веревка перетёрлась, но тут Ярка хоть вернуть успел. Благо лес хорошо знал. Староста поглядел на такое дело, да и махнул рукой. Всерьёз поручать что-то Ярке перестали. Так, сквозь ругань и тумаки, перебиваясь беготнёй на посылках, и жил он потихоньку. Пока не пошёл через деревню старик нищий, на ярмарку в город. Остановился у колодца, воды испить. Тут и Ярка мимо пробегал. Увидел, что тяжело, ведро-то. Кинулся, помочь вытащить. Чудом сам в колодец не нырнул. Старик поблагодарил, утолил жажду, сел на лавку у ворот и достал из котомки балалайку. И до того, хорошо играть стал, что Ярка аж заслушался. Так и замер столбом, про все дела и поручения забыв. Старик глянул зорко, и вдруг протянул струмент. – А ну, попробуй. Ярка сроду балалайки в руках не держал. Видел только, как на ярмарке скоморохи народ веселят. Но куда деваться, взял бережно, тронул струны. И песня будто сама пошла, медленно, неторопливо, но ровно то, что старик до него играл. Тот только усмехнулся чему-то. Кивнул себе: – Возьму тебя в ученики. При таком даре быстро научишься. Ещё почище меня музыкантом станешь. Так и вышло. Сговорился старик со старостой, пробыл у них несколько дней, обучил Ярку всем премудростям, да и дальше в город отправился. На прощанье, за еду и ночлег, балалайку Ярке вручив. Тот возражать было начал, больно ценный подарок-то, но старик даже слушать не стал. – Я ремесло разное ведаю, не пропаду. А ты своё дело знай. Песня хорошая людям нужна. И в радости, и в горести. Похлопал Ярку по плечу, шагнул за калитку и пропал, как сквозь землю провалился. Будто и вовсе не было. И улица пустая кругом. Только куры у ворот бродят. Так, кроме Ярки, этого и не видал никто. Ну, и тот трепаться не стал. Балалайку к груди прижал и в дом направился. *** Минуло десять весен. Вырос Ярка в стройного, складного юношу. Ростом невысок, зато глаза огромные, синие, лицом светел, волосы русые. Девчонки деревенские на него заоглядывались. Только он не замечал никого. По-прежнему, кроме леса и музыки, ничто ему не мило. Тут праздник большой подоспел. Съехался народ со всей округи. Ярка со своими песнями давно в любом доме желанным гостем стал, но зазнаваться не привык. Пока девушки и парни хороводы водили, сидел мирно, на лавке у околицы, любовался гуляньем. И вдруг ему к ногам кто-то цветок бросил. А была в их деревне примета такая, ежели какой парень девице по нраву, та ему цветок и дарит. Ярка поначалу не поверил даже. Заозирался, может, обронил в танце кто? Да, только, как поймешь, которая, если всё кругом мельтешит и кружится? Поднял Ярка цветок, чтоб не затоптали, на лавку положил. А цветок необычный, не чета полевым: лепестки белые, крупные, как у колокольчика, а серёдка золотистая. Тут к нему Даринка подбежала. Единственная, из сестёр его названных, кто никогда Ярку в детстве не обижал. Они и похожи, оказались, словно родные: у той коса русая, глаза светлые, взгляд прямой и открытый. Даринка рядышком на лавку села, счастливая, раскрасневшаяся после танца. Ярка тоже заулыбался. И возьми и покажи цветок-то. Та в руки взяла рассмотреть, и будто тень на обоих легла. Ярка голову быстро поднял – ан нет никого. Все так же пляшут. Даринка цветок в пальцах повертела, и впрямь непростой, за Ярку порадовалась, обняла коротко, и снова к подружкам убежала. Кончился праздник затемно. Народ по домам разошелся. Вышел Ярка на дорогу, тут его парни и окружили. – Ты что это, вздумал от барыньки нашей нос воротить? Тебе, дураку, такую честь оказали… Тут Ярка и понял, что за цветок ему достался. Стояла близ деревни усадьба барская. Барыня когда-то любила цветы заморские выращивать. Даже садовника городского на службу выписала. Родила она дочку, да вскорости от горячки померла. А барин, овдовев, сад забросил, но для дочери-голубки, единственной своей, ничего не жалел. Слухи ходили, что выросла барынька молодая уж такая умница и раскрасавица, что прежде не встречал никто. Только властная больно и нраву сурового. Привыкла, дескать, что сроду ни в чём ей отказу не было. «А в глаза кто ей глянет, будто в омут упадет. Тяжелый взгляд, тёмный. Не всякий выдержит» - всё это вихрем у Ярки в голове пронеслось, пока его всем скопом прислужники колошматили. Как очнулся Ярка едва живой, кое-как поднялся, да домой побрёл. Уж рассветало, зашел тихонько в сени, к нему Даринка заплаканная кинулась. Но только глянула, ахнула, да во двор к колодцу потащила. Раны перевязать и промыть. Ярка у сарая на лавку сел, к стене устало привалился. Даринка под боком тут же. А у самой слезы капают бесшумно. – Что случилось, Дарьюшка? – Ох, Ярка! – та всхлипнула тихо и давай рассказывать. – Барыня-то молодая, как про цветок прознала, взъярилась вся. К отцу приходила. Приданного посулила. Замуж меня отдают. В дальнюю деревню. – Как? За кого?! – Ярка, про собственные раны мигом забыв, Даринку к себе прижал. Та только улыбнулась грустно и чуть зарделась: – За Алексея. Про Алексея, Петрова-сына, Ярка слыхал уже, хотя сам не встречал. Парень хороший, видный, только без приданого никак подступиться к Даринке не мог. А тут про барский указ услышал и смекнул. Пока барынька гневалась, первым вызвался, заберу мол, от вас, неугодную девицу, увезу, и дороги домой не найдет. Ярка тут же объятья ослабил, в глаза Даринке заглянул: – Люб он тебе? – спросил тихо. Та кивнула молча. – Так что ж ты плачешь, дуреха? Радоваться нужно. – За тебя сердце болит. Барынька-то не отступится. Сгубит тебя, Ярушка. Как есть сгубит. Один, останешься, не поможет никто. И меня рядом больше не будет. Ярка вздохнул, поёжился. Аккурат всё тело заныло. – Уходить тебе надобно. Как хочешь, а прямо сейчас лучше. Я и котомку тебе собрала. Пока погоню снарядят, далеко будешь. – Куда же мне теперь идти? – Ярка растеряно обвел взглядом двор. Как ни тяжко было, а привык он в родной деревне жить. – Куда угодно. Перед тобой пока все пути-дороги открыты. Только здесь оставаться тебе боле нельзя. Последний раз обнявшись у калитки, Ярка попрощался с Даринкой. Поклонился ей в пояс, котомку на плечо закинул и зашагал по улице. А как дома кончились, через поле по тропинке к лесу направился. *** Шел он долго. Уже и чащу еловую миновал, куда даже солнечный свет с трудом доходил. И через ручей кое-как по бревну перелез. А тропинка всё дальше, всё выше забирает. Попал он, наконец, в места незнакомые, на самую верхушку горы, на полянку. Огляделся вокруг: и так ему тоскливо и одиноко сделалось. Вся жизнь, короткая да невезучая, перед глазами пронеслась. Особенно как в минувшей драке ему первым делом балалайку любимую сломали. Вздохнул Ярка, разбежался, да и бросился со скалы. Очнулся он на земле: будто в последний момент ножку кто подставил. Вскочил, отряхнулся – нет никого. Только ящерка маленькая на камень взбежала: сама черная, шкурка на солнце переливается, и глазом-бусинкой сверкает. Моргнул Ярка – померещилась подножка-то. Небось, сам о камень и запнулся. Отошел он на середину поляны, разбежался вдругорядь. И вдруг так стало ему себя жалко. А остановиться, уже невозможно, ноги сами к краю понесли. Попытался Ярка ухватиться было за что-то, но только беспомощно взмахнул руками. Зажмурился изо всех сил, с жизнью прощаясь… *** И понял, что стоит на кромке обрыва, из-под ног уже земля сыплется, а упасть ему какой-то парень не дает. За спиной встал, пояс держит и оба они назад заваливаются. И через миг Ярка уже снова на траве лежит. Приподнялся Ярка, голова всё ещё кружилась, и во все глаза на парня уставился. Тот на камень сел, голову наклонил, и тоже, в свою очередь, Ярку молча рассматривает. – Ты кто такой? – Ярка первым не выдержал, а сам подмечает. Парень ненамного его старше, волосы черные как смоль, глаза зелёные, рубаха на нём дорогая, и по вороту узором затейливым вышита. – Сын… – Чей? – удивляется Ярка, а у самого озноб по спине от догадки внезапной. Глаза-то у парня не живой зеленью, а холодным цветом переливаются. Точно камень-малахит. – Хозяйки, – договаривает тот, и на Ярку с вызовом смотрит: дескать, ну что, испугался теперь? Ярка по траве пятится. – Зачем я ей? – А почему сразу ей? – обижается парень. – Думаешь, она тебя спасла? – Нет. То есть тебе спасибо, конечно, только я даже имени твоего не знаю… – Сашка, – неохотно признаётся парень. А на Ярку будто домашним теплом веет. Всё-таки простое имя такое. Человеческое. – Ярка. – Знаю уж, – Сашка руку протянутую жмёт. И ладонь у него тоже обыкновенная: сухая и тёплая. – Откуда знаешь? – Сестрица моя разлюбезная больно неровно к тебе дышит. Ярка тут и соображает: – Так это барыня наша тебя послала?! – Вот ещё! – Сашка нахохливается. – Я тут сам по себе. Но искать она тебя будет. И житья за отказ не даст. – Что же мне делать? – Ярка снова себя очень несправедливо несчастным чувствует. Сашка же небрежно предлагает: – Я могу тебя в горе спрятать. Они нынче с матушкой не слишком ладят. Здесь она тебя точно искать не станет. А там, глядишь, и вовсе забудет. – А взамен что? – уж про гору Ярка сколько баек слышал, и то помнит: просто так никому ничего не даётся. – В мир больше не вернешься. Ярка чуть плечами пожимает, он уж смирился, не в его случае выбирать. – А ещё? Сашка вдруг улыбается. И улыбка его красит безумно. Задорная такая, озорная. – Сыграешь мне свои песни? – Да как же я сыграю, без струмента? – А я тебе балалайку твою добуду и починю. Как новая станет, даже лучше. По рукам? Ярка думает, что даже если это обман и сгниёт он в горе, хуже-то уже не будет, и решительно руку протягивает. *** Даринка с прялкой у открытого окна сидит. Завтра свадьба, а на душе неспокойно. Как там Ярка, братец любимый, названный? А, ну, так и сгинул в лесах, как отец барыньке докладывал? Вдруг, откуда-то издалека тонкий перезвон струн слышится. Будто, как Ярка, иногда, задумавшись, перебирать любил. Даринка только к окну поближе: глядь, на нагретый подоконник взбегает маленькая зелёная ящерка. Даринка бесхитростно руку протягивает: – Иди сюда, не бойся. Ишь, какая красавица. Та неспешно к ладони подходит. В доме дверь хлопает: должно быть отец воротился. Даринка оборачивается, но ящерки уж и след простыл. А на окне два кольца лежат: камушками зелёными переливаются.