чревоугодие.

ㅤㅤㅤㅤㅤбесконечно тёмная, столь мрачная комната — помутневшее сознание Чревоугодия, что сидит у самого края стола, белая скатерть которого тянется, кажется, на метры вперёд, теряясь в темноте. на столе — тысяча белоснежных тарелок с золотистой каймой, на тарелках же — тысяча сердец. ещё горячие, бьющиеся мышцы в маленьких лужицах собственной крови, будто и не вырезаны из грудных клеток вовсе. ㅤㅤㅤㅤㅤДжейд окидывает взглядом столь праздничный стол. тёмный силуэт за спиной едва слышно открыл бутыль красного вина, заполняя бордовой жидкостью стоящий рядом бокал и показывая лишь размытые мутным контуром руки, кожа которых скрыта за тканью светлых перчаток и манжетов чёрной рубашки с золотыми запонками в причудливой форме морской раковины. Лич не обращает на сиё внимание, пока не осознаёт, что его руки выглядят идентично абсолютно, но лишь издаёт тихий смех непривычно-высоким для себя же голосом. подносит руку ко рту, зажимает ткань перчатки на самой подушечке указательного пальца острыми зубами, неторопливо тянет, освобождая бледную кисть, а затем и повторяет таковое со второй, левой рукой, прежде чем всё тот же неизвестный силуэт вмиг окажется рядом, столь трепетно проскользнёт ладонью под правую ладонь Джейда, поднимая и украшая костяшку большого пальца правой кисти увесистым перстнем из серебра, в резной оправе которого поблёскивает идеально гладкий гематит — будто донельзя крупную жемчужину раскладным ножом аккурат достали из раковины моллюска, покатали меж двух пальцев, рассматривая при холодном свете лампы; и тут же кинули в чернила, а вернули в руку камень уже мрачный и блестящий, как чёрная ночь, освещаемая лишь единичным бликом-луной. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤон никогда не задумывался о том, что может быть настолько прожорлив, видя этот стол и проходясь кончиком длинного языка по иссохшимся тонким губам, уголки которых слегка приподняты в улыбке. ᅠᅠᅠᅠㅤㅤㅤㅤ ㅤ к нему придвигают первую тарелку. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤДжейд тянет к себе тканевую салфетку цвета едва распустившегося жасмина, заправляет самый край за горловину тёмной рубашки, будто жабо. Вилка оказывается в левой руке, небольшой заточенный нож — в правой. столовые приборы поблёскивают от света одной-единственной в поле зрения лампы — прямо над головой юноши, дарящей хладно-белый оттенок всему под ней. сердце прямо перед глазами — достаточно крупное, шумно пульсирующее, что слышно едва заметным эхом в пустой комнате, тишину которой прерывает лишь размеренные вдохи и выдохи. Лич поводит плечами, будто ощущая что-то неприятное за воротником, но это — лишь прохлада, что слегка давит на плечи, хотя давление как таковое постепенно обволакивае всё тело. лезвие стремительно отрезает столь небольшой кусочек от кровоточащей мышцы, сразу накалываемый вилкой. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤДжейд укладывает мясо на язык, смыкает губы, прежде чем утвердительно кивнуть, смакуя столь, казалось бы, ещё как никогда пульсирующую и живую плоть. откладывает приборы в сторону, отпивает алкогольный напиток из бокала, слегка катает по стеклянным стенкам и наблюдает за стекающими «слёзками», прежде чем отставить сосуд на прежнее место. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤㅤмгновение — и сердце сжимается меж пальцев, сочится алой кровью всё сильнее, пачкая ткань скатерти и одежды. зубы впиваются, раздирают, во рту в миг появляется терпкий металлический вкус, запах, отдающий в голову, словно самый доступный и будоражащий сознание наркотик. Джейд откидывает тарелку, тянет к себе новую. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤсразу кусает, рвёт мышечный орган. вязкая слюна смешивается с кровью, сглатывается с сырым мясом. Джейду мало, ничтожно мало, и пока он забирается на стол, ногой пиная стул с золотистой резной спинкой, на котором сидел ещё лишь с минуту назад — тарелка за тарелкой летят в стены, скрытые в непроглядной темноте, разбиваются со звоном и треском, пока сердце за сердцем оказывается съеденным, распадшимся на кусочки прямо в руках. Джейд, как бы то ни было, абсолютно уверен — они, все до единого, были живыми и двигались, пока не замерли в пасти хищника, умирая будто не от глубоких резких ран, вовсе нет. они замирали от страха, испуга. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤпарализуя сердца, раз за разом, он прибирает их к себе. уже не видит, сколько ещё тарелок осталось спереди, перед ним, сколько сердец с этих самых тарелок он проглотил ранее — лишь движется дальше, утоляя адский голод невинными душами. они — в его власти, в его распоряжении, будь они в тёплых грудных клетках ещё смеющихся и дышащих людей, либо как сейчас — перед ним, перед Чревоугодием, что утоляет свой бесконечный голод чужими страхами и переживаниями. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤсвет лампы остался далеко позади, и юноша падает с края стала, оставаясь в абсолютном мраке. поджимает ноги, дрожащие окровавленные пальцы, вжимается спиной в ножку стола и шумно пытается восстановить сбитое дыхание. белоснежная скатерть, как и салфетка у шеи, вовсе потеряли свою белизну — ныне же они багряно-мрачные, пропитавшиеся столь дорогой краской, более не несущей жизнь не единому парализованному сердцу. Джейд прикрывает глаза, крупно подрагивает. тепло накатывает с головой, и средь уже тошнотворных запахов металла можно ощутить нечто необычное — солёный морской бриз, вбивающийся резким ностальгическим оттенком прямо в грудину. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤверно, голод утолён чужими сердцами, так почему же собственному всё ещё неспокойно?