О зеркалах и лягушках

Если быть совсем честным, по крайней мере перед собой — не то чтобы у меня были проблемы с честностью перед остальными, нет, — так вот, если перед собой быть совсем честным, я согласился ехать в это страшное место только ради Шурфа. Вместе с Шурфом. Благодаря Шурфу. Как угодно. Если быть еще честнее, то меня не очень-то спрашивали, но к таким откровениям с собой я, пожалуй, готов не был. Словом, единственным, что помогало мне идти вперед на относительно твердых ногах, было маячащее чуть впереди лоохи Истины, но даже этого было недостаточно. Очень хотелось схватить Шурфа за руку, остановить и немного с ним постоять на месте, привыкнуть и убедиться, что меня никто не собирается сожрать прямо сейчас. От подобной глупости останавливало лишь то, что смертоносные когтистые пальцы Шурфа не были скрыты защитными рукавицами, и то, что, если здраво подумать, Мастер Пресекающий ненужные жизни и мои страхи, скорее всего, будет еще и пострашнее местного чудовища, если захочет. Шурф остановился, в предостерегающем жесте поднял руку, и я послушно замер за его плечом. Длинный узкий обваливающийся коридор кончился, и перед нами засверкал слабый серый свет — мы вышли к тому месту, где потолок совсем просел, перегородив дальнейший путь, и единственным выходом наружу оказалась пробоина в стене. Я не понимал, что высматривает Шурф снаружи в сером сумраке и клубящейся в нем пыли, но прислонился к стене и перевел дыхание. Это было отвратительное место. Если бы прошлый я, который еще каких-то два дня назад, кривляясь, обещал Джуффину глянуть, что произошло, а потом вернуть ему оторванного от более важных дел Шурфа в целости и сохранности, знал, на что соглашается, этот я никуда бы не поехал без самого Джуффина. Нынешний я уже надеялся только на то, что это Шурф меня Джуффину вернет — хорошо, если в целости, потому что сохранность уже пострадала. Я себя не чувствовал. Это было чем-то сродни падению в Хумгат — меня не было, — но слишком от него отличалось. В Хумгате меня не было, потому что я был везде, на порогах сразу многих дверей, но здесь в этом везде, вокруг несуществующего меня, было что-то иное, что-то тяжелое, что-то темное, что растаскивало несуществующего меня на части, старалось отхватить кусочек побольше — как-то схоже это ощущалось. Я по-прежнему стоял на пороге многих дверей разом, но за каждой из них маячила открытая пасть. Я знал, что Шурф тоже это чувствует. Он, в общем-то, первый обличил невнятное беспокойство в слова еще в ту минуту, как мы вышли из амобилера, поняв, что дальше по руинам он не проедет. Шурф сказал только: «Здесь что-то есть», — и тут же принялся снимать защитные рукавицы, и этого мне было достаточно. — Стой на месте, Макс, — тихо распорядился Шурф. — Если все будет хорошо, я дам тебе знак. Если оно нападет, ты увидишь его первым. И шагнул из пробоины на склон. Я смотрел, как он спускается по обломкам камней и стен вниз, на плато, окруженное тремя разрушенными зданиями — тем, по едва сохранившемуся коридору которого мы сюда пришли, и еще двумя, выглядящими куда более плачевно. С четвертой же стороны, прямо напротив меня, садилось солнце, и его редкие рыжие лучи то расцвечивали кружащуюся пыль, то совсем прятались, оставляя нас один на один с недобрым сумраком. Белое лоохи Истины виделось среди черных обгоревших развалин прекрасной мишенью, но, несмотря на усилившееся странное ощущение, никто не показался даже мельком, сколь бы я ни вертел головой по сторонам. Я снова почувствовал, будто невидимое нечто уставилось прямо мне в затылок, но оборачиваться не стал. Мысль отвлечься хоть на секунду, хоть на мгновение оставить Шурфа без присмотра — наверняка он, в случае чего, рассчитывал на мои смертные шары — показалась мне ужаснее мысли о том, что неизвестное вполне может напасть со спины на меня. Шурф остановился, огляделся по сторонам, и, как и я, не найдя ничего подозрительного, взмахнул рукой. Я не глядя перемахнул через обломок стены и заспешил к нему. Если было что-то хуже невозможности взять его за руку, то это остаться далеко от него и смотреть, как он уходит. Я обычно имел очень хорошую привычку, не раз спасавшую меня от коварных ступенек на лестнице или пробегающих мимо резвых кошек, но на сей раз, напуганный тяжестью этого места и окрыленный возможностью как можно скорее вновь оказаться за надежным плечом Шурфа, смотреть под ноги не стал. Под сапогом что-то хрустнуло, зацепилось, груда обломков, которую я решил не обходить, поехала вниз, с треском провалилась земля, точно только меня и ждала, я услышал тревожное «Макс!» — и с глухим стуком рухнул в толстый слой пыли, а сверху, только чудом не покалечив меня, посыпались потревоженные камни и обломки. Передо мной открылась крохотная подземная комнатка. Ничего примечательного в ней не было, даже паутины — только поблескивало на полу маленькое круглое зеркальце, да капала из моего разбитого носа кровь. — Макс, ты в порядке? Голос Шурфа донесся вслед за его шагами. Сверху падал рассеянный серый свет — после моего падения в потолке комнаты осталась дыра, — и я, кое-как перекатившись в сторону, поднялся на ноги, не забыв между делом сунуть в карман зеркальце. Нужно будет потом его допросить, вдруг что-то помнит? — Макс! — Я здесь, — отозвался я, рукавом вытирая с лица пыль и кровь. Решил не заставлять Шурфа спускаться вниз, сам вылез ему навстречу, криво улыбаясь и виновато разводя руками — мол, прости, неуклюжий, что ж теперь со мной сделаешь? — Мы его упустили, — негромко оповестил меня Шурф и полез за защитными перчатками. — Чувствуешь? Мое чутье было согласно с Шурфом и обычно, в целом, с чем угодно, но сейчас особенно. Исчезло ощущение скольжения в Хумгат, закат показался просто закатом, а пыль — просто пылью, в которой Шурф обязательно испачкает свое белоснежное лоохи, если мы еще хоть ненадолго тут останемся. Мне-то терять было уже нечего. Прежде чем признать поражение и направиться обратно к амобилеру, Шурф без предупреждения протянул руку в толстой защитной рукавице и осторожно коснулся кончика моего носа. Я уже собирался растроганно вздохнуть и кокетливо поинтересоваться, что за нежности он себе позволяет, как обнаружил, что кровотечение прекратилось, а сам нос сместился на свое законное место. Пришлось только пробормотать благодарность. Бразды правления амобилером я беспрекословно передал Шурфу — из таких развалин выезжать надлежало не с моим лихачеством, но с его осторожностью. Сам же растянулся на заднем сиденье, вытащил из кармана зеркальце и как следует протер стекло — попытался, потому что рукав моей Мантии Смерти лишь мазнул по нему пылью и парой следов подсыхающей крови. Обычное было зеркало, ничем не примечательное, потрепанное, но вполне целое, разве что само стекло мутное и некачественное — собственное отражение виделось искаженным и размытым. Немудрено, что его бросили среди какого-то хлама. Из руин выехали гладко — почти не трясло и уж точно не было угрозы лишиться колеса, как на самом въезде в развалины, когда амобилер вел я. — У тебя золотые руки. Шурф скосил глаза на перчатки. — На сей момент, увы, их цветовая гамма наиболее близка к белому. Если ты имел в виду цвет кожи, то также вынужден огорчить, Макс. По возвращении в управление мне представится возможность снять перчатки, и тогда я готов предложить свои ладони для изучения. Я деловито хмыкнул, будто обдумывая его предложение, и отчасти так и было — прикинуться идиотом и лишний раз подержать Шурфа за незащищенные руки определенно входило в список хорошего времяпровождения в Управлении и располагалось даже на пару строчек выше свежей горячей камры в конце долгой смены. Не то чтобы у меня был точный список. Нет. Но если выбирать, например, между камрой и Шурфом, я выбрал бы Шурфа. И между спокойным дежурством и Шурфом тоже Шурфа, ну или в качестве компромисса спокойное дежурство для Шурфа. И между сном и Шурфом тоже Шурфа — или сны про Шурфа, смотря что в наличии. Шурф вообще такой человек, не восхищаться которым невозможно, я был в этом совершенно уверен. Разве не все это испытывают? И когда Шурф сделал немыслимое — несмотря на правила вождения, отвлекся от дороги и обернулся на меня, — я понял, что молчу слишком долго или как-то не так, как надо. Издал неопределенный неловкий звук и, поймав зеркальцем падающий из окна амобилера закатный луч, направил солнечного зайчика Шурфу на перчатки — они тут же окрасились золотым. Заржал. Шурф в ответ сдержанно приподнял уголки губ — так, намек на улыбку, но мне было достаточно. Я расположился на заднем сидении еще удобнее и принялся зеркальцем разгонять по салону солнечных зайчиков. К Управлению мы подъехали только утром. Джуффин нас устало выслушал, но не сказал ничего, о чем не догадались бы мы с Шурфом сами — что бы ни было в том месте, что бы ни вызывало странные ощущения скольжения в Хумгат и что бы ни глушило поблизости Безмолвную речь, его там больше не было. Куда оно делось? Почему? Джуффин осмотрел принесенное мною зеркальце без особенного интереса — я даже сник — и сказал, что ему надо все обдумать, но если я хочу, то, конечно, могу допросить и это зеркало, и свое собственное, и любое зеркало в Управлении также в моем распоряжении. Я уже хотел было показательно обидеться на такое пренебрежение к моим талантам, но обиду вовремя приберег. Всего мгновение спустя в кабинет цветным вихрем ворвался Мелифаро и запричитал о том, что нет у меня чувства прекрасного, раз выбрал такую страшенную оправу, зато чувство стиля есть — мою морду если где и смотреть, то только в таком. Вот теперь обижаться можно было красиво и со вкусом. Дома меня встретили только Армстронг, Элла и отсутствие приличной камры. Пока я ждал заказ из ближайшего трактира, успел поделиться с ними сегодняшней несправедливостью и даже показал зеркальце — и тут эти предатели, совсем как Мелифаро, скорчили невдохновленные морды и отшатнулись. Они совершенно ничего не понимали. Нельзя было на зеркало так смотреть — по правде, вообще ни на что, что заставляет Шурфа улыбаться, так смотреть нельзя. Но и камра была в этот раз какая-то безвкусная, и кошкам я быстро надоел, и сон не шел — так я и оказался на ковре в гостиной вместе с зеркальцем. И, раз уж заняться было нечем все равно, решил: а к чему откладывать? Допрошу его сейчас — уже вечером смогу прийти на поклон к Джуффину. Мол, смотрите, господин Почтеннейший Начальник, не так я и бесполезен. О, я был бесполезен! Среди конкурса бесполезных вещей я непременно взял бы первый приз, обойдя даже дырявые дождевики и обувь без подошвы, да что там! Они самой что ни на есть черной завистью позавидовали бы моей бесполезности, но куда им до меня! Я ничего не смог сделать, зеркальце ничего мне не показывало, будто не помнило совсем ничего — ничего, ничего! Даже того, как я взял его в руки. Я вертелся и так, и этак, сосредотачивался снова, и снова, и снова, прервался, выпил камры, продолжил — пусто! В конце концов я окончательно измучился и обозлился, а кошки мои, должно быть, выучили десятка два цветастых ругательств с моей исторической родины. — Почему ты просто не можешь показать то, что я хочу? Я устало опустился на пол рядом с неподвижно лежащим зеркалом, подпер щеку рукой и покосился на него, как на нашкодившего ребенка, упорно не желающего признавать, чем он таким занимался, что вернулся весь в ссадинах и глубокой ночью. Ребенок — то бишь зеркало — по-прежнему не удостаивало меня ответом. — Я сейчас пытаюсь последний раз! — грозно предупредил я его. — И если ничего не найду — отдам тебя Мелифаро. Он наверняка навешает блесток и завернет в цветную тряпочку! На моей исторической родине меня назвали бы сумасшедшим за разговор с вещами — и пусть здешние реалии давали ребятам вроде меня некоторую скидку в безумии, запугивание зеркала все равно было не самым частым признаком хорошего здоровья. Но так или иначе, попытался я действительно последний раз — надоело уже, сил нет, да и если бы я не явился на дежурство в ближайшее время, дражайшие коллеги непременно достали бы меня из-под земли. Многим, очень многим позже я понял, что результат возымел именно мой вопрос к зеркалу, а вовсе не угроза ему, но, когда у меня перед глазами поплыли его воспоминания, я тут же сделался страшно собой горд. Да, верно, вот я прячу его в рукав (почему оно не помнит, как я падал?), вот я протираю его рукавом, вот, в самом деле, кровавые и пыльные разводы с грязного рукава, вот солнечный зайчик дрожит на перчатке Шурфа, вот Шурф оборачивается ко мне, улыбается — да так тепло, что я тут же растаял и подумал, что в Ехо должна появиться какая-нибудь форма ответственности за сокрытие от меня такой чудесной улыбки. Лично проверять буду! И, уже поднимаясь с ковра, вдруг поймал себя на другом воспоминании, своем собственном: Шурф мне не улыбался. Или, во всяком случае, не так — так он вообще не улыбался мне никогда, ибо мимика у Мастера Пресекающего ненужные жизни и мое одиночество, в отличие от мимики Безумного Рыбника, выразительностью не страдала. — Ты у нас, значит, выдумывать гораздо? Зеркало мне, естественно, не ответило — как бы я голосил, если бы все же да! — но я на секунду засомневался, а могут ли вообще неодушевленые предметы… врать? По всему выходило, что нет — неспроста же мы их иногда допрашиваем при расследованиях — а, значит, головой тут все же немного тронулся именно я. Впрочем, еще выходило, что, не появись я в Управлении через четверть часа, и на меня посыпятся безмолвные словоизлияния Мелифаро, а потому плеснул в лицо водой, глотнул бальзама Кахара и, сунув зеркало в карман рабочего черно-золотого лоохи, поспешил к амобилеру. В Управлении было полное болото, да такое, что там все жабы со скуки перемерли. С половины городской полиции не слышно было ни разговоров, ни характерного содержания криков генерала Бубуты, в Зале Общей работы я разминулся с неторопливым младшим служащим — но и только. Дремавший прямо в кресле Джуффина Мелифаро протер глаза при моем появлении, сонно обозвал меня чудовищем, пробормотал что-то о том, что оставляет здесь все на меня, и вяло поплелся прочь. Куруш меня даже таким вниманием не удостоил. У меня еще тогда закралась мысль, что что-то неладно — вроде как несколько часов назад мы с Шурфом вернулись с зашедшего в тупик расследования достаточно серьезной, как мне казалось, аномалии; здесь все должны были быть взбудоражены до предела. Я был почти уверен, что увижу Джуффина, зарывшегося по самый нос в самопишущие таблички и потерявшего счет времени, Куруша, извлекающего из безупречной памяти одни дату и событие за другим, сэра Кофу, принесшего самые свежие новости, и Мелифаро, который от волнения не знает, куда приткнуться — а оно вон как! — Не глупи, — строго сказал я себе. — Джуффин намного мудрее тебя, и если он не посчитал нужным поднять вас всех на ноги по тревоге, значит, все в порядке. И я приготовился к ленивой дреме в кресле и не менее ленивому почитыванию газет, но здесь меня ждало разочарование — какой-то не в меру старательный младший служащий выбросил номера, которые должны были скопиться за время моего отсутствия! До глубины души огорченный таким происшествием, я полез в карман лоохи за зеркальцем. Все равно спать после бальзама Кахара не хотелось, а так хоть провел бы время с пользой — а даже если и нет, если оно все так же будет придумывать мне улыбающегося Шурфа, это тоже неплохо. Можно подумать, каждый день вижу! Одна моя часть, та, которая сэр Макс из Ехо, ночное лицо почтеннейшего начальника Малого Тайного Сыскного войска, Смерть на Королевской службе, серьезный в целом колдун, убеждала, что стоило бы у кого узнать — благо, Куруш совсем рядом — бывало ли, чтобы предметы выдумывали всякое неправдивое. Вторая часть, та, которая просто Макс, который безответственный раздолбай и вечный ребенок, отмахивалась — Куруш спит, время позднее, да и вообще, один раз игрушку покажешь, потом делиться придется! Ребенок был сильнее и дискуссия моментально завершилась его полной победой. Я повертел перед собой зеркало и только настроился как следует допросить его еще раз, как случайно, зеркало в зеркале, уловил движение — но тут же выдохнул. Ничего страшного. Просто в другом, большом зеркале на стене кабинета, где до этого отражался видимый через незакрытую дверь Зал Общей работы, мелькнула пола белоснежного лоохи. Раз, другой — и вот Шурф, водрузив на стол две огромные книги и свою тетрадь, совершенно не обращая на меня внимания, уже с головой погрузился в работу. Даже не заглянул в кабинет, чтобы поздороваться — неужели решил, что я снова бесцельно шатаюсь по ночному Ехо, бросив все обязанности на пернатые плечи Куруша? Меня еще тогда это насторожило — этим утром мы с Шурфом вернулись из довольно опасной поездки, меня Джуффин тут же отправил домой. Даже если Шурфа тоже (в чем я, по правде говоря, немного сомневался), то он в любом случае не должен был появляться здесь ночью, это попросту не его рабочее время! Успокоился я так же быстро, как насторожился — подумаешь, взбрело человеку в голову поработать сверхурочно, у меня тоже иногда такие извращенные желания бывают, что ж теперь? Шурф взрослый человек и может себе это позволить! А вот за несостоявшееся приветствие было немного обидно, так что, полюбовавшись немного выверенными движениями его руки, что-то бодро записывающей в тетрадь, и сосредоточенным лицом, я показательно громко отодвинул кресло — Куруш вздрогнул — зевнул, потянулся и, словно это было обычным делом, двинулся в Зал Общей работы, ноги размять. Не говорить же Шурфу, что я добрую четверть часа наблюдал за ним в отражении и глаз оторвать не мог? Нет, пусть уж лучше думает, что я его тоже не заметил. Лучше бы я вообще с кресла не вставал в ту ночь. Выйти в Зал Общей работы я, конечно, вышел, только никого там не было. Совершенно пустые кресла, совершенно чистый стол без единого на нем предмета — я в первую минуту решил, что мне кажется, но потом холодная рассудительность взяла верх: я же видел Шурфа, значит, Шурф есть. «Значит, это игра», — решил я и, сохраняя на лице скучающее выражение, прошелся вдоль стола, словно между делом проведя рукой там, где должны были лежать книги и тетрадь. Рука нашла только гладкую столешницу. «Ах, так?» — подумал я и, будто каждое дежурство выходил сюда погладить кресла, провел по подлокотнику, готовясь наткнуться на невидимую руку Шурфа и со всей старательностью изобразить удивление. Под пальцами был просто подлокотник. Спинка кресла была была просто спинкой. Шурф вообще, весь, сам по себе, восхитителен, но уметь такие превосходные фокусы! Надо попросить, чтоб научил. Я на миг задумался — звать ли его, практически признаваясь, что с самого начала обо всем знал, или гордо вернуться в кабинет, погладив для разнообразия и маскировки еще пару кресел? — и, обернувшись, тут же встретился глазами с Шурфом в зеркале. Он сидел в соседнем кресле, положив подбородок на руки, и широко мне улыбался. Я обернулся на кресло. Пусто. На зеркало. Шурф. На себя. Дурак. — Твое отражение тебя выдает, — признался я в пустоту. Пустота промолчала. На самом деле, спохватись я сейчас — и тоже было бы еще не поздно. Но в следующий момент, уже когда незаслуженно проигнорированный и до глубины души оскорбленный я отвернулся к кабинету, Шурф вдруг поразительно быстро стянул защитную рукавицу и, не успел я испугаться, в зеркало помахал мне своей смертоносной ручищей. Глаз на этой самой ручище задорно подмигнул, так что я шагнул в кабинет вполне довольный жизнью. Потом, правда, подумалось, что глаз, наверно, просто моргал, я еще и не так могу, если меня резко на свет вытащить. У меня было не так много времени чтобы произошедшее обдумать — все в то же зеркало на стене я наблюдал, как совсем скоро Шурф засобирался домой. Оно и правильно, не всем ж ночами работать. Я пожелал Шурфу спокойной ночи прежде, чем он вышел из отражения, но ответа так и не дождался. Все знают ту историю о вареных лягушках: мол, если хочешь сварить лягушку, сажай ее в холодную воду и подогревай помаленьку, из кипятка-то выпрыгнет сразу. Оглядываясь назад, я понимаю, что в тот вечер мой варитель неосторожно прибавил градусов десять сверх нужного, но ему повезло — лягушка из меня несообразительная, да еще и сама любит погорячее. Когда Шурф ушел, я поскучал еще четверть часа, немного повертел в руках зеркальце — а потом самым нехитрым образом уснул. Та часть меня, который сэр Макс, не такой уж и неопытный колдун, стучал в бок кастрюли, в которой меня кипятили, и кричал что-то про бальзам Кахара, после которого (и в соответствии со своей привычкой!) я должен был не сомкнуть глаз всю ночь, но я только рукой на него махнул, мало ли какие глупости он там орет. Проснулся я от запаха свежесваренной камры — это явившийся раньше остальных сэр Кофа поставил кувшин едва ли не мне под нос. Его же щедрым обещанием посидеть здесь до появления Джуффина я и был отправлен домой — сонный-сонный, хотя амобилер вел сам и даже умудрился нигде не потерять вчерашнее зеркальце. Около полудня меня разбудили, но пробуждение было приятным — просыпаться от безмолвной речи Шурфа было настолько правильно, что я даже почувствовал себя не таким уж и разбитым. «Макс? Ты уже не спишь?» Я почувствовал некоторую осторожность в его словах — должно быть, этот замечательный человек специально ждал, чтобы раньше времени не потревожить мой покой! «Приходи в Управление. Пока ничего не случилось, но ситуация стоит твоего внимания» «Для тебя — на край света, Шурф!» — бодро откликнулся я. — «Дай мне только перекусить и человеком стать. Ждет ваша ситуация?» «Она именно ждет, Макс, поразительная точность формулировки», — откликнулся Шурф, и связывающая нас нить Безмолвной речи оборвалась. Когда я поел, умылся, облачился в Мантию Смерти — то есть окончательно завершил превращение из страшного засони обратно в хорошего человека — и явился в Управление, Шурф обнаружился в Зале общей работы над собственным рабочим журналом. Как всегда сосредоточенный, с идеально ровной спиной и в идеально белом лоохи — я даже немного залюбовался. Грех им не любоваться, если честно. Это как прийти в библиотеку и проигнорировать все книги до одной — так не делается. — Снова? — я кивнул на тетрадь. — Вчера не все записал? Я все еще надеялся, что он что-нибудь скажет о своем ночном появлении, но Шурф поднял на меня голову, и на его непроницаемом лице я уловил намек на беспокойство. Или, может, тени так легли, кто знает! — Прислушайся, — перебил он меня вместо приветствия. — Ты чувствуешь? Я послушно замер и обратил удвоенное внимание к каждому из имеющихся у меня чувств. Светло, потому что полдень, тихо, потому что на нашей половине Управления кроме нас с Шурфом, кажется, никто не разговаривал, пахнет выпечкой, значит, Куруш недавно получил пирожное, чуть прохладнее обычного, кажется, где-то открыто окно, спокойно, потому что рядом Шурф. — Что-то странное, Макс, — снова заговорил Шурф. — Не такое, как в тех руинах, но у меня схожие чувства. — Значит, пойдем отсюда, — заулыбался я. — Прогуляемся по Гребню Ехо, а? Тебе просто надо отдохнуть. И хлопнул его по спине — я, признаться, очень любил этот жест после первого нашего с Шурфом совместного приключения в Холоми. Шурф обычно тоже в ответ чуть-чуть оттаивал, иногда даже слегка улыбался, но не в этот раз. — Мелифаро тоже это чувствует, — возразил Шурф. — Мелифаро с собой не возьмем. Шурф вздохнул. — Я ценю твои оптимизм и жизнерадостность, Макс, это оказывает положительное влияние на душевное равновесие. Но сейчас я бы предпочел, чтобы ты отнесся к делу со всей серьезностью. Но я действительно был серьезен! Шурфу действительно пошла бы на пользу небольшая прогулка в моей компании!

***

Шурф снова явился вечером, и в этот раз я почти не удивился. Снова мелькнуло белоснежное лоохи, снова я почему-то не поздоровался и снова в тишине наблюдал в зеркале, как Шурф работает. Какая-то документативно-бумажная и нудно-нужная волокита, тьфу, это Джуффин на него что ли что-то новое повесил? Впрочем, хотя я и так это знал, Шурф был хорош! Прошло не так много времени, прежде чем он сложил документы, в которых я, наверно, безуспешно копался бы до утра, и негромко позвал меня по имени. — Ты здесь, Макс? Я тут же встрепенулся. — Всегда здесь, Шурф. Сам же знаешь, я здесь чаще, чем дома, во-о-от так работать люблю. И, словно Шурф мог меня видеть и словно любовь к работе можно было измерить в длину, раскинул руки так широко, как только мог. Вот, мол, такого размера наша с работой любовь, и никто между нами не встанет, ну, разве что ты, давай, пытайся. — Стало быть, предложение о прогулке по Гребню Ехо уже не в силе? Не знаю насчет бабочек в животе — не силен в энтомологии, — но в груди у меня встрепенулся целый буривух. Строго говоря, едва ли я был нужен Управлению в эту ночь — собственно, как и в ночь до, как и в ночь после, все одно ничего не происходило. То есть, конечно, происходило, но не со мной и не по ночам: Джуффин, насколько я знал со слов коллег, организовал целый литературный штурм и переворачивал чуть ли не библиотеку самого Семилистника, отыскивая что-нибудь, похожее на описанный нами с Шурфом случай. Меня с собой не позвал, а Мелифаро попросил не мешаться и топать оттуда куда-нибудь в любом направлении. Так что Управлению я нужен не был, и вскоре вышел на крыльцо к ожидающему меня снаружи Шурфу. Накрапывал мелкий дождик, и я вдруг вспомнил (смешно сказать!), что за столько времени здесь нахождения даже не знаю, есть ли в Ехо зонты — мы сейчас вполне могли бы разделить один, прямо как во всех этих одна на другую похожих мелодрамах. Шурф бы держал зонт, я бы жался поближе к его руке — ну, знаете, господа тайные сыщики люди хрупкие, им под дождичек ни-ни! Мне в первую очередь, а то буду чихать, кашлять и несчастно выглядеть. Впрочем, все это не имело места, потому как места не имел и зонт, да и Шурфа легкая морось с неба совсем не беспокоила. На Гребне мы провели одни из самых лучших часов за все мои дежурства. Шурф почти не разговаривал, но я без труда взял диалог на себя, перескакивая от одной незначительной глупости к другой, мы заглядывали в некоторые еще открытые лавочки, я рассматривал всякие безделушки и даже купил пару оберегов, сунул их в карман и тут же забыл. И так легко, так спокойно нам было среди немногочисленных прохожих, так просто и естественно быть почти наедине друг с другом, так правильно, что у меня даже сердце ныть начало. Потому что оно мудрое и знает, что рано или поздно все хорошее кончается, и рано или поздно Шурфу придется пойти домой, а мне вернуться в Управление. Но я, в целом, считал, что легкое нытье в груди того стоило. Видеть, как Шурф улыбается — улыбается! совсем как в воспоминаниях зеркала! — моим шуткам, как смотрит на меня с теплотой и без рабочей спешки, о, я торжественно клянусь, что это стоило всего! Меня даже подмывало взять его за руку, просто чтобы удостовериться, что он действительно здесь и действительно со мной, а не я перебрал бальзама Кахара, вижу счастливые галлюцинации и скоро буду возвращен к скучному дежурству недовольным шефом. Но все-таки за руку я Шурфа не взял — смешно сказать, застеснялся, да и его защитные рукавицы были немного не тем, чем надо. Нашел что надеть в нерабочее время!

***

— Выглядишь усталым. Я широко зевнул и смахнул выступившие на глазах слезы. Мы с Шурфом встретились в коридоре Управления, да так и остановились. — Я в порядке. Просто плохо спалось, вот и все. Шурф посмотрел на меня чуть серьезнее — или мне это только показалось. — Ты уверен, Макс? — Все хорошо, — отмахнулся я, снова зевая. — Сейчас выпью камры, возбодрюсь… Вдруг мне пришло в голову, что это я после нашей ночной прогулки по Гребню досидел несколько часов в Управлении и отправился домой спать — то есть потратил на нашу прогулку рабочее время. А Шурф, получается, потратил личное, то, которое все нормальные люди тратят на сон. — Ты как сам-то… — начал было я и внезапно оказался в затруднении сформулировать вопрос. — Я? Я в полном порядке, Макс. Спасибо за заботу. Может, мне показалось, а, может, он и впрямь прозвучал немного удивленно. Впрочем, я тоже не видел причин для беспокойства — Шурф выглядел вполне обычно, на лице его не было никаких следов усталости, кроме, пожалуй, тех, какие бывают у любого к концу рабочего дня. Восхитительный человек! А я-то действительно хрупкий, оказывается — и даже после такого замечательного вечера смотрел во снах какую-то многолапую низкосортную дрянь, никак не способствующую хорошему самочувствию.

***

Когда тем вечером Шурф снова пришел в Управление, я его почти ждал. Я не узнал его в первый момент — словно услышав мои вчерашние мысли, он явился в обыкновенном синем лоохи, без защитных рукавиц и смертоносных перчаток, — и даже напрягся, подумав, что пришел кто из горожан и мне придется работать, но, как только узнал, залюбовался. Из-под тюрбана Шурфа небрежно выбивались ему на лицо несколько прядей, а цвет и крой подходили ему так невероятно, что я словно бы увидел его лет на сто моложе. — Занят, Макс? — Конечно нет, — заулыбался я, вставая и уже готовясь снова с ним куда-нибудь отправиться. Оглянулся на спинку кресла — и замер в нерешительности. Сегодня днем Джуффин явился в Управление и забрал Куруша к себе в библиотеку, стало быть, формально не осталось никого, кому я мог бы поручить дежурить в мое отсутствие. — Ничего не случится, — заверил меня Шурф. — Мы ненадолго. К тому же это совершенно по работе. — По работе? — насторожился я. — Ты расстроен? Мне пришлось срочно делать вид, что нет, но его глаза видели меня насквозь. По указанию Шурфа я тоже переоделся в обычное лоохи и обычные сапоги, избавляясь тем самым почти от всего, что могло бы выдать во мне Смерть на королевской службе, и снова засомневался. Лицо-то мое останется при мне, а оно, говорят, приметное… — Этого хватит, — успокоил меня Шурф. — Там почти никого не будет. Шурф повел меня по давно заброшеным садам Старого города. И когда я спросил, а что же здесь такого, собственно, рабочего, ответил, что по долгу службы мне стоит знать город не только по картам и не только названиями улиц. Шурф вообще хороший рассказчик — да, найдутся те, кто расскажет в сотни раз красочнее, но зачем они мне? — и я бесхитростно заслушался, даже если предметом нашего разговора были всего лишь сомнительные объединения колдунов, в разные годы собиравшиеся то тут, то там, и творившие незаконные вещи от достаточно безобидных, до настолько опасных, что за них брался лично Джуффин. В одном из таких садов еще оставались нетронутыми каменные столы и скамьи, и я счел кощунством не присесть здесь, среди бархатистой темноты и шорохов и стрекота ночных насекомых в буйной растительности вокруг. Этакий островок спокойствия, далеко-далеко от суетливого мира, только для нас с Шурфом. Я даже смог организовать нам из щели между Мирами какое-то не самое дурное вино и два бокала — и полбутылки спустя обнаружил, что, глядя в небо, пересказываю что-то, еще в моем мире услышанное мною о звездах, а наши с Шурфом руки лежат на столе, одна в другой. И ладонь у него была теплая, надежная. Так бы и не отпускал никогда.

***

— Ночной кошмар, да ты сегодня кошмарнее обычного! Мелифаро явился рано утром — практически против его обыкновения. Мы с Шурфом вернулись всего пару часов назад, я успел только переодеться в рабочее лоохи и подремать в кресле Джуффина — оно как-то мягче к шее. — И тебе привет, — отозвался я. — Набираю кошмарность — кто-то же должен оттенять твое слишком обаятельное личико, мы, как-никак, серьезная государственная организация, а не… И зевнул, прикрыв рот ладонью. — Я серьезно, Макс, — нахмурился Мелифаро. — Неважно выглядишь. Сделай с этим что-нибудь. Я вытащил из кармана зеркало, посмотрелся и пришел к выводу, что у Мелифаро слишком ранимое чувство прекрасного. Подумаешь, мешки под глазами заметнее стали. У самого, небось, такие же, только под косметикой, вот и вся разница.

***

На следующую ночь мы с Шурфом отправились к Хурону под каким-то очень рабочим предлогом, который я, каюсь, прослушал. Шурф даже обучил меня нескольким фокусам с водой — например, я с горем пополам смог вместить в бутылку примерно на полчашки больше воды, чем должно было там поместиться, но потом мы раскинули на холодном песке плед — и про воду я моментально забыл. Я вдруг почувствовал себя невероятно целым, когда спиной прислонился к спине Шурфа — или, если отходить от избитых метафор моего мира про всякие там ищущие друг друга половинки, какая-то часть меня, и так во мне существовавшая, сместилась на нужное место. Шурф пересказывал мне историю о каком-то корабле, то ли вымышленную автором, то ли действительно случившуюся — как раз этот до сих пор неоднозначный вопрос и предлагал к обсуждению Мастер Пресекающий Ненужные жизни и мою молчаливость. Я слушал его вполуха, потому что голова моя, внезапно переполненная осознанием смещения этой вот мешающей, болтающейся части в правильное положение, была явно перегружена и не справлялась со своими обязанностями. Я не хотел себе признаваться — не ко всем откровениям с собой я готов, что ж, все в какой-то мере этим грешат, — но не только на своей исторической родине я чувствовал себя не на месте. То есть, в Ехо все стало, конечно, во много раз лучше: меня, лоскут ткани, больше не пытались втиснуть в колоду карт или набор шахмат, я наконец был среди других таких же лоскутов, но все-таки что-то было не то. По сравнению с предыдущим дискомфортом — совсем мелочь, то-то я от себя и прятался, от добра же добра не ищут. Но, если официально объявлять этот вечер вечером дурных метафор от меня для меня в моей же собственной голове, чтобы лоскут встал в общую картину, его нужно пришить к остальным. И у нас с Шурфом до этого вечера явно была не та нитка — непрочная, неправильная, неподходящая. Держалось, конечно, но… — Ты слушаешь меня, Макс? Я отстранился и обернулся. Шурф смотрел на меня почти странно, во всяком случае огорошенный внезапным осознанием я был склонен увидеть в его глазах почти колдовские блики. С набережной лилась музыка, слабая, но еще различимая, если говорить шепотом. «Я вдруг понял, что ты мне дороже любого из всех, кого я знаю», — собирался сказать я. — Давай потанцуем? — легкомысленно вылетело изо рта. И, не давая себе времени струсить, я подскочил на ноги, отшагивая с пледа и неожиданно отчетливо чувствуя босыми ногами холодный песок, легкими ночной воздух, а своей рукой теплую руку Шурфа. — Только я ничего толком не умею, — так же легкомысленно признался я. — Но ведь ты умеешь, верно? Я не могу себе представить, чтобы ты чего-нибудь по-настоящему, взаправду, совершенно не умел. Глаза Шурфа вспыхнули веселым озорством, когда он поднимался с пледа вслед за мной. — Знаешь, что еще я умею? И, не дожидаясь ответа, осторожно приблизил свое лицо к моему, свободной рукой прикрыл мне глаза и осторожно, почти целомудренно прижался губами к моим губам. Я опешил и, когда рука его отдернулась от моих глаз, попытался осмыслить, что же произошло, как он так точно подгадал момент, чем я себя выдал — но уже пару секунд спустя Шурф с самым что ни на есть будничным видом инструктировал меня, как именно надо ставить ноги в исходную позицию. И руку мою, замершую на полпути к его лицу, тоже переставил, чтобы правильно было. Невероятный человек.

***

Несмотря на богатую пищу для размышлений, следующим днем я ходил как в воду опущенный. Навалились усталость и апатия — нет, все-таки на меня угнетающе действует отсутствие ужасных преступлений по нашему ведомству. Чтобы как-то развеяться, я решил вытащить на обед кого-нибудь из коллег, первым пригласил Шурфа, а когда он согласился, совершенно намеренно забыл спросить всех остальных. — Плохо выглядишь, — заметил Шурф, когда мы сели за наш обычный дальний стол. — Ты ранил меня до глубины души, — вздохнул я. — Теперь мне предстоит проплакать всю ночь, а потом годы избегать зеркал и людей — или пойти на поводу у Мелифаро и согласиться на его пытку водой и расческой. Это было бы оскорблением всех обычаев Пустых Земель, если бы я… Ладно-ладно, Шурф, не бери в голову. Плохо сплю, вот и все. — Ты говорил Джуффину? Я только головой покачал. Пустить Джуффина в свой разум из-за каких-то мутных безвредных снов, чтобы он, чего доброго, увидел наши с Шуфом счастливые ночи подальше от моего рабочего места в Управлении? — Он и так очень занят. Я поспешно взялся за кружку камры. — Да и вдруг он узнает про, ну… нас. Шурф приподнял брови. — Ничто не запрещает нам обеденные перерывы, — возразил с удивлением он. — Так что страх случайно донести на мое отсутствие в Управлении не должен тебя останавливать. Хотя я очень ценю твою заботу, Макс. Это… трогательно. Сквозь его непроницаемое выражении лица нельзя было видеть, действительно ли он не понял или только сделал вид. Но я-то знал, уж я-то знал, что не понять мой дорогой Шурф способен разве что только излишне занудный огромный трактат — а я-то так, небольшая газетенка, на мне все крупными буквами написано на первой же странице. Может, еще и нарисовано, для совсем тупых.

***

Памятуя вчерашнюю ночь, эту я ждал с каким-то особенным трепетом, хотя, конечно, все ночи в компании Шурфа были прекрасны независимо от того, чем мы занимались — и тут, словно какой-то сумасброный колдун Эпохи Орденов решил вспомнить былое, ночью разыгрался редкий для Ехо шторм. Чем дольше я, проводив коллег и оставшись дежурить, слушал, как за окном набирают силу ветер и дождь, как дрожат ставни, как громыхает в небе, тем сильнее я убеждался, что Шурф, скорее всего, не придет. В некотором роде я даже начал рассчитывать на его благоразумие после пары особенно сильных раскатов — право, стоит ли встреча со мной такой дороги? Ему и от дома не слишком-то близко, и куда мы в такую погоду пойдем? Я бы вот никуда не ходил. Но в привычное нам время, немногим после полуночи, Шурф снова появился на пороге моего кабинета. Разве что, в отличие от предыдущих вечеров, насквозь промокший и не слишком счастливый. — Хочешь камры? — спросил я, уже поднимаясь с кресла разогревать и без того теплую жаровню. Шурф закрыл за собой дверь кабинета. Должно быть, в таком состоянии ощущался даже малейший сквозняк; я на всякий случай бросил взгляд на окно, плотно ли закрыто. — Спасибо, — хрипло отозвался он. — Не возражаешь, если я… — Делай что хочешь, — откликнулся я, не дослушав, и только на шорохе ткани понял, что разрешил что-то кроме того, чтобы завалиться в мое любимое кресло в промокшей одежде. Шурф снял лоохи. Конечно, ничего особенного, поспешил успокоить я себя. Нас тут только двое, а в такую погоду больше никого и не дождешься, и я вроде как сам ему разрешил, и понятно, что это он не для моих глаз, а для собственной пользы… Но куда бы я взгляд ни отводил, он исправно возвращался к Шурфу в одной только промокшей и липнущей к телу скабе. — Твоя камра. Я выставил кружку на стол, краем глаза наблюдая, как Шурф откидывает голову, собирая на затылке тяжелые черные пряди. Произведение искусства в каждом жесте, особенно в таком небрежном — руки так и тянулись хоть мимолетно коснуться, под любым предлогом, например, заплести ему волосы. Не то чтобы я умел, конечно. — Видимо, сегодня нам придется остаться здесь, — пожал плечами Шурф, поднося к губам кружку камры и глядя в окно за моим плечом. — Я надеялся, непогода уляжется, но, как видишь… Я тоже налил себе камры, больше за компанию, меньше — чтобы отвлечься от глупых мыслей. Подумал вдруг, что все-таки вовремя Джуффин забрал Куруша. Нечего беспокоить мудрую птицу с идеальной памятью всякими глупостями, вдруг запомнит. — Шурф? — подал голос я через несколько прошедших в уютном молчании минут. — Можно, я тебя причешу? — Решил устроить мне пытку расческой? — неожиданно усмехнулся он. — Пытки водой тебе кажется мало? Я удивленно поднял брови, но все-таки улыбнулся в ответ, а где-то под эфемерной кастрюлей с лягушками снова резковато прибавили огонь. Тем не менее Шурф кивнул, соглашаясь, и отвернулся, подставляя голову на мою милость. Я осторожно пропустил мокрые пряди между пальцами, чувствуя себя совершенно вне себя от того, что меня вот так запросто подпускают со спины и не ждут никакой пакости. Случись со мной и десятая часть всего, что случилось за жизнь с Шурфом, и я бы первым делом сошел с ума, а вторым запретил кому бы то ни было ко мне приближаться, прикасаться и вообще смотреть. А Шурф сидел — и даже откинул голову, встречаясь со мной глазами и жмурясь, когда я легко потянул за пряди. В подобии транса я извлек из кармана лоохи самую настоящую расческу (чего у меня там только нет, я даже зеркальце нащупал!) и присел на подлокотник кресла. Все в том же трансе, точно зачарованный, отвел с шеи липнущие пряди, а потом легко, словно не до конца себе доверяя, прижался к прохладной коже губами. Шурф одобрительно хмыкнул, наклонил голову в сторону, открывая больше места для поцелуев, и я, поманеный возможностью продолжить вчерашнее, все так же легко коснулся губами линии челюсти. — Боишься меня, что ли? Я замотал головой, а Шурф, хитро оглянувшись, вдруг подхватил меня с подлокотника, словно я почти ничего не весил, и прижал к рабочему столу Джуффина, край столешницы врезался мне в поясницу, а рука смахнула с края мою же кружку. Шурф поцеловал меня по-настоящему, всерьез, сердце забилось часто, почти панически, руки сами вцепились ему в плечи. — Шурф? — подал я неожиданно охрипший голос, отстраняясь. — А разве нет заклинания, чтобы высушить одежду? — Есть, конечно, — честно признался он. — Но ты должен признать, что так намного интереснее вышло. Даже через две скабы — его, промокшую в бушующем за стенами Управления шторме, и мою, да еще и плотную Мантию Смерти сверху, я все равно чувствовал тепло его тела, и признавал, что не только не против сложившейся ситуации, но и обеими руками за. Его губы спустились к моей шее, и он на осторожность не тратился, прошелся быстрыми грубыми поцелуями вдоль горла — я восторженно запрокинул голову. Господи, как же жарко было в его объятиях. Как же восхитительно ощущался грубый поцелуй у основания шеи, прямо над бьющейся артерией. Как же восхитительно он выглядел, когда, отстранившись и глядя потемневшим тяжелым взглядом мне в глаза, предложил завтра не являться на службу, а подождать его у меня дома. Сказал, что если вдруг погода будет такая же мерзкая, у нас хоть будут комфортные условия. — А если не будет шторма? — тихо спросил я сквозь сбившееся от поцелуев дыхание. — Мы притворимся, что есть, — прошептал Шурф. Покажите мне человека, который смог бы ему отказать.

***

— Макс, извини за резкость, но ты без преувеличения похож на труп. Я рассеянно промычал в ответ. Я действительно плохо спал в последнее время. Впрочем, еще оставалось вопросом, почему сам Шурф, смотревший на меня сейчас с таким беспокойством, выглядит отдохнувшим — сколько ночей он уже должен серьезно недосыпать из-за наших встреч? Мы сидели в Зале общей работы, и на замечание Шурфа поднял голову сэр Кофа. — Да, мальчик, так и есть, — подтвердил он без лишней тактичности. — Покажись-ка знахарю. — Давно пора было, — тихо вздохнула Меламори. — Я ему говорил, — вставил Мелифаро. Я закатил глаза. Все мои коллеги вместе напоминали одну преувеличенно взволнованную здоровьем внука бабушку. — Я просто немного устал, вот и все. И скосил глаза за плечо Шурфа, на большое зеркало на стене. В последнее время я ловил себя на легком тумане в голове и глазах — должно быть, это естественная реакция моего организма на дурные сновидения — но даже сквозь неожиданно вернувшуюся белесую дымку различил себя в зеркале. Ну, бледненький. Эка невидаль. — Твой внешний вид выходит за пределы обычной человеческой усталости, Макс, — возразил Шурф и нахмурился. — Я настоятельно рекомендую тебе сейчас же вернуться домой и обратиться к знахарю. Ага! Это просто предлог, понял я. Не мог же я сказать «извините, ребята, но я на работу сегодня просто никак, мне вчера ночью, в рабочее, кстати, время, которое я непонятно как трачу, Шурф завуалировано пообещал пару непристойностей, так что извиняйте, сегодня без меня». Так что Шурф великодушно протянул мне руку помощи, вот и все! Интересно только, почему остальные такие обеспокоенные — наслал он на меня чары какие, что ли? Как, должно быть, качественно, что даже Кофа не распознал — ну, хорош! Я уже собирался тут же послушно согласиться, как вдруг понял, что так внезапно передумывать подозрительно. Поэтому я подмигнул Шурфу — мол, не волнуйся, понял я, понял! — и демонстративно полез в карман за зеркальцем. Оно, конечно, отражало криво, но для задуманного годилось. Я принялся себя рассматривать так и этак, театрально вздохнул, пожал плечами — пожалуй, перестарался, аж лоохи в сторону сбилось, — и уже собирался признать, что отдых не повредит, когда в установившейся тишине тихо ахнула Меламори. — Макс, у тебя… на шее… Я поспешно накрыл синяк рукой и почувствовал, как краснеют кончики ушей. Да, возможно, там остался засос, но такая ли это необычная вещь, чтобы ей удивляться. Кому какое дело, где я и с кем… Личное дело, в общем, как бы я ребят ни ценил. — Дырку над тобой в небе, Макс, — встревожился Мелифаро. — А ну дай сюда. Шурф без лишних слов оттолкнул мою ладонь и осторожным, но уверенным жестом сдвинул ворот моего лоохи в сторону. Я, признаться, слегка опешил — Шурфу-то как раз бы мне подыграть и сказать, что остальным померещилось! В конце концов, это его рук… губ… дело, а он! — Там укус, Макс, — констатировал он, осторожно касаясь моей шеи рукой, как совсем недавно — давно? — разбитого носа. — Да какой, — присвистнул Мелифаро. — Бывает! — огрызнулся я. — Подумаешь! Я просто… — Любился с мертвецом-вурдалаком или кем-то вроде? Если бы я не видел совершенно серьезного лица Мелифаро, я бы решил, что он нагло издевается — но в глазах его не было ни намека на шутку. Даже само лицо как-то побледнело, а когда он растерянно нахмурился, я и вовсе почти растерялся. — Нахождение такого существа не было упомянуто ни в одной энциклопедии, — покачал головой Шурф. — Также ни разу за все время существования Тайному сыску не приходилось иметь дела с подобным, из чего логически следует… Нет, если бы меня обозвали мертвецом-вурдалаком, я бы тоже обиделся. Установилась тишина, мастер Пресекающий Ненужные жизни и глупые разговоры колдовал с моей шеей, Мелифаро уткнулся в газету, Меламори нервно поглядывала то на меня, то на свои руки, Кофа отставил кружку камры и теперь сидел неподвижно, уйдя глубоко в безмолвный разговор. Вот молодец, нам всем пример надо брать — даже за перерывом в компании коллег находит время поработать! Я слегка покраснел. В свои перерывы в компании одного конкретного коллеги я про работу вообще не думал. — Я не могу это вылечить, — нарушил тишину Шурф. — След от клыков очень глубокий. — И черный, — тихо поддакнула Меламори. — Тебе бы… — Да-да! — я подскочил на ноги и рванул из рук Шурфа свое лоохи. — Я прекрасно вас понял! Сейчас я вот этими самыми ногами, по этому самому полу и через эту самую дверь пойду прямиком к знахарю, довольны? Молчание было мне ответом. Я кивнул им на прощанье и, как и обещал, зашагал прочь, чувствуя на лопатках четыре взволнованных взгляда. Краем глаза успел увидеть, как Шурф подмигивает мне из зеркала. Вот ведь! Ни к какому знахарю я, разумеется, не пошел. Я-то лучше них всех знал, что со мной происходит, я просто устал — немудрено, спалось-то не очень. Я списывал все это на крайнюю взволнованность, даже если взволнованность эта была приятная, потому что у меня решительно не было других объяснений тяжелым снам с чем-то многолапым и черным в главных ролях. Существо не отличалось плотностью и не походило ни на человека, ни на зверя, так что я не счел его разумным — возможно, мне просто снится песчаная буря, виденная мною как-то давно в каком-нибудь низкосортном фильме. Сэр Макс из Ехо, Смерть на Королевской службе, тот самый ответственный мужик, который приносил в мою пустую голову хорошие идеи и логичные выводы, помалкивал, так что я не переживал об этом — подумаешь, сны и сны. Хорош был бы я, если бы по совету Шурфа пошел к Джуффину — что бы мне Джуффин сделал? Подушечку поправил? Колыбельную спел? Да, безусловно, первую мою опасную тварь мы обнаружили именно через них, но это совсем не означает, что отныне каждый кошмар — вестник беды. Дом встретил меня тишиной. Мои кошки спали у входа — когда я уходил какой-то час назад, они, провожая меня, бодро резвились здесь же. Я было забеспокоился, но потом вспомнил… что-то… кошки, они же… много спят, правда? Я остановился и потер рукой лоб — мысли вдруг запутались, перед глазами снова покачнулся туман, я привалился к стене. Рассеянно отметил, что слышу приближающиеся шаги. — Вот и ты, — Шурф появился в дверном проеме. — Я прибыл раньше и взял на себя смелость подождать тебя в гостиной. Надеюсь, ты не возражаешь. Прибыл раньше?.. Разве Шурф не оставался в Управлении, когда я уходил? — У меня голова кружится, — невпопад ляпнул я. Такое себе начало для любовного свидания, или чем мы с Шурфом занимались в последние ночи. — Макс? Перед глазами снова все дрогнуло, и вот я уже обнаружил себя в кольце надежных рук — Шурф поддерживал меня под локти, и, бормоча какое-то заклинание, помогал добраться до кресел в гостиной. Он помог мне устроиться в кресле, я откинул голову на спинку, мысленно ругая себя на чем свет стоит — надо же было именно сейчас, неужели раньше или позже было нельзя? Все, чего я у вселенной прошу — это чтобы… чего я бы попросил, если бы… В голове все плыло, но я усилием воли заставил себя взбодриться — и обнаружил, что Шурф, склонившись над креслом, смотрит мне прямо в лицо совершенно пустым взглядом, и лицо у него отрешенное, и белое лоохи Истины идет черными пятнами, невесомыми, неплотными… я как пить дать разумом тронулся на этом сне. — Попить принеси, — прохрипел я совершенно не своим слабым голосом, но Шурф не двинулся с места. Только приблизил свое лицо к моему еще немного, а потом вдруг переместил взгляд на шею — и сквозь очередной приступ дурноты я понял, что сейчас случится. Я захрипел, пытаясь его отговорить, отпугнуть, повел было рукой, попытался прищелкнуть пальцами, да только иссохшие пальцы мне более не повиновались, кисть безвольно дернулась — и в тот же момент его зубы снова впились мне в шею симметрично первому укусу. Казалось, клыки удлинились, боль пронзила насквозь, от темени до пят, я закричал — снова искаженным голосом, — сквозь брызнувшие из глаз слезы видя, как Шурф… Нет, не Шурф это был! Как существо из моего сна искажается, преобразовывается, вьется и пульсирует сотнями бесплотных черных конечностей. — Макс? Что случилось, Макс? В двери мелькнуло лоохи Истины — и еще один Шурф, я надеялся, настоящий, поднимал парализующую правую руку. Я почувствовал, как горит в моей груди обожание к нашему мастеру Пресекающему Ненужные жизни и лишние жертвы — парень, кажись, побоялся задеть меня смертельными чарами. Существо вскинулось — я наконец смог вздохнуть — и я зачем-то поднялся тоже. Тело мое такого жестокого обращения не выдержало, колени подогнулись, и я сполз вниз и в темноту перед собственными глазами. — Макс! Дырку над тобой в небе! Вот в чем штука: терять сознание — это как вырезать кадры из кинопленки. Даже если вы вырежете полфильма, зритель все равно не станет эти полфильма сидеть в темноте — место склейки мелькнет перед ним за секунду, оставив после себя шум в голове и недоумение, но и только. Поэтому когда я приоткрыл глаза снова, для меня прошла ровно секунда — а уж как за эту секунду в моей гостиной собрался почти весь Тайный Сыск, дело было десятое. Джуффин сосредоточенно водил руками над моим слабым телом, обитающим где-то над уровнем пола, Мелифаро слева, почти на границе моего поля зрения, разными чарами издевался над подвешенным в воздухе зеркальцем, бледная Меламори таращилась на меня во все глаза, прикрыв рот ладошкой, Шурф и Кофа тихо переговаривались за ее плечом. — Передумал помирать? — сварливо уточнил Джуффин. — Ну-ка, девочка, покажи ему еще раз, что он позволил с собой сделать. Меламори медленно подняла к моему лицу еще одно зеркальце, свое собственное — и только тут я решил, что помирать мне все-таки пора. На меня смотрел без преувеличения мертвец, да еще и не первой свежести — дряблая серая кожа, подсвеченная синими кровоподтеками, ввалившиеся глаза с черными кругами, иссохший рот… — И таким я… — Нет, Макс, ты явился сегодня еще не таким, — Кофа избавил меня от необходимости заканчивать вопрос. — Но был немногим лучше. А когда мы заметили укус, я счел своим долгом известить Джуффина — сразу было ясно, что Шурфу тебе не помочь. Меламори все так же молча наклонила зеркальце, показывая мне мою же собственную шею — и след от зубов действительно напоминал результат работы мертвеца-вурдалака, даже если их и не существует. Лучше бы сразу кусок откусил, что ли — лучше бы выглядело. — Я его запечатал, — тихо отчитался Мелифаро, вставая у шефа за плечом. В руках он осторожно держал то самое зеркальце из развалин. — Тебе очень, очень повезло, Макс. Ты привез оттуда не улику, а виновника — и только чудом оставался в живых так долго. — Не чудом, — буркнул Джуффин, все еще колдуя. — У него в карманах два расколовшихся амулета. На третью попытку не нашлось ничего, что могло бы тебя защитить, вот и все, Макс. Спасибо, хоть до этого догадался. — Как вы поняли, что меня надо спасать? Джуффин молчал, зато подала голос Меламори: — Я знала, что ты упрямый. Так что когда ты ушел, я попыталась послать тебе зов, сказать, чтобы ты не делал глупостей и к знахарю действительно сходил. Только ты мне не ответил, и Шурфу потом тоже не ответил. Я решила, что ты обижаешься, а Шурф — что тебе нужна помощь. Я посмотрел на Шурфа, но Шурф не посмотрел на меня в ответ, внимательно рассматривая собственные скрещенные на груди руки. Я представил, каково ему было ворваться за мной (наверняка ведь с порога почувствовал тварь!) и увидеть собственную искаженную копию, и меня у нее на крючке. Мне, все-таки, здорово повезло, что настоящий Шурф такой надежный и решительный — я бы на его месте точно запаниковал и принялся звать на помощь. — Что это было за существо, Джуффин? — Подарочек от одного Магистра. Он создал эту тварь еще в Эпоху Орденов, может, для охраны своего дома, кто знает, — Джуффин, наконец, отнял от меня руки и, вздохнув, оглядел результат своих стараний. — Всякого, чьей крови ей удастся вкусить, она использует, чтобы выжать жизнь до капли — взамен давая иллюзию исполнения любого желания; это как на рыбалке, только наживку рыба сама заказывает. Власть, богатство, чего там еще обычно хотят? Вот уж точно — на крючке так на крючке. — Кстати, Макс, а ты-то что видел? Я встретился глазами с любопытным Мелифаро, панически перевел взгляд на Шурфа — тот все еще был спокоен как скала и равнодушно рассматривал собственные руки — и счел за лучшее неуклюже выхватить у Меламори зеркальце. Лучше уж свою неприглядную рожу рассматривать, чем отвечать на такое.

***

— Макс! Мелифаро окликнул меня на пороге кабинета. Я как раз возвращался из Обжоры с пирожными для Куруша — надо же было извиняться перед мудрой птицей за то, что отлынивал от дежурств ради полюбовных встреч с чудовищами. Больше не буду, честное слово! — Про тебя Шурф спрашивал. Я остановился. — Очень занят, — поспешно соврал я. — Там Джуффин попросил… сделать пару вещей, никак не могу отлынивать! — Джуффин сам ничем не занят. Я отвернулся. — Ты только явился. Переступил порог. — У тебя было пять дней свободы от забот! Закрыл дверь, чтобы не слышать этого умника. — Джуффин сказал, что ты скоро придешь. Я вздрогнул. В кабинете шефа самого шефа видно не было, зато у окна обнаружился Шурф — как всегда безупречный и спокойный, в своем сияющем даже на фоне окна лоохи, словом, та еще услада для глаз и разума, и я искренне рад был видеть его, но предпочел бы мельком и издалека. Смотреть ему в глаза после всего, чего напоказывало мне зеркало, после всего, что я позволил себе в отношении его копии… да, может, обнимал и целовал я иллюзию, но думал-то о Шурфе! — Если не хочешь разговаривать, дверь прямо у тебя за спиной, — спокойно сказал этот замечательный человек. — Но если ты выйдешь сейчас, Мелифаро точно догадается, что что-то не так. Я поднял руки, сдаваясь, и прошествовал к Курушу. Нужно было отдать ему пирожные — и на столе у шефа чуть-чуть прибраться, и вот там книга неровно стоит, и мало ли что еще, не на Шурфа же смотреть. — В первую очередь я хочу извиниться, Макс, — как-то слишком официально начал он. — И за то, что, выходит, не защитил тебя должным образом там, в развалинах, и за то, что не заметил с тобой беды раньше, и… Шурф помолчал пару мгновений, а потом продолжил уже намного тише: — И за то, что проглядел твои чувства, Макс. Я мысленно застонал — конечно, Шурф-то видел, в кого превращалось чудовище! И, конечно, он достаточно умен, чтобы сложить два и два. — Я, — я заволновался. — Я, собственно, тоже, так что все в порядке! В конце концов ты меня спас, так что не важно, что там раньше было и все прочее, все живы-здоровы… Хотя шея еще побаливала. — Нет, важно, — возразил Шурф. — И если я теперь одним своим видом не напоминаю тебе чудовище из зеркала, то возможно ты согласишься побывать со мной в одном очень хорошем трактире в Старом Городе. Скоро там пройдет вечер поэзии, приуроченный к… Я закивал головой, не дожидаясь, когда он договорит, и пытаясь только не улыбаться, как совсем уж дурак. Выходит, чего-то я у вселенной все-таки допросился — по крайней мере уверенности, что Шурф настоящий лучше сотни иллюзий из моей головы, пусть даже одной из них и удалось навести там какой-никакой порядок. Зато теперь у меня есть начало, я подозреваю, длинющего списка всего, что я хотел бы с Шурфом вместе сделать — посидеть ночью в заброшенном саду, потанцевать на песке, да и прочее тоже. Только кусаться буду сам, а то мало ли… — А зеркало здешнее куда делось? Шурф пожал плечами. — Я предложил его снять. Джуффин согласился, что едва ли ты снова захочешь его видеть, — он снова улыбнулся самыми уголками губ, — тогда как увидеть меня можешь в любое время.