покажи, как правильно любить

POV Арсений

— Арсений Сергеевич, почему в эту ночь вы выбрали меня? Почему не пошли к друзьям или родителям? — Спрашивает меня брюнетка с налитой горечью в глазах. В этих хрупких плечах тусклых волосах и бледной, почти бескровной, коже я все никак не мог узнать прежнюю Риту. От неё не осталось ничего: ни язвительной манеры перебивать, ни жгучего пристального взгляда, ни внутреннего стержня. Передо мной сидела обессиленная, опустошённая и уставшая девушка, которой явно было не до веселья. Но мне так хотелось вживить в неё прежнюю жизнь, так хотелось помочь вырваться из пучины обид и ненависти. Мне по-настоящему было жаль эту девочку. Не хотелось терзать её, брать на слабо и побеждать. За мыслями не замечаю как непозволительно долго молчу. Но чего только в этот вечер ни случалось непозволительного. Начиная с моего нелепого появления на её пороге, заканчивая вопросом, который повис в воздухе без какого-либо ответа. Рита не сводит с меня глаз, наблюдая за моей реакцией, за тем как мысли начинают шевелиться в голове, пытаясь образовать хоть какую логическую цепочку. Я был сбит абсолютно. И не знал что говорить, если нужно было вообще ей что-то говорить. Не могу дать слабину в её глазах, ведь являюсь для неё человеком гораздо старше и по возрасту, и по статусу. Однако это никак не мешало мне обнять её в тот день, когда у Риты случилась истерика, не мешало мне не отталкивать её от поцелуя и никак не мешало не прийти сюда. В какой-то момент эмоции берут надо мной верх, и это безусловно ломает меня. Я дал слабину уже несколько раз. Несколько раз оступился перед ней, балансируя между пропастью и бесконечным адовым котлом. И снова стоя на этой крайне смертельной точке, мне необходимо что-то ответить ей, чтобы не оставлять вопрос без ответа и не притягивать к себе лишних подозрений. — Ты ближе всех. — Воздух разрывает сухой ответ, в котором не прозвучало ничего, кроме правды. Душераздирающей правды. Мне действительно было стыдно признаться в том, что в той квартире мне ужасно скучно и одиноко. Что меня давно ничего не радовало, кроме работы. Что даже встречать меня, кроме кота, по вечерам некому. Наливаю в стакан сок, заталкивая его в пересохшее горло, которое начало саднить. Рита молчит, а глаза её наливаются жалостью и пониманием. Мой взгляд бегает по всей комнате, ни в силах сосредоточиться на чем-то одном. Я не мог смотреть на неё, не мог уставиться в пестрящую телевизионную картинку, не мог рассматривать густые сумерки за бело-прозрачной занавеской. Но вместе с этим мои глаза тянулись к ней. Тянулись к той, которая одним молчанием давала понять как ей тяжко. — Хотите я покажу вам свои работы? — Тихо и очень несмело задаёт вопрос Рита. — Конечно. — Улыбаюсь я. Она встаёт и просит меня остаться здесь подождать её. Когда студентка обходит меня, я ловлю легкий шлейф её духов, пропитавшихся в тканный бархат платья. Это было что-то очень лёгкое и ненавязчивое, совсем не соответствующее её образу дерзкой идущей против правил дурнушки. И этот контраст так точно дополнял её, что все мысли только и делали, что крутились вокруг неё. Рассматриваю стоящие в начищенных рамках фотографии, всматриваясь в каждую деталь черно-белых картинок. Первой, вероятно, была её мать. Очень красивая эффектная и статная женщина, от которой Рита переняла острые черты лица и женскую обаятельность. Рядом отец в военной форме с волевым подбородком и строгим взглядом, который часто мелькал в глазах его дочери. Третьей была маленькая Рита. Чудесный ребёнок с мелкими зубками и детской непосредственностью в глазах. Слышу шум и поворачиваюсь назад, видя как кряхтя и ударяя картины об углы, тащится брюнетка. Облокачивает одну за другой картину на спинку дивана, некоторые переставляя, будто это была целая выставка, и последовательность играла важную роль. Видимо так и было. Первая картина не завершалась рамками или окончанием холста. Она являлась продолжением второй, а вторая третьей и так цепь из пяти работ. В этих работах было много экспрессии, эмоций и чувств. Кажется Рита передала здесь все: от разочарования и горести до влюбленности и легкости. Очень точно брызги ярких лёгких красок градиентно переходили в тусклые, серо-чёрные, сгущаясь пульсирующей миной в центре листа. Я читал эти картины так легко, словно сам был их автором. Мне был понятен каждый её штрих, каждая точка, каждое белое не закрашенное пространство. — Это очень сильно. — Обомлело говорю, подходя к холстам ближе. — Ты так точно передала эмоции и чувства одними красками. — Это инсталляция. Я планирую её довершить. Здесь мои чувства, моя жизнь. То, через что я прошла в эти дни, оставшись взаперти со своей личностью. — Буквально через мгновение мы окунёмся в новый год, который подарит нам столько приятных удивительных моментов! — Вещает девушка из телевизора. Её голос обрывается изображением Кремля и речью президента. Мы с Ритой одновременно смотрим в телевизор, а потом друг на друга. Она стояла в шаге от меня, скрестив руки на груди и кусая губы. Все внешнее пространство будто испарилось в какой-то бесконечности, замирая в ней навсегда. Я позабыл обо всех внешних звуках, о картинах и говорящем важные слова президенте. Позабыл о том, что должен справляться с бутылкой шампанского или хотя бы перестать испепеляюще разглядывать Риту. Я забыл порой дышать, концентрируя все внимание на хрупкой девичьей фигуре. Её глаза вмиг стали центром целой Вселенной, в которой никогда не было ей места. Мысли смешивались в непонятное месиво, прогоняя свежие воспоминания о каждой нашей встрече после занятий, о каждом разговоре и первых прикосновениях. Я ощущал пальцами как касался её вьющихся волос, сжимал плечи и стирал слёзы. — С Новым Годом? — Улыбается она, когда трель Кремлевских часов отбивает двенадцать, и комнату заполняют первые строчки гимна. — С Новым Годом. — Утверждаю я, также улыбаясь ей. Возвращаемся к столу. Тянусь к бутылке с шампанским, снимая с него обёртку, защитную сетку и выкручивая деревянную тугую пробку. Эти двенадцать часовых ударов ознаменовали новый жизненный этап. Этап, в котором моя жизнь навряд ли будет прежне спокойной без Риты. Этап, в котором мне придётся вновь почувствовать живые эмоции и чувства. Понять, что я ни кусок пластмассы, ни железный дровосек без сердца из сказки «Изумрудный город». Мне тоже все ещё доступны человеческие чувства, самые тёплые, самые настоящие и самые искренние. Пробка вылетает с глухим звуком, а воздух наполняется приятным запахом лопающихся пузырьков. Разливаю шампанское по тонким фужерам и возвращаю бутылку на место. Рита пилила несчастный кусок ветчины, а я решил взять первенство в тосте. — Хочу пожелать тебе в новом году самых чистых искренних эмоций, которые не буду тебя угнетать, а наоборот помогать жить, давать силы к ней и преподносить все новые, новые смыслы. Ведь провести жизнь в безбожном бардаке, слезах и депрессиях можно легко. А вот насладиться ею, прочувствовать каждый момент до самых мелких мелочей действительно важно. Пусть в твоём новом году будет все самое хорошее. — И в вашем, Арсений Сергеевич, тоже. Под первые подаренные в этом году друг другу улыбки чокаемся фужерами, вслушиваясь в приятный звон посуды. Делаю пару глотков, чувствуя как горло обжигает алкоголь и медленно стекает в желудок. Время летело незаметно легко и быстро в компании Риты. Мы постепенно опустошали стол, пили шампанское и подпевали телевизионным песням. В какой-то момент я почувствовал как опьянел и пытался с того момента максимально себя контролировать. Рита тоже быстро опьянела. Её щеки вмиг раскраснелись, а глаза словно стали её ярче и прозрачнее. В блестящей линзе отражалась вся панорама комнаты, что начала сверкать огоньками из телевизора. Я вглядывался в неё и будто бы видел все здесь впервые, так чутко и тонко ощущая все, к тому касался, все, что слышал и что говорил. В какой-то момент брюнетка сорвалась с места и начала плясать, кружа в воздухе подолом платья. Я смеялся и аплодировал ей, пока сам не оказался в центре комнаты с выключенным светом. Рита крутила меня и кружилась вокруг, звонко смеясь и кое-как попадая в слова песни. Подыгрываю ей, вспоминая самые отсталые танцевальные связки. Она хватает меня за руку, начиная танцевать рок-н-ролл. Самый настоящий рок-н-ролл, выбрасывая ноги и вращаясь вокруг меня. Я кружил её, подбрасывал и легко ловил, когда тонкие пальцы брюнетки впивались в мои плечи, оставляя лёгкие вмятины в ткани рубашки. Мы веселись на славу, пока не запыхались, а по каналу не пустили рекламу. Возвращаюсь к столу, заедая виноградом последний глоток шампанского. — Скоро салют на площади. Может сходим? — Шепчет Рита рядом с моим ухом, жадно глотая сок из полупустой пачки. — Если хочешь, то можем. — Отлично, я пошла собираться. Девушка нырнула в темную прихожую, оставляя меня одного. Мне так нравилось, что она снова была такой активной, живой и настоящей. Рита впервые была со мной настоящей. Ни той озлобленной и уставшей от мира студенткой, ни тем разочарованным и побитым тоской подростком, а самой настоящей Маргаритой, которую, я почему-то уверен, никто так и не узнал. Никто так и не узнал её звонкого детского смеха, озорной улыбки и нежного сладкого шёпота, пробирающего по мурашек. Лишь мне одному она открылась в эту ночь. Лишь моим глазам она доверилась. И я был ей за это безумно благодарен. Мы шли до площади в огромной шумной толпе. Все запускали в воздух хлопушки, улюлюкали и поздравляли друг друга с праздником. Мы прибились к какой-то компании, вслушиваясь в песни из их хрипящей колонки и шли своей дорогой. Рита шла чуть впереди, театрально отыгрывая каждое слово, которое пела вслед за мужским голосом. Я тянул к ней руки, улыбался и подпевал.

Впервые меня не заботило, что там будет дальше. Впервые меня не волновала нарушенная субординация. Впервые я не задумывался о последствиях, а наслаждался настоящим. Самым лучшим настоящим, которое со мной когда-нибудь случалось…