Снежный порох

            Евгений. Сколько противоречивых дум врывается в мою голову, когда я мысленно произношу Ваше имя ! Сколько слез было мною пролито, когда я в минуты ненавистного мне одиночества вспоминал Ваш, Евгений, звонкий смех, Ваш бархатистый голос, Вашу бесконечно обидную мне холодность! Когда Вы (тогда, помните ?) смеялись во время нашей шахматной игры, мне хотелось жить, дыша полною грудью. О, Евгений ! Ваши белокурые волосы и исполненные холодной рассудительности синие очи, между тем, согревающие меня во время моих с Вами дискуссий, словно тлеющие угольки в камине очаровательны.       Как же глупо это.       Еду в кибитке. Смотрю на январский снег. Неужели завтра поутру на него кровь прольётся?       Злодей ! Как мог он ! За что мне это ! Почему он вздумал танцевать с Ольгою ?! За что с моей невестой ! Она клялась мне в вечной любви ! Я тоже ей клялся.       Приехал. Пулей бегу в поместье, открыл дверь. Захожу. Там снимаю шинель. Ворвался в комнату. Сел за стол, смотрю в окно. Русская зима чудесна.       Свет меркнет. —"...Я вдруг теряю весь свой ум. Вы улыбнетесь, — мне отрада; Вы отвернетесь, — мне тоска; За день мучения — награда Мне ваша бледная рука. Когда за пяльцами прилежно..."— читая свои любовные излияния я скоро мерил шагами комнату, активно при том жестикулируя. — Довольно. Ну же, прекращайте...— молвил Евгений, облокотившись на спинку черного дивана у себя в кабинете, с этим закинув ногу на ногу и заложив руки в кулак, — впрочем стишки забавны. Лет пять назад они и мне бы пришлись по вкусу. — Онегин, Вы слушать не умеете, — горячо бросил я ему. — Право, cher ami, Вы точно девушка, — тихо усмехнулся мой Онегин вскинувшись, — так же мечтательны. Так же глаза горят у Вас, — взяв чашку чаю со стола цинично рассудил он. — Владимир ? — вдруг его взгляд, сосредоточенный на моём лице. — Владимир ? Всё ли хорошо ? Вы бледны до ужаса, — задорно, с видом обидного мне высокомерия пропел он. — Вам это показалось. Я в замечательном расположении духа и готов продолжить наш маленький спор, — улыбка. Мелькнула демоническая искра. Я продолжил: — Пусть стихи мои сентиментальны, пусть мечтательны, пусть даже до глупости, но всё лучше, чем Ваше безразличие ко всему, — брови Евгения приподнялись, он цокнул языком и по губам его скользнула лукавая улыбка. — Неужто Вы так считаете ? Чем же лучше одержимость Ваша этой девчушкой ? — вздох. — Владимир, мне необычно признавать, но Вы мне этим-то, чёрт возьми и понравились ! — кривая усмешка, блеск глазами; ну а мне только и оставалось, что с изумлением и страхом внимать каждому его слову. — Нет, ну посудите же сами, — саркастически трещал Евгений, — Вы влюбчив и пылок словно ребёнок. Среди теперешней молодёжи такого как Вы днём с огнём не сыщешь ! Все до пошлости манерны, одинаковы и глупы. Вы иной, Вы умны и искренны ! Ум Ваш остр, но от ума Вашего Вам же горе. Чего же вскакивать ? По несчастию, Вы всю любовь, что у Вас была, отдали той глупенькой пятнадцатилетней девочке. А девочка эта и не виновата, что глупа, это всё по её молодости, ей можно. Владимир, — самодовольная ухмылка, — позвольте нескромный вопрос, за что Вы её полюбили ? — я дар речи потерял от такой дерзости. Евгений цокнул языком и злобно продолжил: — Владимир, признайте, не откровенны Вы со мною, — до боли проницательный взгляд в глаза, полуулыбка. — Чёрт, то бледнеете, то краснеть вдруг вздумали. — извиваясь в кольцах собственного сарказма сыпал Евгений, — Это ничего страшного. Горячке юных лет всё простительно, — тараторил ненастояще сверкая глазками Онегин при этом стряхивая с лица пряди белокурых волос.        Время шло, а мучитель мой всё продолжал: — Так на мой вопрос и не ответили ... ну ладно. Я и сам с объясненьем вполне справлюсь, — острые черты его лика обезобразились в зловещей усмешке. — Ленский, — вдруг тихо, каким-то притворно-любовным шепотом пролепетал Евгений, — Ленский, Вы ужасный фантазёр ! Вы настолько ужасный фантазёр, что порой мною страх овладевает от бредовых Ваших фантазий! — присюсюкнул Онегин с нескрываемым язвительным себялюбием и дьявольским обаянием. — Да какое право Вы имеете ?! — в сердцах вскричал я. Послышался смех. — Э, да мы в ярости ? Не думаете ли Вы, Владимир, что в этой пустенькой головке что-то есть ? — Онегин скривил губы, закатив глаза. Его раньше прекрасное лицо и сейчас было красиво, но сейчас он был пугающе-бездушен словно вампир. — Конечно нет, на то она и пустая ! — Евгений бесовски улыбнулся, обнажив зубы. У меня ком в горле. — Владимир, Вы очень умны, вот и выдумали девочке этой ум. Ленский, Вы в свою фантазию влюбились, не в Ольгу, вот Вам и всё, — Евгений хмыкнул скривив губы, затем горько посмотрел на меня и залился сатанинским хохотом.       В мгновение я оказался на улице. Началась ужасная метель.        Небо раскололось, мне показались смутно знакомые силуэты, сияющие святой красотой. Тени приблизились ко мне, я узнал в них Деву Марию и Апостолов. Все они были божественно-прекрасны, но бесовски-ехидны. У святых блистали глаза лживым блеском. Апостолы с дьявольскими улыбочками бесстыдно, в открытую, и даже как-то напоказ косясь на меня переговаривались между собой; Богородица в то время читала с выражением какие-то буйные стишки. — Послушайте, товарищи ! Ленского на бал пригласили, чрез неделю состоится, — наконец, самодовольно отчеканил один из Апостолов, показав клыки, и отчеканивши, залился ужасным смехом. — Вот забава, — противною скороговорочкой подхватил другой Апостол, — вот ведь забава, его пригласили, а он не придёт !       Всё пространство наполнилось гоготанием.        Я очнулся, сразу кинул взгляд на часы. Четыре утра. Наши с Евгением судьбы решатся через три часа. Я боюсь. Не смерти боюсь, но боюсь потеряв его, потерять себя. Боюсь видеть его потухающий взгляд. Боюсь превратиться в убийцу в тот роковой момент.        Он поступил ужасно. Я поступил ужасно. О чём я думал, когда перчатку ему бросал ? О чём думал мой Евгений когда её поднимал ? Какой же повод для смеха!       Я уверен — люблю жизнь. Люблю русскую зиму. Я люблю до помешательства наши с Онегиным дискуссии. О чём Онегин думал, в момент своей "шутки" ? Может, и брежу.       Мой взгляд скользнул по столу. Я увидел письмо на столе. От Зарецкого. Распечатал, читаю. Пишет, мол, секундант Онегина monsieur Guillot принял приглашение на дуэль, которая состоится сегодня ровно в семь утра. Также Зарецкий писал, что ни с Guillot, ни с самим Онегиным пока не виделся, и что стреляться мы будем онегинскими револьверами. Читая письмо, я метался по комнате в исступленье.        Меня начало знобить, тело покрылось крупными мурашками, я ощущал ком в горле. Почему дуэль не отменили? Monsieur Guillot — не дворянин. Дуэли никак не может случиться. По внегласным правилам, секунданты обязаны встретиться перед дуэлью для обсуждения правил.       Я решил. Не имею права дальше жить, если убью Евгения. Слеза стекала по моей щеке.       Достаточно ли я люблю Ольгу?       Я бегал по поместью будто в поисках чего-то. Внезапно для себя сел за стол, взял лист, пишу. Почерк — дрожит от волненья. Дописав, читаю: "В смерти моей прошу не винить никого, только лишь меня. Убиваю себя — не потому, что жить не люблю, а потому что убийца не должен жить".       Одна мысль всё не выходила у меня из головы. Может статься, Евгений выбрал своего слугу-француза секундантом, в тайне надеясь, что такой жест посчитают неуважением, и сие послужит поводом отменить дуэль? Хочет ли он кровопролития ?       Будучи весь в слезах я перевел взгляд на часы. Десять минут седьмого.       Одеваясь, кладу в карман уже известную записку и револьвер. Мечтаю, что он не понадобится. Пора.       Со странным выражением лица, запрыгиваю в кибитку, звонким голосом здороваюсь со слугой.       Не чувствуя ног, еду в забытье. Внезапно громкий голос Зарецкого. Видимо, милейший секундант мой не первый раз ко мне обращался, и был уже порядком выведен из себя.        Прибыл на назначенное место я ровно в семь утра. Евгения Онегина моего не было. Спустя сорок минут — не явился.        В разуме моем вдруг засверкала искра надежды. Согласно правилам, если один из противников опоздал, дуэль обязаны отменить, или хотя бы перенести.       Евгения всё нет и нет. Внутри меня буря чувств.       Снег затрещал. Неизбежность приехала ко мне. Онегин мой выйдя из кибитки, шёл с болезненно-серьёзным видом не смотря вокруг. Когда Евгений подошёл ко мне, он молча, и как-то трепетно что ли пожал мне руку. Волосы его были облеплены снегом, в глазах непонятное, несвойственное ему "тихое" выражение и грустный взгляд.       Худшие опасения мои подтвердились. Мы таки стреляемся.       Секунданты отмерили шаги, поставили барьеры, кинули жребий, зарядили револьверы. Первый стреляю я.       Сходимся. Почему нам не предложили мир?       Выстрел.       Промах.       Евгений, будьте моим ангелом-хранителем !       Выстрел. Удар о землю. Участь моя решена. Очень иронично, что в эту минуту я отнюдь——       — Евгений Николаевич, что ж Вы плачете? — Владимир, — океан рыданий распирал ему грудь, его лицо было нечётким, но серебряно светилось. На нас падали крупные хлопья снега. Я не мог ничего говорить, но сквозь пелену видел алые разводы на снегу; боли — не чувствовал.       Мой драгоценный Евгений склонился надо мною и с содроганием что-то говорил мне. Я у него на руках. Дальнейших слов моего ангела-хранителя после "Владимир" я не слышал.       Я на свободе. Душа моя, будь честен, ты рад за меня ? Что ж Вы плачете ? Я осчастливлен исходом этой дуэли. Я поражен.       Признаться, я за Вас боле, чем за себя волновался.                     Живи счастливо, мой милый Евгений.