You are my sunshine

Ещё перед Our Lady of Sorrow он неосознанно пропел первую строчку песни Джонни Кэша, которая не выходила у него из головы. А сейчас, в полуминутном перерыве, пока остальные настраивают свои инструменты, Джерард Уэй уже решился на свой небольшой перформанс. Возможно всё это ошибка. Глупость. Излишняя импульсивность. Но Джерард всё равно отворачивается от светящихся улыбчивых глаз людей, концентрирующих своё многотысячное внимание на сцене, и подходит к прячущимся в полутени барабанам. Лицо вокалиста расслабляется: веки опускаются и лишь слегка дрожат, губы из напряжённой нити раскрываются, запуская поток кислорода в лёгкие. Момент на ещё один вдох и голос Уэя медленной волной начинает вытекать из горла, перетекая по губам в микрофон, стиснутый в руке, — волна песни начинает накрывать зал, сцену и людей. You make me happy When skies are grey Недоумение заставляет всех затихнуть и прислушаться к внезапным словам. Даже свет перестаёт двигаться, будто его софиты замкнуло то же недоумение, что и слушателей. А слова песни продолжают растекаться по площадке. Голос Джерарда размерен, но из-за тишины и напряжения можно услышать каждый всплеск в его исполнении. Можно услышать, как песня резонирует с чем-то внутри него. С чем-то эмоциональным и спрятанным. С чем-то огромным и трудным. С чем-то, что он никогда не сможет рассказать, повернувшись лицом к горящим глазам людей в зале: You'll never know dear, How much I love you Слова песни осторожно прокладывают путь для эмоций Джерарда, для его прошлого и настоящего, для его тревог и мыслей. Почти невидимая дрожь в его голосе всё же выдаёт важность этой песни и её слов для него. Кажется, будто он вкладывает в неё часть своей жизни. И эта энергия тягучими лентами сплетает его с каждым сердцем из зала. И каждое сердце резонирует с ним в ответ. Но одно сердце резонирует со звенящей силой, которая натягивает эту ленту, рвёт на части и вновь сплетает вместе. Эта лента заставляет настраивавшего гитару Фрэнка, несмотря на тревогу, подойти к поющему Уэю ближе, чем требуется; раньше, чем положено. И эта же лента заставляет его остаться рядом с ним дольше, чем следовало бы. Please don't take my sunshine away С тяжёлой расстановкой Джерард заканчивает куплет, не смея повернуть голову в сторону, где всё ещё болезненно резонирует сердце гитариста. Между ними проскальзывает воспоминание исполнения Джерардом другой песни, которая значила слишком много для них. Сейчас она значит не меньше, хотя некоторые смыслы и потеряли свою глубину — новые уже появились, озаряя собой их нынешнюю жизнь. Джерард начинает медленно отходить от барабанов, слегка поворачивая голову, чтобы посмотреть на Фрэнка, который, играя на гитаре, всё также внимательно продолжает наблюдать за вокалистом. Айеро ловит его мягкий взгляд на себе. Буквально на секунду он чувствует, как по связывающей их ленте проносятся слова, которые они никогда не произнесут вслух. Айеро решил, что после этой песни он обязательно подойдёт к Уэю и осторожно притянет его ближе к себе, чтобы сказать то, что никто кроме него не должен услышать. Момент заворожённой тишины заканчивается: Джерард начинает петь Famous Last Word, отрывая от Фрэнка свой незаметный никому другому взгляд. И всё продолжает жить, биться в такт, отзываться в головах и сердцах. Концерт продолжается, как и песня Джонни Кэша продолжает играть у Джерарда в голове.