Схватка

Самолёт рейса Иркутск-Москва приземляется с тридцати пятиминутным опозданием. Кирилл спускается по трапу, уже начиная понимать, какой его накроет джетлаг. Лететь с востока на запад всегда тяжело. Особенно, если это шесть часов «Победой». Уже в автобусе он со вздохом смотрит на экран мобильника, который сообщает неумолимо и непреклонно: 10 пропущенных от сестры. Ему предстоит позвонить ей и сказать, что он не вернётся домой сегодня. Завтра. Вообще больше никогда. *** Облака сходятся на небе причудливо, напоминая то ли мрамор, то ли морскую пену. Август пахнет гарью лесных пожаров и подступающей осенью. С пожелтевшей берёзы листья облетают золотым водопадом от очередной волны, вызванной резким всплеском энергии. Экзорцисты тренируются подальше от людских глаз, чтобы не вызывать вопросов. – Так себе изгнание, – лениво зевает Хмельницкий. Он полулежит на широких ступенях бирюлёвской заброшки, поросших бурьяном и мхом. – Энергию направлять не умеешь. Ещё раз. – Я уже десять раз пробовал! – вскидывается Юра, но его ярость наставник встречает с невозмутимостью волнореза. – Значит, попробуешь одиннадцатый, – Свят даже брови не приподнимает. – Ты просто демон! – Мне не надо тебе нравится, Майоров. Мне надо поскорее обучить вас и свалить на заслуженную пенсию. Ты даже не стараешься. – Святой силы много, а мозгов бог не дал, – скучающе констатирует Саша, выдыхая в воздух дым после хорошей затяжки. Они с Осколковой стоят чуть поодаль, в тени под липами, на земле, усыпанной крошками строительного бетона, и курят одну сигарету на двоих. – Упёртый он, этот ваш Майоров, – отстранённо подмечает Марина. – Со школы всегда так. – И всё же, не нравится мне эта история с демоном-паразитом, – Свят начинает рассуждать вслух, запрокинув голову к небу. – Чтобы выпить жертву досуха за пару дней… Да обычно месяцы уходят, прежде чем она что-то подозревать начнёт. Может, он для кого-то старался? Ты что думаешь, Тимофей? – Думаю, что хватки ты не теряешь, – с усмешкой заявляет старый экзорцист, выступая из тени, как только его заметили. – Не лишним будет покопаться в этом деле, но потом. Сейчас у вас имеется задача поважнее. Тут приказ спустили прямо из центрального штаба, работа не пыльная. Дипломатического характера. – На вербовку из главного штаба никогда приказы не приходили, – подозрительно тянет Хмельницкий и садится наконец прямо. Одним рывком. – Это кто-то особенный? Босс с удовлетворением отмечает, что у подопечного загорелись глаза. Удалось его заинтриговать. – Очень. Заклинатель духов. Может ходить по мирам. – Способность уникальная. – Здесь ты ошибаешься, но в наши края таких практически не заносит. Нужно поговорить с ним… убедительно. В Ордене его уже очень ждут. *** Ну, внешность у него яркая, – подмечает Свят. – Но не то чтоб она вызывала леденящий трепет. Метис, высокий, волосы собраны в хвост – их длины едва хватает на него. Чёрные запылившиеся конверсы и рубашка эта странная, ярко-голубая. Он ловит твой взгляд ещё до того, как успеваешь заговорить с ним. Сомнения в успешности кампании закрадываются к Святу в тот момент, когда он кивает с усмешкой: «Ну привет, шаман», и тот в ответ картинно закатывает глаза. *** На соседней лавочке в дендропарке студенты спорят о Ницше и Кьеркегоре, поэтому Хмельницкий решает, что это не будет странным, если и они с шаманом поболтают прямо здесь. – Я уже говорил с вашими, – тот звучит слегка раздражённо, но лицо старается держать. – И чем закончился разговор? – Я сбежал от них. – Отчего же? – Работать на православный орден, ты шутишь что ли сейчас? Никого тут не смущает, что я ни разу не православный? – Это не обязательно для того, чтобы служить богу, – Хмельницкий старательно воспроизводит отцовские интонации, но выходит так, что ему самому становится чуть смешно. – Я служу людям, не богу, – холодно отрезает собеседник. – Это ведь одно и то же, – здесь Хмельницкий говорит уже почти искренне, но что-то в облике собеседника так сильно сбивает с толку, что голос едва ли не прерывается в середине фразы. Заставляет замолчать, чтобы сделать вдох и потереть виски. Да кто ты такой, Кирилл Будаев, досье на которого лежит сейчас на кухонном столе бирюлёвской трёшки. Свят только сейчас отчётливо понимает, что в нём ничего о шамане нет, это просто бесполезный набор дат, географический названий и имён. Такой же пустой, как небо на новолуние. – Чем вы вообще занимаетесь в Ордене у себя? – шаман поглядывает искоса, недоверчиво. – Что, нужно по квартирам ходить, раздавать брошюрки? «Вы не хотите поговорить о боге» и всё такое? Ох, это простой вопрос. Свят находится с ответом сразу же, и этот ответ прямой, словно пуля в лоб. – Мы изгоняем бесов. И, кажется, это наконец находит отклик у заклинателя. – Так вы чымырчы! – он вскидывает голову, и в глазах впервые за вечер видится проблеск интереса и понимания. – Слыш как ты нас назвал, урод, – сразу вскидывается Майоров, – а ну повтори это ещё раз, кто это тут чмыри?! – Там, откуда я родом, так называют экзорцистов, – терпеливо поясняет Кирилл с усталым вздохом. – Тех, кто изгоняет злых духов. В этот момент в сознании Юрца всё, кажется, складывается в целостную картину, и он отползает обратно в тень под убийственным взглядом наставника. – Так ты представляешь, что это? – Свят возвращает их к разговору, терять едва появившийся проблеск прогресса ему не хочется. – Я шаман. В перечень моих обязанностей изгнание духов входит. – Нам очень нужен такой человек, как ты. Будаев смотрит на него с секунду внимательно, а потом уточняет с кислым лицом: – Кому это «нам»? – Ордену. Вечерний воздух тих, в нём только редкий шелест шин и треск сверчков в выцветшей траве у дороги. Шаман сползает со скамейки, запрокинув голову, глядя туда, где над их головами раскинулись еловые лапы. Он говорит: – Есть к тебе вопрос, ответь на него честно. Сколько раз твой Орден заставлял тебя поступать не по совести? Под предлогом праведного дела, общего блага, каким ещё угодно, любым? Сколько раз то, что он просил тебя сделать, шло с твоими принципами вразрез? Он зрит в корень, этот шаман, словно видит тебя насквозь. Щурится по-лисьи и ждёт от тебя ответов. «Так много, что я откровенно устал считать. Когда был последний раз? Вот, например, сейчас. Когда я сижу на этой скамейке и пытаюсь затащить тебя в машину – ради всеобщего блага, разумеется, – которая тебя сожрёт. Она отберёт у тебя всё, если вдруг посчитает нужным. Всё, начиная с личной жизни и заканчивая человеческим обликом. А ещё знаешь что? Она не оставит тебя в покое и никому тебя не отдаст. От уговоров перейдёт к угрозам, от которых перестанешь спать, а потом в ход пойдёт и сила. Если Орден положил на тебя глаз, считай, что носишь метку, которую даже самым злым отбеливателем не вывести. Считай, ты уже его. И здорово, если ты поймёшь это прежде, чем он сотрёт тебя в пыль, пытаясь заполучить». Ничего из этого Хмельницкий вслух не говорит, но и затянувшееся молчание Кирилл понимает верно. – Извини, у меня такой привелегии нет. Если я оступлюсь, допущу хоть одну ошибку, меня со света сживут мои же собственные духи. Я не могу присоединиться. Свят думает, что уговоры – это скучно и тошно, что, кажется, в дипломатии он не силён, и что нарушать правила веселее. И тогда наконец поднимает голову. – Ладно, шаман, предлагаю сделку. Дуэль. Выигрываю я – ты идёшь служить в Орден. Выигрываешь ты – и я замну историю, сделаю так, что этот Орден навсегда о тебе забудет. Идёт? Юру Майорова почти подбрасывает со скамейки от такого предложения. Юру, который посуду две недели подряд мыл, бессменно, только лишь потому что ни разу ещё не выигрывал Хмельницкому в их тренировочных спаррингах. Юру, который был лучшим на экзорцистских курсах. Шаман кивает. – До первой крови. Или пока кто-то из нас не сдастся. *** Кирилл участвовал в дуэлях и раньше, но то были шаманские дуэли. Чего ожидать от схватки с экзорцистом – он не знал. Свят стоит от него шагах в тридцати, и выглядит не очень заинтересованным в происходящем. На его лице – спокойствие профессионала, непоколебимое и бесстрастное. Ещё бы, ведь не он поставил на кон собственную свободу. Ветер приносит к безлюдному пустырю звуки города: сигналы автомобилей, шум станков с бетонного завода и даже, кажется, чей-то смех. Шаман призывает своих духов, двух хищных огненных лис. У Свята секунда уходит на то, чтобы понять: он будет драться с ними. Духи проворны и вред причинить могут, но святой силы они боятся, поэтому едва экзорцист складывает пальцы для крёстного знамения, они отпрыгивают назад, будто играют с ним. Кирилл держится на расстоянии, наблюдая издалека. – В чём дело? Так и будешь там стоять? – Свят одаривает его широкой хулиганской улыбочкой. – Я думал, мы потанцуем. Тот фыркает себе под нос: – Танцор диско, блин. – Ты тоже смотрел этот шедевр индийского кинематографа? Вот видишь, у нас есть кое-что общее! Свят отмечает, что оппонент его слегка труслив и не до конца уверен в себе. Идеальным было бы подобраться к нему и расквасить нос, ведь они танцуют до первой крови. Для этого ему надо быть проворнее лисьих духов. Это не так-то просто: они мелькают в воздухе огненными всполохами, и острые зубы в любую секунду готовы сомкнуться прямо на коже – стоит только немного утратить бдительность. Но помимо крёстного знамения у экзорциста в запасе ещё и молитвы есть, а тридцать шагов – не такое уж великое расстояние. Подбираясь ближе незаметными движениями, Свят умело чередует отступление с атакой; получается действительно почти танец, который становится всё искуснее и быстрее. Двигаться надо непринуждённо, в то время как лисы водят вокруг огненный хоровод, в котором каждая секунда может определить исход сражения. Зубы клацают у самого лица, но рыжая вспышка проносился мимо. Свят даже выдохнуть не успевает, прежде чем его что-то сбивает с ног, опрокидывая не землю. На миг он погружается в темноту, но почти сразу вновь распахивает глаза… чтобы обнаружить у своего горла ритуальный кинжал. Только сейчас, после хорошего удара затылком, до Хмельницкого доходит, что шаман задумал так с самого начала. Он весь бой был на шаг впереди, обманом ослабил бдительность, заставил поверить в свою слабость и потерять контроль. Аккуратно и технично всё сделал, даже не запыхался. А стоило бы догадаться. Лис. – Ладно, сдаюсь, – экзорцист хмыкает, вскинув руки. Ему отчего-то весело. – Я, кажется, проиграл. Будаев счастливо улыбается, и очень чистой у него выходит это улыбка, словно у какого-нибудь святого. Он опускает руку со сжатым в ней кинжалом и падает без чувств. *** Сквозь ватную тишину прорывается сначала шум воды в раковине, звон вымытой посуды, хлопки дверей, и только потом Кирилл начинает по-тихоньку различать голоса. Они доносятся до замутнённого сознания с помехами, будто из старого радиоприёмника. «Ну чего он там? Да лежит в отключке. И что нам теперь делать с ним? Зачем ты вообще его сюда притащил? А что я должен был его на улице бросить? Че он вообще отрубился? Ты ж ему даже не врезал. Тише, в себя приходит кажется». Первое, что шаман видит, открыв глаза – копна рыжих волос. Прямо как рябина в подступающей осени. Марина Осколкова садится на его кровать и спрашивает, чуть наклонившись вперёд: – Ты в порядке? Может, воды? Выглядишь неважно. – Ещё бы, – Кирилл садится, опершись локтями о колени, и тут же с трудом переводит дыхание: перед глазами всё снова плывёт цветастыми красками. В груди болит. Краем глаза шаман всё же замечает, как на пороге появляется Свят, бодрый и сияющий, как огурчик, будто бы не было в его жизни этой изматывающей дуэли. Он, кажется, хочет что-то сказать, но его прерывает надрывный скрип распахнувшейся двери, потом через невнятную коридорную возню в комнату прорывается Саня, тот, который с серёжкой-крестом в левом ухе, и торжественно объявляет: – Готовьте ритуалку, господа экзорцисты! У нас подсел! – Одержимая? – сдержанно уточняет Свят. – Уууугу. Из Иерусалимского храма прислали. Трёшка разом приходит в движение, схватывая новый рабочий ритм. И на секунду, когда дверной проём освобождается, Кирилл взглядом выцепляет приведённую экзорцистом гостью, хрупкую перепуганную девушку лет двадцати. Она беспокойно оглядывается и теребит ремешок сумки, перекинутой через плечо, впиваясь в него ногтями. Движения медленные, будто заторможенные, дышит тяжело. – Хорошо, сейчас быстренько отчитаю, – деловито кивает Хмельницкий, взявшись раздавать указания. – Юра – страхуешь. Кто хочет посмотреть в образовательных целях – остаётся внутри. Нет, значит, снаружи. Во время ритуала никто не заходит и не выходит, все поняли? «Прямо как во время камлания», – подмечает про себя Кирилл. – Ты пока можешь отдохнуть, – старший экзорцист обращается в нему, мимолётом похлопывая по плечу. – Ужин на плите, если что. – Нет, – тот качает головой. – Я хочу посмотреть. Свят удивлённо раздумвает несколько секунд, но потом всё-таки соглашается. *** Ритуальная комната – самая маленькая из трёх. Большую часть времени она заперта на ключ. Мебели в ней нет, если не считать ободранной табуретки и полок, прибитых прямо вдоль стен. Они хранят запылившуюся экзорцистскую утварь: свечи, чётки, тексты священных писаний, ритуальные ножи и соль. Окно заботливо заклеено газеткой. На полу мелом вычерчена пентаграмма, её контур обновили, прежде чем начать ритуал. Кирилл хмыкает про себя. Картина как из фильма ужасов, но он и не такие картины видел. А вот одержимой здесь явно не по себе. – Это больно? – она оборачивается к Святу, и голос её срывается от волнения, её трясёт. Тот шумно выдыхает и берёт девушку за плечи, расчитывая успокоить хоть немного тёплым человеческим прикосновением. – Расслабься. И не думай ни о чём. Просто доверься нам, хорошо? – Хорошо. – Мы всё сделаем. Босая, она становится в центр круга, стараясь не нарушить меловых линий и не задеть свечей. Свят почти сразу начинает читать. Он держит раскрытую книгу правой, но на деле книга ему не нужна, он знает всю её наизусть. Воздух почти сразу меняется в своём качестве, становится будто плотнее и жёстче, так что после вдоха привкус металла надолго задерживается на языке. Девушка стоит, обняв себя руками, зажмурившись. Когда Свят доходит до десятой строчки, в воздух вырывается её крик. Майоров подключается немедленно, не дожидаясь просьб и многозначительных взглядов. Они читают в два голоса, делают небольшие перерывы, требуя от демона назвать имя, потом снова возвращаются к молитвам. Только когда крик окончательно заглушает их слова молитвы, экзорцисты останавливаются. Девушка без сил падает на колени, одежда на ней дымится. Она бормочет, всхлипывая, о том, что это ужасно страшно и жжёт огнём, о том, что она больше не может, и голос у неё срывается. – Спокойно. Перевели дух. Ещё раз, – командует Свят. Но прежде, чем они успевают начать, Кирилл кладёт ладонь ему на плечо. – Давай я попробую. – Хорошо, – экзорцист соглашается после секундного колебания. – Тебе нужно что-то будет для этого? Кирилл Будаев озадаченно молчит несколько секунд, а потом спрашивает: – Полотенце… у вас есть? Полотенце в доме нашлось. *** Шаман собирает своих духов на совет дуновением ветра, пока экзорцисты замирают вдоль стен с выразительными лицами: Юра – скептичный и недоверчивый; и Свят – целиком поглощённый происходящим, но всё равно остающийся начеку. Свечи отбрасывают на стены длинные танцующие отблески, они чуть дрожат, когда к шаману приходят его помощники. – Кирилл, опасно, – предупреждает Янхар. – Ты уже и без того на грани. – Знаю, просто… нет сил смотреть, как она мучается. Нужно справиться быстро, пока пробочка не прилетела. – Авантюрист, – скептически резюмирует Банхар, и лисья интуиция подсказывает Будаеву, что он прикладывает все усилия, чтобы только не добавить к этой характеристике пару лестных эпитетов. Камлание он всё-таки начинает. – Это не злой дух. Умерший возлюбленный. Он не желал дурного, – начинает говорить Кирилл, передавая собравшимся слова своих помощников, но потом вдруг запинается и взглядом чуть растеряно ищет девушку. – Может, сама расскажешь? Так будет правильней. – Это произошло два дня назад, – говорит она низким глухим голосом, сцепляя руки в замок. Они дрожат. – Я хотела за ним. Хотела с крыши шагнуть, но… – Он попытался остановить. И вышло так, что случайно вселился в тело. Как обратно – не знает. Я помогу. Сопровождать души на тот свет – это моя работа. Глубоко выдохни на счёт три. Шаман ловит освободившуюся душу в ладони и отправляет её с Банхаром на дальний берег, туда, где на перекрёстке на краю мироздания стоит обгоревший пень. Здесь будет решаться её судьба. Когда всё заканчивается, девушка подходит к шаману, чтоб поблагодарить. – Спасибо вам огромное! Мне стало намного… легче. Она ещё неверно держится на ногах, но впервые за вечер эта страшная мертвенная бледность отступает, и на щеках появляется несмелый едва заметный румянец. Она берёт его руки в свои, и ладони её совсем не ощущаются ледяными. – Ну вот и здорово, – Кирилл улыбается в ответ, но руки ему почти сразу же приходится высвободить. – Мне надо отлучится, прости. Он едва успевает закрыться в ванной, прежде чем его накрывает побочкой. Кирилл дёргает рычаг смесителя, давая полный напор, чтобы заглушить кашель, но всё оказывается куда хуже, чем он ожидал. Дуэль и камлание в один день он и здоровым бы едва ли потянул без последствий. Боль в груди лязгает и скрежещет, словно вскрывая изнутри грудную клетку, выполаскивает собой все внутренности, заставляя дрожащими пальцами хватиться за кромку раковины, сгибаться над ней, почти не чувствуя своего тела. У двери тенью появляется Банхар. Он не пеняет чем-то вроде «я же говорил тебе», просто пришёл побыть рядом. На случай, если это слишком страшно. – Эй, ты там в поря… – в ванную заглядывает Свят, проверить, всё ли хорошо, но осекается, увидев сразу так много крови. – Го-о-осподи боже… – Я буду в норме, – ловя вздох между волнами ада, уверенно обещает Кирилл. – Сейчас. А потом его снова сгибает пополам от боли. *** Когда приступ сходит на нет, они встречаются на балконе с распахнутыми настежь окнами. Кирилл свешивается почти по пояс, позволяя ветру гладить растрепавшиеся волосы. Его ещё немного мутит. – На прошлой неделе я сбежал из дома. Пытался спасти… одну хорошую девушку, но камлание пошло не так, и всё закончилось тем, что словил проклятие. Пришлось уехать, чтобы не доставлять родным хлопот, – говорит шаман тихо, больше небу и самому себе. – Так что дела у меня не очень. Подпирая плечом противоположную стену , Хмельницкий слушает его очень внимательно. Со двора поднимается запах яблок и подступающего тумана. – Ты её любил? – Кажется, да. Они некоторое время стоят в тишине, прежде чем Кирилл собирается с мыслями, чтоб продолжить. – Понимаешь, Свят, я ведь приехал сюда жить обычную жизнь. Шаманская дорога для меня теперь закрыта, и как бы сильно я не жалел, но любые попытки всё вернуть будут заканчиваться вот так. – Мы не можем ничем помочь? – Нет, думаю, нет. Он звучит очень устало, когда говорит это. Опустошённый печальный взгляд, устремлённый в дымку, ползущую по асфальту, в серое и сумеречное никуда. Что-то, что их роднит. Свят думает о том, что хоть он и не курит, сейчас неплохо было бы зажать в зубах какую-нибудь ядрёную сигарету. Это «жить обычную жизнь» очень откликается ему где-то глубоко внутри, потому что и сам он – очень бы этого хотел. Но ему не дали такого выбора. Он думает о том, что Кирилл, конечно же, знал прекрасно, чем обернётся для него помощь в изгнании. Что он всё равно на неё пошёл. Это вдруг напоминает экзорцисту о сострадании, о чём-то, что со временем вымарывает, изживает из тебя эта скотская работа. Кирилл Будаев как-то это не потерял. Может, потому что держался подальше от всяких Орденов. *** На прощание, стоя на ступеньках подъезда, они пожимают друг другу руки. – Спасибо тебе за помощь, Кирилл. Я исполню, что обещал. И вообще, знаешь что… заходи на чай. И настойку маринину попробовать. Не по-орденски, просто так. Кирилл Будаев улыбается своей солнечной улыбкой второй раз за вечер и обещает: – Зайду. Когда шаман уходит, Свят ещё долго стоит на крыльце в раздумьях, чувствуя, как на его плечи медленно наползают прохладой прозрачные пред-сентябрьские сумерки. Как сильно ему прилетит из центрального штаба за провал ответсвенной миссии, Хмельницкий пока не знает. Но в одном он уверен точно: групповая беседа экзорцистов ещё как минимум полгода будет носить гордое название «Чмыри».