feelz

негреющее ленивое солнце, стоящая в воздухе ноябрьская хандра, а внутри, дескать, меж ребер — меланхолия с желанием рвать и метаться из стороны в сторону, хотя сил хватает только на то, чтобы лежать, забившись в самый угол кровати, будучи в абсолют изнеможденным. правда сделал ты ровным счетом нихуя. все слишком плохо и слишком реалистично. — гулять пойдем? — было бы желание. в запасе еще половина каникул, некуда спешить. у эрики — характер сучки, холодок в голосе и похуизм к окружающим, помимо тех случаев, когда есть охота позадирать очередного несчастного. взгляд — колюще - режущее, что проходит прямо по щеке, задевая в slow mo пару прядей, паутинкой застывших у лица. еще в рюкзаке картман всегда на дне покоится дюжина карамелек, их всегда выдают с чеком в местной кофейне. а в правом кармане ее куртки уже начатая пачка marlboro red. привычная эрика, которую брофловски, вопреки высказываниям про евреев, лелеет всеми фибрами своей души. и это взаимно. обидишь кайли или как-то не так на нее посмотришь – дерьмо всю оставшуюся жизнь жрать будешь. в таких ситуациях туфли в стиле мэри джейн сменяются на dr. martens по щелчку пальцев. любовь для эрики неоспорима. брофловски слишком правильная. безукоризненная, если быть точным. у нее идеальные стрелки, нарисованные коричневым карандашом, одолженным у картман. тесты, выполненные без сучка и задоринки, реферат по экономике с дедлайном до следующего вторника и репутация пай-девочки. режим святоши по умолчанию. та же кайли, что на хануку вылакала абсент из заначки дотошной матери, возбуждается от томного голоса и c регулярной периодичностью отмазывает картман в кабинете директора. ну не могла эрика так поступить с донованом, который неоднократно приставал к ее девушке, аргументируя это «картман, конечно, плотная, но не стенка, подвинется». к тому же, она в это время была рядом, помогала собирать материал в библиотеке для завтрашнего выступления. сквозь плотно задернутые шторы долетает рев ветра. настольная лампа — единственный источник света. благодаря ей вихры брофловски особо ярко полыхают. только прикоснись и они нещадно обожгут твою кожу, посылая электрические импульсы по всему бренному телу. эрика лежит на спине, одна нога согнута в коленке и с нее слегка сползает гольф. девушка прижимает к себе кайли, расположившуюся подле нее. вторая, прильнув к груди картман, слушает сердце. оно бьется неимоверно сильно, кажется, будто у нее останутся синяки. брофловски гладит оголенное плечо эрики и ведет пальчиками непрерывное касание до ключиц, пробуждая в шатенке массу мурашек. из колонки на столе доносятся звуки гитары и едва уловимые слова. что-то про непонимание и неприятие окружающего мира. вполне подходит. очередной трек заканчивается и кайли поднимается с кровати, невольно нарушая сложившийся вайб простым желанием включить плейлист вперемешку. попутно с этим она поправляет задравшуюся ранее до неприличия высоко темно-зеленую юбку в складку. что не сказать о рубашке с отложным воротником, она уже давно помялась и в любой другой ситуации, девушка уже была бы не в себе от этого маленького хаоса. она слишком идеальна для этого отстойного мира. кайли привыкла к порядку везде и во всем, но увы, только не в этой комнате. через пару мгновений комната наполняется ритмичными битами. брофловски возвращается в объятия возлюбленной. — your parents could never fathom the levels to i adore you, — вполголоса подпевает колонке эрика, пока кайли упирается носом с горбинкой ей прямо в шею, вдыхая lost cherry, в котором столько раз уже желала раствориться. этот аромат — прямое олицетворение картман. сладкая, насыщенная, чувственная. контрастная. даже ее белоснежные шерстяные гольфы с полосками сверху выделяются на фоне остальной одежды: черных кожаных шорт и того же цвета кружевного топа. ее бордовый свитшот давно покоится на спинке рабочего кресла. вообще, он нужен не столько чтобы согреться, сколько скрыть несовершенство фигуры, а к такому как-никак привыкаешь. годы насмешек не проходят мимо. в колорадо заморозки, эрике в данный момент нестерпимо жарко. она плавно приподнимается с хлопковой подушки, окидывает взглядом брофловски. длинные пшеничные ресницы дрожат, веснушчатые щеки заливаются румянцем, на бледной шее виднеются следы вишневого блеска от clarins. ладонь путается во вьющихся рыжих прядях, плавно доходит до затылка, собирая волосы в кулак и слегка их оттягивая. кайли издает легкий стон и выгибается. картман мысленно кончает.