Америка изменилась, я должен ей соответствовать

Брок смотрел на то, как стальной Кэп, твердой рукой фактически единолично правящий миром, буквально сияет в ответ на незамысловатую шутку Зимнего.  Ему было немного грустно и сильно завидно.  Нет, технически ему не на что жаловаться.  Кэп сделал из него Кроссбоунса, заставив сплести воедино магию и технологию ради того, чтобы командир его личной гвардии мог выжить практически где угодно и выжить почти кого угодно.  Да и прочим ребятам из Альфа-СТРАЙКа перепало от кэповых щедрот немало – Стив никогда не был дураком и прекрасно понимал, что обычные люди не справятся с тем уровнем угроз, с которыми им приходится сталкиваться, сражаясь рядом с ним.  Про такую мелочь, как деньги, можно даже не говорить.  Но в бочке этого меда оказались и пара ложек – одна с дегтем, другая с халапеньо.  В роли острого перца халапеньо выступало то, что Кэп, вопреки всем правилам, законам и приличиям превратил Альфа-СТРАЙК в свой личный гарем. Им просто предложили умереть за связь с Гидрой или в прямом смысле слова лечь под национальное достояние.  Когда это произошло, офигение повидавших, как им казалось на тот момент, всё, наемников было таково, что они согласились, даже не ради спасения жизни, а потому, что не могли понять – как? КАК чертов асексуальный символ, честь и достоинство нации умудрился додуматься до ТАКОГО?  Краткое пояснение “за семьдесят лет, что я спал во льдах, Америка изменилась и мне нужно ей соответствовать” – объяснило откровенно мало что.  Никто из страйковцев не заметил, чтобы Америка изменилась НАСТОЛЬКО сильно, что ее символу для соответствия потребовалось в прямом смысле слова под дулом автомата уложить в свою постель толпу народа, в основном мужского пола.  А в роли ложки дегтя выступал тот, ради кого Кэп в основном и пошел на все это, включая захват власти – Зимний Солдат, он же Актив Гидры, он же обожаемый Стивом Баки Барнс.  Десятки лет обнулений, крио, изуверских экспериментов и убийств не прошли для Солдата даром. Обрывки воспоминаний не складывались в единую картину, состояние психики регулярно срывалось в дестабилизации – душу Барнса из обрывков собирали лучшие мозгоправы мира, но в итоге даже у них получилось не очень. По сути они сделали нечто вроде новой личности, поскольку старая оказалась слишком надежно разрушена. И у этого нового “человека” было столько триггеров, неприятных привычек и того, что принято вежливо называть “ментальными особенностями”, что лучшие психиатры мира плевали на печальную судьбу некоторых своих коллег, разобранных нестандартным пациентом на кусочки, и с жадностью изучали – а как такое чудо вообще может жить и даже не кидаться на людей большую часть времени? А СТРАЙКу приходилось постоянно контактировать с Зимним, иногда более, чем интимно – все, что принадлежало Роджерсу, тот был готов отдать любви всей своей жизни.  Спать с психованным киллером, которого может в любой момент переклинить – удовольствие для большинства так себе. Даже если он офигителен в постели, пока хоть что-то соображает. Именно поэтому страйковцы и считали своего командира очень похожим на суперов – такой же чокнутый на всю голову. Ведь Брок сам не раз был инициатором секса с Зимним.  Сам Рамлоу понимал почему так думали, но не считал, что в его поведении есть что-то особенное. Волков бояться, в лес не ходить. Даже если любовник вдруг и прибьет его, а он может, несмотря на то, что Кроссбоунс уже не простой смертный, все равно это будет нормальной ценой за возможность трахать такого роскошного и, что самое главное, желанного парня. У Брока стояло на него, еще когда тот был совсем замороженным Активом.  Жизнь Кроссбоунс любил, однако держаться за нее в трусливой попытке прожить на год-другой больше, ценой отказа от самых ярких ощущений и впечатленией, не видел смысла.  Но грустно и завидно сейчас ему было из-за другого – чертова Кэпа он любил. Сам не понимал как это произошло, что его зачерствевшее за столько лет сердце вдруг оказалось в чужой власти.  Однако обманывать себя было бы вообще глупо. И он признавал себе – да, блядь, я люблю Стива гребаного Роджерса, и, как малолетняя девчонка, в глубине души рад каждому знаку его внимания. И ревную, когда тот растрачивает это самое внимание на других. Сам того не желаю, но ревную – собственнические наклонности в Броке всегда были сильны.  А Стив буквально дышит своим Баки, остальным оставляя лишь крохи своего внимания. И это было еще одной причиной лезть к Барнсу трахаться – было что-то извращенно притягательное в том, что любовь Кэпа до сих пор считает его своим хэндлером и находит счастье в том, чтобы подчиняться ему во всем в постели.  Приказать Зимнему кого-то убить Брок больше не мог, но того ломало без очередной дозы подчинения хэндлеру, и секс стал лучшим вариантом для этого.  Наверняка мозгоправы могли бы сделать хэндлером Кэпа, но тот предпочел оставить им Брока. Даже не угрожал при этом. Все взрослые мальчики и никто не сомневался, что за малейший вред ненаглядному Баки поехавший на нем Стив будет пытать виновника годами, не давая умереть. Пирс, например, был жив до сих пор и даже остался в своем уме, чтобы мог полностью осознавать, что именно с ним делают. *** – Не хандри, командир, – Зимний, как обычно, оказался рядом внезапно, будто из-под земли вырос. Кэп ушел, не прощаясь, по каким-то своим делам. – Стив тебя любит.  – А еще он любит тебя, западает на паучьих, ведьму, а также время от времени, гхм, любит весь состав Альфа-СТРАЙКа, хорошо хоть не разом.  Ну и от его приглашений невозможно отказаться… – меланхолично заметил Брок, понимая, что делает глупость. Барнс пытается проявить эмпатию, с которой у него очень плохо, а он сучится, рискуя спровоцировать дестабилизацию. И все лишь от того, что ревнует, хоть и не имеет на то никакого права. Впрочем, похуй на права, он не робот, а если кому-то не нравится, пусть отсосут.  – Стиви никого из отказавшихся приглашенных не убил! – насупился Зимний и Рамлоу взял себя в руки.  Срываться на Барнсе почти тоже самое, что бить из-за плохого настроения котенка. Нет, если засранец нагадит в тапки, по жопе надо дать, но просто так, из-за плохого настроения – тупо и гадко, даже по его меркам. Именно это чувство брезгливости к бессмысленному издевательству над беззащитным в свое время и обеспечило далеко не святому Броку привязанность подопечного суперубийцы.  – Да, ты прав, – про то, что “Стиви” и не надо было убивать кого-то самому, благо тот же СТРАЙК под рукой, он не стал напоминать. Зачем расстраивать и без того неустойчивого вне боевой ситуации Актива? – Ты не боишься меня, – Баки, как это часто бывало, увлекла совершенно неожиданная мысль, – но при этом соглашаешься со мной не потому, что думаешь, что я прав. Пахнешь несогласием, нет страха, но говоришь, что согласен. Почему?  – Не хочу расстраивать тебя продолжением спора. К тому же формально ты прав – лично Стив никого не убивает в таких случаях, – когда Барнсу приходила блажь задавать такие почти детские вопросы, следовало отвечать только правду, ложь он срисовывал на раз и обижался совсем как ребенок. Очень умный и запредельно опасный ребенок.  Роллинз как-то попробовал в такой момент солгать и через несколько дней получил идеальную иллюзию весьма болезненных месячных, начинающихся каждый раз, когда он говорил неправду, – одна из двух официальных фавориток Роджерса, Ванда Максимофф, очень не любила, когда кто-то обижал “котика”, как она называла Зимнего. Урок был СТРАЙКом усвоен.  Впрочем, Брок и без того никогда не лгал своему подопечному. Бывал с ним жесток, груб, хотя на фоне своих некоторых предшественников-хэндлеров и мог показаться ангелом с пушистыми крыльями, поскольку не рвался издеваться просто так, демонстрируя свою власть… страх, если быть точнее. Но никогда не лгал ему – и это стало одной из констант в покалеченном мозгу Солдата, тем, что помогало тому хоть за что-то цепляться в попытках сохранить связность мышления.   – Командир… Брок! – Зимний обнял его и прижал к себе. – Мелкий боится за тебя. Что тебя сожрут, едва поймут, что ты для него значишь. Он бы и меня не подпускал к себе, чтобы обезопасить, но тут так сложилось, что скрывать что-то стало невозможно, за мной бы все равно охотились. – У него идеально получается скрывать свои чувства, – фыркнул Рамлоу, но не стал вырываться. Он понимал, что Актив не лжет ему. Но не верил, что тот не лжет самому себе. “Стиви” для него солнце в небе, которое просто не может поступать неправильно, например, не любить его дорогого хэндлера. Жизнь куда сложнее представлений Барнса о ней.  – Ты пахнешь несогласием, – грустно сказал Зимний, отпуская его. – Но я не буду настаивать, чтобы не расстраивать тебя этим разговором дальше. Пойдем лучше постреляем по городу из гаубицы, я тут недавно видел ролик о таком, прикольно выглядело. – И заржал, видя, что Брок пытается сохранить невозмутимую мину, а сам не знает – вызывать ему срочно Кэпа или самому пытаться справиться с внезапной дестабилизацией подопечного. – Это называется “шутка”, командир.  – Я с тобой облысею, – с чувством ответил ему Рамлоу, выдыхая. – Зато ты перестал грустить, – Зимний внезапно лизнул его в щеку, – я хочу мороженое. – А я хочу, чтобы ты перестал меня облизывать прилюдно. – Мое желание более исполнимо. Так что, пойдем за мороженым или закажем сюда?