Победителей не судят

      Тогда Винсент говорил много, до поздней ночи. Признавался во всем, в чем только мог, что только вспомнил. В убийстве детей. В смерти Марии. Во взрыве метро, в использовании «безопасной комнаты» и даже в «Укусе-87», в котором он был не виноват. Промолчал разве что о том, что чуть не убил ребенка в шестнадцать лет, что Джошуа Фазбер обещал ему заплатить деньги за мальчиков, да о том, что однажды поцеловал Скотта Коутона. Винсент потом не понимал, зачем это сделал, но внутри было так спокойно и так понятно, что все казалось очень правильным. Впервые он чувствовал себя так спокойно. Впервые он сделал что-то правильное. Впервые он был действительно честным и впервые он рассказывал эту долгую историю с самого начала. Менее страшно от предстоящего наказания, однако, не становилось. То, что происходило потом, напоминало смазанную ускоренную видеосъемку. Его подписанное чистосердечное признание кому-то отдали. Возможно, юристам или судебным приставам — Винс не разглядел их лиц. Видеозапись разговора забрали. Она точно станет огромной новостью, когда её отдадут новостям. Возможно, о Винсенте даже снимут документальный фильм. Тогда родителей, наверное, уволят. Винса вычеркнут из списка выпускников его колледжа, и двести тысяч долларов, потраченные на него, уйдут вникуда. А сеть ресторанов «Фазберс» закроется. От всех этих последствий становилось почти больно в груди, и Винсент тогда, лишь ненадолго оставшись с жутко уставшим и сбитым с толку Джеффом Леджером наедине, почти умолял его не придавать его делу огласку. Хотя бы не говорить имён. Хотя бы просто защитите родителей, они не виноваты в том, что произошло, не разрушайте их жизни из-за того, что я разрушил свою. Офицер тогда кивнул и сказал, что посмотрит, что можно сделать. В один миг он уже перестал казаться таким уж козлом. После этого Винсента увели обратно в камеру в департаменте, и его не вызывали следующих два дня. Теперь был полдень. В окошко под потолком светило солнце, и сквозь решётку можно было услышать пение каких-то птиц и учить запах цветения чего-то очень пахучего. Винс для себя решил, что это были розы, такие розовые, с широкими ракрытыми бутонами, но правильного ответа он не знал. Периодически в голову лезло, что это были мимозы, но Винс отгонял от себя эти мысли так, словно они были чем-то плохим. В этой комнате определённо никто не задерживался так долго, как он. Винс сидел здесь уже третий день, ему даже выдали какую-то синюю тюремную робу вместо той одежды, в которой он приехал. Куда делись его свитер, брюки и кроссовки, мужчина так и не спросил, но искренне надеялся, что их не украли. Два раза в день дежурные приносили ему еду из местного кафетерия. Обычно сендвичи, упакованые салаты и лишь раз — какую-то непонятную булку с мясом. Диета не очень, но у него не спрашивали предпочтений в еде. С ним вообще не разговаривали. А Винс не пытался заговорить в ответ. Он не знал, почему его держали здесь и не допрашивали. Если Винс не был нужен, его должны были или отпустить домой, или давно уже отправить в тюрьму, но его уже два дня молча держали здесь на казенных бутербродах с тунцом. Это непонимание нервировало, но не настолько, чтобы Винсент начинал срываться. Пока что. Где-то вне поля зрения шуршала бумага, и печатная машинка приятно стучала кнопками — девушка-дежурная писала дипломную работу. Она сказала это, заходя на смену сегодня утром. Винс тогда от скуки почти предложил помочь ей, а потом вспомнил, кто он такой и где он находился, и просто начал делать утреннюю зарядку. Впервые в жизни, к слову. Сейчас он просто сидел. Как же глупо это звучало, но Винсент действительно не мог делать ничего, кроме того, что просто сидеть большую часть дня. Ему не давали ни книг, ни бумаги, ни даже мячика, чтобы тупо бросать его в стену. В общем, Фиолетовый Человек маялся. Напротив его решетки на стене висели часы, и иногда они начинали цокать так громко, что Винс мог поклясться, что вскоре или сойдёт с ума, или выработает идеальное чувство такта. Пока что он был ближе к первому. Винс сидел на койке и пытался разглядеть секундную стрелку. Не получалось, но минутную он видел прекрасно: она очень медленно, казалось, не под звук тиканья секундной, двигалась от одной минуты к следующей. Иногда казалось, что она не двигалась вовсе. А в то самое мгновение, когда она четко добралась до двенадцати часов и ознаменовала начало полудня, дверь в комнату с камерами громко распахнулось, и несколько людей вошли. Винс не видел их, но точно понял, что это за ним. Девочка-дежурная, видно, от неожиданности дернулась, и бумага полузаконченной работы зашуршала, рассыпаясь по полу. Если она не пронумеровала страницы, будет очень обидно. В ответ никто не извинился, и трое рослых мужчин в форме появились перед дверью в камеру Винса. У одного в руках были наручники. Другой держал странный черный пакет. Дежурная тут же молча открыла им двери. Винс, вероятно, должен был встать, но он не разговаривал с людьми уже два дня и немного сошел с ума, поэтому остался сидеть на койке и заговорил: — Так ради меня все-таки вернули смертную казнь? — улыбнулся он. Тут же в него прилетел этот самый черный пакет, и один из полицейских выплюнул: — Одеться и руки за спину. Оба родителя Винсента были полицейскими, и мужчина знал, что на такой тон нельзя ничего отвечать. Нужно просто выполнять. Он развернул пакет и на секунду даже обрадовался: его забранные два дня назад вещи оказались здесь, а значит, их не украли. Винс, как мог, быстро натянул светло-коричневый свитер, брюки и хорошие черно-белые кроссовки, и в то же мгновение на его запястьях сцепились наручники. Через несколько минут он уже сидел на заднем сиденье полицейского автомобиля, а по обе стороны от него сидели два огромных полицейских. Места было настолько мало, что вдохнуть полной грудью не всегда выходило, но все же куда его везли? Не на электрический же стул, в самом деле. Смертную казнь запретили в восемьдесят четвертом, они не имели права. Винс же подписал чистосердечное. Они ведь не сделают исключение ради него? — Куда мы едем? Никто не ответил. — Меня ведь не собираются казнить? Е-Если это не так, я требую адвоката, я хочу написать завещание. А еще, а еще вы должны мне последний обед, это традиция, и на него я хочу гребаную мраморную говядину. Коп справа фыркнул, и Винс поспешил заткнуться. Двадцать минут спустя автомобиль с затонированными окнами остановился у длинной лестницы, и Винсент узнал высокое, направляющееся в небо серое бетонное здание бостонского суда. В то же мгновение его вытолкнули из машины, и он не упал на ступеньки только потому, что его придержали за локоть. Вокруг не было репортеров и зевак, даже прохожих было мало. О том, что сейчас в суде будет слушаться дело Фиолетового Человека, никто пока что не знал. Офицер Джефф Леджер сдержал обещания. Винсента Уильяма Афтона схватили под обе руки и провели ко входу в здание. Лишь в этот момент, пересекая порог суда, он понял, что его жизнь очень скоро закончится.

***

Стены были высокими и сводчатыми, а под потолком были узкие, но все равно большие окна, и света было достаточно. Стены были бетонными, но вся мебель была деревянная, и на стенах были декоративные перекладины из тёмного дерева, поэтому в зале, казалось, было даже уютно. В большом зале, где вот-вот должно было слушаться дело серийного убийцы, было на удивление малолюдно. Не было прессы — были Бишопы, офицер Леджер и Ирма Бланш, бегающая вокруг Джереми. Были родители убитых мальчиков, были еще какие-то люди, не знакомые Майку. Присяжных не было. Да и какие тут присяжные…       Майк, Джереми и Скотт пришли одними из первых и смогли занять места в первом ряду. Звучало так, словно они пришли на какой-то спектакль, но на самом деле Майк Шмидт волновался сильнее, чем на своем первом в жизни свидании.

«В следующий раз я не промахнусь».

      Дэйв — ох, черт, — Винсент Афтон оставил ему записку именно с этими словами. Майк не знал, почему не отдал ее следствию и почему прямо сейчас хранил эту бумажку в кармане пиджака. Возможно, это придавало уверенности. Джереми был на удивление молчаливым, а рядом с ним постоянно крутилась помощница офицера Леджера. Удивительно: они не общались всего неделю, а друг за это время успел найти себе девушку. Девушка была странноватой, но милой, и Майк решил, что они поладят. Он успел почти простить Джереми то, что он сдал их дело полиции. Но вот себе того, что не смог закончить эту историю так, как хотел, Майк не простил. Заканчивать все в чопорном зале суда, в пиджаках и в наручниках, зачитывая долгие свидетельства и слушая монотонную речь судьи, было отвратительно, но что можно было сделать теперь? Майк не смог сделать то, что хотел — более того, чуть не умер сам, и поводья перехватили те, кто пришли на все готовое. Офицер Леджер стоял несколько поодаль и о чем-то озабоченно разговаривал с Бишопами. Индюк точно скоро получит повышение, а значит, похоже, спрашивал у старших товарищей, какую лучше мину состроить, когда ему «внезапно» предложат стать сержантом или детективом высокого уровня. А Бишопы… Бишопы раскрыли дело серийного убийцы и дело четверых мальчиков, висевшее на них уже шесть лет, одним махом, но выглядели так, словно кого-то хоронили. Маргарет была вся в черном, кожа ее стала очень бледной, зеленые глаза были стеклянными, и рыжие волосы казались неестественно яркими. Джон обнимал жену за плечи и выглядел очень растерянным, а на его лице поросла щетина. Может, Винсент Афтон убил и их родственника? Родители убитых мальчиков были здесь же. Они почти не разговаривали, и такими же тихими были, видно, родственники других жертв. Однако все же народу было не так много, как Майк мог ожидать от слушания по делу Фиолетового Человека. Из дверей в углу зала вышел полный и массивный чернокожий судья и деловито водрузил кипу бумаг на свой стол. Он еще не объявил начало заседания, однако все присутствующие, кто еще стоял, поспешили занять места. Леджер шмыгнул за двери зала, а Бишопы растерянно остались стоять на места. Скотт встал и махнул им рукой: — Может, сядете с нами? Маргарет, очнувшись и растерянно взглянув на Скотта, пошла к ним, но Джон ответил: — Спасибо, нет, мы лучше здесь, подальше. Его жена обернулась. Взметнулись рыжие волосы, каблуки невысоких туфель громко стукнули при повороте. — Нет, пошли туда. Я хочу сидеть ближе. — Но зачем- — Я хочу видеть, что будет происходить! — Неожиданно закричала она, и голос её истерично зазвенел в на мгновение воцарившейся тишине. Теперь Майк точно был уверен, что их родственник тоже стал жертвой. Бишоп молча кивнул, не собираясь злить жену ещё больше, Маргарет часто заморгала, и они прошли ко второму ряду, собираясь сесть за спиной у Майка. — Ты знал? — неожиданно прозвучал тихий голос за спиной, и Майк в ожидании новой сцены вновь повернулся к миссис Бишоп. Она, так и не пройдя к лавке, держала Скотта за локоть, а Коутон выглядел так, словно… словно разбил её любимую вазу. — Скажи мне честно, ты знал? Скотт виновато кивнул. — И молчал? — Простите меня, — виновато пожал плечами друг, и женщина бессильно отпустила его руку. Так же слабо она проплыла за спинами Майка и Джереми и села на втором ряду недалеко от них. Происходило что-то очень плохое. Где-то на периферии зрения прошмыгнул Джеффри Леджер. Мужчина проскользил мимо Майка, на ходу шепча: «Ведут!», — и занимая место в первом ряду, и то же мгновение раздался громкий удар, и судья, стукнувший молоточком, громогласным глубоким голосом произнес: — Встать! Суд идёт. Все встали, и лишь тогда Майк Шмидт почувствовал, что судебное заседание началось. Что это было начало конца. Он не понимал, что чувствовал: облегчение или страх. — Ввести обвиняемого. Высокие массивные двери за спиной распахнулись, кто-то что-то сказал, где-то ахнули, раздались быстрые шаги, и быстрее, чем Майк понял, что убийца бежал сюда… в поле зрения вбежал невысокий парнишка и занял место за до этого пустующим столом ответчика. Адвокат? Фиолетового Человека будет защищать худенькое нечто в сером костюмчике? Что Винсент Афтон задумал? В то же мгновение раздался тихий звон металла, и Майк обернулся к большим дверям. Фиолетовый Человек вошёл в зал суда в окружении нескольких полицейских. … Конвой двигался медленно. А может, это время для Винсента замедлилось. В голове было пусто, и одновременно мыслей было слишком много. Не выходило уцепиться ни за одну из них. В горле словно что-то дрожало. Винса больше не вели под руки, и от этого он чувствовал себя болтающимся в море буйком — вот-вот захватит волна. Он шёл и почти не чувствовал своих ног. На душе было очень спокойно и тревожно одновременно. Он не знал, куда можно было смотреть, поэтому решил смотреть на судью, но… но ничего у него не вышло, потому что он был простым человеком. Взгляд врезался в кучку присутствующих на заседании незнакомых людей, тщетно пытаясь отыскать в ней копну рыжих волос. Конечно же, ее там не было, и это на мгновение подарило облегчение. А потом Винсент прошел дальше и понял, что она сделала худшее, что могла сделать. Ее не должно было быть здесь. Она не должна была видеть того, что будет происходить. Но, конечно же, она пришла. Чтобы убедиться в том, что и так знает: ее сын невиновен. Маргарет Бишоп села в первых рядах, чтобы ничего не пропустить. Она делала так на всех детских утренниках своих детей и сделала так же теперь, когда её младшего сына осудят на пожизненное. Маргарет всегда была хорошей матерью. Они прошли ещё дальше, и Винсент увидел её лицо. Она не оборачивалась на конвой, но теперь они были друг перед другом, и Винсент только теперь понимал, насколько они были похожи. Она глядела перепуганными глазами в его глаза — с такими же, черт возьми, опущенными уголками, — и Фиолетовый Человек сделал единственное, что мог сделать любящий сын сейчас. Он еле заметно кивнул своим родителям и дернул уголками губ в попытке улыбнуться. И тут же отвернулся, перевёл взгляд вниз, чтобы никто ничего не заметил. Он прекрасно понимал, что все это увидели. Винсент опустил взгляд ниже, не зная, на что еще смотреть, лишь бы не возвращаться глазами в зал. И встретился с теми, кто сидел в первом ряду. С людьми, которые превзошли даже его родителей. Скотт Коутон, Майк Шмидт и Джереми Фитцджеральд смотрели на него, как три… три вороны. Каждая вбила гвоздь в его гроб и каждая теперь ждала, когда сможет съесть мертвого мяса. Внезапно это не вызвало должного отвращения. В любой другой день Винсент бы сказал или хотя бы подумал какую-нибудь гадость, но теперь, показалось, все чувства просто угасали. Не было никакого дела до этих людей. На него смотрел Фитцджеральд. Пожирал своими блестящими бесцветными глазами и хмурил лицо. Шутка ли, человек, с которым Винс даже не разговаривал, ненавидел его больше всех остальных. Винсент бы засмеялся. Рядом с ним была вороная шевелюра, и Винсент почти с облегчением перевёл взгляд на Ирму Бланш. Здравствуй, солнце. Она поймала его взгляд и сжалась, непроизвольно хватая Фитцджеральда за ладонь. Девочка-понедельник встречалась со слабым белобрысым мальчиком, это было очень прозаично… И что в нем такого хорошего, чего нет во мне, интересно? То, что он не убивает людей? Наверное, это даже и правильно. Наверное, позови я тебя на свидание года два назад, у нас могло бы получиться что-нибудь. Возможно, это даже можно было бы назвать серьёзными отношениями. Ты получила бы обручальное кольцо на Рождество, а я одной светлой ночью задушил бы тебя подушкой. Однако в твоём вкусе не я, а Джереми Фитцджеральд, а значит, нам не по пути, и ты проживешь долгую и счастливую жизнь. Я официально больше не влюблен в тебя. А ты можешь больше меня не бояться. После этого Винсент нашёл себя уже рядом со столом. Там уже сидел и копался в бумагах его адвокат Энтони Флетчер, и от этого вновь захотелось рассмеяться. Винса усадили за стол, а потом конвой отошёл дальше, и стало легче дышать. Винс хотел было вздохнуть и закрыть глаза, но у уха что-то противно горячо дыхнуло и затараторило: — Вы могли и посоветоваться перед тем, как давать чистосердечное, мы могли что-то приду- — Тони, твою же мать, не дыши мне в ухо и заткнись, — без должного возмущения прошептал, наверное, слишком громко Винс и оттолкнул юриста. Мальчик фыркнул, но замолчал. И заседание началось. *** Заседание было на удивление скучным. Это было первым судебным делом, на котором присутствовал выросший на нереалистичных фильмах Скотт Коутон, и он ожидал от него совсем другого. Мужчина ожидал выступления этого маленького адвоката, эпичных споров обвинения и защиты, а на деле… на деле зачитали скучную долгую присягу, судья прочитал обвинения, и Винсент, когда ему дали слово, неожиданно сказал, что во всем признается. Скотт ожидал от бывшего друга чего угодно, любого выступления в суде и любой позиции, но не смирения. Он во всем признался. Он сказал, что убил тех мальчиков и ещё несколько человек, что взорвал метро и что напал на Шмидта. Он прямым текстом сказал, что он — Фиолетовый Человек. После этого его вызвали на трибуну, и сейчас Винс сидел на месте для свидетелей — Скотт не знал, как это называлось. Его руки с наручниками на них лежали на столике перед ним, и Скотт бы сказал, что друг был расслаблен, если бы не видел его лица. Бегающих по залу глаз, потому что друг не знал, куда он мог и должен был смотреть, — сейчас у его глаз, казалось, даже было выражение. Недоуменно слабо нахмуренных бровей. Винсент был в ужасе. — Мистер Афтон, Вы признаете, что в сентябре тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года убили Эрика Линдси, Клэя Берка, Роберта Хемилтона и Оливера Фишера в ресторане «Пиццерия Фредди Фазбера»? — Да, Ваша Честь. — Расскажите. — Извините, но я не думаю, что это хорошая идея… — Винс додумывался спорить даже во время своего суда. Скотт был уверен: Афтон, когда попадет в Ад, будет говорить дьяволу, что ему дали неверный котел. Без функции джакузи. — Расскажите, пожалуйста, как Вы совершили это убийство. — Да, конечно, — выдохнул Фиолетовый Человек и заговорил. И это был величайший парад лжи, который мог выдать из себя человек под присягой говорить только правду: — Я украл ключи от «безопасной комнаты» у Генри. Генри Эмили, он был мои куратором. Я знал, что в комнате был старый костюм аниматроника, и собирался использовать его для того, чтобы скрыть мое лицо. Мне нужна была маска, если я хотел ходить по ресторану неузнанным, и притвориться аниматором было лучшим прикрытием. — Почему Вы хотели убить детей? — Я… Я не знаю, Ваша Честь. Я просто… захотел? Это не описать словами. Ну как же, описать — сорок тысяч долларов наличными. Винс рассказал Скотту настоящую историю еще очень давно, и теперь эта версия заставляла только сдерживать улыбку. Джошуа Фазбер правильно не пришел в заседание, он бы на этом моменте громко заржал, и вся серьезность мероприятия скатилась бы в цирк. Как мило, Винс покрывал начальника даже сейчас. — Продолжайте. Скотт сидел в первом ряду и сверлил бывшего друга глазами. Винсент, кажется, наконец-то это заметил, потому что тоже стал смотреть в глаза Скотту. От этого неожиданно не стало страшно — взгляд друга был совершенно спокойным, а напряженные плечи расслабились. Винсент просто нашел, куда мог смотреть. — Я пробрался в пиццерию через заднюю дверь. Избежал охранника и открыл «безопасную комнату». Там я надел костюм. Перед открытием ресторана вышел и познакомился с персоналом, чтобы не вызывать подозрений… — Можно ближе к сути? — Д-Да, конечно. Я заметил мальчиков в конце дня. Я попросил их помочь мне, мол, мне нужно отлучиться по делам, и я прошу их развлечь детей вместо меня. Я пообещал им двадцать долларов. Они согласились, я провел их в мастерскую, чтобы дать им маски, и… и убил их. — Чем? — Ножом. — Куда Вы дели тела? — Я дождался, пока ресторан закроют, и сжёг тела в старой бочке на заднем дворе. А пепел закопал. Кто-то сзади начал перешептываться. Где-то, кажется, даже заплакали. Судья поднял брови и молча смерил зал взглядом, а потом развернул другую папку и заговорил: — Суд услышал… Мы не будем заслушивать показания о каждом убийстве, о котором идёт речь в Вашем деле. Чистосердечное признание и расследование полиции суд считает достаточным… Мы хотим услышать о нападении на мистера Майкла Шмидта. Сидящий рядом Скотт хлопнул Майка по плечу. Это совсем не помогло, потому что до этого просто волнующийся Майк теперь пошёл мелкой дрожью. Он сам не понимал, почему. Просто так важно было услышать мнение этого человека о том, что произошло. Майк не понимал, что хотел от него услышать. Винсент Афтон… Майк не знал, почему звал убийцу полным именем, он словно бы пробовал это имя на вкус и так и не мог к нему привыкнуть. Фиолетовый Человек, до этого смотревший куда-то в сторону, перевёл взгляд на Майка. Он в упор глядел на него невидящими — ненавидящими — черными глазами. Такими же, как тогда. Господи, это был действительно он. Взгляд спокойный и такой злой, что, казалось, убийца мог в любой момент наброситься на мужчину. Как животное, как притаившаяся пума. Разорвать наручники, выхватить откуда-то пистолет и вновь застрелить. Пумы не умели пользоваться пушками, но эта могла все, потому что это был гребаный Фиолетовый Человек. Майк Шмидт не знал, что чувствовал прямо сейчас. Эти ощущения выходили за грани его понимания. Как странно бояться человека до полусмерти и в то же время безумно желать услышать его… одобрение? Уважение? Признание? У Майка Шмидта был стокгольмский синдром. — О первом или о втором? — вкрадчивым спокойным голосом переспросил убийца. — О последнем. — М-м, я не планировал его. Ну, как, я планировал нападение, но собирался сделать это намного позже. Я такой человек, Ваша Честь, я не люблю действовать напролом, поэтому я хотел подождать. Однако за несколько дней до убийства я был на работе и случайно… встретился с пострадавшим. — Как это, случайно? Убийца, словно бы почувствовав себя более уверенно, расправил плечи. — Он работает в ночной смене охраны и не должен был быть на работе днем. Однако он был. Пострадавший, кажется, пришёл отдать какие-то бумаги. Мы столкнулись в кабинете охраны. Я представился другим именем, мы разговорились, и вдруг он… в общем, Ваша Честь, я понял, что он назначил мне, как Фиолетовому Человеку, встречу. На ночь тринадцатого октября. И я понял, что нужно было действовать. Майк назначил! Да, конечно, ты ставишь мне одиночную смену, а назначил встречу я! Майк фыркнул и скрестил руки на груди, слушая дальнейшее вранье. — То есть Вы утверждаете, что пострадавший сам захотел нападения на себя? Вы не находите это нелогичным? — Мистер Шмидт охотился на меня уже несколько лет. Полагаю, он пытался таким образом поймать меня. — Продолжайте. — В кратце, я взял пистолет и пришёл на встречу. Я не ожидал, что у пострадавшего будет с собой нож. Я дважды выстретил в него, однако он ударил меня ножом в живот, поэтому мне пришлось как можно скорее уйти… Из дома я вызвал такси и доехал до госпиталя. — Больше попыток нападения Вы не предпринимали. — Это довольно сложно, когда у тебя на животе пять швов, Ваша Честь. Я еле передвигался первую неделю. Это было слабым признанием, однако Майку Шмидту хватило и этого. Серийный убийца в суде жаловался, что Майк его чуть не убил. Ха. Разве этим мог похвастаться индюк Джефф Леджер? Пусть коп радуется будущему повышению сколько хочет, но уважал-то Фиолетовый Человек Майка, а не его. Мужчина слабо улыбнулся в лицо сидящему за трибуной Винсенту Афтону. Убийца заметил эту улыбку и стрельнул в Майка глазами. И мужчина улыбнулся ещё шире. Это была совсем не та концовка, которую желал Майк Шмидт. Однако она была совсем не плоха.

***

Судебное заседание было похоже на растянувшуюся пытку. Винсент говорил много, настолько много, что, когда ему сказали вернуться на место за столом ответчика, в горле пересохло так сильно, что он не мог даже ругаться на Тони Флетчера… Бедный мальчик, это было одно из его первых дел, и каково было смотреть, как оно рушилось на глазах? Винс разрешит парню говорить, что это он заставил его подписать чистосердечное. Тогда Тони, наверное, сможет построить хорошую карьеру. Как глупо было проявлять это мелочное милосердие тому, кого сейчас судили за убийство половины сотни людей. Это как сбить человека на машине, а потом расстраиваться, ведь его кошке придется искать нового хозяина. Мужчина не помнил, сколько длилось заседание. Может, час, может, все восемь. Винсент сидел молча. Иногда расковыривал заусенцы, изредка пил из стакана невкусную теплую воду. Он почти не слушал — не слышал — того, как суд заслушивал многочисленных свидетелей: мать Клэя, потом Шмидта, после этого Скотта и еще пару человек. В уши словно налили воды, или враз стало совсем не интересно. Словно это не его судили. Словно ему опять было четыре года, и Майк Афтон взял его на заседание, потому что жена со старшим Ричардом поехали в больницу, а маленького сына нельзя было оставлять дома одного. Не было разницы, что Шмидт утверждал, что это Винс назначил ему встречу. Было все равно, что Скотт Коутон утверждал, что мужчина был не здоров. Винс, выходя на трибуну, ожидал вызова свидетелей и представлял, как будет опровергать их ложь, но теперь стало совершенно все равно на то, что они говорили. Возможно, дело было в том, что никакие слова не изменили бы приговора. Его нельзя было ни улучшить, ни ухудшить — Винсент мог получить только пожизненное заключение. Возможно, Винсент Уильям Афтон просто смирился. И в тот момент, когда судья встал, чтобы огласить приговор, в груди дрогнуло у всех, кроме него. Весь мир, казалось, затаил дыхание, а Фиолетовый Человек только поднял голову и даже не сглотнул. Он знал свой конец еще тогда, когда его ввели в это помещение. Все судебное заседание было лишь фикцией, просто формальностью. Винсент знал, чем все это закончится, еще когда согласился убить четверых детей. Знал, но не осознавал. Все эти шесть лет были медленным падением в Ад, медленным, но вечно набирающем обороты и достигшим скорости света к началу этого сентября. Винсент упал в преисподнюю с такой скоростью, что протаранил земную твердь насквозь и оставил дыру с форме «снежного ангела» во льду озера Коцит. Люцифер не мог быть величайшим предателем. Он никогда не признавался в убийстве, глядя в глаза своей матери. Все встали для провозглашения приговора, но Винсент слушал не слова судьи, а то, как звенели цепи его наручников. Голос судьи был глубоким и монотонным. Винсент не слушал — не слышал — ничего, но слова «наказание в виде пожизненного заключения» выжглись в его мозгу горящей надписью. С плеч словно бы упал и снова обрушился на них огромный груз такой тяжести, что у мужчины подкосились ноги. Он не сел на стул лишь потому, что оперся руками на стол. Потому, что перед глазами закружилась комната, а к горлу подступил ком. Таймер конца жизни Винсента Уильяма Афтона отсчитал последнюю секунду и оглушительно запиликал. Дальше он ничего не помнил. Перед глазами все расплывалось, уши заложило, и хотелось только сжаться с клубок, спрятаться туда, где было темно и тихо, и спокойно умереть. Никто не собирался давать Фиолетовому Человеку умереть — все хотели чтобы он жил долго и страдал каждую минуту своего существования. Его схватили под руки и куда-то вывели. Зажужжал мотор неизвестной машины, и запахло железом и бензином. Автомобиль остановился через мгновение или через сутки, и мужчину вытолкнули на землю. Здание тюрьмы расплывалось в глазах серым высоким пятном и воняло сыростью. Здание тюрьмы. Как же жутко, страшно, беспомощно это звучало. Кто-то смеялся. Кто-то смеривал мужчину оценивающим взглядом и не верил в то, что рост Фиолетового Человека был ниже среднего. Голову холодила сталь лезвия машинки для бритья, и от новой прически почти лысый затылок покрывался мурашками. В последний раз Винсент коротко стригся в средней школе. Винсенту казалось, что последние мгновения его жизни растянутся в вечность, но те часы, что пронеслись за эти три дня после его задержания, свернулись в доли секунд. Вот он жарил сендвичи на своей кухне. Вот он уже в камере тюрьмы на пожизненном заключении. У комнаты были серые стены, телевизор под потолком и четыре койки. На мужчину смотрели две пары удивленных глаз. Винс, казалось, даже не моргал, смотря на них. Смотрел и не видел. Он не сказал сокамерникам ни слова, не представился, даже не поздоровался — казалось, язык словно вырвали. Может, его, и правда, отрезали тогда же, когда мужчину брили? Движения казались такими плоскими, как в видеоигре. Голова не качалась в такт шагам. Винсент не помнил, как перемахнул лестницу и залез на верхнюю кровать. Отвернулся к стенке и тупо смотрел в серые кирпичи. Крашеные. Гладкие, но в некоторых местах краска комковалась. Винсент лежал без движения, словно окаменел. Это, наверное, и называлось шоком. Сокамерники не разговаривали весь вечер. Даже звука не издавали. Вскоре выключили свет. Лишь тогда Винсент двинулся — подтянул колени к животу и уткнулся носом в пахнущую химией подушку. Вдохнул запах глубже. Вспомнил, что таким же порошком в детстве пользовались родители — Винс был маленький и любил, засыпая, занюхиваться новыми стираными простынями. Это стало последней каплей. Шок отходил, и глаза защипало. Потом что-то тёплое скатилось из полуприкрытого глядящего в стену левого глаза. Скользнуло по носовой перегородке и пропало. Дорожка от слезы оказалась холодной. Столько лет прошло. В последний раз он плакал когда-то давно, на свой день рождения, когда каждую ночь снились мёртвые дети, а в праздничный вечер руки, дрожа, пытались разрезать вену. А Скотт Коутон тогда просто оказался в нужное время в нужном месте. Тогда они и подружились. Винсент впервые нашел человека, которого он правда мог назвать своим другом. Сегодня Скотт свидетельствовал против него в суде. Сейчас он, наверное, отмечал избавление от своего бывшего лучшего друга в компании своих новых друзей. Закончились очень плохие шесть лет, завершилась черная полоса, и дальше у всех все будет только лучше. Мама погорюет и успокоится. Джошуа Фазбер наймет себе квалифицированного директора. Фриц Смит найдет себе приятеля получше. Майк Шмидт закроет расследование и все-таки станет полицейским. Сейчас всем, наверное, было спокойно. Ведь был уютный осенний вечер. Листья деревьев только начинали осыпаться и с тихим треском падали на асфальт. На небе почти не было облаков, и в прохладе звезды казались очень яркими, а луна была словно бы больше обычного. От бостонского залива пахло свежестью и морской солью, а в его воде размеренно плыли грузовые суда. Поздние птицы возвращались в свои гнезда, а где-то в парке заливался ночной соловей. А где-то в одной из камер большой тюрьмы на окраине города было очень тихо. Лишь Фиолетовый Человек тихо плакал в подушку. Ведь великие истории всегда заканчивались слезами.