Победителей не судят

«Его убийца хладнокровно

Навел удар… спасенья нет:

Пустое сердце бьется ровно,

В руке не дрогнул пистолет»

— Михаил Лермонтов, «Смерть поэта»

      Конечно же, Майк решил прийти на смену. Словно у него мог быть другой выбор. А если бы он и был, Майк им все равно бы не воспользовался — он не был дураком. Он никогда не упускал шансов, тем более, таких. Он ходил на выпускной с первой красавицей школы, с которой впервые заговорил за час до его начала, вы думаете, он всерьёз согласится упустить Фиолетового Человека? Он не сказал об этом Джереми. Даже не потому, что они не общались со дня ссоры — если бы Майк захотел, он бы ему позвонил, — а потому, что Джереми бы сделал все возможное, чтобы того, что произойдет сегодня, не случилось. Пошёл бы на смену с мужчиной или бы не выпустил того из дому. Джереми слишком много боялся и слишком мало мыслил на перспективу. Он был хорошим парнем, но совсем не созданным для расследования. Часы показывали без двадцати минут двенадцать, когда Майк Шмидт открыл дверь пиццерии и вошёл в её полумрак. Он опоздал на смену на три часа, но отчего-то он понимал, что приходить в девять не стоило. Это было неправильно и неуместно. Его первая в жизни смена началась в полночь, и решающая начнётся тогда же. Майк не знал, почему чувствовал такую уверенность в себе. Его больше не пугала темнота ресторана и привычная игра на выживание. Пиццерия в одно мгновение из ужасного, гиблого места превратилась в простой дом. Майк Шмидт был спокоен и уверен в себе. Словно бы он не мог умереть сегодня. Словно бы триумф сегодняшней ночи был написан в его судьбе уже много лет назад, и ничто не могло его изменить. Даже то, что Майк не взял с собой оружия. Мужчина хотел взять лом из подсобки или что-нибудь поинтереснее, но в самый последний момент решил, что будет действовать по ситуации. Когда Майк пересёк зал, где-то сзади зашумели шарниры начинавшего свое движение Бонни, и от этого звука на душе разлилась чуть ли не нежность. Ностальгия, словно Майк пришёл на смену в последний раз и завтра навсегда покинет ресторан. Запахи пыли и еды казались острее и приятнее, темнота стала менее густой, серпантин уже не выглядел грустным и уродливым, а знакомые ночные звуки больше не прорезали слух — словно бы нежно текли и пели, как ночные птицы. Всё в одно мгновение стало таким простым и таким правильным. Майк Шмидт не собирался увольняться, но он словил себя на мысли, что ему будет не хватать пиццерии. Когда он вошёл в такой привычный ночной кабинет, ностальгия отпустила. Не до конца, конечно, но все же Майк смог проанализировать происходящее. Убийца, похоже, не появится сразу, это было не в его стиле. Значит, после смены, если не во время нее. Майку подходило, и он упал в кресло, собираясь просидеть так до начала смены. Мужчина оглядел стол и сам себе улыбнулся: в этот раз он был пуст. Он ничем не отличался от того, что Майк видел все эти годы, но теперь-то мужчина знал, что он был совсем не так прост, и смотреть на него, как до этого, не выходило. Даже стол в «Пиццерии Фредди Фазбера» имел свои тёмные секреты, и Майк решил покопаться в них снова, открывая верхний ящик. Он ожидал увидеть в нем что угодно, но не это. Маленький кусок отполированного лакированного чёрного дерева, идеально чистый, без инициалов хозяина или имени производителя, скромно лежал на смятой салфетке и чеке из магазина. Майк не знал, смеяться ему, плакать или понимать, что серийный убийца действительно пришёл, но он достал маленький раскладной нож и оглядел его. Ярко блестящая железная кнопка была сбоку, мужчина аккуратно нажал её, и из деревянной рукояти вылетело длинное лезвие. Острое-острое, оно выпрыгнуло, как чёртик из коробочки, и Майк аккуратно провел по обоюдоострому лезвию пальцем… Никто никогда не оставлял таких вещей в столе, и ответ нашёлся сам. Фиолетовый Человек словно бы знал, что Майк придет без оружия, и это был лучший подарок, который он мог сделать своему врагу. Как глупо, он выбрал, каким оружием его убьют. Майк улыбнулся и сунул нож в карман брюк. На часах было без пяти полночь, и обычно эти пять минут тянулись, как резиновые, в ожидании начала игры на выживание. Но то ли сегодняшний день был неправильным, то ли Майк стал каким-то другим, и в этот раз мужчина, показалось, успел только глазом моргнуть, когда раздался звон будильника и новый скрежет пробуждающихся аниматроников. Первой была Чика, и уже через две минуты она оказалась у двери. Сегодня, верно, была пятая ночь, раз они были такими быстрыми. Майк Шмидт закрыл дверь перед носом у курицы. Он пережил столько пятых ночей, что они уже давно его не пугали. Сегодняшняя смена не будет сложной.

***

Майк Шмидт ошибся и никогда еще он так сильно не ошибся. Черт знает, в чем была проблема, то ли роботы были более активны, чем должны были, то ли энергия уходила быстрее, чем обычно, но сейчас было всего два часа ночи, а свет в каморке уже истерично мигал. Это значило, что энергии оставалось очень мало, где-то пятая часть. За дверью уже двадцать минут стояла Чика и сверлила мужчину пустым розовым взглядом сквозь окно кабинета, и Майк почти чувствовал, как энергия утекает с каждым мгновением. От этого у него начинало дёргаться веко, а мышцы на ноге нервно сокращались. Слух различил стальные шаги, и мужчина рванулся к левой двери быстрее, чем осознал это. На рефлексах, одним движением он захлопнул дверь прямо перед носом лиса Фокси, сегодня вернувшегося в строй. В то же мгновение комната погрузилась в темноту, и телевизоры, затрещав, потухли. У Майка сердце чуть не остановилось, однако так же внезапно, как свет потух, он и вернулся. Лис съел весь заряд. Осталось пять процентов, не больше. Майк не протянет и до трех часов ночи. Фиолетовому стоило поторопиться, иначе Майка убьют быстрее, чем убийца явится. Раздались отдаляющиеся шаги, и мужчина вздохнул с облегчением: Чика ушла. Он открыл обе двери и сел в кресло, пытаясь хоть на мгновение отдохнуть. Не вышло даже закрыть глаза, и мужчина взглянул в экраны, проверяя положение аниматроников. Фредди был рядом. Фазбер-медведь был таким же противным, как Фазбер-человек, и Майк вздохнул, понимая, что медведь почувствовал приближающийся финал ночи. Майк почти никогда не проигрывал. Всего-то несколько раз за два года. И когда свет выключился снова и не возвращался ни через несколько мгновений, ни через минуту, мужчина почувствовал, как у него задрожали поджилки и выступила испарина на лбу. Нужно было спрятаться под стол или выпрыгнуть в окно ресторана и выбежать на задний дворик ресторана, как Майк делал до этого. Однако отчего-то он словно прирос к кресло и не смог сдвинуться с места. В то же мгновение раздался скрежет, и в правом дверном проёме засветились глаза и улыбающийся рот. Медленно и насмешливо засмеялся медведь. Заиграла музыкальная шкатулка. Майк Шмидт сглотнул и сильнее впился пальцами в подлокотники кресла.

***

Комната была пуста. Только лампочка озаряла ее белым больничным светом. Мужчина сидел на полу, опершись затылком на стену. Полуприкрыв глаза, он сквозь ресницы смотрел на пол и очерчивал пальцем предохранитель пистолета в руках. Не было страшно, что сейчас рука сокользнет, и пуля прострелит колено — пистолет лежал в руке настолько долго, что, казалось, сросся с ней. От запаха пыли тошнило и слабо кружилась голова. Хотелось спать, но сна не было ни в одном глазу. Винсент Уильям Афтон никогда не умел ждать. Минуты тянулись, как часы. Часы — как годы. Убей или будь убит, Винсент. Теперь это перешло в борьбу за выживание. Ты сам превратил это в нее. Это просто. Ты делал это полсотни раз. Сделаешь и ещё один. Винсент не знал, почему колебался. Он не сомневался в том, что убьет Майка Шмидта, сегодня с утра, когда боролся с похмельем, он был решительным, когда час назад пришёл в ресторан, но именно сейчас, когда момент истины неумолимо подходил, хотелось убежать, закрыться дома и больше никогда оттуда не выходить. Забыть о гордости, о долге и нужде расправиться с проблемой. Но отступать было уже поздно. Всё было сделано: энергия была подкручена и скоро закончится, аниматроники работали в полную силу, патронов было достаточно. Отменить все было бы неблагодарностью к собственному труду. Выбор пал на пистолет неожиданно. Возможно, оттого, что Винсент где-то потерял свой нож. Как глупо, потерять его впервые за все эти годы в тот самый день, когда он оказался нужен больше всего… Что же, пистолет тоже был совсем не плох. Таким образом Винс расправится со Шмидтом даже быстрее. Таким образом это станет ещё менее личным. Фазбер подарил его Винсу не так давно, на двадцать пятый день рождения. Сказал, для того, чтобы Винс смог вышибить себе мозги, если полиция поймает. Пистолет был хороший, бронебойный, похожий на те, какими пользовалась полиция. После вчерашнего разговора было противно пользоваться подарками начальника, но Винсент пообещал себе, что это был последний раз. В ответ на этот подарок, когда пришёл черед дня рождения Фазбера, Винс подарил ему огромную драцену. Джошуа посмеялся и пообещал выбросить её на следующий же день. Она стояла у него в кабинете уже больше полугода и цвела буйным цветом. Начальник поливал её каждый день. У родителей тоже хорошо росла рассада. Мама после переезда в свой дом полюбила копаться в земле и высадила дикие розы, ирисы и пионы, даже собиралась пустить по стене плющ или виноград… Винсент подарил пионы Мэвис на день рождения. Такие нежно-розовые, хорошенькие. Они тогда всей компанией встречали её под домом с утра, а она вышла очень красивая, и ей в лицо прилетел торт. В тот день они прогуляли школу… Винс не знал, почему вспоминал об этом сейчас. Возможно, потому, что глазу не было, за что уцепиться, и скучающий мозг подбрасывал глупые воспоминания. Возможно, у него проносилась перед глазами жизнь. Но почему, если он не умирал и не собирался? Как глупо вспоминать о цветах, когда ты собираешься убить человека. Глупо и лицемерно. Он положит незабудки на могилу Шмидта. Вот, да, так лучше. Внезапно стало темно, и Винс встал, перепроверяя предохранитель пистолета. Свет выключился. Пора. Дверь в «безопасную комнату» отворилась тихо.

***

Майк определённо знал эту песню ещё с детства. Мелодия казалась почти родной, и не потому, что мужчина слышал эту песню в исполнении Фредди много раз. Музыкальная шкатулка играла лишь ноты, но словно бы из памяти на них ложились слова. «Тореадор, смелее!» Словно бы мужчина с детства готовился умереть в этой пиццерии. Но почему умереть. Почему он должен был умирать сегодня. Почему он не мог встать и уйти. Он пришёл сюда, чтобы убить, не чтобы умирать. Уж точно не от рук оживших машин. «Час настал — в бой смелей!» — воскликнула шкатулка. Но в какой бой должен был идти Майк. Он не мог даже встать с места. Он не мог двинуться, словно его парализовало. От светящегося мерцающим светом лица Фредди Фазбера болела голова. А может, это Майк падал в обморок, чтобы умереть безболезненно. Стало душно, хотелось сорвать с себя несуществующий тугой воротник рубашки. Казалось, что вены на шее душили его, а лоб плавился под жаром пота. «Ждёт тебя любовь, тореадор» Если бы Майк мог, он бы рассмеялся. Если бы у него хватило сил хотя бы дернуть пальцем, он бы упал на пол в гомерическом хохота и долго бы валялся, не он силах встать от новых и новых приступов смеха. Его не ждала ни любовь, ни слава, ничего. Он умрет прямо сейчас, как умирали охранники до него и будут умирать после. Он не был особенным. Почему он вообще решил, что кто-то придёт сегодня? Что он был нужен какому-то серийному убийце. Что он не был пылью под чужими ботинками. Шкатулка сыграла последние три ноты, и комната погрузилась в тишину. Где-то далеко запела ночная птица. Майк Шмидт научился вновь дышать, но какой от этого смысл, если он уже упустил свой шанс на жизнь. Он мог убежать, но теперь, когда медведь доиграл свою мелодию, это было невозможно. С момента, когда заканчивалась мелодия, проходило три секунды. Потом все заканчивалось. Раз. Медведь ещё стоял молча, но в воздухе скопилось напряжение, как перед грозой. Два. Заскрипел готовящийся к нападению эндоскелет. Три! Гроза ударила, молния пронзила комнату насквозь, и на мгновение Майку Шмидту показалось, что она попала в него. Что он умер, поджарился насквозь, что на роговицах его глаз выжгся ситуэт молнии. Он вскочил, от ужаса закричал, словно бы пронзенный насквозь тысячей вольт, и с ужасно бухающим сердцем прижался спиной к противоположной стене. А потом заметил, что вновь обрёл силы в теле, и только после этого — что, черт его дери, жив! Так же быстро, как комната кабинета озарилась ярким белым светом, она опять погрузилась в кромешную темноту. На сетчатке отпечаталось огромное белое пятно, и сквозь него было видно ещё хуже. Однако одно Шмидт все-таки смог разгдялеть — огромную черную тушу, распластавшуюся прямо у входа в кабинет охраны. От нее пахло гарью, а сверху нее что-то еле заметно искрилось. Фредди Фазбер безжизненно лежал на полу, а на его затылке искрились, а потом и потухли разорванные провода. Что это было? Неужели робот просто взял и перегорел? Но тогда что взорвалось? Его- Любые догадки Майка Шмидта прервал тихий, но чётко различимый в глухой тишине вздох. Человеческий, потому что никто более не мог вздыхать. Человек. Здесь был человек. Майк забыл о том, что ждал Фиолетового Человека, что рассчитывал на то, что в ресторане был кто-то. Он в ужасе вжался в стену ещё сильнее и нашарил пальцами повешенный на пояс фонарик. Все же вышло снять его, щелкнула кнопка, пол комнаты озарился лучом света, мужчина только дёрнул рукой, чтобы поднять фонарь вверх, и Гроза ударила снова. Белая с рыжим вспышка света снова озарила комнату, раздался новый взрыв, и мужчине показалось, что в этот раз взорвалась его левая рука. Её словно бы в одно мгновение оцарапало сотней огромных, толстых, смертельно острых когтей. Закружилась голова, задвоилась комната вокруг, но мужчина перевёл взгляд на руку и осознал, что она была пуста. В ладонь впивались чёрные и прозрачные осколки. В некоторых местах из ран уже текла кровь. Где-то на полу катался ошметок пластиковой рукояти. Сложить «два» и «два» не выходило. — Здравствуйте, мистер Шмидт. Тихий голос прорезал тишину пиццерии хуже, чем новый взрыв. Резче, больнее. Прозвучал так отдалённо и так близко, что показалось, что у мужчины на голове были наушники. Майк сначала даже не успел осознать, что это был голос. Что человек в темноте заговорил. Сомнений не оставалось, напротив стоял кто-то, нет, не кто-то, а Фиолетовый Человек, и в руках у него был… пистолет, точно, это был пистолет. Как только Майк не понял это раньше. Фраза была настолько короткой, что мужчина не смог распознать голоса, и от этого стало почти физически больно и страшно. Однако одно он все-таки понял: он его знал. Он знал голос Фиолетового убийцы. Они встречались ранее. Нераспознанный тембр казался таким знакомым, словно принадлежал маме или Джереми. Словно Майк слышал его буквально только что. — Присядьте. Почему ты не можешь говорить длиннее? Убийца бросил приказ, как плюнул, еле различимо цокнув в начале слова, но Майку все же хватило и этого, чтобы распознать тембр убийцы. Его голос был тихим и спокойным, высоким, молодым и… текущим. Без срывов на высокие нервные ноты. Те-ку-щим, и на мгновение Майк вспомнил, почти вспомнил имя. — Я сказал: присядьте. Высоко прорычал на последнем слове голос, и это капнуло на мозги новой подсказкой. Хрустнуло, скрипнуло и мистически медленно подкатилось к Майку оттолкнутое им ранее кресло. Можно было попробовать пройти какой-то метр и сбежать, но пуля была быстрее человека, а человек пришёл для того, чтобы убить, а не убежать, и Майк Шмидт покорно сел в кресло, смотря туда, где стоял Фиолетовый Человек. — Кто это? — зачем-то спросил мужчина. Он и так знал, кто, просто захотелось убедиться окончательно. — Не стоит строить из себя незнающего. Ты пришёл совсем не на смену. — Значит, Дэйв Миллер передал. Убийца тихо рассмеялся. — Мне стоило обратить внимание на вас раньше. Однако я ещё успею наверстать упущенное… Бедняга Дэйв ещё не знает, что обрек тебя на смерть. Я передам ему завтра. — Если он и обрек кого-то на смерть, так это те- Майк Шмидт хотел достать из кармана нож, но не успел даже дернуть рукой. Раздался новый выстрел, и лишь на мгновение Майк успел понадеяться, что он был направлен в ещё одного аниматроника. Сразу же после этого нога взорвалась адской болью. Кость будто разбил напополам больной отморозок. Он безумно бил остатки, не останавливаясь, пока не превратил их в кровавые щепки. Во всю правую ногу словно залили раскаленного свинца. У Майка подкатил ком к горлу, и он даже не смог закричать. Он не смог заплакать от боли, он не смог сделать ничего, кроме того, что согнулся и тихо заскулил. Слева что-то зашуршало, и раздались тихие, но чёткие шаги. Убийца вновь рассмеялся. Три тихих смешка сквозь закрытые губы. — Знаешь, я ведь правда хотел сохранить вам жизнь. Видно, не судьба. Вы залезли туда, куда не следовало, и теперь я просто обязан вас убить. Сейчас застрелю тебя. Завтра покончу с Фитцджеральдом. Винсент Уильям Афтон не знал, почему разговаривал со Шмидтом. Нужно было просто прострелить ему голову и уйти, но это казалось очень неправильным. Коротким. Нет, Винс не закончит все так. Майк Шмидт доставил ему слишком много хлопот, чтобы умереть быстро и без понимания того, что всего этого могло не быть. Голос стал таким близким, что показалось, что он доносился из головы Майка. Мужчина поднял глаза и увидел перед собой силуэт. Убийца стоял в темноте неестественным черным плывущим пятном меньше, чем на расстоянии вытянутой руки. Мужчина мог бы услышать его дыхание, если бы нога не болела настолько сильно и он мог сосредоточиться. Они на мгновение застыли. Убийца чего-то ждал, Майк пытался понять, что должен был сделать прямо сейчас, и никак не мог зацепиться за мысль. Сразу после этого Фиолетовый Человек двинулся, и в грудь мужчине тянулись что-то холодное и твёрдое. Пистолет. Теперь уж точно — конец. Эффектное убийство. Смешно: ещё два часа назад Майк думал о том, что убьет Фиолетового, а теперь он сидел под дулом пистолета. Как вульгарно. Как глупо. Майк бы убил себя ножом в своём кармане, если бы уважал самоубийц. Ножом в кармане? Нож. Слово вылезло в голове мыльной меткой, и слишком дерзкий план созрел быстрее, чем Майк осознал его. Убийца ведь дал ему нож. Так на что он надеялся? На то, что Майк просто умрет и не затянет его с собой в могилу? Дальше время словно бы замедлилось. Растянулось, и все движения были такими отточенными и такими верными, словно происходили на рефлексах. Майк нащупал правой рукой нож в кармане и вытащил его одним ловким движением. Вторым он нажал на кнопку, выпрямился и левой рукой, израненной осколками фонаря, захватил убийцу за шею и притянул вниз, к себе. Третье движение было завершающим, и мужчина вонзил нож куда-то в тело Фиолетового Человека. На это ушли каких-то две секунды. Сверху закряхтело и удивленно вдохнуло. В то же мгновение убийца очнулся, поправил пистолет и выстрелил Майку Шмидту в грудь. Кисть рефлекторно, от сковывающей по рукам и ногам боли, в предсмертном рывке провернула лезвие. Пуля раздробила ребра. Глаза застелила мутная предсмертная пелена.

О Боже. О. Боже. Нет. Нет. Нет.

Мир вокруг троился, хотелось выблевать свои внутренности, хотелось упасть навзничь и умереть. Винсента Уильяма Афтона убили. Когда боль пронзила живот, Винсент понял, почему он сомневался. Он где-то оставил свой нож и думал, что забыл, где. Он думал, но на самом деле он все это время помнил, что бросил его в верхний ящик стола и ушёл. А Шмидт нашёл его. Шмидт убил Винса Афтона его же собственным ножом. Это не были колебания. Это была гребаная интуиция. Его мексиканец не был широким — длинным. Чертов Шмидт еще и прокрутил его. Чертова десятисантиметровая колотая рана в животе выталкивала кровь на ткань чёрной рубашки. Винсент не планировал умирать сегодня. Ему ещё нужно было поступить в магистратуру, изобрести новый вид роботов и счастливо жениться. Винсент не мог позволить Джошуа Фазберу думать, что он был прав. Винсент не мог умереть. Мужчина отстранился от бессознательного тела Шмидта судорожно, одним движением, согнулся в животе и не смог подавить писк-всхлип боли. Тошнота опять подкатила к горлу, закружилась голова, и мужчина с трудом не упал. Главное не оставить отпечатков крови. Главное не наследить. Ты сможешь продержаться до дома, а там уже разберёшься. Какой же ты идиот. Винсент Уильям Афтон вырвал из рук охранника свой нож и размашистыми, неуверенными, шатающимися шагами, опираясь на стену чистой от собственной крови рукой, добрался до выхода из пиццерии, открыл замок, вылетел на улицу и тут же его закрыл. Ночью было тихо. Мимо изредка проезжали машины. Шумел на ветру не облетевший рыжий клён. Где-то рядом копалась в мусорнике его, Винса, кошка. Тротуар казался слишком твёрдым, и ступать по нему было больно. В доме напротив окна горели как-то слишком часто. Он очнулся лишь у себя в квартире, сидя на полу, прислонившись спиною к стене и поджав колени. Было больно. Было так больно, что хотелось плакать, умереть и кричать одновременно. Винсент молчал. Винсент сглатывал подкативший к горлу ком и пытался понять, что делать дальше. Не мог. Мозги не работали совершенно. Потом он понял, что нужно было обработать рану. Черная рубашка давно стала мокрой и липкой и улетела на пол. Хорошо, что черная: можно будет носить, даже если плохо отстирается. Почему он думал о таких мелочах? Ну, хотя бы не о цветах. Рана была похожа на порез бумаги, но была десять сантиметров вглубь. Были задеты органы. Скорее всего. Без операции не обойтись. С живота по каплям стекала кровь. Чертов кровавый водопад. Рейхенбахский, чтоб его. Как же глупо. Как же глупо. Винсент напишет в завещании, чтобы ему на могилу посадили мимозы. Свет в квартире был еле заметно жёлтым, и эта желтизна давила на психику. Заставляла чувствовать себя маленьким и слабым. Винсент сильнее подтянул колени к животу, но рана закровила только сильнее. Он не протянет без врача. Истечет кровью на полу своего собственного дома. И найдут его лишь тогда, когда труп раздует, и по всему этажу будет стоять вонь гнили. Дверь полиции откроет Скотт Коутон, мама, или ее вообще выломают. Когда Винсент все же смог встать, он промыл рану водой и намотал на торс бинт. Нужно было вызвать скорую как можно скорее. Но за окном выла полицейская сирена и горели сине-красные огни. Соседи, верно, услышали звуки стрельбы и вызвали полицию. Выходить было бы смерти подобно. А Винсент делал все, чтобы не умирать. Не сегодня. Не от рук Майка Шмидта. — Алло? Такси? Бульвар Мартина Лютера Кинга, девять. В городскую больницу. Срочно. Я буду ждать с обратной стороны дома, не у парадных… Да, я заплачу двойной тариф.