Весть зимней пурги

       Солнце нещадно било в окно, заставляя Авилу жмуриться и потягиваться на ещё давеча идеально выглаженных простынях, теперь же смятых от её ночных ворочаний, будто пожёванная оленем тряпка.        Слушая хруст онемевших суставов и ощущая ставшее уже привычным побаливание мышц, кошка со вздохом поднялась с кровати и, потягиваясь, выгнулась в спине.        Смаргивая зевоту и сонное настроение, Авила усилием воли сфокусировала расплывающийся взгляд на кровати Эгиля.        Та была пуста.        Кошка поднялась и прошлась по комнате, старательно лавируя меж возвышавшихся сплошь и рядом воздушных груд простыней, солидных по размеру связок с вещами, повязанных на палках, прислонившихся к чуть потёртым стенам трактирной комнаты, совершенно неясно откуда взявшихся шлемов и прямых мечей в длинных ножнах, ставших уже давно предметами интерьера.        Не найдя в итоге ничего интересного, но заметив исчезновение кошелька слуги, Авила вздохнула и покачала головой, потирая виски.        Всё же непривычно спать на простынях. Никогда бы не подумала, что придётся удивляться сну не на голой земле.        Отодвинув тонкую шторку, висевшую у окна скорее ради приличия, кошка открыла ставни, и в комнату ворвался свежий воздух, взмывая тучи пыли вверх и кружа их над светлой головой.        Дёрнув на это ухом, кошка высунулась в окно и упёрлась запястьями в подоконник, заинтересованно рассматривая улицу.        Жизнь в этом городе действительно била ключом, в отличие от никем не виданных прежде полей. Лигнпардты сновали туда-сюда оживлённо беседуя между собой и останавливаясь ради этого прямо посреди улицы, не смущаясь подобного ни секунды.        Зазывалы зычным голосом возвещали спешащих прохожих, будто отбивающих своими сапогами марш на мостовой, о свежей выпечке, новых сплетнях, открывшемся недавно трактире за углом, недорогой вяленой птице или редких снастях и резных удочках. В общем, решительно обо всём.        Кипящая толпа волнами бушующего океана то приливала к низеньким зданиям, то отливала оттуда так же внезапно, как и подбиралась, слушая весёлых и задорных зазывал, чей товар был куда хуже звонкого голоса, которым этот товар нахваливали.        Авила усмехнулась такой жизни. Была в этом своя изощрённая радость, даже шанс на счастливое существование, но толпящемуся городу кошка по-прежнему предпочитала тихое озеро в густом лесу, слегка покрывающееся от свежего ветерка робкой рябью.        К превеликому сожалению, не обнаружив за окном взглядом Эгиля, Авила театрально развела руки и спешно спустилась вниз по лестнице, слегка прикасаясь тонкими пальцами к резным перилам из тёмного дерева.        Вдыхая полной грудью пропитанный теплом и запахом мёда воздух, на лице Венделлы расцвела улыбка.        Она приветливо улыбнулась трактирщику Вегарду, помахала рукой семенящей в погреб Гуди и уселась за столик к Густаву, который выглядел необычайно сумрачно.        — Что происходит? — Авила чуть наклонилась вбок, силясь рассмотреть кислую мину собеседника чуть лучше. — Ты выглядишь тревожно.        Густав натянул якобы непринуждённую улыбку, однако она играла лишь на устах, неприятно контрастируя с измученными глазами.        — Всё хорошо! – ответил он, запуская руку в копну своих светлых прядей. — Я просто задумался.        Венделла укоряюще покачала головой, наблюдая столь неумелую ложь. А ведь он даже немного старше – эта мимолётная мысль показалась ей очень странной вкупе с подобными оправданиями и наивной уверенностью, что Авила на них поведётся.        Вздохнув, она тряхнула головой, рассыпая свои ухоженные белоснежные волосы по аккуратным плечам.        — Со мной такое не сработает. Я слишком хорошо тебя знаю.        Теперь вздох послышался с противоположной стороны стола, предшествуя скрипу отодвигаемого стула.        Густав спешным шагом приблизился к ней и протянул руку. Авила заинтересованно посмотрела на него, а затем встала рядом.        — Пойдём. Я хочу кое-что тебе показать.        Кошка с сомнением поглядывала на Густава, ловко маневрирующего сквозь уличное столпотворение. Причиной же его лёгких, но при этом уверенных движений была долгая жизнь в городе. Он вёл её неприметными закоулками, узкими загрязнёнными улочками и безликими серыми площадями, непонятно откуда взявшимися в этом светлом и ярком городе.        Густав остановился у порога неизвестного Авиле дома.        В отличие от своих неказистых соседей, дом этот возвышался на два этажа, не был скособочен или безобразен, у него не искривились полумесяцами стены и не провисла под гнётом лет соломенная крыша. Воздушность и строгость одновременно ощущались в непередаваемо тонкой атмосфере этого изысканного жилища, не перегруженного бесполезными деталями или украшениями, как это было по обыкновению у людей богатых.        «Изящно сделан. Дорого, но не безвкусно», — думалось Авиле, цепким взглядом окидывающей одаль неизвестного лигнпардта. Образ хозяина усадьбы предстал перед ней как бы по мановению шаманьей руки: галантный и совсем молодой, возвышенный и высоконравственный, услужливый и отзывчивый. После таких представлений Венделла усмехнулась – почему её интересует владелец одаля? Даже после попыток не думать об интригующем незнакомце, кошка мысленно возвращалась к нему и предвкушала его появление. Общество мягкого мужчины после месяцев скитаний с колким Эгилем рисовалось ей замечательным, ведь даже Густав не являлся безоговорочным добряком. И он не в силах был заставить её забыть ощущение уязвлённой гордости, появлявшееся каждый раз, когда на горизонте маячил Эгиль и навязчиво доказывал Авиле её незначительность и слабость со своей гнусной улыбочкой на устах. Он был чертовски хитёр, и их путешествие было совместным лишь потому, что они знали друг о друге слишком многое. Но, увы и ах, Эгиль знал чуть больше, а потому Венделле приходилось терпеть его общество рядом с собой, боясь, как бы он не разрушил ей жизнь выдаванием какой-либо её тайны.        После такого общения ей действительно требовался отдых в обществе мягкотелого красавца.        На стук Густава в дверь отозвался приземистый лигнпардт, судя по сгорбленной спине, преклонных лет и облачённый в длинную мантию не по погоде.        Он открыл дверь перед ними, оставаясь в длинном коридоре дома и пропуская их вперёд. Густав кивнул на дом, и Авила вошла туда следом за ним.        Проведя их по опрятному коридорчику к погребу, неизвестный спустился туда, слегка помахивая бурым хвостом. Уже в земляном помещении, игнорируя свисающие на его голову корни, он отодвинул увесистую бочку вина, приоткрывая узкий проход.        Авила лишь подумала, что владелец одаля действительно богат, видя множество таких же бочек вокруг себя и преимущественно в углах. Однако, снова подключив мозг, Венделла вдруг осознала, что пришла за Густавом в совершенно неизвестное место, к неизвестным личностям, и сейчас они лезут в узкий проход, скрытый раньше бочкой вина. Она даже не удосужилась спросить, всецело доверившись лигнпардту, с которым знакома лишь месяц. Даже думая о том, что Густав хоть и не проверен временем, но сделал ей много хорошего, Авилу в дрожь бросало от такой неосторожности с собственной стороны.        Да и выглядит это подозрительно. Слишком таинственно. К чему маскарад с плащом в пол, почему все молчат, кто наш провожатый?        Венделла открыла было рот, чтобы спросить это вслух, но Густав умоляющими глазами призывал её молчать, и она неуверенно остановилась.        Мерцание факелов освещало коридор, в который они залезли через узкий проход, отбрасывая тусклые отблески на светлый потолок. Бесконечная сырость сдавливала лёгкие изнутри, и Авила стала прерывисто хватать воздух ртом, всё же пустившись вслед за провожатым.        Время в этом месте казалось мучительно долгим, заставляя кошку нервничать всё сильнее. Зачем они в этом странном месте? Почему идут так долго? Что это за двери, которые все игнорируют? Почему Густав притащил ее сюда, чтобы «что-то показать», а не просто рассказал?        Земляные стены сдавливали в тиски, и кровь стучала в висках.        Густав схватил оторопелую Авилу за руку, сдавливая её, раня выпущенными когтями и смотря прямо в глаза.        Его глаза – расплавленная медь, и в них плещется беспокойство и, казалось бы, вина, что заставляет Венделлу в последний раз хватнуть ртом воздух и окончательно прийти в себя.        Она сдавленно улыбается и кивает в знак благодарности, а сама ускоряет шаг и распрямляет спину.        Они давно бы уже сделали со мной что-то, если бы хотели. Да и не может он вести меня на погибель. Густав искренне за меня волнуется. Он бы не предал.        Провожатый приоткрывает дверь, в молчании ожидая, пока Авила и Густав пройдут.        В глаза бьёт неожиданно яркий после коридорных факелов свет от множества свечей, и Венделла недовольно щурится. В глаза бросаются лигнпардты – их тут целые толпы, и каким образом все они попали в это помещение, а главное, зачем, совершенно непонятно Авиле, волнительно машущей хвостом.        Эта комната не просто земляная, её пол утрамбован следами от тысячи лап и покрыт сверху свежей соломой. Кошка шумно выдыхает, окидывая комнату взглядом и не находя ни одного пути отступления, лишь тот коридор, из которого они пришли.        Бежать некуда.        Густав мягко толкает её вперёд, а сам проходит и здоровается с кем-то, не забывая, однако поглядывать изредка на спутницу. Авила неуверенным шагом проходит вперёд, совершенно не понимая, что же она тут забыла.        Толпа расступается, но не перед ней, перед неизвестным ей котом.        Кот выглядит как барс, с округлыми ушами и кончиком хвоста, светлый и испещрённый тёмными пятнами везде, кроме морды. Он вышагивает быстро и по ровно намеченной линии, закручивая хвост полукругом и гордо вздёрнув голову.        Лигнпардт остановился, скрестив руки на груди и глядя на Авилу снизу вверх.        Вздохнув, он посмотрел-посмотрел да и ушёл в середину комнаты. Ей почудилась разочарованность в этом вздохе.        С минуту она стояла с совершенным непониманием произошедшего, да и происходящего прямо сейчас.        Тишина окутала помещение совершенно внезапно и, казалось бы, безосновательно. Густав бесшумно приблизился к Венделле и махнул ушами в сторону кота-барса, а тот начал говорить своим резким голосом.        — Наши революционеры уже готовы бросить вызов несносному ярлу. Через неделю мы выступаем. В это время вы вольны устраивать бунты, смуту, делайте всё, что вашей душеньке угодно. Но отвечайте за это сами.        Шепоток прокатился по рядам взволнованных лигнпардтов, с упоением внимавших каждому слову этого барса.        В это время он отошёл со своего прежнего места, и туда встала Гуди.        Гуди? Гуди?! Что она здесь делает?        Глаза Венделлы лихорадочно забегали, выискивая в толпе знакомые лица. И точно! Неподалёку стоял Вегард, – а ведь Авила считала его добропорядочным гражданином, к государственным делам непричастным! – а в углу комнаты мелькала макушка Эгиля. Все, кроме неё, давно знали об этой революции и даже ей содействовали. Мотивы Гуди, Густава и Вегарда ей понятны, ведь они жители этого города. Однако, зачем Эгилю революция?        Авила суматошно перебирала в голове варианты того, что можно ожидать от этой опасной личности и в каком-то смысле своего сообщника, пока голос Гуди не вывел её из оцепенения.        Сейчас она выглядела более чем решительно. Бывшая привычной мягкость и теплота, а может, задорность и весёлость покинули её глаза. Теперь они уступили место мрачной готовности.        В её позе чувствовалась некая невидимая угроза, нависающая над головами всех неугодных. Не было больше той нелепости, местами неуклюжести или слабости. Здесь Гуди не выглядела той, в ком были бы все эти недостатки.        Она притворялась всегда или притворяется сейчас? – думалось Авиле, не считавшей, что эти противоположные качества могут сочетаться в одном лигнпардте.        Блуждая в лесу своих мыслей, она слушала речь лишь вполуха, но этого хватило чтобы уловить суть.        — Через неделю все мы объявим ярлу Айварсу войну и разобьём склады оружия и съестных припасов его хирда. Будьте готовы к этому. Начистите свои громоздкие топоры, найдите свои острые мечи, облачитесь в крепкую кольчугу! Мы идём в первый поход революционной армии! — Гуди окинула воодушевляющим взглядом толпу и лица у многих от этого взгляда расслабились. Затем она вдруг лишилась своего воодушевления, и холодным взглядом сверлила некоторых лигнпардтов. – И ещё одно. Если вы сомневаетесь, вам лучше уйти сейчас.        Толпа осталась на месте, и лишь некоторые от неё отделились, протиснувшись в узкий вход и спеша удрать ноги.        Авила вопрошающе смотрела на Густава, воспрявшего после речи сестры.        Так зачем он сюда её привёл?        Венделла совсем не собиралась участвовать в революции. Тем более чужого города, против неизвестного ей ярла и с неясной целью.        Что ей от этого прибудет? И зачем путешественнику громить города?        Конечно, иметь цель, – даже такую как свержение ярла – наверняка предпочтительнее, чем бесцельно бродить по свету, но Авила всё ещё колебалась.        Зачем ей это?        Толпа убывала и убывала, плавно перетекая в коридор и создавая там неимоверную толкучку, а Венделла всё думала.        Густав окликнул её, стоя у входа, и она семенящей походкой приблизилась к нему.        Дальше всё как в тумане – снова узкий проход, длинный коридор, грязные улочки, пустые площади и тёмные закоулки. Пошатываясь неизвестно отчего, Авила рухнула на свою кровать в трактире.        И что делать?        Размышляя об этом, Венделла осознала, что у неё и не было плана на жизнь, не было и целей, и смысл отсутствовал. Впрочем, ей всё равно. Она и до этого жила, плывя по течению.        Решив посмотреть, чем это обернётся, Авила задержалась в городе на недельку, оправдывая это перед самой собой заработком.