По лезвию ножа

      Странный дом, странные жильцы, странные обстоятельства. Голова гудит с каждой минутой всë сильнее и сильнее. Такое ощущение, как-будто целый рой пчëл поселился в голове, заполнив мой мозг липкой, вязкой субстанцией.       — Пора ужинать, Рей! — звонкий голосок Койсеи вывел меня из оцепенения. Только сейчас я заметила, что уже долгое время вместо того, чтобы наконец переодеться из мокрой одежды, которую уже по традиции облил Хампус, сижу и непрерывно смотрю в шкаф. Наконец-то разобравшись с платьем, я выхожу из комнаты и натыкаюсь на Энсона.       — Рей, вы заставляете нас переживать. С вами всë в порядке?       Он галантно протягивает мне руку, но я инстинктивно отстраняюсь. Конечно, в порядке. Можно ли сказать, что всë в порядке, если я абсолютно ничего не помню и застряла невесть где с очень пугающими типами. Особенно меня напрягает Энсон. Он самый спокойный из всех гостей, обходительный, заботливый, но у меня от него мурашки. Подавив навалившиеся мысли, я выдавливаю из себя улыбку:       — Конечно. Всë отлично! Поскорее бы оказаться в столовой. Умираю от голода.       Обведя взглядом собравшихся за столом жильцов, я не обнаруживаю Гарви, что не может не беспокоить. И не потому что он убийца, и я боюсь, что он выпрыгнет на меня из-за спины со своей серебряной вилкой, которая, кажется, приросла к нему. Просто он выглядит самым… нормальным. Не уверена, что это слово можно применять в данном случае, но другое подобрать не могу. Мне необъяснимо сильно хочется находится рядом с ним. Наверное, хочу оказаться в относительной безопасности. Надев на себя маску безразличия, я спрашиваю:       — А где Гарви?       — У себя, — кратко отвечает Захарий. От моего вопроса он становится угрюмее, чем обычно.       — Почему он не ужинает?       Так и не дождавшись ответа, я беру тарелку, кладу на неë немного еды и отправляюсь в комнату Гарви. По дороге я успела сотню раз пожалеть о своём решении, но не возвращаться же обратно в столовую. Тяжело вздохнув, я стучу в дверь, из-за которой моментально звучит разрешение войти. Немного помявшись на входе, я захожу и вижу Гарви, сидящего на кровати и вырезающего что-то из дерева. Откуда у него нож?       — Зачем пришла? — спрашивает парень, не отрываясь от своего дела.       — Принесла поесть, — я ставлю тарелку на стол и собираюсь уйти, но решаю остаться. — Откуда у тебя нож?       Гарви слегка поворачивает голову и хищно улыбается, играя бровями.       — А что? Боишься меня?       — Нет, с чего ты…       Я стараюсь принять храбрый вид, но вся моя смелость улетучивается, когда парень подходит и подносит нож к моему горлу. Делаю шаг назад, но упираюсь в дверь. Ну вот и всë. Я ещё не успела восстановить память, получить новые яркие воспоминания тоже не удалось. Если не считать, что за эти пару дней я успела кучу раз напугаться до смерти, а теперь я умру совсем не от страха, а от самого обычного ножа. Надо было вернуться в столовую пока не поздно. Съела бы вкусности на тарелке под лестницей, а этот маньяк загнулся бы от голода.       — А теперь всë ещё не боишься?       Гарви внимательно изучает моë лицо, находясь так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже. Собрав остатки самообладания, что оказалось безумно сложно, я поднимаю бровь и говорю:       — Я не Билл и Билли, меня этим ножичком не напугаешь.       Гарви смеëтся, убирает нож и садится обратно на кровать, как ни в чëм не бывало. Я удивлена его приятным бархатистым смехом, но это не отменяет факта, что он держал нож у моего горла! «Беги» — вопил голос в голове.       — Может останешься?       Хорошо, может и останусь. Где тут выдают премию за самые идиотские поступки?       — Ничего не хочешь объяснить?! — собрав граммы своего благоразумия, я решаю возмутиться.       — Нет, — Гарви продолжает что-то вырезать, не обращая на меня внимания.       — Нет?! Я думала, ты собираешься меня убить!       — Не убил же.       Его спокойствие начинает меня раздражать, но парня это явно веселит. Посмотрев на моë недовольное лицо, он решает объяснить:       — Я просто решил немного развлечься и проверить тебя.       — У тебя странные представления о развлечениях. И что за проверка? Обряд посвящения в твой личный клуб изгоев?       — Я не изгой… Это остальные странные.       — Не могу не согласиться. Знаешь, а ты не такой уж и жуткий, каким тебя считают остальные.       — Я только что угрожал тебе ножом, а ты говоришь, что я не жуткий? Ладно, ты тоже странная. Не прошла проверку в клуб.       — Ага! Значит клуб изгоев всë-таки есть.       Мы оба заливаемся смехом. Я чувствую себя как-будто пришла к другу в гости, как-будто нет никакой временной петли, жуткого дома и всей неразберихи. Впервые за несколько дней я чувствую себя уютно и безопасно, и да, я помню про нож. Поколдовав немного над деревяшкой, Гарви протягивает мне маленького деревянного волчонка.       — Вот, держи. Не знаю, что ты будешь с ним делать… Можешь кинуть это кому-нибудь в голову, если будет бесить.       — Я сохраню его.       Я бережно кладу волчонка в карман и возвращаюсь в свою комнату. В голове целый ураган мыслей, а в животе ворох непрошенных бабочек. И с каких пор мне стал нравиться человек, который может прирезать меня в любую секунду? До потери памяти я определённо была мазохисткой.       Весь следующий день я носила волчонка с собой. Он был моей маленькой тайной, оберегом и надеждой, что Гарви не плохой человек. После завтрака я направилась в комнату, чтобы побыть одной. Близнецы как обычно подняли такой шум, что у меня жутко разболелась голова. Какого же было моë удивление, когда на кровати я увидела своего прекрасного, беспечно лежащего маньяка.       — Привет, любитель тыкать ножом в беззащитных девушек.       — Привет. Ты долго ешь. Я тебя заждался.       — Зато тебе, видимо, еда вообще не нужна, — я села на краешек кровати. — Не объяснишь, что делаешь в моей комнате?       — Поболтать прошёл. Ложись.       Кажется, мне нужна ещё одна награда за тупые поступки. Вместо того, чтобы с пинками выгнать парня из комнаты, я легла рядом. Мы молча смотрели в потолок и это молчание было на удивление комфортным. Гарви слегка продвинулся, взял меня за руку и моë сердце едва не выпрыгнуло из груди. С трудом успокоившись, я решила развеять тишину:       — Гарви, откуда у тебя эти шрамы?       — Когда живёшь один в лесу, можно наткнуться на очень плохих людей, и на помощь тебе звать некого.       — Прости, если затронула личную для тебя тему.       — Нет, всë в порядке, я расскажу. Моих родителей загрыз медведь, поэтому с 13 лет я жил один в лесной хижине. Как-то я решил зайти в часть леса, в которой ещё не был. Мне было 15, кажется. Там меня поймали два мужика и решили немного «поиграть», — Гарви горько усмехнулся. — Они разрезали на мне одежду и начали выводить ножами узоры. Наигравшись, они бросили меня в лесу голого истекать кровью. Благо меня нашëл какой-то лесник, принёс к себе в хижину, обработал раны. Когда я снова смог выходить и охотиться, я часто приносил ему самую крупную дичь.       Я еле сдерживаю слëзы. Мне очень жаль Гарви. Этот случай многое объясняет в его характере.       — Тот день очень сильно изменил меня.       — В лучшую или худшую сторону?       — Не знаю. Но тот жалкий, наивный мальчишка остался в лесу. Я узнал, какими мразями могут быть люди. Тот Пако, которого я убил, был как раз таким. Он хотел всех отравить. У меня перед глазами стояли лица тех уродов и я заколол его. И ни о чем не жалею.       — В тебе изменилось что-то ещё?       — Я начал любить боль. Не все отметины на теле оставлены теми уродами, некоторые я сделал сам, — Гарви поворачивает ко мне лицо и тщательно анализирует мою реакцию на его слова. — Тебе не кажутся мои шрамы противными? Тебе не кажусь противным я?       — Ты мне не противен, — я также поворачиваю голову к нему. Наши носы почти соприкасаются. — Я бы хотела хотя бы на немного облегчить твою боль, и моральную, и физическую.       — Ты можешь.       Гарви слегка подаëтся вперёд и накрывает мои губы своими. Ласково, аккуратно, как-будто боится спугнуть. Я прижимаюсь к нему, проводя рукой по его позвоночнику. Когда мой маньяк окончательно убеждается, что я никуда не сбегу, он ускоряет темп поцелуя, делает его страстным и рваным. Я выгибаюсь от удовольствия, когда его язык проходит по моей нижней губе, а длинные холодные пальцы прикасаются к шее. Мы целуемся отчаянно, забыв о всех обстоятельствах: об это странном доме, причудливых жильцах, тёмном прошлом. Сейчас значение имеем только мы. Гарви переворачивает меня на спину и нависает сверху. Спускает платье с моего плеча, оставляя на коже влажную дорожку от поцелуев. Кладёт руки на мою шею, слегка сдавив пальцы, заставив меня тем самым шумно втянуть воздух. Мои руки не находят себе места, активно исследуя его тело. Он припадает губами к моей шее и оставляет яркий засос. Затем неожиданно поднимается, поправляет моë платье, целует в нос и молча выходит из комнаты, оставив меня в полном недоумении.       Следующие утро началось с воплей одного из близнецов. Билли убили, и Билл само собой подозревает Гарви. Но парень утверждает, что это не он, и я ему верю. Происходит скандал, итогом которого становится связанный Гарви, сидящий рядом с трупом. Сомнительный досуг. После обеда, когда все разошлись по комнатам, я подхожу к своему маньяку и сажусь перед ним на корточки.       — Я не убивал его, — Гарви говорит это также упрямо, как и всегда, но почему избегает моего взгляда.       — Я верю.       Я провожу ладонью по его щеке, и предлагаю посидеть в его комнате, пока другие не видят. Он соглашается, но просит его не развязывать. Зайдя в комнату, мы садимся на кровать и я решаюсь на вопрос:       — Почему ты не хочешь снять верёвки?       — Любовь к боли, помнишь? Верёвка впивается в запястье и напоминает, что я жив.       — Зачем тебе такое болезненное напоминание?       — Мне иногда кажется, что меня не существует. Но рядом с тобой я чувствую себя живым. Знаешь, мне плевать на жизни всех, присутствующих в этом проклятом доме, но, увидев тебя, я поймал себя на мысли, что хочу, чтобы ты жила. Я решил это проверить, приставив нож к твоему горлу. Любого другого я бы убил, но тебя не смог.       — Получается, мне крупно повезло, — я выдавливаю из себя улыбку, обдумывая слова Гарви.       Я тянусь к верёвкам на запястьях Гарви, но он уворачивается и целует меня. Мгновенье превратилось в вечность. Интересно, все поцелуи так ощущаются или только первые? Гарви отстраняется и просит хриплым голосом:       — Расстегни на мне рубашку.       Немного помешкав, я исполняю его просьбу. Его грудь и торс усыпаны шрамами и царапинами. Задумчиво провожу пальцами по оголённой коже Гарви, но останавливаюсь, когда слышу новую просьбу:       — Возьми нож на тумбочке.       — Зачем?       — Возьми, — Гарви хитро улыбается, и я не могу ему отказать. С каких пор я стала такой исполнительной и послушной? — Умница. А теперь сделай новую отметину на моей груди. Слева. У сердца.       — Ты псих? — его желание вводит меня в ступор. Он всë ещё лежит полуголый с связанными руками и на полном серьёзе просит порезать его. Надо уходить.       — Возможно.       — Я не буду этого делать.       — Хочешь, чтобы я умолял? — он смотрит на меня так невинно, как-будто попросил принести меня бутерброд из столовой, а не тыкать в человека ножом.       Я беру нож, подхожу к Гарви и пристально смотрю в его глаза, искренне надеясь, что он просто глупо шутит, но в его взгляде нет ни намëка на это. Я делаю ножом небольшую царапину и целую каждый миллиметр испорченной мной кожи.       — Ещё, — Гарви откидывает голову и закрывает глаза. Кажется, он получает удовольствие от происходящего.       Я снова делаю царапину и снова целую тело моего маньяка, хотя сейчас на маньяка я похожа больше.       — Глубже.       Исполняю просьбу. На светлой кожей появляются капли крови, слизываю еë и жду дальнейших указаний.       — Хорошая девочка. Продолжай.       — Я не хочу больше делать тебе больно.       — А чего ты хочешь?       Сажусь к Гарви на колени и начинаю целовать его лицо. Глаза, нос, подбородок. Приближаюсь к уху и шепчу:       — Тебя...       Кажется, Гарви жутко жалеет, что его руки всë ещё связаны, его дыхание учащается, а глаза застилает пелена.       — Ага! А я знаю, чем вы тут занимаетесь! — дверь с треском распахивается, и в комнату влетает Невидимка. — Я всë расскажу хозяину! Ему это не понравится!       Я быстро соскальзываю с Гарви и густо краснею. Невидимка с воплями исчезает из комнаты.       — Кажется, тебе пора возвращаться, пока Невидимка не привëл сюда весь дом.       Я застëгиваю Гарви рубашку, помогаю добраться до трупа Билли и ухожу в свою комнату. Надо же было этому недоприведению ворваться на самом интересном месте! Мозг как на зло дорисовывает картины того, что бы могло произойти, если бы нам не помешали. Я удобно устраиваюсь на своей кровати и даю себе возможность немного помечтать. В следующий раз надо будет закрыть дверь на ключ.       Вечером я просыпаюсь от странных звуков в коридоре. Выхожу и вижу, как Захарий и Энсон ведут Гарви в комнату под гипнозом. Дождавшись, пока они уйдут, я пробираюсь в комнату к моему очаровательному маньяку.       — Скоро полночь. Тебе нельзя тут быть.       — Прогони меня.       Гарви приподнимает одеяло, приглашая меня к себе, и я с радостью ныряю в его объятья. Что бы не случилось завтра, сейчас я засыпаю счастливой.       Утром я просыпаюсь в своей комнате. На меня нападает беспокойство. Быстро одевшись, я бегу в комнату к Гарви, но не нахожу его там. Пытаюсь успокоиться, спешу по коридору, выхожу в холл и отказываюсь верить своим глазам. Связанный Гарви лежит с закрытыми глазами рядом с Билли. Скажите, что он спит. Или шутит. Точно! Я сейчас подойду, а он резко откроет глаза и крикнет: «Бу!». Я подхожу, но этого не происходит. Провожу пальцами по его холодной бледной щеке, а на глаза наворачиваются слëзы. Проснись. Проснись. Проснись. Пожалуйста...       Захарий оттаскивает меня от трупа, пока я захлëбываюсь в собственных слезах. Не может всë закончиться так. Нечестно. Несправедливо.       Надеюсь, следующим трупом буду я.