Сражаться нельзя, любить

      В катакомбах пугали не только и не столько вампиры - сами пещеры были жуткими и нагоняли страху. Множество одинаковых коридоров сливались в одно, стремясь запутать и затерять всех, кому не посчастливилось в них зайти. Пара часов блужданий и уже не разобрать, проходил ты здесь или же просто померещилось.       В воздухе летал запах затхлости, песка и гниения. Даже если поблизости нет иссушенного трупа, тошнотворный аромат крови и мертвечины всегда присутствовал. Казалось, он уже впитался в местные полы и стены, вытеснял собой любые поступления свежего воздуха, оседая мерзким привкусом на языке. Привкусом собственной скорой кончины.       Пол был иллюзорным и ненадёжным, земля продолжала разверзаться под ногами, и каждый шаг мог стать последним. Любой камень, потревоженный землетрясением, мог сорваться с высоты и разбить черепную коробку вдребезги, оставляя груду мяса и костей там, где только что был живой человек. Таких ошмётков тел в пещерах много. Большинство становятся кормом тварям, остальные валяются в закутках одинокие и позабытые. Только новая мимо-проходящая жертва могла бы почтить их, но в этом жестоком месте нет дела ни до кого и не до чего, кроме самого себя. Все бесконечно одиноки в своём сбывшемся кошмаре. Ни живые, ни мёртвые не являются исключением.       Самое страшное — это тишина. Она мёртвая, пустая. Одиночество в ней чувствуется намного острее. Хорошо, если рядом есть уцелевший товарищ, и вы не даёте друг другу утонуть в этой пустоте. Но если ты бредёшь по храму один, то непременно станешь её жертвой.       Поначалу тишина играючи успокаивает своим присутствием. Даёт иллюзию безопасности от кровососущих монстров. Их рядом нет, можно расслабиться, перевести дух. Потом собственные шаги и дыхание становятся слишком громким, а вокруг по-прежнему ни звука. Тишина не даёт возможности отвлечься, заставляя слушать себя, свои мысли, которые не блещут позитивом, своё собственное уставшее тело, свою боль, что тщательно скрывается под рёбрами, своё одиночество. Медленно, но верно тишина накатывает отчаяньем.       В конце, когда измотанный физически и ментально организм готов лопнуть от переизбытка напряжения, она исчезает. Точнее, тишина заставляет тебя поверить в то, что ушла. Сама же она создаёт звуки шагов, стрекотание вампиров, падения камней и голоса друзей. Ничего из этого нет на самом деле, просто тишина испытывает тебя на стойкость. И когда ты сломаешься, она лично зарядит пистолет, вложит в твою руку и заботливо поднесёт к виску. Выстрел. И ты в вечном царстве тишины, откуда нет ни выхода, ни спасения.       В богом проклятом храме у тишины есть лучшая подружка — темнота. Эта лживая сука рисует страшные картины своими тенями, скрывая истинную угрозу от глаз. Если долго в неё вглядываться, она будет разрастаться, но никогда не закроет собой последний луч света. Не потому что не может. Темноте просто нравится дарить ложную надежду. Смотри, свет совсем близко, ты почти выбрался.       Она развращает, даёт иллюзию вседозволенности. В темноте бог не увидит твоих прегрешений, можно падать так низко, как только возможно. Можно опуститься на самое дно. Можно прикрыться темнотой и оправдать все жестокие, подлые, бесчеловечные, мерзкие мысли и действия. Никто же не увидит.       Никто и не увидит, как она измывается над тобой. Чего стоит темноте расшибить тебе голову или сделать смертельную подножку? Но намного хуже её видения, которые она любит посылать, расшатывая нервы. Видишь, там в углу огромные крылья, острые когти. Это вампир! Нет, всего лишь крупный булыжник. Неужели поверил? А кто скрывается за поворотом? Что-то промелькнуло, ты же видел боковым зрением…       Даже выйдя на свет, ты всегда будешь нести в себе кусочек этой тьмы. Она пустит в тебе корни. И её плоды ты будешь собирать каждый раз, как перестанет гореть последний фонарь или погаснет последняя свечка.       Подружки действуют схоже. Обе любят водить за нос и сводить с ума. Оборачивая лучшее человеческое оружие — разум, против самих людей. Им не важно, кто ты: царь ли, учёный или обученный солдат. Они обратят всю твою уверенность в пепел, и тебя не спасут ни навыки, ни военная муштра, ни здравый смысл, ни власть. Чем дольше ты цепляешься за идею контроля и пытаешься удержать происходящее в своих руках, тем ты уязвимее. Человеческая самоуверенность питает внутренних демонов так, как кровь питает демонов реальных.       Говоря о демонах, стоит сказать, что они не боятся местных ужасов. За столетия взаперти все лабиринты давно изучены. Проваливающийся пол — не помеха летающим тварям. Аромат смерти лишь сильнее подогревает аппетит. Тишина помогает слепым существам ориентироваться в пространстве. А темнота не даёт лучам губительного солнца и шанса опалить неустойчивые к ультрафиолету, шкуры. Всё работает в их пользу. Людишкам нет смысла барахтаться, хватаясь за жизнь, в попытках оттянуть неизбежное. Всё было уже предрешено, как только слабые человечки упали в обитель праха.       Скрываемый тьмой коридора, Древний притаился за углом. Он отчётливо слышал гул биения живых сердец. Двое. Глупцы сами идут к нему, приближая свою гибель. Ему нужно лишь дождаться и подобрать подходящий момент. А дальше им уже не скрыться. Он не просто носитель паразита, а полноправный хозяин храма. Сохранив после обращения навыки сражения и небольшие мыслительные способности, Древний способен пользоваться своим преимуществом. Он поджидает в засаде, собираясь застать своих жертв врасплох. Одной человеческой ошибки достаточно, чтобы сердца навсегда перестали биться.

***

      Дар и Джейсон продолжали вдвоём передвигаться по запутанным лабиринтам, пытаясь встретиться с Салимом. Прошло уже достаточно много времени. Они сильно отдалились от злополучной развилки, но так и не встретили, на удивление, ни одной твари. Подозрительно. Чтобы не рисковать понапрасну, двойка двигалась осторожно, даже слишком аккуратно. Они медленно и почти бесшумно преодолевали коридор за коридором, слыша только хруст песка под военными ботинками и собственное напряжённое дыхание.       Переплетённые помещения и отдельные комнаты, которые раньше служили верой и правдой служителям храма, теперь нагоняли отчаяние. Некогда величественные, они, погрузившись в мрак на множество десятилетий, растеряли былое гостеприимство. Место для моления и надежд превратилось в кладбище неупокоенных душ, где боги глухи к мольбам, а надежда умирает в зародыше. В этом мраке больше нет места решимости и целеустремлённости, остались лишь смирение и покорность судьбе. Каменные стены глухи к чужим страданиям. Они не скроют от опасности, не станут защитным щитом, а лишь будут немыми свидетелями последних предсмертных хрипов.       Басри постепенно подходил к своему физическому пределу. Усталость сильно давала о себе знать. Ещё сильнее о своём существовании напоминала рана. Ему нужен был отдых, а лучше сон в безопасном месте. Ни того, ни другого на горизонте не предвиделось. От недомогания капитан становился ещё более раздражительным, чем ему было обычно свойственно. И нервозным. Его бесил зловонный смрад, заставляющий что-то неприятно свернуться комочком в районе живота Его бесила беспроглядная темень, а их фонарей хватало на глубину освещения в 2 метра. Его бесила звенящая тишина, и ему хотелось перекинуться парой слов хоть с кем-нибудь. Пусть даже с ненавистным американцем.       Колчек же не горел желанием общаться. Наоборот, казалось, что чем дольше они бродят по храму, тем тише он становился. А чем тише, тем более дёрганым. Дар догадывался, что эта навязчивая тяга к аккуратности, является лишь следствием пресловутого желания контролировать ситуацию. Догадывался, но спорить не стал. Последнее, что им нужно в сложившейся ситуации, так это неоправданный риск.       Они всё продолжали идти. Существа явно были здесь совсем недавно. Царапины от когтей на полу, разбросанные вещи и следы свежей крови подтверждали это. Где же сами монстры? Играют в прятки?       Лейтенант всё больше отдавался паранойе. Ему казалось, что демоны лишь притаились и ждали удобного случая. Он часто оглядывался и прислушивался к чему-то, а после нервно потирал винтовку в руках. Ждал возможности спустить поскорее всю обойму.       Араб не мог его осуждать. Он сам ощущал что-то тёмное и вселяющее иррациональное беспокойство. Как будто за ближайшим углом скрывалось что-то. Он не знал что, но всем своим нутром чувствовал приближающуюся угрозу. Волосы на затылке приподнялись, по телу прошлись мурашки. Неизвестность пробуждала в теле первобытные начала.       Кровавый след привёл их к иссушенному трупу. Судя по форме и тихому чертыханью Джейсона — один из пехотинцев. Не пристало иракскому офицеру жалеть вражеских солдат, но тело было в ужаснейшем состоянии. Ещё и суток не прошло, а вид такой, будто ему неделя. Обескровленный, с множеством рваных ран-укусов, вывернутыми конечностями и маской ужаса на лице. Бедняга был в сознании, когда его начали пожирать. Сейчас же груду искорёженной плоти не смогла бы опознать и родная мать. Даже врагам не пожелаешь такой жестокой и мучительной смерти. Выстрел в голову гораздо милосердней.       Неужели вот это их ждёт? Таков их конец? Стать следующим блюдом на застолье вампиров?       У Басри была всего одна встреча с этими существами, и она чуть не стала для него последней. Если бы не Салим, быть ему изуродованным мертвецом, как этот безымянный американец. Жаль, но Османа здесь нет, а рассчитывать на Колчека не приходится. Лишь бы сам не пристрелил.       Признать свою слабость — непозволительная роскошь для мужчины, но Дар не был дураком. Он обуза. Это очевидно. Верить в порядочность сослуживца было сложно, в сложившихся обстоятельствах самому бы уцелеть, а не вытаскивать балласт. Мотивы же иноземца — вообще загадка за семью печатями, и это выводило из себя.       Собственное бессилие било под дых, хотелось от него избавиться действием, доказать себе и окружающим, что он ещё чего-то стоит, что ещё не «сдулся». Разум всячески противостоял всем доводам покалеченной гордости. Враг не изучен. Опыта сражения с монстрами нет. Рана не зажила. Стыд и уязвленность пережить проще, чем клыки и когти. Ему бы не рыпаться, но внутри всё свербит.       Капитан Басри никому и никогда не признался бы в том, что был напуган. Но врать самому себе, что лёгкая дрожь в теле — следствие переохлаждения, уже не вариант. Скрывать очевидное за раздражением, тоже. Он солдат. Он гвардеец. Он командир. Он привык прямо смотреть в лицо своим страхам. И сейчас он предпочёл бы сразиться с тварью, пусть и в неравном бою, чем продолжать бояться собственной тени. Это не может так продолжаться. Сохранность рассудка важнее здравого смысла и логики. Пускай по спине течёт холодный пот, поджилки трясутся, а руки сами собой сжимаются в кулаки. Дар Басри никогда не сдавался без боя и сегодняшний день не станет исключением. Не будет он прятаться по углам, как крыса. Если его смерть прячется за поворотом, он встретит её с гордо поднятой головой.       Иракец обогнал Джейсона, возглавив шествие, и намеренно ускорился.       — You're loud as hell, — американцу явно не понравилось тактическое изменение, но иракцу было как-то похуй. Он не стал отвечать, сосредоточившись на пути. Близился тот самый злополучный поворот в конце коридора. Тот самый, что таил в себе причину всех его невысказанных тревог.       — Fuck. Wait a minute. I heard something. There's movement around the corner. We fucking need to be on our guard, — Дару не нужно было понимать английский. Достаточно было увидеть прислонённую руку к уху. Колчек что-то слышал.       Былая смелость растворилась, не оставив и следа. А страх накатил ледяной волной, сворачивая внутренности в узел. Внезапно захотелось проблеваться собственными органами на грязный пол храма. Хотелось бежать, сверкая пятками, подальше от этого закоулка и таящейся в нём неизвестности. Но бежать было некуда. Путей отступления нет. Все мосты были сожжены чуть не упавшей на Османа дверью.       Морпеху не показалось. Когда Басри немного успокоил бешено бьющееся сердце и прислушался, он распознал звуки движения чего-то живого. Тихое шуршание, будто хищник притаился, выжидая чтобы напасть.       Собравшись с силами, араб взглянул в лицо вражеского лейтенанта. Тот был бледнее, чем обычно, но в глазах плескалась решимость. Хорошо. Их двое. Двое лучше, чем один.       Заняв боевую позицию, приготовив оружие к бою, они выдвинулись, готовые сражаться за свою жизнь.       — Rat.       — Чего?       — It's just a fucking rat.       За углом коридора скреблась обычная крыса. Капитан республиканской гвардии Ирака Дар Басри чуть не обосрался в штаны из-за маленькой, облезлой крыски. Можно ли придумать что-то более ироничное?       Они засмеялись. Не имеет значения, кто начал, а кто подхватил. Они смеялись, наплевав на осторожность и возможные угрозы. Затоптать на пару берцами второго грызуна, точно уж смогут, а остальное не важно.       Это был долгий смех, от которого выступили слёзы на глазах и начал болеть живот, беспокоя рану. Но Дару было насрать. Всё напряжение, скопившееся в теле, разом схлынуло, освобождая разум от тягостных мыслей.       И пусть они оба понимали, что их радость не искренняя, а лишь следствие нервного переутомления. Это было не важно. Потому что маленькая крыска смогла подарить им крупицу счастья в месте, где всё пропитано отчаянием и умирают людские надежды.       Отсмеявшись, двойка продолжила свой путь уже в более спокойной атмосфере. Они всё ещё были сосредоточены, но позволили себе перекидываться шуточными фразами. В это время где-то в другой, далёкой части храма Ник и Рейчел вынуждены были столкнуться с Древним.