Сопутствующие потери

«Блять» Это было, вероятно, самое цензурное слово, которое только смог вспомнить Богдан после нескольких часов поездки по объездной. Трассу Донецк - Горловка можно было по праву назвать дорогой смерти, как и все другие шоссе, ведущие в этот город. Кальмиусский с облегчением протягивает смятые купюры таксисту, благодарит его за работу и уверенно вылазит из машины, вытягиваясь во весь свой значительный рост (всего-то метр восемьдесят три, но Донецк не любил прибедняться). Его отпускает тошнота, он наконец-то вдыхает свежий прохладный воздух и оглядывается. Город стоит на месте, как и стоял многие десятилетия назад. Тихие жилые массивы словно бы затягивают весь окружающий мир в пустую безжизненную серость, над крышами домов собираются тяжёлые свинцовые тучи и накрапывает мелкий осенний дождь. В небе грохот артиллерии перекликается с раскатами грома, и уже сложно отличить прилёт от надвигающейся грозы. Богдан смотрит на дорожные ямы, словно язвы покрывающие дворы и переулки города, и думает о том, что уже не против лечь в ближайшую яму и тихо спокойно сдохнуть. Но сначала стоит закончить дела здесь, поэтому эту идею Донецк откладывает до лучших времён; он вновь закидывает рюкзак с вещами на плечо, закрывается от дождя папкой с документами и спешит к дому Горловки. Солнце светило ярко, душно и прямо в глаза. Богдан с удовольствием щурился, словно вбирал в себя тёплые лучи степного лета, и прикладывался к ледяной, покрытой капельками воды бутылке пива. Своего, донецкого, и самого любимого. Было лето 2017 года, в городах Донбасса воцарилась гнетущая тяжёлая тишина, предчувствие чего-то опасного и очень страшного. Затихли залпы гаубиц и не были слышны больше взрывы, но война не закончилась, нет. Она только начиналась. Но в данный момент, на этой самой скамейке, в этом самом уютном горловском дворике с разбитыми дорогами, под этим палящим солнцем и с Викой под боком Донецк был счастлив. Плевать на войну, плевать на Киев с Москвой, лишь бы этот момент длился всю его оставшуюся жизнь. Они сидели вместе, оставив старые советские винтовки в квартире на 5 этаже, пили и разговаривали о будущей жизни. Богдан всё прикладывался к бутылке и каждый раз украдкой смотрел на Вику. Корсунь Виктория Петровна была воплощением крупного промышленного центра на севере от Донецка – Горловки. По площади этот город был даже больше областного центра, вероятно, поэтому она была на 5 см выше него. Химическая, каменноугольная, горнодобывающая и машиностроительная промышленность – всё это когда-то было у Вики. Но случилась война. Пришло время меняться. Изменилась и Горловка, став прифронтовым городом народной республики. После многочисленных обстрелов и боёв она сильно пострадала, но оставалась в глазах Донецка такой же... Красивой? Как бы банально это не звучало. У них были довольно натянутые отношения, но этим летним днём Богдану нравилось в ней всё: и тонкие потрескавшиеся губы, постоянно улыбавшиеся ему, и длинные волнистые волосы, в очередной раз перекрашенные в тёплый блонд, и те хитрые искры в глубине серых глаз, и как на её плечах поверх майки висела привычная камуфляжная куртка, и даже грязные бинты с пятнами крови на шее, руках и ногах выглядели сегодня не так страшно. Может, голову напекло, а, может, хмель ударил в мозг на третьей бутылке, но им было так легко и хорошо, что и не хотелось вспоминать про последние три года. Вика всё ещё что-то рассказывала, пыталась показать куда-то поломанной левой рукой, ругалась на весь двор и громко хохотала вместе с Донецком, и смех этот эхом отражался в улицах пустого города. Донецк поднимается по лестнице и видит, как люди выносят из подвала баклаги. Дети бегают с этажа на этаж, относя запасы в свои квартиры, пока родители, согнувшись, набирают воду. Краны пересохли ещё с февраля месяца, и все теперь живут по графику. 3 дня - вода - 3 дня - вода. Богдан кривится и сдирает облупившуюся краску со старых перил. С каждым днём всё радостнее жить. После пятого звонка в дверь Вика стоит на пороге в мятой военной форме и кривит губы. Уже чем-то недовольная. - Ещё раньше прийти не мог, да? - Кальмиусский вручает ей папку и проходит в квартиру. От девушки и в помещении несёт трупами, - Я только с позиций вернулась. Ты мне даже поспать не дал. Богдан медленно выдыхает и подходит к заклеенным скотчем окнам, открывая аккуратно все на проветривание, чтобы не посыпалось стекло. - Ты сама не посетила совещание, и мне пришлось по простреливаемой трассе везти тебе документы. - О, какой ужас, великую столицу республики заставили приехать ко мне на окраины. Тебе в ножки поклониться за снисхождение? - и хрипло смеётся. Уже язвит, значит, хорошо себя чувствует. Ночные обстрелы обошлись без жертв. Редкий случай в статистике смертей. В квартире воцаряется тишина. Донецк включает чайник, бросает рюкзак к ледяным радиаторам и залазит на подоконник. Вдох-выдох. Вдох. Выдох. Нужно ровно дышать. Нужно спрятать вспотевшие руки. И нужно куда-то деть взволнованный взгляд, чтобы она не заметила. Он смотрит на панораму города, совсем непохожего на него самого. Застроенную жилыми районами холмистую местность с доминирующими высотками заменяют ровно уходящие в даль советские пятиэтажки центра, разбитые дороги и очертания тёмных ветвей аллей. В тумане виднеются высотные дома (9 этажей максимум) обстреливаемого в данный момент Строителя. Людей практически не видно, и у Богдана щемит где-то в районе сердца. Улицы Донецка также пусты. Ни машин, ни прохожих, никого. Словно кровь прекращает течь по артериям, образуя тромбы и убивая изнутри. Когда-то давно, наверное, в прошлой жизни, он слышал смех и шум толпы гуляющих в районе КСКЦ горловчан. В тот день Вика впервые согласилась на свидание. Они обошли все парки и скверы тогда, все её микрорайоны, выпили по стакану охлаждённого напитка с алкоголем в случайном кафе, облили друг друга водой с фонтана на площади, а потом весь вечер сидели на лавочке на бульваре и смеялись, когда во время поцелуя сталкивались носами. Да, когда-то они были счастливы. А теперь они, вероятно, умрут. - Это та новая программа? - А? - Кальмиусский вздрагивает и оборачивается, - Д-да, в Министерстве строительства выдали. Москва прислал для смет, оплачиваемых из его бюджета. Тебе выделено больше 30 сертификатов, нужно всё установить в течение недели. Бам. Что-то тяжёлое разрывается через несколько улиц. Горловку передёргивает от боли. - Он издевается? Где ты видишь тут хоть одну стройку? Боюсь, это больше по части Мариуполя, у меня тут пока только разрушают. Бам. Наверное, стреляют французскими гаубицами новым калибром. На этот раз ближе. Богдан на всякий случай спрыгивает с подоконника и отходит от окна поближе к девушке. - Когда фронт отодвинут, начнут восстановление. Всё равно распредели по сметным отделам и установи, нужно будет отчитаться. Михаил Юрьевич сказал, что это на будущее. - Мудак твой Михаил Юрьевич. Что он, что Киев. Бам. Стены вздрагивают. Корсунь на негнущихся ногах подходит к столу в центре кухни и медленно с усилием садится. В безликом звоне, что стоит в ушах, она начинает различать крики своих людей. Но особой боли нет, значит, максимум ранение осколком. Донецк садится напротив. - Конечно. Они же братья. Взрыв. Гаснет свет. Из окна тянет теперь гарью. Дождь как назло прекращается. Они сидят в утренней темноте и в полном молчании смотрят друг на друга под тиканье часов. Минута, две, три, пять. Обстрел окончен. Горловка резко встаёт и бьёт со всей силы по столу: - СУКИ!!! - и тут же без сил падает обратно на стул, закрывая лицо руками, - Опять в трансформатор попали. Это теперь, в лучшем случае, до вечера. Как же они задолбали, даже ругаться сил нет, - Вика одной рукой протирает воспалённые глаза, а второй тянется к выпавшей из рук папке на полу. Она действительно не спала несколько дней, ездила по всем направлениям проверить состояние мобилизованных горловчан, привезти им лекарств и еды. Только завидев их замученные уставшие лица, внутри неё собирался огромный противный ком, что перекрывал горло и не давал дышать. Горловка хотела бы заплакать. Разрыдаться прям там под свист снарядов, обнять своих детей и вернуть домой. И мальчишек студентов, и рабочих средних лет. Но нельзя проявлять слабость. Слабых - бьют, а их и так не отпустят. Не пристало ей сырость разводить, это ничего не даст. Поэтому она лишь широко улыбалась, пожимала руки и по-дружески била по плечу, подбадривала бессмысленными речами и говорила, что держится благодаря им. Так пусть и они держатся благодаря ей, пусть выживут и вернутся обратно к семьям, где их ждут. Невыплаканные слезы колят глаза, и смотреть на что-то уже физически больно. Буквы в который раз сливаются в одно тёмное пятно на бумаге, и Корсунь переводит взгляд с документов на столицу: - Дань, если хочешь что-то сказать - говори. Я уровень твоей тревожности уже на расстоянии могу определять. Что опять случилось? Донецк отводит взгляд и неуверенно начинает: - Не хочу тебя грузить своими... - Говори! Или ты на личные темы теперь только с Луганском болтаешь? Смотри, зай, я ревновать начну. - Ладно-ладно... - Богдан набирает побольше воздуха и резко выпаливает, - Ха, нам конец. Ты же слышала последние новости? Они же всё сдают!!! В конечном счёте просто договорятся и отдадут нас обратно Киеву. И вот тогда мы трупы. Понимаешь, Вик, трупы! Нас ждёт фильтрация. Я думаю, СБУ с Азов, Айдар, Торнадо и остальными нашими старыми друзьями на нас явно в обиде. И очень хотят отомстить. Он вскакивает и начинает ходить по комнате: - Опять, как в 14 году, только теперь всё намного-намного хуже. Я устал. Просто устал. Неужели вся эта борьба была зря? А я уже поверил в карму и то, что Бог на стороне угнетённых. А теперь мы умрём долгой и мучи.. - Дань, замри. Донецк остановился. - Вдох-выдох. Вдох... Выдох... - А теперь садись, где сидел, и слушай. Нас сдали? - Пока нет. - И не сдадут. Ты забываешь, что даже если россияне вернутся в Ростовскую область, наши не сдадут позиции. Им некуда отступать. Тут их дом, их семьи, их жизнь. Мы - их дом. И нас они будут защищать до последнего. - Но этого надолго не хватит. Без артиллерии и авиации России, без их ПВО они не продержатся. Будет штурм. Нас просто сотрут с лица земли. Тебя, меня и Луганск. - Значит, у нас всего два варианта, - Вика подходит сзади, кладёт замотанные бинтами руки на его плечи и мягко давит вниз. Богдан послушно садится, но руки от него не убирают, только сжимают крепче, - Либо затяжная война с активными фазами и дальнейшей заморозкой конфликта, и мы опять с тобой будем жить в условиях оттока населения и нескончаемого отчаяния от безысходности, - пальцы давят всё сильнее. - Либо быстрая и почти безболезненная смерть, хах. Вика разжимает руки и, улыбаясь, возвращается на своё место. - Лучше ужасный конец, чем ужас без конца, да? А есть вариант жить нормально? Как все остальные? Вернуться к нашей прежней жизни процветающих промышленных центров на юге. Как Ростов и Краснодар. Чем мы хуже? Я каждый раз, как приезжаю в гости к Лëше или Дарену, постоянно задаю себе вопрос, почему именно мы? Это и наше будущее было тоже. У нас всё было хорошо, к чему нужна была эта революция? Они просто отобрали у нас это будущее. Развязали войну. Я... Я хочу быть как прежде. Хочу, чтобы мои люди вернулись ко мне и приехали новые. Хочу обеспечить их всем, чем нужно, от воды и отопления до ресторанов и развлечений. Хочу быть тем Донецком, городом миллионов роз, современным и красивым, которым гордятся его жители. - Какой же ты идиот, - Горловка перегибается через стол и приближается к лицу напротив. - Тобой уже гордятся. Каждый дончанин, оставшийся в городе, любит и верит в тебя. Ты город-герой Донецк, который 9 год держит оборону. Твои люди, не обращая внимания не ежедневные обстрелы, отсутствие воды и тепла, каждый день выходят на работу и поддерживают твою жизнь. Все твои коммунальные службы, энергетики, работники водоканала и МЧС - герои, которые спасают сотни тысяч человек каждый день. Просто пойми, это война и началась она именно с нас. Впоследствии, она затронет каждого, вот увидишь, от Ужгорода и до Петропавловска-Камчатского. В разной степени, но затронет. Да, нас и наш родной Донбасс просто ровняют с землёй. Но вспомни, что с нами было в сороковых годах? Нас буквально убили тогда, разрушили все наши дома, взорвали шахты и заводы. И что теперь? Мы огромные города. Всё отстроят и восстановят, кто и при каких обстоятельствах - не знаю, но восстановят. Нужно лишь верить. - Надежда ведь умирает последней, да? - Богдан также приподнимается на встречу, и кладёт такие же замотанные бинтами ладони на её бледное осунувшееся, но такое красивое родное лицо, - но ты у меня совсем не Надежда. Тебя зовут Виктория. А это значит, что мы... - Победим! 16 февраля 2022 года Снег уже давно сошёл с крыш домов и растаял, на Кальмиусе потрескался лёд, но в воздухе всё ещё чувствовался этот запах январского мороза, оставшегося с заморозков, который исчезнет с первым потеплением. Хотелось уже встречать весну в своём лучшем пальто и новых кожаных ботинках, но на Корсунь опять была военная форма и старые берцы, оставшиеся ещё с боёв за Горловку. Они сидели с Богданом на набережной, пили горячий кофе и смотрели на город: отсюда можно было увидеть и проспект Ильича с площадью, и гостиницу Виктория, что расположена около знаменитой Донбасс арены. Ей не хотелось нарушать это спокойствие и тишину, но напряжение между ними росло, и она заговорила: - Не волнуйся, это действительно всё слухи. Никто не прорвал линии обороны на моём направлении. Но есть подозрительная активность. Усилились обстрелы Пантелеймоновки. Я не хочу нагонять панику, но опасения есть, и они существенные. - Ты хочешь сказать, что война снова перейдёт в фазу активных боевых действий? - Донецк старался быть невозмутимым, но возможность возобновления боëв его абсолютно не радовала. Линия фронта проходила по окраинам их западных и северных районов, и, в случае наступления, они с Викой приняли бы на себя удар первыми. - Да. Она поворачивается, и в её глазах цвета пасмурного неба и стали ни капли прошлого веселья или заносчивости. Серьёзный пронизывающий взгляд. - Война. Опять. Не думаю, что интуиция меня подводит, стоит ждать перемены ситуации с недели на неделю. - И что же нам делать? Вика поднялась, выбросила картонный стаканчик и поправила военную куртку. Нужно возвращаться, в такой ситуации опасно покидать надолго город. Она в последний раз посмотрела на ушедшую в свои мысли столицу и улыбнулась: - То же, что и раньше. Что мы делали всю нашу историю. Будем жить. При любых обстоятельствах нужно жить, Донецк. Не забывай об этом.