Едет ревизор

Перед широкими дубовыми дверями стоял аббат, облаченный в феррайоло из белой ткани. Издалека слышался детский лепет, тихий смех. Даже птицы, кажется, улыбались, что уж говорить о прелате. Ведь сегодня “День улыбок”. - Доброе утро. Моракс, я полагаю? - Все верно. Рад встрече, Господин Панталоне. - Ну же, давайте избежим формальностей. Я польщен, но можно было обойтись и моццеттой. - Правда? В таком случае, хорошо, что я отказался от белых туфель. Светский, и абсолютно притворный смех. Каждый выполняет свою работу. - Как бы то ни было, Вы важный гость для нас, поэтому хотелось предстать в лучшем свете. Ваше спонсорство развивает наш приют и создает наиболее благополучные условия для воспитанников. Мы безмерно благодарны Вам. - Что Вы, что Вы… Для меня честь поощрять Вашу организацию. - улыбка, в искренности которой разглядеть блажь практически невозможно. Но, очевидно, банкир делает это лишь для поддержания авторитета и статуса в обществе, - Но все же проверки не избежать. - Конечно, нам нечего скрывать. - аббат обратился к священнослужителю, стоящему за ним, - Сяо, пожалуйста, поручи сестре Шэнь Хэ подготовить комнату для господина Панталоне. Должно быть Вы устали, добраться до нас не так уж и просто. - Вы правы, путь выдался непростой, но вид на бескрайнее море того стоит. Благодарю за комнату, она придется очень кстати. Не хочу упускать возможность встретить здесь рассвет. Моракс продолжил ненавязчивый диалог с купцом о пейзажах мыса, легендах о его формировании и прочем, о чем-угодно, лишь бы тянуть время. Молодой священник кивнул и спешно удалился. Сейчас ему нужно как можно быстрее предупредить всех глав корпусов о том, что сегодня ревизор решил задержаться.

***

- В медицинский кабинет нельзя в верхней одежде. - Совсем не рад меня видеть? - за блеском стекол, отражающих болезненно-белые софиты, в хитром прищуре улыбались глаза. - Чем тебе не сидится в своем особняке среди таких же высокомерных кретинов как и ты. Спонсировать можно и издалека. - Какой грубый прием, доктор Дотторе. Думаете мне доставляет удовольствие смотреть на очаровательные притворно-радостные детские мордашки? - Панталоне подходил со спины, укладывая ладони на плечи сидящего за лаборантским столом врача, - я ведь здесь только из-за Вас. - Польщен. - Неужели эти документы не могут подождать? - пальцы начинали проминать забитые мышцы, проходясь по всем самым болезненным точкам, - Или мне стоит просить лучше? От ненавязчивых движений руки начинали пропускать импульсы, теряя контроль на доли секунд. Писать так становилось труднее. Он был уверен, что Панталоне знает это. - Garde tes demandes avec toi. Moi, ils ne sont pas nécessaires. - Поубавьте высокомерие, Доктор, - в голосе послышалась строгость, скрывающая за собой агрессию. Допустим, продолжать спектакль не стоит. - В мой кабинет. - Благодарю за приглашение. И вновь эта ничего не значащая, просто формальная улыбка. Регратор дважды легко постучал по плечам, после чего отошел назад, открывая дверь в просторную, лаконично обставленную комнату. - И сними с себя эти меха. - Перед тобой сниму хоть все. Дотторе отложил последнюю стопку бумаг, наводя визуальный порядок на столе. И, вставая с места, повторил направление гостя, попутно меняя латексные перчатки на привычные атласные. - Обойдемся мехами. Остальное я сниму с тебя сам. Врач вошел в кабинет, закрывая за собой двери. Панталоне, действительно отбросив пальто на одно из стоящих рядом кресел вместе с множеством крупных колец и перчатками, стоял перед столом, упираясь кончиками пальцев на столешницу и рассматривая литературные коллекции в книжной стене напротив. - Готов поспорить, что ты не прочитал и трети отсюда. Теперь Дотторе подошел со спины, укладывая ладонь на талию, и ведя носом по шее, медленно вкушая аромат. Так мог пахнуть только Панталоне. Или любой другой дорогой человек. Банкир положил одну ладонь на щеку, а вторую поверх руки на талии, подставляя шею, и бережно рассмеялся. - А говорил, что не соскучился. - Я знаю тут каждый корешок и не дочитал половину из них, потому что авторы идиоты. Зубы подцепили изнеженную светскими балами кожу, оставляя еще слабый укус. Регратор слабо мотнул головой, и Дотторе свободной рукой снял с него очки, относительно аккуратно кидая куда-то на стол. - А теперь делай, что хочешь. Больше медлить медик не собирался, да и, честно говоря, не мог. Он положил ладонь на шею мужчины, сдавливая ее, прижал спиной к себе и оттащил к стене, кидая щекой к панели. Рука с талии опустилась ниже, расстегивая брюки Панталоне, а вторая вплела пальцы в волосы на загривке, поднимая их выше и сминая в кулаке, освобождая от них шею и наклоняя его голову чуть вперед. В этот раз зубы не жалея впились в аристократически светлую кожу, оставляя за собой глубокий след от укуса, с выделяющимися капельками крови. Только от такой "ласки" с губ Регратора сорвалось первое одобрительное мычание. Дотторе закончил с брюками и отпуская, перевел обе руки за спину расшнуровывая обтягивающий, так великолепно очерчивающий фигуру вплоть до подбородка корсет. Тугие нити освобождали еще чистую кожу, соскальзывая со своих петель и постепенно давая вздохнуть полной грудью. Совсем скоро этой возможности у него вновь не будет, но это не расстраивало совершенно. Только наоборот вынуждало подставляться, давать Доктору раздевать себя. - Дальше сам. Панталоне обожал, когда Дотторе вел себя так: решительно, грубо, повелевающее. Он позволял ему так себя с собой вести. Отбрасывая в сторону остатки одежды, он повернулся спиной к стене, положил ладони на грудь врача и потянулся вперед. Но прежде, чем он коснулся его губ, тот настиг его первый, врезаясь полусогнутой рукой в стену за плечом и отталкивая голову обратно назад. Панталоне выгибал поясницу, стараясь быть ближе, но его все сильнее вжимали в стену. Ладони то стягивали торс, оставляя за собой синие пятна, то душили, вынуждая запрокидывать голову и тем больше открывать шею и плечи для растерзания, то лапали ягодицы, сминая до блаженной боли, выдавливая из партнера первые громкие выдохи. Регратор закинул одно бедро на талию Дотторе, ощущая пахом его возбуждение и лишь сильнее провоцируя, двигая тазом. И на такие провокации мужчина поддавался моментально, но как бы отвечая острым взглядом “Не смотри на меня так самодовольно” на хитрую улыбку из-под полуопущенных ресниц. Теперь Панталоне сам тянулся рукой к ширинке доктора, но она была грубо отброшена в сторону, когда тот только успел разобраться с пуговицей. Пара секунд и Дотторе ощущает, с какой легкостью на первом резком толчке член входит в прямую кишку. - Putain de merde. Панталоне уже растянут и влажен. Основательно подготовился к этой встрече, ходил так все последние часы, в ожидании члена, и сейчас, получив его, облегченно стонет, улыбаясь. - Все для тебя. Толчки сразу резкие и быстрые, все еще закинутое на талию бедро лишь сильнее притягивало таз к себе. Регратор наслаждался и жаждал большего, одна ладонь с плеча двинулась дальше к трапециевидной мышце, цепляя ногтями кожу. Дотторе, все еще рукой держась за стену, впивался губами в изгиб шеи, оставляя множественные засосы, а после вгрызался в них же, надрывая острыми зубами кожу, из-за чего начинала собираться в капли кровь, норовя стечь по торсу аккуратными полосами вниз, оставляя за собой холод. Кожа покрывалась мурашками только от этих мыслей. Толчки были беспорядочными, боль обостряла все ощущения, в комнате было жарко, пахло похотью. Банкир стонал слишком вульгарно, будто бы даже наиграно, но ему нравилось быть громким, знать, что их услышат, в самом деле желать этого. Ему хотелось видеть, как ему будут улыбаться, даже зная, что он осквернил это набожное место, потому что они зависят от него, потому что они не могут сказать и слова своему добродетелю. Он для них все равно что тот лик на витражах в главном зале, которому молятся каждое утро и которого они благодарят перед едой. Он любил свою похоть и вседозволенность. Дотторе знал, чего хочет - поцелуи с кровью. Чтобы этот ни с чем не сравнимый вкус терялся в языках, и мешался со слюной, капая с подбородка на грудь. Панталоне словно знал это, приоткрывая рот как только на него поднялись алые, пьяные от возбуждения глаза. Клыки надорвали и без того красную от закусывания кожу на опухших губах, пачкая поцелуй, выжимая одобрительное мычание, сходящее на выдох. Как только доктор отпрял, давая сделать вдох, Регратор поймал рукой того за подбородок, шепча в самые губы. - Хочу глубже. Пожалуйста, уничтожь меня. Такие просьбы не приходилось повторять, они моментально зажигали в Дотторе все фитили. Он снова рванулся вперед, в этот раз кусая не губу, а язык. Только кусая, не задерживаясь на поцелуй. Рука, что сминала ягодицу, опустилась ниже под второе бедро. Рывком медик подкинул банкира, удерживая руками на весу так, что тот только спиной касался стены. Теперь толчки отдавались новыми ощущениями, действительно глубокими проникновениями и рваными стонами. Он сильнее цеплялся за шею и то жмурил глаза, сгоняя подступающие от удовольствия слезы в уголки глаз, то не отрываясь смотрел на партнера из-под полуопущенных дрожащих ресниц. Врач мотнул головой назад, пытаясь убрать назад волосы с глаз. Панталоне, очерчивая кончиками пальцев контур лица и убирая те пряди, что налипли на лоб, почти влюбленно улыбался, всматриваясь в пылающие красные глаза. - Oh, mio Dio, Дотторе, ты прекрасен. - Видимо недостаточно, если ты еще можешь говорить. Резкий толчок, а за ним череда еще таких же, быстрых, глубоких и попадающих по простате. Сквозь непрекращающуюся дрожь проскакивали сильные вздрагивания всем телом из-за неконтролируемых импульсов. Панталоне надрывал голос на каждом из них, пропуская вдохи и выдохи. Дотторе, перехватывая, положил одну ладонь между ягодиц так, чтобы чувствовать движение члена между пальцев, а второй ударил бедро, якобы говоря, хотя тут правильнее сказать приказывая, ему самому держаться ногами за торс. Мышечная работа сейчас была нереализуема, но если врач сказал, значит так нужно, значит он может, потому что тот знает лимиты Панталоне и знает, что они практически отсутствуют, если речь заходит о наслаждении. Самый порочный сладострастник. Освободившаяся рука сдавила шею, прижимая затылком к стене. Теперь вместо стонов в лучшем случае получался скулеж, что терялся между хриплыми вздохами и громким хлюпаньем толчков. На грани осознанного восторга и бессознательного оргазма все ощущения выходили на передний план, позволяя думать лишь о том, насколько же это чертовски хорошо. Трясущаяся слабая ладонь ложится поверх душащей руки, но даже не пытается противостоять ей, наоборот, кажется, сильнее давит на шею. Захлебываясь в льющихся слезах, податливо принимая член и позволяя использовать себя так, как только мужчине захочется, Панталоне, практически теряя сознание, сходит на приглушенный вскрик, кончая, так и не притронувшись к себе. Дотторе продолжает вжимать того шеей в стену, продлевая тому оргазменную судорогу, во время которой трахать банкира было особенно приятно. Искусанные плечи, синеющий след от ладони на шее, абсолютно пустые глаза со слишком широкими зрачками, даже сквозь перчатку пульс прощупывался особенно сильно, но как только он стал замедляться, врач убрал ладонь от горла, вновь хватая под бедро и прижимая к груди ослабшего тела, ударом прислоняя его к стене. Панталоне с широко открытым ртом, постанывая от нехватки сил на продолжающихся толчках, глотал воздух, которого и без того было недостаточно, а сейчас тем более, потому что Дотторе не давал и секунды передышки, целуя резко и глубоко, словно желая поглотить его всего. Постоянные удары по простате ничуть не помогали отойти от оргазма, лишь наоборот заставляя член наливаться кровью и терять вернувшийся к конечностям контроль. Слишком быстрые и мелкие толчки замедлились, Доктор остановился, сминая кожу бедра в ладони и надрывисто рыча. Панталоне откинул голову назад, слабо улыбаясь, ощущая, как теплая сперма наполняла его живот, собственный член вздрагивал и снова истекал смазкой. Дотторе перенес одну руку на талию, поддерживая Регратора на слабых ногах, которого медленно отпустил на пол. Вторая рука стала опорой на стене, когда медик наклонился к верхней части предплечья, оставляя еще один укус на дрожащей коже. Банкиру недостаточно, он снова возбужден и он снова хочет большего. Ладони вновь легли на грудь врача и неожиданно сильно оттолкнули. Он сделал несколько шагов вперед и надавил на плечо мужчины, давая понять, чего он хочет. Доктор не пытался сопротивляться, наблюдая за чужой инициативой и ложась на пол. Панталоне упал на колени, садясь сверху. Ощущение нового возбуждения медика между ягодицами льстило, вызывая самовлюбленную улыбку. С ней же, глядя в алые глаза, Регратор дразняще, провокационно медленно сам насадился на член. Двигая тазом, он протяжно стонал, иногда вульгарно закусывая губу, скользя по плоти. Слишком пошло, слишком дерзко, слишком самовольно. - Неужели я все же так плох, что тебе и трахать себя приходится самому? - Нет, ты великолепен. Дотторе сжал в руке член банкира, из-за чего тот замер. Без лишних движений, просто ожидать, что сейчас сделает Доктор. От этой неизвестности лишь сильнее тянуло внизу живота. - Повтори. - Дотторе,- в голосе слышалась слабость, дыхание участилось,- ты великолепен. - Еще раз. - Я готов кончить от того, насколько восхитительно ощущается твой член во мне. - Повторяй, пока ты не будешь заполнен моей спермой. - Дотторе, пожалуйста… - голос дрогнул, отдаваясь и дрожью по телу. - Я сказал повторять. Панталоне упал руками на грудь врача, роняя голову. Этот тон, этот голос, строгий взгляд, жгучая хватка пальцев и грубая вторая ладонь на колене. Он был ужасно возбужден, ноги дрожали, и едва ли их сейчас можно было назвать опорой. Предэякулят падал на запястье белесыми каплями. - Двигайся, мы не закончим и к твоему отъезду, если ты будешь ужасен как бесплатные шлюхи нижнего Лондона. Регратор закрыл глаза, пытаясь привести дыхание в порядок. Губы растянулись в улыбке: это именно то, что ему было нужно, и это мог ему дать только Дотторе. Кажется, он снова был на пределе. Все еще опираясь руками вперед на грудь мужчины, он начал медленно насаживаться на член, постепенно ускоряясь. - Ты великолепен. Я возбуждаюсь от одних только мыслей о тебе. О том, как твои руки касаются моего тела, а клыки прокусывают кожу. За перебоем стонущих всхлипов голос дрожал на выходе из гортани. Так сильно хотелось, что бы Доктор помогал ему, двигался навстречу. - После каждой нашей встречи я часами стою перед зеркалом, рассматривая все засосы и укусы, которыми ты покрыл меня всего, и мечтаю о следующей встрече. Банкир сам доводил себя движениями, слишком редкими от невозможности двигаться быстрее попаданиями по простате, звуками, мыслями и словами, что говорил. - Дотторе, ты великолепен, и, прошу, дай мне кончить. - Продолжай. Панталоне практически позорно захныкал как ребенок. Сейчас сложнее всего было понять, чего именно хочет услышать Доктор. В голову лезло буквально все подряд, и он цеплялся за это так же как и ногтями за белую рубашку мужчины. - С кем бы я ни ложился в постель, никто не был так же прекрасен как ты. Никто не знает, чего я хочу, лучше тебя. Никто не сравнится с тобой. В самом ли деле это было так, верил ли Панталоне в то, что говорил? Совершенно не важно, главное, что Дотторе расслабил руку и даже симулировал толчки, давая кончить. Регратор буквально растворился в ощущениях, тело бросало то в жар, то в холод, новая череда слез пачкала щеки, нижняя губа мелко задрожала. Хотелось остаться в таком состоянии навсегда: ничего не чувствовать и чувствовать слишком много одновременно, не слышать, не мочь говорить, просто потеряться во всем этом. Однако Доктор совершенно не был заинтересован в этом, остальная сильный удар по щеке и не давая упасть в блаженство с головой. - Тебе напомнить, что я говорил? Продолжай скакать на моем члене, petasse. Так грубо и резко, Панталоне, верно, сходит с ума, непонятно как он еще может держаться на ногах, потому что бедра окончательно перестали слушаться, но он снова начинает двигаться. Сознание в тумане, но ему нужно продолжать выполнять то, что сказал врач, он знает, что только так сможет получить больше, еще больше, гораздо больше. - Ты единственный, кого мне приходится умолять. После едва спавшего первого оргазма Панталоне был слишком чувствителен, все что бы не происходило казалось ярче, сильнее, больнее. Мысли, которые Дотторе вытаскивал из его головы, заставляли щеки пылать, но не от смущения, а от жажды. - Только ты можешь распоряжаться моим телом, как только захочется. Ты можешь задушить меня прямо сейчас, а я не смогу и сопротивляться. Ты знаешь, что и не захочу, ты знаешь обо мне все, знаешь мое тело лучше меня самого. Истинное безумие, хочется рвать и метать, но совсем не от злости, от перенасыщения всеми эмоциями и чувствами за раз. Тыльная сторона кулака сама упала на грудь врача, но эта пародия удара была едва ощутима. Он продолжал двигаться из последних сил, судорожно напрягая ягодицы. - Я так уязвим рядом с тобой, так слаб. Даже сейчас. Мне не нужен никто другой. Я зависим от тебя. Сладкая ложь лезла в уши, наполняя голову приятным дегтем. Доктор согнул колени и положил ладони на тазовые кости, делая толчок навстречу и заглядывая в уже красные от слез глаза. - Блять-блять-блять, Дотторе, пожалуйста. Голос уже был сорван, Панталоне практически лепетал в самых высоких нотах своего регистра, совершенно забывая об аристократическом приличии. Еще толчок, и Регратор полностью осел на члене, не в в силах даже пытаться двигаться. Толчки повторялись, и после каждого из них пауза, мучительная для банкира и полная наслаждения для медика, наблюдающего за истязанием со стороны. Среди всего набора звуков можно было разобрать только “Ты садист. Самый настоящий садист.” и “Пожалуйста, я не могу больше. Заставь меня кончить, прошу”. Услада для настоящего садиста. Дотторе ускорил толчки, делая их все глубже и точнее, добавляя амплитуды рывкам, после чего вновь остановился, но в толчке. Панталоне сошел на чистый певчий крик, впиваясь ногтями в пальцы мужчины, сминающие кости чуть ли не до хруста. Непрекращающаяся стимуляция простаты и вновь нахлынувшее ощущение заполненности семенем выбили из колеи, снова доводя до мокрого, грязного оргазма. Он рухнул на грудь Дотторе, не контролируя судорогу по всему телу, уткнувшись взмокшим лбом в изгиб плеча. Он снова достиг этого состояния, нет, даже лучше. Кричащая тишина, пустота, только фейерверки бессознательности. Он пытался медленно дышать, словно чтобы не спугнуть снизошедшее на него забытье ощущений, хотя грудная клетка все еще дрожала. Однако и в этот раз Дотторе этого не хватало. Он поднял корпус, удерживая Панталоне под лопатками, после чего перевернулся, укладывая того на спину. Он едва ли находился в сознании, чтобы суметь сопротивляться, когда Доктор взял обе его руки, обхватывая запястья пальцами и прижимая к полу над головой. Так отвратительно, не оставлять насладиться хоть на минутку. - Пытаешься меня провоцировать, чтобы получить больше, чтобы захлебнуться от своей вульгарной похоти. Кончил трижды, даже не прикоснувшись к себе, а уже распластался без сил. Сознание возвращалось к голосу, вырывающего его из любого состояния в реальность. Обманчиво аккуратные прикосновения к животу, заставляющие плавиться еще сильнее, быстро сменились на грубый удар по внутренней стороне бедра, а после и резкое ощущение наполненности. Этот взрывающий все нутро контраст. - И сейчас кончишь еще раз, только от ощущения моих пальцев в себе, и это после всего, что я с тобой сделал. Даешь лишать себя контроля, благодаришь за то что тебя используют, как шлюху. Банкир прогнулся, отрываясь спиной от пола и скользя по нему спутавшимися волосами. Он едва пришел в себя, а все тело вновь бросилось в агонию. Однако движение пальцев и точечные стимуляции всех правильных мест выводили из себя не так, как это делали слова Доктора. Все, что он говорил, било по опустошенной от мыслей голове. Каждое слово задевало что-то, что все время томится в сознании кислотой, разъедающей приличие, нравственность и мораль, скрывающие за собой чертей, уже не помещающихся в омут. - Так ненасытен, что даже сейчас подмахиваешь бедрами настречу мне. Ты приехал сюда только ради того, чтобы я трахнул тебя. Здесь, практически под церковным куполом. Дотторе бы снова припал губами к шее, сомкнул челюсти на ключицах и груди, но сейчас он хочет в очередной показать Панталоне, насколько тот грешен, что ему не нужна лишняя стимуляция. Будь у него больше времени и сил, он бы довел его до оргазма одними лишь словами. Они оба получали от этого удовольствие. - В следующий раз, приходя для приличия на воскресные моления, думай о том, какая ты развратная шлюха. Стой перед Богом, теча от мыслей о своей похотливости. Панталоне не пытался унять слишком громких даже для него стонов, что чуть ли не перекрикивали глубокий голос Доктора, что вгрызался в подсознание, но зубы сами прикусили губу, вновь нагоняя только запекшуюся кровь. - Умоляй, стоя на коленях, священника трахнуть тебя, получи в ответ оскорбления и проклятия, опорочь свое имя. Давай же, я знаю, как тебе хочется стонать лишь от мысли, что все узнают твою блядскую натуру. Да, именно так. Все так, как говорит Дотторе, Панталоне уже знает, что в следующее воскресение пред алтарем он не будет думать о раскаянии, а его истинное лицо каждый день находится в смертельной близости к обнаружению высшим обществом, где, к его сожалению, большинство персон действительно соблюдают Завет Божий. И добивает все это осознание то, что мужчина все видит, знает эту самую его натуру, а значит он уже переступает эту грань. Запретный плод приторен, искушение невыносимо велико, а врач слишком умел, чтобы вновь заставить Панталоне кончить, даже если тот будто больше и не мог. И снова Дотторе оказался прав. И вновь тот туман в голове, но уже ничем не перебиваемый и не перекрываемый, тело содрогалось, но его словно окунули в воду, наполняя теплом и омывая каждый сантиметр кожи. Только ради нескольких таких секунд он готов достать Доктора из-под земли, что уж говорить о каком-то островке. Банкир практически жалобно заскулил, вновь ощущая под собой пол. Он вновь находил рассудок, который так стремительно желал потерять. Конечности были тяжелее чугунных якорей оставленных в Темзе, укусы горели, засосы и синяки тянуло болью. - Ты однажды меня убьешь. - Несколькими минутами ранее ты чуть ли не сам об этом просил. Регратор слабо улыбнулся, это единственное, на что сейчас остались силы, чувствуя остаточный поцелуй врача и язык, слизывающий кровь с его губ. - Может быть, любезно пригласишь меня на ужин? - Надоели трюфели? Или что сейчас подают высшему обществу на ланч? - Зачем же ты так сразу. Никакие трюфели не сравнятся с твоими молодыми ягнятами. - Под каким предлогом ты спонсируешь мою работу? Она никак не связана с деятельностью приюта. - В документах ты оформлен как экзорцист. Не знал? - Attends, putain, quoi? Pourquoi diable Morax se laisse-t-il ainsi gérer son poste? - Тише, милый, аббаты освобождённых монастырей не признают над собою никакой власти, кроме власти папы. Ты ничего не изменишь. - Je ne vais pas laisser ça comme ça. - Пожалуйста, я не понимаю твой злостный французский настолько хорошо, успокойся и дай мне хоть чем-то прикрыться. Под Божьим куполом и без рубашки, какой срам.

***

Утро следующего дня обдавало жаром, только соленый ветер с моря срывал с кожи мерзкий зной. Издалека все еще слышался детский лепет, тихий смех. - Благодарю за радушный прием, Моракс. Прекрасные чада, Вы проделали превосходную работу в их воспитании. Колкое “лицемер” теряясь на губах в улыбке. - Все благодаря Вам, Господин Панталоне. Осуждающее “шлюха” остается на языке. - Солнце уже высоко, боюсь, что мне пора возвращаться. - Конечно, не смеем Вас задерживать. Могу надеяться на еще один визит к нам? - Безусловно. Думаю, что теперь мои визиты будут довольно частыми. Я также размышляю над расширением приюта. Разве что помимо местного медицинского кабинета и лазарета придется открыть больничный корпус на берегу. - Если это Ваш знак доброй воли то, благослови Вас Господь, это лучшая новость за последние полгода. Чем больше говорил Панталоне, тем омерзительнее становился для Моракса. Хочется вышвырнуть его отсюда как можно быстрее. Нет сил смотреть на эту гадкую правильную улыбку. ... сноски ... Garde tes demandes avec toi. Moi, ils ne sont pas nécessaires. - Оставь свои прошения при себе. Мне они не нужны (фр.) Putain de merde. - Блядь (фр.) Oh, mio Dio - О, Боже (ит.) Petasse - Сучка (фр.) Attends, putain, quoi? Pourquoi diable Morax se laisse-t-il ainsi gérer son poste? - Подожди, блять, что? Какого дьявола Моракс позволяет себе так распоряжаться своей должностью? (фр.) Je ne vais pas laisser ça comme ça. - Я не оставлю это просто так. (фр.)