Терновый венец

      В следующий раз, когда споткнешься, не хмурься.

      Эна       Я смотрю в огромное окно поезда. Мимо проносится зеленый лес, залитый солнечными лучами. До Двенадцатого остается совсем ничего. Раньше я чувствовала, что потеряла дом. А вместе с ним — и себя. Нигде не было места, которое я могла бы назвать своим. Даже Луговина перестала быть моей. Но сейчас я впервые за долгое время чувствую себя спокойно, чувствую, что теперь буду дома везде, где будет Хеймитч. И в то же время мне кажется, что все стало зыбким и неустойчивым. Наверное, так ощущается мир, который вот-вот перевернется.       Дверь открывается, и я вижу Пита. Он застывает и неловко дергает уголками губ, потом переступает с ноги на ногу. — Прости, не знал, что ты здесь, — говорит он. — Я уйду. — Нет, можешь остаться, — отвечаю я. Мы не говорили толком после Игр. Пит колеблется несколько мгновений, потом все же подходит ко мне и опускается рядом. Неловко смотрит в окно. — Я должен сказать спасибо. Ты отправила мне мазь… Врачи говорили, что если бы не это, то ногу пришлось бы ампутировать, — Пит поворачивается ко мне. От его слов по спине пробегает холодок, а к горлу подступает тошнота. Все внутри переворачивается от отвращения к Играм, Сноу и Капитолию. Я делаю несколько вдохов, чтобы справиться с накатившим желанием разрыдаться. Плевать, пусть будет, что будет. Но я не вернусь к той жизни, которой жила четырнадцать лет. — Не за что благодарить. Это моя работа, я не должна выбирать любимчиков, не должна выделять кого-то на Арене, даже если этот кто-то важен для меня. Ты хороший человек, а еще ты просто ребенок, которому не повезло. Прости меня, — я протягиваю ему руку. — Впредь я буду заботиться о тебе намного больше, так, как ты этого заслуживаешь. Он пожимает мою ладонь, и я чувствую ком в горле и подступившие к глазам слезы. И в то же время камень падает с моей души. Я будто проснулась. Я больше не буду хрупкой. На это у меня нет права. — Спасибо, но Игры закончились, так что… — Арена закончилась, — поправляю я. — Игры длятся куда дольше двух недель. Мои уже продолжаются четырнадцать лет. Пит хмурится. Знаю, он все понимает. И еще я знаю, что он всегда будет защищать Китнисс от любой угрозы. — Для нее это была лишь игра, история. Она хочет все забыть, оставить позади, — Пит криво улыбается и с надеждой смотрит на меня. — Это ее право, — отвечаю я. — И ты должен его уважать. Китнисс не из тех девочек, что мечтают о принцах и вечной любви, и если ты представляешь ее такой, то любишь не ее. — Я знаю, какая она! Просто на мгновение поверил… — Многое в твоих руках, — останавливаю я его. — Продолжай быть рядом с ней, поддерживай, защищай, докажи, что с тобой ей можно перестать всегда быть сильной, что у нее есть тот, на кого можно положиться. Возможно, однажды она поймет, что именно тот человек, который ей нужен, тот, кого она любит. Но на это уйдут месяцы или годы, а может, это никогда не случится. Поэтому подумай, готов ли ты быть рядом и терпеливо ждать, потому что если нет, то лучше отпусти ее. Повисает тишина. Пит, кажется, надеялся на другое, но в глубине души знал, что я скажу именно это. Потому что это правда. Нравится она ему или нет. Он тарабанит пальцами по кожаной обивке, потом вскидывает голову. — Он всегда был рядом с тобой? Я замираю на секунду, как испуганный олень, но все же переступаю через себя, дышу ровно. — Да, всегда. С ним все освещено солнцем, а без него — непроницаемая тьма без проблеска надежды, — улыбаюсь я. — Как ты понял? — Ты всегда смотришь на него, — хмыкает Пит. — А он всегда смотрит на тебя. — Да, этот аргумент мне нечем крыть, — весело смеюсь я.       Весь первый день после прибытия я провожу с Китнисс, ночью я не сплю и глажу ее по волосам. Стерегу ее сон от кошмаров. Но утром, когда приходит Пит, я ухожу домой. Есть еще то, что нужно сделать как можно скорее. И так уже много времени потеряно. Войдя в дом, я сразу сталкиваюсь с Ари, она выглядит встревоженной. — О, вот и ты, — она хлопает меня по плечу. — Поздравляю! Это было грандиозно! Я сдержанно улыбаюсь. — Кстати, тебе звонила Лола из Капитолия. Она сказала, чтобы ты сразу ей перезвонила, как вернешься. Уедешь? Я оставляю ее вопрос без ответа и поднимаюсь в свою комнату. Сажусь на кровать и ставлю телефон на колени, кручу колесо, набирая номер, который знаю наизусть. Гудок, еще один. — Алло, — слышу ее голос. Тень сомнения проносится рядом со мной, страх протягивает руки к горлу, но я отталкиваю их. Нет. Я больше не хочу так жить. И не буду. — Это Эна. Ты звонила? — Да. И мне не нравится, что приходится звонить тебе по сто раз, а потом ждать, когда ты соизволишь перезвонить. Через три дня жду тебя в Капитолии, Ичиро жаждет твоей компании. — Боюсь, у меня слишком плотный график, так что его жажда останется неутоленной, — отвечаю я. — Я приеду во время Тура. Несколько секунд Лола молчит, а потом произносит холодно и отрывисто: — Забыла, где твое место? Представляю, как она щурит глаза от бешенства. — Да, но теперь намерена вспомнить. И оставь угрозы, которые планируешь произнести, при себе. Устроите похороны моим близким после головокружительной победы наших трибутов — подольете масло в огонь. Тебе ли это не знать? Ты потеряла контроль надо мной, так что пусть удача будет на твоей стороне, она тебя пригодится. Я вешаю трубку и выдыхаю. Меня трясет от напряжения, ноги и руки ватные, бросает то в жар, то в холод. Телефон снова начинает звонить, и я швыряю его в стену. С грохотом он рассыпается на куски и умолкает.       Я поднимаюсь по ступенькам и без лишних колебаний стучу в дверь. Проходит некоторое время, прежде чем Хеймитч открывает и приподнимает бровь, увидев меня. — Войдешь? — спрашивает он. — Нет, — я качаю головой. — Пойдешь со мной на озеро? Он усмехается и переступает порог, закрывает за собой дверь и берет мою руку в свою. Я отворачиваюсь и поджимаю губы, чтобы согнать с лица улыбку. Солнце нещадно обжигает плечи даже сквозь одежду, воздух пахнет горячей пылью. Но все меняется, когда мы подлазим под забор и оказываемся на Луговине. Аромат трав и цветов щекочет нос, пушистые шмели с громким жужжанием пролетают мимо, а сойки встречают нас радостными вскриками. Я глажу кончиками пальцев высокие колоски, чуть поодаль виднеются сиреневые островки лаванды. А небо здесь высокое и голубое. — Словно другой мир, — произношу я мысли вслух. Мир, в котором я так давно не была. Хеймитч бросает на меня взгляд и дергает уголком губ, скрывая улыбку. — Что? — спрашиваю я. — Ты каждый раз восхищаешься лесом как в первый… — задумчиво тянет он. — Укрылся я в лесах, чтоб жизнь прожить не зря, Чтоб высосать из жизни костный мозг… Искоренить всё, что не жизнь, Чтоб не понять на смертном ложе, что я не жил… — Откуда это? — Я не знаю, просто вспомнила сейчас, — пожимаю плечом. — Я скучала по лесу там, в Капитолии. Там все кажется одинаковым: пластмасса да железо. Одно здание выше другого, дороги забетонированы, ни одной лишней травинки. И люди ходят там разряженные и размалеванные, им не нужны прогулки, не нужны разговоры, ничего не нужно. Они просто живут так, как и остальные. Идут везде толпой и… — я умолкаю, потому что Хеймитч и сам все это знает. — Я рада, что ты здесь со мной. — Я часто приходил сюда, — он подходит к колоде, в которой я всегда оставляла ножи, и достает их и свой топор. — Это все еще здесь, — я делаю несколько шагов к нему. — Потрясающе! Я глажу рукояти моих ножей. Без должного ухода они начали ржаветь, словно наша разлука нанесла им серьезные раны. — Нужно привести их в порядок, — говорю я задумчиво. Больше я их не брошу. Разве что совсем ненадолго. — Вернемся сюда чуть позже. Нас ждет озеро!       Мы долго идем по узким тропинкам. Воздух здесь сладкий и чистый. Пахнет смолой и хвоей, свежей травой и цветами. Сойки радостно вскрикивают на деревьях, в кустах потрескивают ветками кролики. Кажется, никогда в жизни я не чувствовала себя свободнее. Я отпускаю мысли о Капитолии, о Лоле, об Играх. Думаю только о лесе, о Хеймитче, о легкой прохладе леса после тяжелой духоты Двенадцатого. Впереди показывается озеро. Солнечные лучи поблескивают на его глади, ныряют в его прозрачную воду и бликами отражаются, слепя глаза. Я отбрасываю обувь и босиком иду по теплым доскам, на ходу скидываю платье оставаясь в одном белье. — Идем! — я машу Хеймитчу рукой и ныряю в воду. Тишина и прохлада. Я задерживаю воздух, чтобы насладиться этим, а потом выныриваю жадно вдыхая. Хеймитч тоже прыгает в воду и быстро оказывается рядом со мной. — Догоняй! — улыбаюсь я и ударяю ладонью по поверхности озера, окатываю его водой. Он делает то же самое, и я со смехом отплываю подальше. Мы дурачимся, словно дети. Отвлекшись, я упускаю момент, когда ему удается поймать меня за руку и притянуть к себе. Я упираюсь ладонью ему в грудь и поднимаю голову. Здесь совсем мелко, под ногами вязкий песок, а вода, покачиваясь, щекочет кожу, едва доставая до талии. Я смотрю в глаза Хеймитча, совсем темные и внимательные. Он убирает с моего лица мокрые волосы, скользит пальцем по скуле. Я подаюсь вперед, целую его. Его губы прохладные из-за воды, но мне становится жарко. Его руки ложатся мне на лопатки, прижимая ближе, язык проникает в мой рот. Я отстраняюсь и тяну Хеймитча к доскам. Кожу покалывает, а внизу живота скапливается пульсирующее тепло. Мы выбираемся из воды, и он снова притягивает меня к себе, целует в шею, прикусывая кожу, спускает мокрую лямку с плеча, касается губами ключицы. Я расстегиваю бюстгальтер и отбрасываю его в сторону, туда же отправляются трусы. Хеймитч скользит взглядом по моему телу и тоже раздевается. Я рассматриваю его, словно впервые, дышать становится тяжело. — Ты уверена? — спрашивает он, и я знаю, что мой ответ имеет значение. — Ты обещал мне что-то там доказать, помнишь? — Точно… — тянет Хеймитч, подходя ближе. — Подожди. Он наклоняется и берет свою футболку, расстилает ее на досках. Да, мы ведь даже не взяли полотенца. Точнее, я не взяла. Даже и не вспомнила о них. Я ложусь на футболку, Хеймитч нависает надо мной, целует в кончик носа, в висок, в губы. Я вздрагиваю, когда его ладонь опускается между моих ног. Его движения плавные и быстрые, а взгляд устремлен на меня, улавливая каждое изменение в лице. Я цепляюсь за его плечи, выгибая спину со стоном. Закусываю губу. — Ты такая мокрая, — шепчет он мне на ухо. — Пожалуйста… — выдыхаю я. — О чем ты просишь? Я встречаюсь с ним взглядом и теряюсь. Вспыхиваю от смущения не в силах ответить. Но Хеймитч ждет ответа. Его губы изгибаются в полуулыбке, зрачки расширяются, из-за чего глаза становятся почти черными. — Я хочу тебя, — говорю я. — Я весь твой. Он целует меня и входит плавным толчком. Я хватаюсь за его плечи, и Хеймитч замирает, позволяя мне привыкнуть. — Все хорошо? — спрашивает он. — Да, — я киваю. Толчки, сначала медленные и плавные, становятся все быстрее. Я обхватываю его бедра ногами и выгибаюсь в пояснице. Прижимаюсь к Хеймитчу, чувствую трение кожи о кожу. Целую его, заглушая собственные стоны. Жарко. Душно. Капелька пота стекает по животу. Я откидываю голову и судорожно, рвано хватаю воздух, двигаюсь с Хеймитчем в одном темпе. Доски впиваются в спину, тихо скрипят. Я до крови закусываю губу, ощущая напряжение, зарождающееся во всем теле, легкое покалывание. Сильнее сжимаю ногами его бедра, поджимаю пальцы на ногах и впиваюсь ногтями в его плечи, оставляя царапины. Вскрикиваю, когда по телу проходит дрожь, каждая мышца расслабляется, становится ватной, дыхание сбивается. Хеймитч делает еще несколько толчков и стонет, мягко целует меня в уголок губ и опускается рядом со мной на доски. Я свожу ноги и переворачиваюсь на бок. Наверняка тело завтра будет болеть, но это того стоило, верно? Я молча смотрю на Хеймитча, не знаю, что следует сделать. Обычно после секса я сразу ухожу, но сейчас… Я не знаю, что нужно сказать или сделать. — Ты слишком много думаешь, золотце, — говорит Хеймитч. — Мысли мои читаешь? — Ничего не могу поделать, они у тебя слишком громкие. Я фыркаю и поднимаюсь. Пора возвращаться. Хеймитч тоже встает. — Останешься со мной, золотце, — спрашивает он, заправляя прядь мне за ухо. — Всегда, — обещаю я.