Ветер и буря

16 июня 1922 года, Лондон

      Холодно. Внутри было так холодно, как Элис не знала даже во время войны. На войне все её думы занимала помощь фронту, как и другие дела, она слишком уставала после смен на заводе, а теперь… Артур изменился. Она видела его таким много раз и верила, что однажды он придёт в себя. Но одно она должна была сделать как можно скорее. Во имя своей безопасности.       Артур как раз ушёл на Даунинг-стрит. Обычно он не возвращался сразу по уходу, но Элис соблюдала осторожность. Она помыла посуду после совместного завтрака, отдраила кухню и столовую, прошлась по остальным комнатам — проверить, всё ли в порядке. Артура не было. Элис прошлась метёлкой для пыли по рядам книг в домашней библиотеке.       Артура не было.       Наконец она присела в кресло отдохнуть. Взяла с журнального столика свежий номерGoodHousekeeping— популярного американского журнала, теперь и в Британии, — села читать. Напряжение сковывало мышцы, но Элис по старой привычке старалась держаться спокойно, с достоинством, хотя, казалось бы, перед кем, ведь она была дома одна. Артура не было. Когда-то они с ним держали прислугу, жили вместе с колониями в особняке, в котором жизнь утихала лишь по ночам, но всё изменилось после войны. Не первой войны в истории британцев, но первой — такой разрушительной. Великобритания победила. Война закончилась, стало гораздо легче жить, будто тучи над родными островами разошлись… и солнце высветило опустошение там, где раньше цвёл пышный сад.       Однако Великая Британия твёрдо стояла на ногах, это было главное, Элис чувствовала себя сильной, Артур, должно быть, ещё сильнее: им подчинялась почти четверть мира, было бы на что жаловаться! — и всё же пронизывал жуткий холод. Элис скользила взглядом по строчкам журнала, не вникая в их смысл.       Перед ней призраком стояло воспоминание, как Артур целился в неё из револьвера, сто процентов заряженного. Как он практически выстрелил. Она в тот момент и шелохнуться не смела, так не хотелось умирать. А в глазах напротив, в родных глазах, где привыкла видеть стальную веру в себя, не видела ничего, кроме пустой бешеной злобы. Он смотрел на неё, свою сестру, как на врага на войне.       Ты ли это, Артур? Что на фронте Великой войны ты видел такого, чего не видел на других?       Уже четыре года прошло со дня, как замолкло оружие.       — Пора бы уже взять себя в руки, — поджала губы Элис, благо Артур не мог её слышать. Иначе ссоры было б не избежать.       Она закрыла журнал, в котором так и не прочла ни строчки, вернула его на столик, поднялась и оправила юбку, прежде чем устремиться на второй этаж. Если Артур не справлялся самостоятельно, надо было помочь ему, и пусть не жалуется потом.       Боль обручем сжимала голову, чёрт знает от чего — плохого сна? — и настроение было отвратное. Артур притащился на Даунинг-стрит — к собраниям и докладам о том, как шатки были дела Британской империи. Да, Артур достиг пика могущества, но и у сильных мира сего бывают проблемы.       Больше всего раздражали ирландцы. Даже не Индия, до которой ещё поди доберись! Райан и Эрин, брат и сестра, дети ирландских земель. Нет им веры. В Ирландии Артур не пересёкся с ними ни разу, даже не ощутил: те явно не желали встречаться, даже Райан — юнионист.       Впрочем, не то чтобы Артур сам искал их.       Думать о войне хотелось в последнюю очередь, но дела империи вынуждали. Артур должен был понимать настроения своих ирландских кузенов. Среди ирландцев хватало и юнионистов, и он должен был приложить все силы, чтобы Ирландия сделала правильный выбор.       Как же болела голова. Правда ль потому, что он сегодня не выспался? Иногда на него накатывало даже сейчас, спустя четыре года после Великой войны. Только Элис могла успокоить его и вернуть ему мирный сон, но почему-то Артур не говорил ей об этом. Он должен быть сильным, особенно дома. И более аккуратным с такими вещами, как сон и здоровье. Ирландские разборки тому не способствовали, но Артур справится. Чай, не впервой.       Он едва удержался от облегчённого вздоха, когда наконец начался брейк, и он смог удалиться на ланч в кабинет. Пара коллег звали в кафе, открывшееся неподалёку, но Артур предпочёл отказаться. Доставило б общение удовольствие при такой-то головной боли?       Ирландцы.       Особенно Эрин.       — Сьюзен, будь добра, приготовь чаю, — вежливо попросил Артур секретаршу, прежде чем войти к себе в кабинет.       Еда давно остыла. Увы, Элис больше не носила обед ему на работу — хотя он просил, она часто отказывала: общение с суфражистками не пошло ей на пользу, — но всё же упаковала ему пару блюд. Холодные они были не столь вкусны, но Артур не жаловался. За свою бесконечно долгую жизнь он всякое едал. Даже китайское.       Эрин, как видно, страдала тем же пороком, что и её английская кузина. Артур едва сдерживался, чтоб глаза не закатывать. Яснее ясного, конечно, почему Ирландия была столь недовольна своим положением, но последнее, чего Артуру хотелось, это идти у них на поводу. Благослови Господи юнионизм. Да здравствует Юнион Джек!       Когда-нибудь одно упоминание ирландцев перестанет вызывать у него глухую злобу, но не сегодня, не завтра и не послезавтра. Благо Артур прекрасно улавливал, когда вожжи следует чуть ослабить. И в случае Ирландии этот момент не настал.       Тяжкие думы прервал стук в дверь — чай был готов, и Артур нетерпеливо пригласил Сьюзен войти. Внимательная, заботливая и умелая, она прекрасно справлялась с работой, в том числе такой.       — Благодарю, Сьюзен. Уж не знаю, не колдуете ли вы, когда готовите чай, у вас он всегда особенно вкусный, — улыбнулся Артур, когда миссис Донован поставила перед ним блюдце с чашкой чая, горячего, ароматного, самое то в столь непростой день.       День чёртовых выборов в Свободном государстве.       — Спасибо, мистер Кёркланд, — откликнулась та и взяла с подноса, на котором несла чай, свой привычный блокнот, исписанный мелким волнистым почерком. Сейчас напомнит про список послеобеденных дел, совершенно неважных. Артур мягко пресёк это:       — Прошу, не сейчас, Сьюзен, у меня ланч. Благодарю за чай.       — Я только хотела сообщить, что подготовила для вас опорную речь и что вас хотел бы видеть сэр Черчилль.       — Благодарю за чай.       Миссис Донован была внимательная, заботливая и умелая, но иногда — недостаточно. Только теперь она сама ушла обедать. Старательная женщина, спору нет, да всё должно быть к месту. Неужели не видно, как все сегодня на взводе? Уинстон Черчилль не исключение. Само собой, Англия при любом исходе сохранит превосходство, но за ирландцами следовало следить. Даже не из-за самих выборов. Эрин. В ней всё дело. Она сильнее, чем брат, хотела отделиться и давно доводила Артура до белого каления. Хотя и Райан раздражал — за компанию.       Ему тоже, хотя и вроде бы юнионисту, приходилось напоминать, кто в доме хозяин. В памяти ясно отпечаталась встреча не далее как пару недель назад. Что уж скрывать, Артуру льстило, что Райан сорвался к нему уговаривать не вводить войска. Только надо не его убеждать, а донести до Эрин, этой бешеной суки, что Ирландия будет подчиняться короне — и точка.       Сила была на стороне Англии, так что Артур не слишком тревожился. Просто был самую малость раздражён.       Две недели назад он пребывал в настроении едва ли не худшем. Эрин вздумала изменить ирландскую конституцию, убрать оттуда упоминание британского монарха! Верно говорят: иной собаке дашь палец — отхватит руку. Англо-ирландский договор гласил, что главой Свободного государства оставался король Великобритании, он же назначал генерал-губернатора, он же — тот, кому депутаты Ирландии приносили присягу. Ирландские законы не могли нарушать законы английские, разве не очевидно? Позиция Великобритании была кристально ясна.       — Военная интервенция, м… — возлежа на диване, пьяно тянул Артур и увязал в воспоминаниях об ирландском бытие.       Как он ждал удар отовсюду.       Как видел угрозу в каждом.       Как бросался на рыжих ублюдков, точно бык — на красную тряпку.       Такая странная война, на войну не похожая. И снова — туда… Чёртова Эрин! Нет бы сидеть спокойно, не создавать проблем. Она ведь всё равно не избавится от Британской империи, да и братец её, Райан, остался с королевством. По своему выбору, между прочим.       Артура уносило в водоворот мыслей, дурных и ядовитых, хуже, чем в шторм, затягивало в воронку тревог и злости. Эрин смела дерзить ему в лицо, ставить под сомнение британскую власть, издевалась над Лондоном — о, что бы Артур сотворил с ней, будь такая оказия! он не из тех, кто прощал, — он должен был поставить эту девицу на место. Но для этого придётся вернуться в Ирландию, в военной форме, силой закрепить своё положение, если Эрин не возьмётся за ум. Уж Артур постарается. Он не помнил, чтобы надобность покинуть родной дом так выводила его из себя — тоже Великая война постаралась?.. Артур хрипло засмеялся.       Выхода не было.       Он встрепенулся от хлопка двери. И как он не заметил щелчка замка? Кто-то вошёл в его дом, кто-то из Соединённого Королевства. Только теперь ощутил рядом страну, и по звукам шагов — манере ходить — почти узнал её. Это же…       — Англия!       Артур лениво свесил голову с края дивана, посмотрел на Райана вверх ногами у входа в зал. Немедленно стало хуже. Поморщившись, Артур вернулся в прежнюю позу и отвернулся вовсе, и тут же понял, что нет.       Нет!       Нельзя расслабляться, не рядом с ирландцами.       Он немедленно сел, спустил ноги на пол, направил на Райана тяжёлый взгляд, исполненный тёмной готовности. Держать лицо требовало слишком много сил, ирландский деревенщина переживёт. Эрин, конечно же, не явилась или была пока чересчур далеко: Артур чувствовал рядом присутствие только одной страны — той, что сейчас поздоровалась с ним и пошла навстречу.       — Кажется, я догадываюсь, почему ты здесь, — усмехнулся Артур. Последовал суховатый ответ:       — Хоррошо, — с извечным ирландским «английским». — Ты…       «Ррайан» застыл.       — Ты пьян?!       — А тебе какое дело? — ухмыльнулся Артур. У ирландишки было такое лицо, будто он пьяных отродясь не видал. — Сам явился незваным, так чего возмущаться? Говори наконец, что хотел.       Револьвер лежал в спальне Артура на втором этаже, в самом надёжном месте на свете — под подушкой, вот смех-то. Долго добираться, конечно. Лучше скрутить Райана так, руками, если тот дёрнется сделать что-то неумное. Может, он и не сделает. По делу ж пришёл. И Артур знал по какому.       — Я прошу не вводить войска в Свободное государство. — От Райана веяло решительностью, болезненной и злой. Он казался даже бледнее обычного. — Никаких изменений в конституцию, никакого нарушения буквы англо-ирландского договора не будет.       Забавно.       — Какие гарантии? — потребовал Артур со всё той же ухмылкой. Гарантии ему, да!       Райан с нечитаемым лицом болванчиком повторил:       — Я прошу не вводить войска от лица Эрин О’Брайен.       О’Брайен. Эрин отказалась от фамилии Кёркландов в прошлом году, став Свободным государством.       — Что ж, — кивнул Артур и, опершись ладонями о колени, поднялся с дивана. Мир слегка качнулся перед глазами. Кажется, со спиртным он чуть-чуть переборщил. — Райан Кёркланд, — Райан не отреагировал, — всё зависит от твоей уважаемой сестры. И если она сделает неправильный выбор, не надо потом… обвинять меня, ясно?       Красиво закончить не получилось. Досадно. Райан перед ним как оледенел, всё смотрел стеклянным взглядом, ждал чего-то ещё. Артур слегка наклонил голову, заинтересованный. Что ещё тот выкинет? Заступится за сестру? Если да, то придётся опять поработать: могущество Британской империи зиждилось на старом-добром принципе «разделяй и властвуй».       Молчание затягивалось.       — М-да, — резюмировал Артур надменным тоном. — Ты как всегда красноречив, Райан. Я всё сказал, и если у тебя не осталось вопросов… — он развёл руками, как бы демонстрируя, что никого не задерживает.       — Эрин не дура, Артур. Прекрати угрожать ей.       — Я и не угрожаю.       Райан, кажется, едва удержался от слов прямых и грубых. Артур, не тая ледяного веселья, наблюдал, как злой румянец выступил на его щеках, даже извечные веснушки стали бледнее, как сверкнули его глаза. Ух, страшно! Не следовало, конечно, выводить его из себя. Лучше свить больше нитей, чтоб опутать его, нитей, что крепкой рукой держал Лондон — могучее британское сердце.       Но Артур был чуть-чуть пьян.       — Я не угрожаю Эрин, что ты. Всего лишь разъяснил ей свою позицию, — он пожал плечами, — и, я уверен, она поступит правильно.       В два широких шага Артур приблизился к Райану — в очередной раз не без удовольствия отметил, что был выше него на полголовы, — и посмотрел в глаза напротив почти доверительно.       — Ты ведь согласен, что Эрин — достаточно умная женщина?       Райан поджал губы.       — Я знал, что мы поймём друг друга. Ещё вопросы?       — Больше не имею.       — Великолепно, — Артур засмеялся. — Может быть, чаю?       Райан был мрачен.       — В следующий раз я приду не один, а вместе с Эрин.       Артур ответил безукоризненно вежливой улыбкой.       Выпить чаю было действительно прекрасной идеей. Работало безотказно: настроение стало чуточку лучше, и, пожалуй, стоило бы выслушать Сьюзен, а не прогонять. Вряд ли она сказала бы что-то важное, но вежливость обязывала, в конце концов. Жаль, что ситуацию в Ирландии чай не мог решить — разумеется, только в пользу Британии.       Он задержался на работе до позднего вечера. Как можно было уйти! Сначала Артур хотел узнать имя победителя на ирландских выборах, и не из газет, а лично. Заодно, пока ждал, он переделал ворох менее важных дел, на радость Сьюзен. К семи часам вечера на его стол лёг документ с вердиктом: пятьдесят восемь мест у сторонников договора с Англией, абсолютное большинство.       Великолепно.       Но недостаточно. Нужды в военном вторжении не было: Эрин поистине оказалась достаточно умной и признала власть короля над собой, однако расслабляться не стоило.       Неплохое завершение долгого дня.       Даже то, что по дороге домой Артур попал под дождь, не испортило его настроения. Завтра дела могли пойти как угодно, но это будет завтра. Обогретый этой мыслью, Артур вставил в замочную скважину ключ, провернул пару раз и вошёл наконец в уют и тепло родного гнезда. Элис, услышав возню, вышла встретить его.       — Ну как?       Спокойная, как всегда.       Артур улыбнулся — более чем исчерпывающий ответ. Элис отзеркалила лёгкой усмешкой.       — Я даже не сомневалась. Что ж, давай раздевайся и проходи. Ужин остыл, так что придётся подождать, пока разогреется. Ты из-за выборов задержался?       — Да. Хотелось узнать результаты из первых рук, так сказать, — Артур наконец стащил с себя плащ и повесил на вешалку. Элис потом перевешает, чтобы тот быстрее высох. — Не составишь мне компанию за ужином?       Ужин прошёл в атмосфере мира и покоя. Артур и Элис поели бараньей отбивной, обсудили ирландские выборы, вместе посмеялись, построили планы на завтра. Элис, например, собиралась пойти на собеседование в банк, затем — в статистическое бюро. Большой челлендж. Артур вежливо пожелал ей удачи. По его мнению, он всё же зарабатывал достаточно, чтобы обеспечивать их обоих, даже на подарки хватало, но спорить с Элис было себе дороже. Да ещё в такой неплохой день.       Всё-таки ближе Элис у него никого не было.       Артур пожелал ей спокойной ночи, и они разошлись по комнатам. Позёвывая, он переоделся в пижаму в бело-зелёную клетку, устало потянулся, разложил постель, дёрнул за верёвочку выключателя, гася свет, и с превеликим наслаждением наконец лёг. Тело наполнила блаженная нега. Обычно Артур перед сном читал книгу, но один раз можно было обойтись. Повернувшись на бок, он натянул одеяло по плечи, сунул руку под подушку да так и замер с раскрытыми глазами.       Резко сел.       Встал, включил свет.       Поднял подушку.       — Какого чёрта? — пробормотал он.       Револьвера не было.       Может, Артур переложил его в тумбу и запамятовал?       Но и там револьвера не оказалось. В ящиках стола тоже лежало что угодно, только не то, что надо. Конечно, в шкафу висела старая-добрая винтовка, с которой Артур прошёл войну — обычно у солдат при демобилизации забирали оружие, ведь это было имущество армии, но он выцыганил себе маленькую привилегию… Револьвер. Где его револьвер?!       Под кроватью, за кроватью, да чёрт возьми, и под ковром ничего не было. Чувствуя себя последним идиотом, Артур уставился на полки шкафа с одеждой. Он не считал себя настолько болваном, что стал бы класть револьвер в кипу маек с рубашками. Мысль об этом сверлила мозг, Артур буравил взглядом чёртову одежду.       Прошла минута.       С глухим рыком Артур принялся рыться опять в ящиках стола, тумбе, проверил пространство у окна и за окном — не мог же он выкинуть револьвер, как когда-то пытался, и не запомнить?!       — Фак!       Пойти спросить у Элис? Ещё не так поздно, только десятый час ночи. Возможно, она пока не спала.       Артур однажды едва не убил её тем самым револьвером, который искал. Они так и не поговорили об этом. Стоило ль врываться к ней с этим в комнату, да аккурат перед сном? Артур сжимал и разжимал кулаки. Он точно не уснёт, просто не сможет. Без стальной защиты, без шанса мгновенно ответить на любую угрозу. С глухим стоном Артур спрятал лицо в ладонях. Где его револьвер? Где?..       Меньше минуты спустя он уже стучал в спальню Элис.       — Ты не спишь?..       — Арти? — Элис выглянула — в мягком домашнем халате, с заплетёнными на ночь в косу волосами, умытая — и нахмурилась. — Что такое?       — Ты же знаешь, — Артур попробовал начать издалека, хотя так и хотелось вцепиться ей в плечи, встряхнуть и потребовать — где? где?! немедленно отвечай, ты ж хозяйка! — Ты знаешь, что я ложусь спать с оружием.       Лицо Элис мгновенно преобразилось. Всякое волнение слетело с него, обнажило холодный настрой.       — Да, я прекрасно осведомлена об этом. Что-то случилось с твоим револьвером?       — Ты случайно нигде не видела его?       Вежливо, Артур. Вежливо…       — Нет. Я сегодня даже не заходила в твою комнату.       — Точно?       — Артур, — Элис не скрывала раздражения, — если ты проведёшь одну ночь без оружия, небо не рухнет на землю, поверь. Я поищу твой револьвер завтра, когда вернусь с собеседований.       К чёрту твои глупые собеседования! — хотелось крикнуть Артуру. Можно подумать, Элис так нуждалась в работе! Они жили в хорошей — двухэтажной! — квартире, в неплохом районе, не жаловались на качество той же еды, иногда он баловал сестру подарками — что ещё ей надо-то, а? Денег хватало. Где. Револьвер?!       — Ты знаешь, где он, — поджал губы Артур.       — Я говорю, что не знаю. Всё, Артур, расходимся спать, у меня завтра очень важный день, и я была бы тебе благодарна, если ты позволишь…       — Хватит мне врать!       Элис отпрянула, побледнев.       — Ты знаешь, где он! Это же ты убрала его! Кто ещё может, скажи мне на милость? Мы живём только вдвоём, — Артур следом за ней вошёл в её комнату. Элис отшагнула прочь ещё на пару метров, по-кошачьи слегка обогнула по дуге. — Что? Нечего сказать? Элис. Элис, пожалуйста.       Он попытался взять себя в руки. Зачем орать?       — Верни его.       — У меня его нет, Артур, — напряжённая, ответила Элис. — Честно.       — Докажи.       — Чт?.. — Она поражённо распахнула глаза. Как она смела так смотреть на него? Артур понимал, понимал, что нёс бред, но ему нужен был его револьвер. Потерять его он не мог. Унести из дома — тоже. Оставался только один вариант. — Арти, ты совсем с ума сошёл? Я знаю, что у тебя есть винтовка, обними её, как плюшевого медведя, и спи!       — В ней нет патронов.       Элис усмехнулась. Кажется, нервно.       — Значит, будет отличной дубинкой.       Артур похолодел от ярости.       — Хватит. Надо мной. Издеваться.       Он уже не сомневался, что это Элис умыкнула его револьвер. Мстила небось за тот случай, когда он наставил на неё дуло. Подумаешь! Он же не выстрелил! Вернее, выстрелил, но промахнулся!       Элис сделала глубокий вздох.       — Я не издеваюсь над тобой, — сказала она как можно спокойнее. — Пожалуйста, Артур, мне завтра надо пройти два собеседования. Я хочу найти работу. Позволь мне выспаться и морально подготовиться. Завтра я найду твой револьвер, обещаю.       — Конечно, найдёшь, — хмыкнул он, — ты же его и стащила небось.       — Это мне тоже тебе доказать?       — Элис!       — Артур!       — Я не смогу уснуть!       Элис стиснула зубы, белая, как смерть. Её взгляд обличал его, корил и унижал, в груди вздымалась волна злости в ответ, и Артура, как корабль, несло на этой волне. Разве он так много просил? Он всего лишь хотел револьвер назад. И не надо пялиться на него, как на психа.       — Я просто не смогу уснуть без него, — повторил он с нажимом. Элис должна была понять его.       Но, как видно, не понимала. Она стояла перед ним, теребила пояс халата, нанизывала его на осуждающий взгляд, как свинью на вертел. Это могло длиться до бесконечности. Тишина дрожала между ними струной, которая ещё немного — и лопнет.       — Элис.       — Я могу посидеть рядом, пока ты не уснёшь. Или, если это поможет, спеть какую-нибудь песню, — предложила Элис, кажется, абсолютно серьёзно. Петь ему, взрослому мужчине, колыбельные?       — Ты издеваешься…       — Артур?       Артур сделал к ней шаг, и ещё один, и ещё.       — Артур, вон из моей комнаты. Вон! — закричала она, отступая к кровати, и в её голосе внезапно прорезался страх.       — Где мой револьвер?!       — Откуда мне знать! Это твоя вещь.       — Элис, — Артур попытался ещё раз успокоиться. Он не хотел, чтобы Элис боялась его. Чтобы смотрела, как на чудовище. Только не Элис.       Удар был быстрый и оглушающий. Шторм в душе застыл, как на фотографии, и мысли резко замедлились. Только скула, куда пришёлся женский кулак, болезненно ныла.       — Уже четыре года прошло, — негромко напомнила Элис. Её голос, дрожащий от эмоций, доносился словно б издалека. — Пора бы уже взять себя в руки.       Она была совершенно права.       Совершенно права, повторил Артур про себя. Руки вновь охватила мерзкая дрожь, и он сжал кулаки покрепче, чтобы было не так заметно. Но взгляд Элис вскрывал его, точно скальпелем. Кстати, когда она научилась так здорово бить? Артур сосредоточился на ноющей скуле, не смея прикоснуться к ней — пальцы тряслись как у припадочных. Элис впервые в жизни ударила его. Это была не пощёчина.       — Артур.       Её голос смягчился.       Она скрестила руки под грудью, обхватив пальцами талию, всё ещё напряжённая, но лёд в её взгляде подтаял. В нём плескалось волнение, тёплое, оно ласково обволакивало просто тем, что Артур видел его. Видел своё отражение — в родных глазах напротив.       — Ты… никогда не рассказывал, что там было… как. На войне в Европе, — негромко напомнила Элис.       Нет.       Артур не расскажет.       — Зачем тебе?       — Не мне.       Он ненавидел слабость. На свете не было чувства хуже. Он много раз видел, что происходило со слабыми, даже лично участвовал в том, чтобы втоптать их в грязь да поглубже. Что угодно, только не оказаться на их месте. Ни в каком аспекте. Артур стоял перед Элис совершенно беспомощный, обезоруженный её ударом. Даже злости не осталось. Лишь слабость и страх. Артур не сможет уснуть. Не сможет. Он не хотел обратно в те ужасные сны.       — Пошли к тебе, — решила Элис и, подойдя к тумбочке, на которой оставила книгу страницами вниз, закрыла её. — Я переночую сегодня у тебя.       Артур попытался взять себя в руки. Он выпрямился и покачал головой, прочистил горло:       — Не стоит.       — Стоит, — всё тем же мягким тоном возразила Элис.       Она жалела его, ослабевшего. Иногда Артур сам себе дивился. Столько войн он пережил на собственной шкуре, столько дерьма повидал на своём веку, но Великая война даже так опустошила его душу и поселилась внутри.       Зная, что утром будет презирать себя, Артур позволил Элис уйти в его комнату, пришёл следом и забрался в кровать вместе с ней. В этом не было ничего предосудительного. Они ведь были брат и сестра. Перед тем, как тьма окончательно сомкнулась перед глазами, в полотно тишины нитью вплёлся его шёпот:       — Спасибо.       — Спокойной ночи, Арти. — Элис обняла его. Уютная, как дом. — Спи.

* * *

19 июня 1922 года, Рим

      Странное чувство — дом. Квартирка, в которой они проживали, и домом-то им не была, просто временной остановкой, но теперь, когда в ней другие хозяйничали, Романо мерещилось чувство потери. Он стоял, прячась, на углу улицы, по которой когда-то ходил каждый день. Жилое здание о четырёх этажей, с горчичного цвета стенами, стояло в ряду точно таких же. На четвёртом этаже находилась — уже не их — квартира.       Романо раздражённо цыкнул. Внутри мог сидеть кто угодно, и прежде, чем соваться туда, надо было вооружиться. Нож в кармане не был достаточным аргументом, чтобы кто-то пошёл у Романо на поводу. Пистолет. Револьвер. Они послужили бы лучше. Фашисты из числа ветеранов войны, как тот же глава семейства Альбини, папаня Лучано, Аличе и прочих, порой ухитрялись сохранить у себя своего самого верного боевого товарища. Товарку, вернее — винтовку. Романо не удалось, как и Феличиано, а позаимствовать у Альбини в открытую… Придётся признаться зачем.       Феличиано не понравится.       Вздохнув, Романо развернулся на пятках и устремился прочь, пока его никто не заметил. Сегодня он понял одно: эту улицу не держали под наблюдением. Уж точно не мафиози. Зато, конечно, соглядатаи короля давно доложили выше, что воплощения Италии попали в беду. Где помощь,спрашивается? А нет её и не будет.       Итак, он должен был достать оружие, неважно какими путями. Это не станет большой проблемой, надо только найти подходящих людей. Рим оставался чужой территорией — в том смысле, что на Юге было больше знакомых, — но опыт был тоже подспорье. Задача перед Романо стояла простая: он же не собирался играть вдолгую, там, подпольную торговлю налаживать, просто желал купить огнестрел. Где деньги раздобыть? Извечный вопрос. Имелся вариант и с Альбини.       Романо очень хотел попасть в квартиру. Сама она была ему не нужна: пусть горит синим пламенем, дыра на отшибе! — кстати, неплохая идея сжечь её к чёртовой матери, да соседей жаль, — но то, что осталось внутри, он получит назад. Согласен с этим синьор Верде или нет.       После того как дело будет закончено, Романо рванёт на юг, домой, и плевать, что в Неаполе было в два раза хуже: каморра бесчинствовала, а государство не делало ничего. Королю, скорее всего, не понравится, но впервые за долгое время Романо стало удивительно похрен. Какое значение имело то, что понравится кому-то другому? Подумает Романо хоть раз в первую очередь о себе или нет?       И всё же сейчас он собирался отдать Феличиано последнюю дань их общению, вместе с тем шёл отчитываться королевским агентам. Думать о себе?       Романо усмехнулся.       Не сегодня, амико. Не сегодня.       Слава Богу, спешить было некуда: пополудни, улицы чуть обезлюдели — сиеста в самом разгаре, нормальные люди не назначают встречи в такое время, — и Романо в числе остальных неудачников тащился по летней жаре мимо автобусных остановок, в скудной слабой тени. Теперь он экономил деньги гораздо сильнее, да и раньше не всегда ездил общественным транспортом. Конечно, если выпадала возможность.       По пути он зашёл в забегаловку в подвале и купил себе символические панини и кофе, чтобы, пока солнце плавило город, немного передохнуть внутри.       Оружие ему нужно было на время. Другими словами, надобности покупать его не было. Только кто мог обеспечить какой-никакой доступ к армейским складам? Романо хотел бы поговорить по душам… а хоть бы с тем славным парнем, с которым сегодня пересечётся для формального отчёта перед короной. Настали тяжёлые времена. Мало кто откажется от лишних денег, даже провластный агент. Или нет, даже не так.       Особенно провластный агент.       Как тут было не рассмеяться?       — Простите, — извинился он, едва поймал странные взгляды, замолк.       Безумцев в нынешнем Риме хватало. Не стоило вписываться в их ряды. Как поживал сейчас Рим, интересно? Романо давненько его не видел. Непорядок! Решено! На днях надо заглянуть к нему в гости.       После сиесты Романо добрался до той треклятой конторы, где засел под видом документоведа чёртов королевский агент. Посетителей долго меньше не становилось, стабильно по две-три женщины в очереди, одна уйдёт, так другая заявится. Романо, протирая штаны в углу — кстати, стул шатался, — не понимал, что это за цирк. Раздражение лавой вскипало внутри, хотя внешне Романо казался спокойным, как великий и ужасный Везувий. Какая-то тётка пришла ещё раз, что им тут всем, мёдом намазано?!       Через час «секретарь» принял наконец и его, последнего на этот день. Посмеиваясь, они обменялись парой реплик, оказалось, что «секретарь» получил свою должность совсем недавно и вообще был славный малый. Уточнил, имя-фамилия — Ловино Варгас, правильно? Ловино с нахальным видом усмехнулся.       — Я предпочитаю, чтобы меня звали Романо. Или Южная Италия.       Секретарь метнул на него многозначительный взгляд. Последние слова его ничуть не удивили. Этот человек не задержится в этой конторе надолго, и сам занимал должность значительно выше в итальянских спецслужбах.       — Южная Италия, — эхом откликнулся тот, взял в руки какую-то бумажку, уставился на неё без всякого выражения. — И что же вы можете сказать о состоянии Южной Италии?       Состояние Южной Италии? О, Романо ощущал себя ужасно. Всё валилось из рук, в последнее время разозлить его ничего не стоило, несколько уличных драк посреди дня — неплохой показатель его настроения. Феличиано перед четою Альбини продолжал изображать братскую дружбу, но наедине с Романо игнорировал его существование. Разве что подкидывал адреса, которые следовало проведать, чтобы найти себе новый дом. Их бросал без внимания уже сам Романо. Он больше не собирался жить в Риме. Потому и работу не искал, к слову, просто-напросто проживал дни, наверняка выводя из себя Феличиано.       — Южная Италия, — не сводя глаз с агента короля, невысокого мужчины с аккуратными усиками, повёл речь Романо, — больше всего желает, чтобы её перестали грабить и унижать. Но это довольно общие требования, верно? Нужно больше конкретики. Мне, синьор, нужно совсем немного.       Вряд ли получится его подкупить. Но Романо не терял веру в гнилую человеческую натуру, особенно по нынешним временам.       — Вы знаете про синьора Верде, одну из шестерёнок среди римской мафии?       Агент молчал. Ждал продолжения.       — Мне нужна его смерть. Я готов провернуть это лично, вместо полиции, итальянских спецслужб и всех остальных сторожевых псов. — Романо шлёпнул на стол две купюры номиналом в пять тысяч итальянских лир каждая. — Просто дайте мне человека, который работает на складе с оружием.       — Синьор Варгас, — усмехнулся агент, — это весьма серьёзное заявление.       — Не сомневаюсь.       — Ваши мафиозные делишки меня не касаются.       — Безусловно, — Романо постучал пальцами по пятитысячным лирам.       Если не сработает, он сделает всё сам, без посредников. Уж здесь в своих талантах он не сомневался. Но строить план Б не пришлось: агент с невозмутимым видом принял от Романо аванс. Сэкономленное после Генуи нашло своё применение. После Романо описал, что они с братом нашли себе новое жилище, не извольте беспокоиться, господа из дворца, и ваша псарня тоже может спать спокойно. Правда, в разных частях страны те же фашисты теряли терпение, но какое короне было до этого дело?       Конечно, Романо этого не сказал.       Возможно, агент понял это по его взгляду.       О планах вернуться домой на Юг Романо так и не поведал, и даже не винил себя самого, уж больно злой был теперь. С агентом он условился встретиться снова там же ровно через три дня. Слава Богу, тот знал, кто Романо такой: не нужно было объяснять, что, если тот подведёт, Южная Италия достанет его хоть из самого ада.       По пути в дом Альбини на Романо вновь нахлынуло чувство невесомого зова: рядом находилось другое воплощение, — и на этот раз он лишь раздражённо нахмурился. Феличиано это, Лацио, сам Рим, Ватикан ли, которого никто не видел целую вечность, ему было без разницы. Южан здесь тоже хватало, но конкретно южные провинции все сидели у себя по домам, и правильно делали. Для северян они навсегда останутся не более чем «террони», так что…       Держись своих, Романо, и не пропадёшь.

* * *

20 июня 1922 года, Марсель*, Франция

      Несколько часов на поезде — и ты будешь в Марселе, Франсуа, просто чуть-чуть потерпи.       Так говорил себе Франциск Бонфуа, пока с удобством устраивался у окна вагона. Чемодан он умостил у самой стены так, чтобы ногам не мешал. Конечно, он мог приобрести место в купе: несмотря на кризис, он мог себе такое позволить, тем более эти сволочи в правительстве давали всё-таки неплохую зарплату, — но к чему было разбрасываться деньгами, когда ехать не долее нескольких часов?       На губы легла улыбка. Как не улыбаться при воспоминании о том, в сколь жалком состоянии пребывали немецкие поезда? О, Франциск повидал их однажды пару лет назад. «Немецкое качество»? Смех и только.       Только это и утешало, потому что немцы…       О нет.       Франциск покачал головой.       Поезд тронулся, пейзаж за окном качнулся и, как кинолента, только цветная, пополз перед глазами. Лучше утопать взглядом в родных картинах — великолепного и грязного, многогранного Парижа; других прекрасных французских городов, пусть даже иной раз в ужасном состоянии; милых сердцу пасторальных сёл да деревенек; конечно же, с людьми, с французским народом. Лучше утопать во всём том, что Франциск любил и ценил, во всём том, что было душою Франциска, его плотью и кровью. Что он смог защитить от немчуры, будь они трижды прокляты.       Франциск ехал на отдых, развеяться, дать себе свободу перед долгой работой, которую хочешь не хочешь, а сделать придётся. И надо было думать только об этом. Об отдыхе на Колониальной выставке, что давали в Марселе в этом году. В прошлом Франциск посещал ту, которую организовывал Лондон — то бишь Артур, его люди, — и французы не могли проиграть.       Мысли становились всё громче, забыть о соседях по континенту выходило с трудом, и Франциск, чуть не закатывая глаза, таки приобрёл у кондуктора свежий выпуск газеты, забить голову неполитическими новостями. Кстати, а ведь через пять дней стартует Тур де Франс! И именно в этот период Франциск будет в разъездах! Чёртова газета, зачем только купил её?!       Но дорога за новостями прошла незаметно. Франциск глазом моргнуть не успел, как оказался в Марселе.       Город уступал Парижу в размерах, но людей всё равно оказалось прилично. Каждый раз, попадая в толпу, Франциск заводился вполоборота, уж слишком любил простор и удобства, но сегодня всё было иначе. Лишь глупец ожидал бы иного от марсельской выставки да какой! Не каждый день увидишь чудеса почти со всех частей света, настоящую экзотику, неудивительно, что билет стоил бешеных денег. Ну как бешеных. Просто Франциск сейчас предпочитал экономить: экономика Франции являла собой весьма печальное зрелище.       Но не стоит об этом!       Заказать такси, доехать до отеля, заселиться и обессиленно рухнуть на кровать, чувствуя себя в кои-то веки счастливым, заняло около часа. Передохнуть с дороги, подкрепиться, обновить одеколон — ещё полчаса, и Франциск был готов выдвигаться. Нельзя было терять ни минуты! Позже он повидается с Марсель, но перво-наперво следовало посетить выставку, ради которой он и приехал.       Гостей было — тьма! Марсель постаралась! Франциск ещё издали заметил, кажется, Индокитайский Дворец, он уже видел его на открытках, отпечатанных в честь выставки, но в реальности он, конечно, впечатлял сильнее. Как же так Франциск ни разу за последние полгода не завернул сюда? Ответ удручал: работа, работа и ещё раз работа, и чёртов Германия. Тематические открытки-то Франциск уже видел, потому что сама Марсель ему отправила, с претензией на обиду, что до сих пор не заглядывал.       Только, когда он уже вошёл по билету — отстояв дикую очередь! — он понял, что на выставку пришёл кто-то ещё из воплощений. Мадемуазель Марсель? Недолго думая, Франциск отправился на поиски. Никуда не спеша, степенно, давая себе время посмотреть по сторонам, приметить самое интересное, составить план совместной с Марсель прогулки… как увидел напротив, метрах в пятидесяти, посреди толпы французов — Гилберта Байльшмидта.       Это от него разило.       Это он явился сюда, на французскую землю, тевтон, хуже собаки.       Франциск остановился, со стеклянной улыбкой глядя перед собой — на этого красноглазого урода.       Марсель.       Он что-то сделал с Марсель?!       Наверное, случись эта встреча три года назад, у Франциска потемнело бы перед глазами. Даже сейчас он слишком хорошо помнил свои северные города и деревни, опустошённые, иные — убитые, превращённые в линию фронта. Как Байльшмидт только посмел явиться? О, Франциск уже было поверил, что тот действительно умер, что Великая война стала для него последней, но, видимо, некоторых не ждали даже в аду.       Сохраняя спокойный вид, Франциск ускорил шаг. Гилберт Байльшмидт не двигался. Это же была не иллюзия? Не мираж обожжённого войной сознания? Франциск не уповал на то, что попросту сошёл с ума, он должен был убедиться, что Гилберт Байльшмидт и вправду приехал. Приехал с явной целью. Встретиться с Франциском… Только зачем? И как не разорвать его к чёртовой матери? За бесконечно долгое соседство с ним и всей остальной германской семьёй Франциск многое повидал от них, многое пережил, но такой кромешный ужас, как на последней войне, — впервые.       Почему, Господи?       Почему этот ублюдок оказался жив?       Шаг за шагом Гилберт становился всё ближе, и Франциск на мгновение всерьёз испугался, что утратит контроль над собой. Ну уж нет. Он продемонстрирует тевтону, что ему здесь не рады, но не опустится до банального мордобоя. От Германии же получилось отделаться там, в Италии, без больших драк.       — Гилберт, старый друг! — воскликнул Франциск притворным, ядовито-приветливым тоном, в котором человек несведущий и толики неприязни не уловил бы. — Давно не виделись! А мы-то уже всей компанией начали волноваться, думали, что ты уже того. Как же так?       Да, Байльшмидт.       Как. Же. Так?       Гилберт передёрнул плечами, так и оставшись с угрюмым лицом. Отказывался играть в дипломатию, значит. Франциск в расслабленной позе хозяина положения остановился в метре от него.       — Очень рад видеть тебя здесь, несмотря на дороговизну билета. Я слышал об ужасной ситуации в Германии, — сочувственно покивал Франциск, с едва скрываемым удовольствием видя в каре-красных глазах напротив разгоравшийся гнев. — Какая трагедия. Я всей душою с немецким народом…       — Умолкни, Франциск, — перебил его Гилберт. — Я к тебе по делу, и… пожалуйста, — вымолвил он, — давай поговорим.       Франциск елейным голоском уточнил:       — О чём же нам с тобой беседовать таком, что я не могу или уже не обсудил с твоим великолепным братцем? Он же твой верный пёсик, без твоей указки и шага не сделает. Признаться, я уже думал, что он обрёл самостоятельность, раз уж тебя и след простыл, но ты, оказывается, жив.       Гилберт широко ухмыльнулся. О, этот волчий оскал.       — К вящему твоему сожалению.       — Где Марсель?       — Что?..       — Где моя прекрасная Марсель? — заставляя себя улыбаться, повторил вопрос Франциск ледяным тоном. Гилберт пожал плечами:       — Не представляю, кто это такая и как выглядит. Франция, послушай. Мы с тобой старые страны, давно коптим небо, прошли великое множество войн — и перемирий тоже, — повёл он наконец к цели приезда. К разговору. Трижды ха-ха! — Война закончилась. Мы её проиграли.       Франциск кивнул. Сейчас его даже то, что их с Гилбертом разговор могли подслушать люди, едва заботило. На нынешней выставке хватало любопытных экспонатов и шоу, в том числе самых диковинных, и два «психа» в толпе, пусть один и красавец, вряд ли привлекали много внимания.       Гилберт переступил с ноги на ногу.       О, Франциск видел, что тот был сейчас слаб. И зол, и не уверен в своих силах, и растерян. На проницательность Франциск не жаловался и так, а Гилберта вдобавок хорошо знал. Он знал, как именно провернуть нож в его ране, чтобы причинить больше боли.       — Если ты что-то сделал моему прекрасному городу, — не дожидаясь, когда Гилберт продолжит, Франциск сообщил: — уж я постараюсь, чтобы ты отправился в ад, и плевать на Лигу Наций. Ты понял меня?       — Значит, я могу быть спокоен, если только ты сам не сгноишь свою Марсель, — пожал плечами тот.       Ублюдок.       — Так зачем ты пришёл? Ближе к делу.       — Здесь не очень удобно говорить, — сдвинув брови, Гилберт со скучным видом огляделся по сторонам.       Мимо проходили люди — уважаемые господа в солидных костюмах, дамы в летних платьях, иные даже с детьми, — покупали воду и мороженое в лавках по краям улицы, несли в руках брошюры о выставке, экзотические сувениры, делились впечатлениями друг с другом. Франциск чувствовал среди них немало марсельцев.       — Мы будем говорить здесь и нигде больше.       — Одно слово, — посмотрел на него Гилберт и поджал губы. — Людвиг.       — Так и знал, — усмехнулся Франциск и покачал головой, как бы сокрушаясь, но стереть с лица улыбку не смог. Он ответил очень тихим голосом: — Ты зря приехал, Гил. Я не отступлюсь, пока он — и ты, адская гончая — за всё не заплатите.       Гилберт молчал почти минуту. Франциск ждал, сам себе поражаясь. Какой он нынче стал добрый…       — Даже если я, — пауза на выдох, — очень тебя попрошу?       То были слова гордеца Пруссии.       — Попросишь? — слегка растягивая слово, эхом откликнулся Франция.       Точно так же, минуту, он промариновал Гилберта, прежде чем ответить:       — Я уже говорил тебе, но ты с первого раза не понял. Ты абсолютно зря приехал. Либо платите сколько указано, либо, — он развёл руками, — пеняйте на себя.       Ему очень не понравился взгляд Гилберта. Просят о милости, пытаются убедить, жертвуют своей честью — не с таким взглядом. Нет, Франциск никогда не расслабится перед тевтонским племенем. Он ничего не забудет и ничего не простит.