magic island

Когда в прихожей трезвонит, Юхён пулей вылетает из комнаты, спустившись по лестнице в два прыжка. — Это ко мне! — кричит родителям, отпирая дверь. В прихожую врывается ноябрьский воздух. Холод лижет босые ноги и взбирается выше, лезет под футболку. Юхён пробирает дрожь, но она не отходит в тепло, вообще не сдвигается с места, врастая в пол ледяной глыбой. Потому что видит её. Волосы Минджи совсем неоновые на фоне тёмного пальто. Она стоит, спрятав руки в карманах и практически зарывшись носом в шарф. В её волосах, на плечах, рукавах блестит россыпь снежинок, а по щекам, как слёзы, сползают капли растаявшего снега. Увидев Юхён, Минджи нежно улыбается невозможно алыми губами. А Юхён смотрит на это, чувствуя, как слабнут колени, не в силах ни моргнуть, ни отвернуться — будто Минджи исчезнет — и не может поверить, что эта божественная девушка пришла к ней и улыбается тоже — ей. Минджи приподнимает брови: — Не пустишь? Юхён отмирает. Минджи перешагивает порог. Хлопает дверью. От неё веет хрупким запахом мороза, переплетённым с цветочным ароматом её духов. Желание броситься Минджи на шею и зарыться носом в волосы заставляет Юхён нетерпеливо мять ткань своей футболки. У неё же ещё будет возможность Минджи обнять, верно? — А-а, ничего не вижу. Минджи морщит нос, пока возится наверняка холодными пальцами с пуговицами пальто. Юхён только тогда замечает, что её очки, мокрые от снега, катастрофически запотели. Она бесцеремонно стаскивает их с красного, ледяного носа Минджи, принимаясь вытирать капли краем футболки. — Спасибо, Юхён, — фыркает Минджи, — стало ещё хуже. — Насколько у тебя плохое зрение? — Ты не хочешь знать. Юхён возвращает очки на место. И с трудом удерживает себя от того, чтобы коснуться влажной щеки Минджи. Но не справляется с желанием — смотреть. Если бы Юхён могла, она бы остановила время вот в этом моменте, когда они стоят так близко и Юхён видно всё-всё-всё, и так, что, стоит ей потеряться на одно мгновение, засмотревшись Минджи в глаза, как у неё перехватывает дух. В груди мучительно вязко пульсирует. У Юхён только один вопрос — Почему Минджи такая красивая? — Ты не пропустила репетицию из-за меня? — спрашивает та, вешая пальто на крючок поверх куртки Юхён. — Нет. Мы днём встретились. Шиён написала какую-то депрессивную песню, и мы пытались родить для неё музыку. Что-то вышло, но пока непонятно. — Получается, — тянет Минджи, и в её голосе проскальзывает что-то странное. — Ты размялась? Юхён демонстративно закатывает глаза, чтобы не выказывать своего чудовищного смущения, и ничего не отвечает. Конечно, она размялась! Она так размялась, что у неё даже разболелись пальцы, как будто в первый раз. И это ещё одна причина в кучу уверенности Юхён в том, что она опозорится. Минджи не понимает или делает вид, что не понимает. Юхён может сыграть — и даже спеть, если звёзды сойдутся — перед всей школой, да перед кем угодно и в любом количестве — но не перед ней. Это очевидно! Нельзя, что ли, проявить каплю сочувствия? Юхён жестом предлагает Минджи следовать за ней и плетётся к лестнице. Её немыслимо метает от одного состояния к другому — от нетерпения поскорее оказаться с Минджи в комнате к адскому волнению. Они же с Минджи ни разу не были наедине вот так. Чтобы не на улице, не в кофейне или раменной и не в школе, чтобы никого вокруг не было и не могло быть. Юхён думает об этом и сомневается, что выдержит все те чувства, которые разрывают ей сердце; ей кажется, она задохнётся там, как только дверью отделит их с Минджи от остального мира. И Юхён встревает на самом пороге, пропустив Минджи вперёд и вцепившись в дверной косяк. — Что будешь пить: воду, чай, кофе? — глупо выпаливает она. Минджи растерянно застывает посреди её комнаты. Она, такая красивая в обыкновенных джинсах и обыкновенной белой футболке, выглядит в пестрящей всяким хламом комнате Юхён, как видение. Как будто она быть здесь не должна и не может, но вот она — прямо тут, и Юхён от этого простого факта плавится от счастья. — Чай?.. — неуверенно проговаривает Минджи. — Но вообще, я не хочу пить… — Ладно. Я сейчас принесу еду, — добавляет Юхён. — Я не голодная. Между ними растягивается неловкая тишина. Юхён напряжённо смотрит на Минджи. Что она сказала?! — Пока что, — прибавляет Минджи. — Я купила пирожные… Классные… Она молчит с полминуты, но потом медленно произносит тоном, так и сквозящим сомнением: — Позже? — Ты меня пугаешь… Юхён всё-таки прикрывает за собой дверь, хотя сомнения её не покидают — это точно Минджи, а не какой-нибудь её злобный клон? От пирожных отказалась… А дальше что? «Дальше» — любое, чем бы оно ни было, — вызывает у Юхён сейчас чудовищный ужас. Она делает шажок от двери и сцепляет руки за спиной, неловко покачиваясь на пятках. Окидывает свою комнату таким взглядом, словно сама сюда пришла на экскурсию. — Ну-у, это моя комната. Юхён сразу же хочется треснуть себе по лбу за такую гениальность, но она продолжает пороть чушь, пока Минджи неспеша — и с интересом? — осматривается: — Тут бардак. Но так надо, поэтому я не прибралась. На плакаты не смотри… Ну! То есть нет, можешь смотреть, конечно. Я к тому, что я по всему этому уже не угараю, просто отклеивать лень. Да и смотрится прикольно. А вон там на полках всякие фигурки стоят, можешь потрогать, если захочешь. У меня есть фигурка с Дартом Вейдером. Минджи внимательно её слушает или делает вид, перекидывая свой взгляд туда, куда указывает неловкими движениями Юхён. Но как только её голос обрывается, Минджи впивается в неё взглядом. — Дарт Вейдер это круто, но меня интересует вот это. И тычет пальцем в угол, где стоит её гитара. Чёрная, залепленная не одним слоем наклеек, с новыми блестящими струнами (Шиён купила взамен порванных) и грифом, белеющим вкраплением потёртостей. Юхён со вздохом шаркает по ковру в этот угол и снимает гитару с подставки. Развернувшись, она словно врезается в этот взгляд, которым Минджи на неё смотрит. Та уже скромно сидит на краю её кровати, сложив руки на коленях. У неё на лице ни тени улыбки, насмешки, вообще ничего подобного, но там что-то такое, от чего Юхён моментально ощущает, как у неё ладони становятся влажными. Она садится тоже, размещая гитару на бедре привычным образом. На пробу ставит пальцы в самый простецкий аккорд, а те — дрожат и еле слушаются. Юхён уже предвкушает, как они будут промазывать мимо всех нужных ладов и струн. Она медленно вздыхает. — Я чувствую беспомощность. — Да хватит, — фыркает Минджи. — Ты говорила, что хотела посмотреть. Посмотрела? — Как ты играешь, а не сидишь. — Я могу встать. Минджи закатывает глаза, а потом снова её взгляд впивается в Юхён, а улыбка на губах становится такой подначивающей, мол, давай уже, соберись. Да она бы с радостью! Если бы её руки не дрожали и не потели и сердце не бесновалось бы в груди, она бы уже тысячу раз собралась! — Что тебе сыграть-то… — бормочет Юхён, перебирая в голове собственный репертуар. Он теперь не кажется её впечатляющим. Точнее, она уверена, что то впечатляющее, что в нём есть, она попросту не сможет нормально сыграть. А то, что попроще, не стоит внимания. Конечно, можно не заморачиваться и сыграть пару-тройку аккордов по кругу четвёркой, но если уж быть до конца честно с самой собой, Юхён — всё-таки хочется, чтобы Минджи немного… впечатлилась. В голове одна за другой вспыхивают названия песен, она спотыкается об одну и думает, что это было бы крайне забавно сыграть сейчас какую-нибудь Nervous, потому что именно так она себя прямо сейчас и чувствует. Или Imagination, или Wonder, или… Любую другую песню Шона… Юхён никогда бы не подумала, что доживёт до дня, когда песни Шона Мендеса станут иметь для неё столько смысла. Она прочищает горло, робко ставит пальцы в Am и так же робко, придавленная тонной сомнений, начинает играть Imagination. Кончики ушей так раскаляются, что Юхён задней мыслью побаивается поджечь волосы. Она смотрит неподвижно, куда-то рядом с Минджи, но не на Минджи, потому что на неё смотреть страшно. Её руки не лажают и даже голос — самое невероятное — не подводит, он льётся легко и чисто, и в Юхён впивается испуг, потому что ей кажется, что вслед за её голосом также легко проливаются её чувства, что она для Минджи становится прозрачной, и почему-то от этого страшно. Страшно, что Минджи что-нибудь услышит вот так и что-нибудь поймёт (можно подумать, Юхён что-то скрывает). Наверное, пугает то, что Минджи может понять больше, чем Юхён сама понимает. И вообще, у Юхён есть полное право на смущение: когда поёшь что-то вроде In my dreams you're with me кому-то вроде девушки твоей мечты — что ещё остаётся? Когда Юхён заканчивает петь, ей кажется, будто её завернули во что-то очень плотное и горячее. Она бросает на Минджи молниеносный взгляд, не успевает ничего разглядеть на её лице, но тут же хочет испариться. Юхён буквально прошибает осознанием того, что она вообще только что делала — нашла что спеть! — и того, насколько глупо это могло показаться Минджи. Если бы Бора узнала об этом, Юхён бы ни разу в жизни больше не показалась бы на люди. Молчание пожирает Юхён. Чем дольше тянется тишина, тем меньше остаётся от её самооценки и решимости всё-таки взглянуть на Минджи. Юхён старательно разглядывает потёртый гриф и массу наклеек и ждёт чего-нибудь, потому что у самой язык прилип к нёбу. И дожидается того, что, как булыжником по голове, от Минджи прилетает: — Я не знаю, что сказать. Юхён уныло вздыхает. Она так и знала! Она неоднократно сказала, что налажает — и, конечно, оказалась права. — Всё настолько плохо?.. — В смысле? — Ну, настолько плохо, что у тебя нет слов, которые бы меня не обидели. — Чего? Минджи фыркает. Её голос прозвучал так, будто Юхён сморозила несусветную глупость, поэтому не без колебаний, но она поднимает взгляд. Минджи глядит на неё горящими глазами, потирая сложенные на коленях руки. Она по-прежнему сидит на самом краю кровати, но уже так, как будто с трудом удерживает себя от того, чтобы вскочить, и от неё веет каким-то приглушённым чувством. Юхён кажется, что… радостью? — У меня других слов нет, — улыбаясь, сообщает Минджи. — А говорила, что не поёшь. Получается, нагло соврала, глядя мне прямо в глаза. Надеюсь, тебе стыдно. — Я не врала! Ты же спрашивала не в целом, а про нашу «группу». Там я не пою. Шиён поёт. — Всё равно. Или ты решила воспользоваться эффектом неожиданности? Юхён давится воздухом. Эффектом неожиданности для чего? Неужто Минджи думает, что Юхён тут выстроила коварный план по её покорению? Они же не в мелодраме какой-нибудь в самом деле! (Само собой, кое-какой план у неё есть, и появился он ровно в тот миг, когда Юхён впервые увидала Минджи на школьном дворе. Только есть загвоздка: Юхён бы ни под какой пыткой не смогла бы этот план изложить, потому что существовал он внутри неё как-то сам собой, как что-то глубоко зашитое в подсознание.) — Было бы, для чего им пользоваться, — бурчит Юхён, принимаясь бессмысленно бренчать, чтобы как-то заглушить волнение в голосе. Она не знает, как относиться к тому, что Минджи с виду совершенно спокойна. Её это то ли пугает, то ли и вовсе раздражает. Но больше — пугает. Это навевает неутешительные мысли. Юхён пытается отгонять их, припоминая себе, что они начали переписываться, что Минджи теперь сама предлагает встретиться, что она без колебаний согласилась прийти — и что в последнее время Минджи ведёт себя слишком странно. Даже прямо сейчас. — У тебя красивый голос. Юхён примерно вечность сидит и молча смотрит на Минджи, пытаясь обработать услышанное. То есть — Минджи нравится её голос? Юхён, бывало, слышала это раньше, но тогда можно было буркнуть «спасибо», а сейчас… Минджи. Юхён кажется, что каждый раз, когда она слышит от Минджи что-то такое в свою сторону, у неё внутри взрывается маленькая бомба, которая разносит её способность здраво мыслить и волной взрыва бросает жар ей в лицо. И в каком-то смущённом угаре она усмехается: — Только голос? Как в замедленной съёмке Юхён видит то, как глаза Минджи делаются круглыми от удивления, опуская отметку её возраста сразу лет до пяти, видит, как смех пробивается наружу, успев при этом заметить пробежавшее по лицу праведное негодование. Юхён расплывается в самой идиотской улыбке из возможных. — Ну так? — подначивает она, расслабляясь. Минджи уводит взгляд. Делает миллион вещей за пару мгновений: ёрзает на месте, оправляет рукава, волосы, очки. На Юхён производит это странное впечатление. К ней в голову просачивается мысль, в которую очень хочется, но так страшно поверить. Не может же быть такого, чтобы Минджи чувствовала себя так же, как Юхён? Правда же? Из груди вырывается тяжёлый вздох. Юхён уже начинает сомневаться, что правильно было так радоваться приходу Минджи: как будто с каждой минутой это всё меньше походило на радость и всё больше — на пытку. Ей так хочется подсесть поближе, коснуться руки или приобнять за плечи, но она скорее расшибёт себе голову собственной гитарой, чем решится на что-то… Юхён не соглашалась на такие мучения. Минджи продолжает молчать, и ей приходится лихорадочно искать способ убить эту повисшую между ними неловкость. И её мозг, ещё минуту назад казавшийся не работающим, вдруг подсовывает ей гениальную идею. Юхён бодрым тоном нарушает тишину: — А ты не хочешь? — Что? Она постукивает ногтем по корпусу гитары. — Попробовать. — Хочешь научить меня? — Ну, показать парочку аккордов… — Парочку аккордов я и сама знаю. Разочарование почти успевает обрушиться на Юхён, но внезапно Минджи подсаживается ближе и принимает гитару из рук Юхён. Минджи склоняется над ней, слегка неуклюже размещая гитару на бедре, и её волосы спадают, закрывая лицо. Она на пробу проводит по открытым струнам и, хмыкнув, пытается составить пальцы в простенький аккорд. Её лицо становится сосредоточенно-хмурым, пока не вспыхивает улыбкой. Минджи драматически медленно спускает большой палец по струнам и очаровательно фыркает на каждом неприятном позвякивании и жужжании. Юхён словно застывает. Просто смотрит на Минджи, не шевеля ни пальцем, даже для того, чтобы подсказать, как правильно расположить руки. Её взгляд как-то потерянно блуждает, скользя то по фиолетовым волосам, то по красивым рукам, и никак не задержится на чём-то одном, потому что — Юхён хочется видеть всё и сразу. — Больновато, — чуть морщится она, меняя аккорд. Юхён одними губами произносит: «Прости». Хотя не уверена, что осознает хотя бы частичку реальности. Тем более не понимает, за что извиняется, не слышит и не видит, что и как делает Минджи, — у неё просто перемыкает и замыкает что-то в голове. И всё, что Юхён делает — это любуется. Она уже думала о том, какие у Минджи прекрасные руки. Она, наверное, думала уже обо всём. Потому что смотреть на Минджи и не думать о том, какая она немыслимо красивая — невозможно. Сейчас Юхён прошибает с какой-то новой силой, пока она следит за тем, как красивые пальцы Минджи путешествуют по ладам. Юхён готова потратить всё своё свободное время на то, чтобы научить Минджи играть, готова подарить ей свою гитару, лишь бы разок оказаться той, кем сегодня была Минджи. Минджи до того увлекается гитарой, что, кажется, забывает о присутствии Юхён. Она продолжает морщиться, наверное, от впивающихся в мягкие подушечки пальцев струн, но всё равно пытается выдавить чистый звук. Юхён вместо того, чтобы помочь, сползает с кровати, усаживаясь на ковёр в паре шагов от кровати. Это становится выше её сил. Находиться рядом с такой девушкой, как Минджи, и дар, и наказание. Юхён не железная. Но и что? Что она сделает? Будет молча страдать, а после — плакаться в чате свои друзьям, чтобы услышать от Шиён, что она упустила такой шанс, а от Боры — что удивительно, как Минджи выдержала с Юхён наедине столько времени. Юхён вдруг ощущает на себя взгляд. В глазах Минджи пляшут искорки. — Ты чего? — Чего я? — На полу сидишь, — мягко усмехается Минджи. — А. Да ничего. Так лучше видно твои руки. Юхён говорит с невозмутимостью, достойной восхищения, но уверена, что лицо сейчас — предательски красное. Минджи скептически интересуется: — И что видишь? Что ты безумно красивая. — Держишь неправильно. Большой палец должен быть параллельно ладам. — Это неудобно. — Тебе кажется. — Ну правда. Я не могу. Он сам сползает… А ещё у меня средний и безымянный разъезжаются. — В смысле? — хихикает Юхён. — Ну посмотри! Я пытаюсь поставить их на одному ладу, но один съезжает на следующий и… ничего не получается, короче! Юхён кажется, что у неё вот-вот треснет лицо. Она придвигается поближе и видит, что пальцы Минджи действительно каким-то странным образом расходятся, будто подушечки смотрят в разные сторону и потому не могут быть вместе. Она едва успевает задуматься о том, что с этим можно сделать, потому что эти мысли вытесняет одна. Какие у Минджи невозможно красивые пальцы. До встречи с ней Юхён вряд ли хоть в раз в жизни обращала внимание на чьи-то руки. Сейчас она не понимает, как можно обратить внимание на что угодно, что не эти в меру худые, в меру длинные, идеальной формы пальцы. Такие, словно сам Господь Бог определил их как идеал. — Никогда такого не видела.., — бормочет Юхён, не зная, о чём говорит. — То есть я заведомо обречена? Это я была заведомо обречена. Юхён тянется к раскосым пальцам Минджи. В груди всё болезненно замирает. Она думает, что прикосновение прошибёт её — как это всюду описано — электрическим током, но никакой вспышки и бури не происходит. Наоборот — всё волнение, все эти чувства, от которых грудная клетка Юхён дробится на части под ударами сердца, отходят, как море в отлив. Юхён касается Минджи. И чувствует умиротворение. Будто всё просто так, как должно быть. И Юхён уверена, что так и есть: она должна иметь возможность взять руки Минджи в свои, чтобы убедиться, что они не холодные, как ей почему-то думалось раньше. Потому что если это изменится, Юхён должна знать — и должна отдать Минджи своё тепло. — Ну что? — доносится от Минджи глуховато. — Если вот так сделать, что ты чувствуешь? Улыбаясь, Юхён прижимает её средний и безымянный пальцы друг к другу, чтобы они стояли точно на одном ладу, и поднимает на неё глаза. Минджи не улыбается, она… Просто смотрит, вглядывается очень внимательно, словно в Юхён есть какая-то загадка, которую ей нужно разгадать. Но это же смешно! Юхён не питает иллюзий: она сейчас точно выглядит ещё хуже, чем в те три минуты, что играла и пела Шона Мендеса, — она никакая не загадка. Всё написано на ней до того огромными, яркими буквами, что можно разглядеть даже с таким отвратительным зрением, как у Минджи. Но та всё равно пристально смотрит на Юхён с каким-то вопросом в глазах. — Я… Минджи умолкает и переводит взгляд на их руки, соединённые на гитарном грифе. Юхён по наитию обхватывает её руку всей своей ладонью. Минджи медленно наклоняется, слегка нависая над гитарой — и над Юхён. Пряди её волос скользят по корпусу гитары. Юхён приподнимается. Её обволакивает цветочный аромат. Щёки начинает щекотать. Она давит рефлекторный порыв провести по ним рукой, ей страшно сделать любое лишнее движение, слишком шумно вдохнуть или выдохнуть, слишком громко подумать. Дыхание Минджи падает на её лицо. — Ты?.. По губам Минджи как будто дрожью пробегает улыбка, но она лишь качает головой. А Юхён пялится прямо, долго, пристально, беззастенчиво — на губы; так близко, что видит — и не может оторвать глаз — родинку на верхней. Если бы Юхён могла… Если бы… Раздается скрежет струн. Минджи медленно проводит большим пальцем по ладони Юхён. — Я чувствую… Она слышит хрипотцу в голосе Минджи и вдруг понимает, что у неё не осталось никаких сил это выносить. Она срывается с места — Приподнимаясь, тянется, разрывает последние сантиметры, закрывает глаза, продолжая видеть перед собой фиолетовый неон. И целует Минджи. Юхён. Целует. Минджи. И Минджи — целует её тоже. Юхён хотела бы закончиться на этом моменте, с ощущение мягких губ Минджи на своих, её теплого дыхания, щекочущих лицо волос и её аромата. Горячий ком собирается в районе её сердца и стекает жаром ниже. Минджи тяжело, шумно выдыхает, покрывая Юхён мурашками с ног до головы. Давление на рёбра куда-то пропадает, и до Юхён очень долго доходит, что Минджи отложила гитару. Потом её тёплые, большие ладони обхватывают лицо Юхён — и она снова растворяется. Едва осознавая, что — Стоит перед Минджи на коленях. И когда Минджи отстраняется, раскрасневшаяся, с блестящими глазами, припухшими алыми губами, такая красивая, — Юхён готова удариться в молитву. Ей хочется просто припасть к её ногам. Но голос Минджи, необычно хрипловатый, вынуждает её начать функционировать: — Я ответила на твой вопрос? — Какой вопрос? — Ты спросила, что я чувствую. — Я спросила… — глупо повторяет Юхён. Ни черта она не помнит, что спрашивала или не спрашивала. Какая разница? Какой смысл вообще был в её жизни до того, как она поцеловала Минджи? Но она довольно серьёзно и вдумчиво качает головой: — Нет. Я не поняла. Минджи глядит на неё мягко-мягко и хитровато улыбается. — Ну ладно. Я могу повторить. Мне несложно. Она впивается пальцами в плечи Юхён, сгребая ткань её футболки, и тянет на себя. Юхён успевает подумать лишь о том, что не успела написать завещание.