Проклятие

      Холод драгоценного металла обжигает пальцы, колкая резьба царапает кожу – её тянет любопытством ко всему запретному, к знакам и символикам, к загадкам и тайнам – оно же заставляет смыкать ладони вокруг чужого медальона, утягивая тонкую цепочку к себе, пряча в мягких складках жемчужного платья, словно она не воспитанная юная леди, а какая-то уличная воришка, распознавшая на каменной мостовой блеск медной монетки.       Именно тогда Элизабет впервые увидела пиратский корабль – вскользь, мельком, в тучах горького дыма и острых отблесках водного полотна под ними, тут же прижатая лицом к отцовскому сюртуку – не смотри, малышка, хватит с нас на сегодня – чёрные паруса трепетали на ветру сломанными птичьими крыльями, оскалившись белозубым черепом на гордо поднятом флаге, – а Элизабет крепче сжимала жёсткие края такого же, только выгравированного золотом       уже не ощущая болезненного неудобства, грубой ткани под щекой и прохлады восточного ветра в волосах.       Тогда же Элизабет впервые столкнулась с собственным проклятием.

***

      Говорят, в доме губернатора не открывают окон.       В комнате Элизабет тяжёлые портьеры плотно схлёстываются потрёпанным бархатом, закрывая мутно-белое мерцание любопытных лунных нитей, не позволяя им сплетаться узором на душно-дорогих тканях смятых простыней.       С детства Элизабет помнит, что нельзя касаться росчерка блеклого света даже вскользь – в нём острые кости обнажаются в испещрённых временем лоскутках одежды, и избегать осознания становится труднее.       Говорят, губернаторская дочь ничего не чувствует.       Элизабет пьёт дождливый холод обнаженными плечами, отгоняет веером душную жару лишь для приличия, не морщится от тугого корсета и узких туфель, не чувствует раскалённых восковых капель на пальцах, не пьянеет от вина и почти ничего не ест.       Она смотрит, как остальные дёргаются от бумажных порезов, морщатся от резкого запаха ароматических масел, жадно заглатывают сочное мясо, глубоко дышат морским воздухом и наслаждаются чужими прикосновениями – и не понимает.       Говорят, дочь губернатора не боится смерти.       Элизабет пробовала её на вкус.       Один раз в шестнадцать, сталью ножа по горлу, по запястьям, в грудь.       Второй – в девятнадцать. Морем.       Но мягкая вода не сомкнулась над ней капканом, не прижала ко дну так, чтобы впутать в скользкие водоросли и шорох песка – темный поток лишь ворочался вокруг, скользил старым другом.       И звал.       Со дна пыльного ящика золотым медальоном – украденным с мальчишеской шеи из-за любопытства и чрезмерной любви к пиратским историям.       Уилл при встрече застенчиво вскидывает ладонь и улыбается приветливо, а Элизабет думает, что это его проклятие она забрала себе и теперь носит на груди.       И не отвечает улыбкой.       Говорят, есть одно судно на черных парусах, где вместо команды – живые мертвецы. И капитан у них – словно посланник самого дьявола.       Элизабет читает книги о проклятиях, подслушивает разговоры, и окрашивает губы утешением, когда встречает тоскливый взгляд отца – я рассматриваю своё детство, я ещё чувствую воспоминания, я всё ещё люблю тебя.       Море зовёт её с силой, притягивает к себе, шёпотом манит в ночь, и, когда лунная сталь пронзает небо, – она снова видит его.       Призрачный силуэт корабля из сновидений – израненные паруса застывают в безветрии чёрными полотнами, словно ждут чего-то.       Кого-то.       Капитан протягивает ей руку, сплетенную из света, костей и изорванных кружев.       И Элизабет протягивает свою в ответ.