Указанное назначение недостижимо
Вскакиваю и вскрикиваю. Тягучий вдох дается с титаническим трудом, захожусь кашлем.
Всплывает в памяти перекошенное злостью любимое лицо. Начинаю крутиться по сторонам в попытке понять, где я и что, блядь, происходит!.. Неудачно поворачиваюсь, путаюсь в простынях и соскальзываю на пол, шмякаюсь со стоном. Огонек на запястье загорается алым, Эйва 2.0 фиксирует незначительное повреждение.
Так. Я дома. В своей кровати. Вернее, была в ней, пока не грохнулась. Уже хорошо. Облокачиваюсь на матрас и запускаю пальцы в растрепавшиеся волосы.
— Спокойно, Эйва, — бормочу в пространство спальни, непонятно к кому обращаясь — к себе или ИИ. — То был просто сон… Нечего было запивать нейролептики вином, — фыркаю и нехотя поднимаюсь на ноги.
По пути в ванную замираю перед дверью кабинета. Что-то не так. Не могу вспомнить, как оказалась в постели. Может, я и вовсе никуда не заходила вчера?.. Да, это кажется разумным объяснением. Наверное, сразу легла в кровать после того, как выпила таблетки. А остальное просто привиделось во сне.
Но так и подмывает проверить. Мнусь в нерешительности в проходе, но упрямое желание войти пересиливает. Осторожно ступаю по темно-серому полу, едва ли не на цыпочках пробираюсь. Подхожу к столу. Ничего. Никаких документов.
Усмехаюсь собственной глупости, качаю головой. Выдыхаю с тягучим облегчением, оборачиваюсь. И тут же сжимаюсь в комок, нашпигованный иглами страха.
На подлокотнике стоит недопитый бокал вина.
Кошусь на него с подозрением. Жмурюсь и сжимаю кулаки до боли в ладонях — ногтями впиваюсь в них. Приоткрываю один глаз — чертова посуда на месте.
— Чтоб тебе исходный код взломали, — цежу сквозь зубы. И снова не понимаю, к кому обращаюсь.
У проклятущей стекляшки оного не имеется.
Подхватываю бокал и стремительно покидаю кабинет, напоследок громко хлопнув дверью.
По пути на кухню пытаюсь соображать, что дается нелегко из-за принятых накануне нейролептиков.
— Может, я и вошла вечером, — бормочу, поворачивая к кухонному островку. — Постояла да вышла. Не было там никаких бумажек. И Райза.
Да, только вот… И вино, и договор, и Райза я прекрасно помню. Очень отчетливо. А как спать легла — нет.
Пробирает дрожь, нервно сглатываю. Опрокинула бы в себя остатки алкоголя на донышке, да надо в суд собираться. Харрис не поймет, если явлюсь с амбре.
Мозгоправы бы сказали, что все дело в стрессе. Не могу удержать в гортани истерический смешок и останавливаюсь у окна. Что-то совсем не уверена, что подобные глюки могут быть от стресса. Больше попахивает полноценным сумасшествием.
Оставляю злосчастный бокал у раковины. Запускаю кофе-машину и отрешенно пялюсь в пустоту, пока жду свой заряд бодрости. В ноздрях уже трепещет горьковатый запах, слышу сигнал. Достаю чашку и делаю глоток.
Недоумеваю. Морщусь. Отпиваю еще. Неверяще перекатываю жидкость на языке. Но не чувствую ни вкуса, ни температуры.
— Что за нахрен?.. — бормочу и ловлю себя на мысли, что слишком часто задаюсь этим вопросом в последнее время.
Взглянув на голограмму часов на стене, спохватываюсь — пора выезжать, а я еще в домашнем. Неосторожно ставлю чашку — расплескиваю немного на белоснежный кафель. Но убирать некогда. Ричи, минибот, потом помоет — на сегодня запланирована влажная уборка.
Бегом одеваюсь и уже мчу к выходу, на ходу застегивая пуговицы блузки, как взгляд выцепляет щель, которой быть не должно.
Дверь в кабинет вновь приоткрыта.
Резко торможу и таращусь на горящий по ту сторону перегородки свет. Начинаю злиться. Мнусь на пороге недолго, клокоча внутри, и врываюсь в помещение. Никого. Проверяю стол — по-прежнему пусто, как и было утром. Но я же, мать его, захлопывала дверь!
Оборачиваюсь со странным ощущением обреченности, сосущим под ложечкой. Будто знаю, что увижу.
Бокал стоит на подлокотнике, как ни в чем не бывало.
Кажется, такой жути я не испытывала даже тогда, в мотеле. Дрожу, как девчонка, и до усрачки боюсь гребаной стекляшки. Которую только что отнесла на кухню! Хватаю идиотскую посудину и со всей дури швыряю в стену — осколки разлетаются по полу. Протаптываюсь по ним и бегу к выходу — опаздываю. Попереживать по поводу своей явно поехавшей крыши можно и по дороге. Время неумолимо приближается к отметке 12:30.
Мчу в суд на всех парах, как сказала бы мама. Давно не использовала это выражение. Прокручиваю в голове и детские воспоминания, и студенческие годы — думать обо всем, что произошло дома, совсем не хочется. Не замечаю, как приезжаю на место назначения.
Сижу в машине и пялюсь на белоснежную высотку, но так и не решаюсь выйти, хотя и опоздала уже прилично.
— Волнуешься? — бархатно течет родной голос, и я уже даже не дергаюсь от его звучания.
Так, слегка вжимаюсь в спинку кресла и холодею.
— Есть немного, — шепчу, боясь повернуться.
Не знаю, что страшнее — увидеть Райза или осознать, что его здесь нет.
Ощущаю касание к скуле, прикрываю веки. Внутренне трепещу не то от жути, не то от удовольствия.
Оплетка руля хрустит от напора задеревеневших пальцев. Райз молчит, продолжает мягко поглаживать.
— Не переживай, ты справишься, — звучит у самого уха. Распахиваю глаза, хочу посмотреть на мужа, но… Вокруг лишь трепыхающаяся от дыхания пустота.
Совершенно по-идиотски оборачиваюсь вокруг своей оси, заглядываю под сиденье. Ищу, будто Райз — это зажигалка или еще какая мелочь, что могла выскользнуть из рук и потеряться в недрах автомобиля.
Сцепив зубы, ударяюсь лбом о руль и стремительно покидаю салон. Сдерживаю порыв взвыть от безысходности, распахивая двери. Кусаю внутреннюю сторону щеки, проходя по коридорам. Смаргиваю слезы, входя в лабораторию.
— Простите, что опоздала, — выдыхаю в спину Харриса, склонившегося над столом. — Пробки, — ляпаю первое, что приходит на ум.
Мне полегчает, когда убийца окажется за решеткой. А лучше — отправится на переработку. Нужно держаться на этом стремлении, поменьше обращать внимания на галлюцинации и взять себя в руки. Тем более не такие уж они и страшные… Я не против видеть Райза.
Интересно, есть ли призраки на самом деле?.. Когда-то, помню, пугали друг друга страшилками… Может, не такие то и страшилки? И я не двинулась, а увидела другую сторону?..
Сама же фыркаю от собственных дебильных размышлений. Во что угодно уверовать готова, не хочу признавать очевидное. Точно свихнулась.
— Харрис? — зову лаборанта, что так и не соизволил ко мне повернуться. Может, со слухом плохо? Ему лет-то сколько. — Добрый день! — повторяю громче, и оглушает шипением. От неожиданности оступаюсь и зажимаю уши. Спина встречается со стеной, в глазах темнеет.
Ошибка. Воспроизводится искаженный звук
Перед внутренним взором вспыхивает и тут же тухнет алая дымка. Мотаю головой, часто дыша. А Харрис сползает на пол. На его месте вырастает огромная тень. Ее щупальца ползут по стенам, стремительно приближаются ко мне. Не могу издать ни звука. Вглядываюсь во мрак и вижу в нем очертания чего-то, отдаленно напоминающего лицо. Делаю шаг в сторону, скольжу лопатками по гладкой поверхности, но щупальца настигают быстро, обхватывают запястья.
Открываю рот, пытаюсь вскрикнуть — бесполезно. Сквозь черноту проглядывает красный огонек Эйвы 2.0, фиксирующей повреждения.
«Дыши», — на повторе прокручиваю единственную важную сейчас установку.
— Дыши, дыши, дыши! — вторит Райз из расплывчатого мутного воспоминания.
Трясет меня. Хлещет по щекам. Чувствую это, но голова лишь безвольно болтается из стороны в сторону. Не могу вдохнуть.
— Ну же, Эйва! — с отчаянием сипит Райз. — Давай!.. Не смей оставлять меня одного!
Распахиваю глаза. Во всем теле — ломота и невыносимая боль. Пытаюсь шевельнуть конечностями — не выходит. Бросаю взгляд вниз. Отрешенно понимаю, что ног нет, а левое предплечье болтается на сухожилии. Совсем их не чувствую. Просто горю, бесконечно полыхаю каждой клеткой, каждым нервным окончанием. Захожусь в судорожных спазмах и дурею от количества красного цвета, кричащего на меня с каждой приборной панели и обшивки мультикоптера.
— Смотри на меня! — всплывает из багряного марева лицо Райза. Теплые дрожащие ладони обхватывают голову, глядят скулы. — Все будет хорошо, — хрипит он. По его щекам скатываются слезы, мешаются с кровью. — Я все исправлю, только не спи! Помощь уже в пути!..
Выныриваю из тягучей топи воспоминания и осознаю, что сижу на полу лаборатории. Сжимаюсь в комок, мычу и глотаю рыдания.
В груди разверзается дыра, поглощает все звезды эмоций и искорки последних сил. Обмякаю бесформенной массой и отдаюсь неконтролируемой дрожи. Вокруг суетится Харрис, шпигует какими-то лекарствами. Вычленяю из его речи, что в симуляторе я побывала, но данные собрать снова не удалось — теперь проблема со стороны аппарата, забросившего меня почему-то в тридцатое ноября совсем другого года. Но этого напрочь не помню. Только черную тучу с сотней отростков, что коварно схватила и обволокла непроходимой тревогой и жгучим ужасом.
По законам кротовой норы то, что попадает в белую дыру, не исчезает в ней, а перемещается в другое время и место. Помню это с курса астрофизики при университете. И убеждаюсь на примере своей совершенно дурацкой аналогии.
Канувшие в червоточину эмоции возвращаются, стоит переступить порог дома. Умножаются и треплют с тройной силой, когда вновь вижу на подлокотнике недопитый бокал вина. Закрываю глаза и на ощупь пробираюсь на кухню. Чувствую себя совсем безумной, но замираю в проходе и тихо зову:
— Райз?..
Ожидаемо, ответа не следует. И я, заливаясь слезами, бреду в спальню. Заваливаюсь в постель как была. Рыдаю в подушку мужа до тех пор, пока не накрывает куполом тягучего беспросветного сна.
Который, однако, прерывается прогнувшимся под чьи-то весом матрасом.
Протокол управления связью был прерван
Распахиваю веки и вглядываюсь в полумрак. В нем мелькает длинная челка. Очертания профиля, блеск уставших глаз. Боюсь моргнуть. Боюсь спугнуть. Так и лежу, таращась в пространство, пока Райз не замечает моего напряженного бодрствования.
— Прости, Искорка. Разбудил? — участливо шепчет он, укладываясь поудобнее на бок, лицом ко мне.
Невнятно киваю. В безотчетном порыве тяну ладонь. Касаюсь небритой щеки и судорожно выдыхаю тягучий воздух.
Райз. Теплый. Колючий.
Настоящий.
— Заработался снова. Знаю, не любишь, когда торчу в кабинете допоздна…
Прерываю его сумбурные оправдания поспешным поцелуем. Не верю собственным ощущениям. Слишком реально. Чуть шершавые, растрескавшиеся горячие губы с легкой горчинкой от сигарет — вот они, прямо здесь. Мои. Родные. Те самые.
— Райз, — сипло выдыхаю, разгоняя ресницами влагу. Но не знаю, что хочу сказать. Спросить. Или поведать?..
Не знаю. Запинаюсь, вглядываясь в ясные голубые озера, подернутые сизым непониманием.
— Все в порядке? — осторожно спрашивает он, поглаживая мою скулу. — Что с тобой?
Мотаю головой и всхлипываю. Не могу. Не могу выдержать этого!.. Льну к нему, обвиваю руками и ногами. Стискиваю так крепко, как могу, утыкаюсь носом в шею. Дышу.
Наконец-то могу дышать. Легко и свободно гуляет кислород, когда в нем ощущается родной аромат. Горчинка табака, древесные нотки, легкая терпкость естественного запаха тела.
Райз теряется на мгновение, но обнимает, прижимает к себе. Зарывается лицом в волосы, гладит по спине. Молчит. Только обеспокоенное сопение улавливается между моими всхлипами.
— Не уходи, — единственное, что удается выдавить из себя.
Я чувствую его. Чувствую!.. Жар, мягкость кожи, упругость мышц. Огрубевшие ладони. Обветренные губы. Рецепторы ликуют от поставки столь необходимого раздражителя. Каждый нейрон взрывается подобно сверхновой от радости на грани одержимости.
Не вижу. Не представляю.
Чувствую.
— Куда же мне уходить? — нервно хмыкает в макушку, оставляет поцелуй. — Работать больше точно не пойду.
Интонация слегка натянутая, взволнованная. Старается держаться непринужденно, хоть я его и пугаю.
Но не могу сейчас иначе. Не понимаю ничего, теряюсь в ощущениях действительности. Или ее отсутствия. Но так нуждаюсь в Райзе.
Неверяще целую жилку на шее, улавливаю частый пульс. Всхлип. Поднимаюсь выше, дорожкой выцеловываю все, до чего дотягиваюсь. Каждую складку, каждый шрам, каждую морщинку. Тянусь к губам. Впиваюсь отчаянно и жадно, все больше дрожа. Чувствую его вкус. Хочу большего. Хочу убедиться, что он
правда здесь.
Райз растерян, но отвечает на мой дурной порыв с не меньшей отдачей. Слезы мешаются с потом, теряются во влажном поцелуе. Бросает в жар, колотит сильнее. Руки Райза по-хозяйски прогуливаются по мне, на каждое касание отзываюсь с исступлением. Выгибаюсь дугой и не выдерживаю нарастающего напряжения. Опрокидываю Райза на спину, сажусь сверху. Стаскиваю с себя майку, порывисто пробираюсь к его штанам, избавляю подрагивающий член от плена ткани дрожащими пальцами. Сдвигаю белье в сторону и принимаю в себя пульсирующую плоть медленно и тягуче.
Из гортани вырывается глухой полустон. Райз сверлит меня диким взбудораженным взглядом. Стискивает ягодицы до боли и резко опускает на себя. Входит до основания. Вскрикиваю с облегчением. Зрачки закатываются, но силюсь фокусироваться на муже. Хочу видеть.
Райз рывком садится и сжимает в объятиях. Приподнимает и вновь насаживает на член так стремительно, что в глазах темнеет. Хрипло и часто дышу, впитывая каждое рваное ощущение. Двигаюсь, направляемая властной ладонью на пояснице, и все громче даю понять, насколько мне это необходимо.
— Люблю тебя, — шепчет Райз, прерывая слова смазанными поцелуями.
Скользит вдоль позвоночника, сжимает шею сзади. Перемещает чуть щекотные касания на ребра, затем — живот. Трепетно подбирается большими пальцами под грудь, обводит по кругу соски. Дрожу и двигаюсь все активнее, не в силах растягивать удовольствие.
— И я тебя, — скулю, ощущая приближение оргазма. — Так люблю…
— Не спеши, — обхватывает мои бедра, пытается удержать на месте.
На миг повинуюсь, но с всхлипом продолжаю нанизываться на него. Райз скоро сдается. Стонет громче и чаще. Запрокидывает голову — набрасываюсь на открывшуюся шею с кусачими поцелуями.
— Ты… нужен мне, — торопливо выдыхаю между засосами. Прижимаюсь к горячей коже, покрывшейся испариной, как и моя собственная. Хнычу от неги, разливающейся по телу колючими мурашками и волной жара.
Искра. Вспышка. Тянущая и распирающая феерия счастья. Блаженство детонирует внизу живота и окатывает взрывной волной от макушки до пят. С громким вскриком обмякаю в крепких объятиях, постанываю от последней пары толчков, за которыми следует разрядка Райза.
Мы валимся на постель взмокшие и запыханные, в объятиях друг друга.
Чувствую. Как колотится его сердце, как натужно работают легкие, как подрагивает во мне член.
Если сумасшествие
такое — я совсем не против. Но все это кажется слишком реальным. И я тону в удовольствии от близости родного человека, которого так несправедливо рано потеряла.
Голограмма на стене вспыхивает тающими цифрами. Полночь.
