Aversion

Мысли о тебе помогают мне выжить Проще бросить курить, чем тебя из моей жизни

      Мы познакомились случайно — твоя лучшая подружка с каким-то вычурным именем собрала половину универа на своей обшарпанной хате. Искусные строки, льющиеся из хрипящих динамиков, бесконечное множество распутных тел с потасканной душой, алкоголем и порошком по венам, витающие над потолком хмурые клубы дыма.       Всё это было нашим окружением в тот чудесный вечер.       Тебе было хорошо с незнакомым парнем. Изрядно напившись непонятным пойлом с отвратительным вкусом, я подошла к тебе. Ноги сами принесли моё шатающееся тело чуть ли не в твои руки. Мы громко смеялись о чём-то, видимо, я выложила весь свой запас глупых шуток и анекдотов, надеясь впечатлить тебя.       И ты была счастлива. Завилистый смех перебивал «тринадцать карат» из старых колонок, для меня в мире будто не было ничего, кроме тебя и яркой улыбки на влажных губах, которые я так хотела почувствовать.       Следующая встреча уже в универе. Я боялась, что ты забудешь наш вечер, мой идиотский юмор.       Но ты сама подошла ко мне.       Разговоры обо всём, что только приходило в голову, а после единственная сигарета в пачке на нас двоих. Я завороженно дотронулась дрожащими пальцами к твоим огненным прядям, а ты лишь улыбалась в ответ на мои робкие прикосновения.       А сердце пропустило удар.       Мы часто встречались в парке, проводили время с сизым папиросным дымом, грелись в теплых объятиях.       Холодными вечерами у тебя дома нас согревал приторный алкоголь. Ты несла какую-то чушь заплетающимся языком, а я с улыбкой слушала несвязный, но такой искренний бред, пока твои глаза постепенно потухали от количества выпитого в крови. На маленьком диванчике в моих руках ты засыпала почти сразу, даже во сне продолжая тихо бормотать что-то про то, как сильно любишь мои розовые волосы.       Твои объятия обволакивали сильнее, чем ужасная усталость. С тобой я смогла спать спокойно.       Ты пригласила меня к себе поздно вечером, потому что не могла уснуть в чудовищную грозу без успокаивающих прикосновений.       И я примчалась почти сразу.       Ты налила мне сладющий чай, долго топталась на месте. А потом не выдержала и прижалась своим телом ко мне как можно ближе. Что-то тихо шептала в шею, обжигая дыханием, а я гладила по спине, плечам, волосам.       Посадила тебя на подоконник, села рядом, в руки попала расстроенная гитара. По памяти напела строчки своего стиха под незамысловатую мелодию, стёрла непривыкшие к струнам пальцы в кровь.       А ты заботливо приклеила пластыри, умостила свою огненную макушку на моё плечо.       Мы долго сидели вот так. А потом перелегли на расстеленный диван, укрылись белым пледом. Я смотрела в твои глаза, взглядываясь в неизведанные серые глубины, пыталась отыскать там что-то похожее на любовный блеск.       А найдя его, почувствовала влажные губы на своих. И я сминала их остервенело от переизбытка чувств, ещё долго не могла отдышаться.       Ты сказала, что любишь.       И я сказала тоже самое в ответ.

*

      А разве это любовь?       Снова алкоголь, снова дым под потолком. Снова невнятно говоришь, я слушаю, блять, мне ведь больше ничего не остаётся.       Серые глубины раздражают. Раздражают рыжие патлы. Раздражает, сука, всё.       Тянешься за поцелуем, несёт стойким перегаром. Меня тошнит, мне становится противно.       А раньше я любила прищуренные глаза, пьяный бред, ужасно глупые слова о любви.       Я раньше помешалась на тебе.       Блядство, блядство, блядство.       В твоих омутах стекло. На щеках не поцелуи — болезненная краснота. Смотришь преданно, подобно псу. Я вижу этот несчастный любовный блеск, а у меня его нет уже давно.       Ты дура, Боже, какая же ты дура.       Всхлипываешь, обнимаешь меня, надеясь на взаимность. Отталкиваю к подоконнику, грубо прикасаюсь, мне плевать на просьбы быть нежнее, мне плевать уже на всё.       А дальше все по кругу — окурки сигарет, алкоголь вечером пятницы, стихи под гитару поздней ночью, а после твои ебучие стеклянные глаза.       Ведь не могу сдержать себя.