Белый шиповник, вечный шиповник, память любви цветёт

Боль, всепоглощающая, острая, вспарывающая лёгкие и сердце острым, серебряным клинком. Боль, которую не мог бы потушить ни один из всевозможных эликсиров, которая с каждым толчком диафрагмы становится лишь горячее. Лютик сжался над деревянным тазом, обхватив живот руками. Судорожный кашель не прекращался, переходя во рвотные позывы. Сиплые кряхтящие звуки заполняли комнату, пока наконец, вместе с кровью и желчью в таз не плюхнулось что-то небольшое и длинное. Лютик аккуратно, кончиками пальцев, выловил из желтовато-бурых масс цветок белого шиповника. Бард вздрогнул от воспоминаний и вновь накатившей боли. Утро того же дня. — Эй, Герррральт?— бард мурлыча протянул имя спутника, мгновенно улыбнувшись. — Хм?— ведьмак ответил как и всегда, одним междометием умудряясь передать "Что, Лютик? Говори быстро и коротко, потому как иначе слушать я тебя не собираюсь" — Я тебе рассказывал, как однажды охмурил графскую жену одним лишь цветочком?— Лютик снова улыбнулся и мечтательно хихикнул, — только представь, Геральт, одним цветком шиповника, который я умудрился сорвать в её же саду! Ты представляешь, насколько оголодала женщина по простым человеческим ухаживаниям, что согласилась слиться со мной в едином экстазе лишь от таких банальных знаков внимания! Муженёк её видимо не сильно радует..— Бард рассмеялся. — Не боишься однажды попасться такому хмурому муженьку?— язвительно спросил Геральт. Сколько рассказов барда он помнил, тот всегда выходил сухим из воды, максимум поиграв в догонялки с, надо сказать, не без причины злыми мужьями, братьями или отцами растлённых женщин. — Так я почти попался!— весело констатировал Лютик— В последний момент натянул портки, и начал наигрывать грустные баллады, дабы сокрыть страстные лепетания графини. Она, конечно, всё поняла, и начала подвывать в такт, а когда в комнату вломился её муженёк, сказала ему, что попросила меня, Маэстро Лютика, устроить ей частный концерт— Бард подозрительно задумчиво хмыкнул. — Вроде всё прошло гладко, и когда я доиграл, и уже шёл к выходу, старушка-прислужница начала подозрительно шептать мне в спину. Слова были очень тихие, и разобрать я их не смог, да и то, что услышал явно было не на Всеобщем. Остаётся надеяться, что она не прокляла меня— вновь улыбнувшись подытожил бард. — Да уж. Почти приехали. Вечер того же дня. Выступление прошло на "Ура". В старой, но весьма добротной корчме собралось много народу. Лютик расхаживал по свободному и относительно светлому пятачку, наигрывая лёгкие мелодии и веселя уставший народ. На дворе стояла ранняя осень, время сбора урожая и заготовок на зиму, поэтому все жители деревень целый день проводили в полях, и такая разрядка вечером была им очень кстати. Барда завалили овациями и хвальбами, не забыв об оплате. Геральт ушёл наверх, в комнату, ещё в середине вечера, сославшись на то, что устал. Оно и ясно, осень— время обострения всех чудищ, и чаще, конечно, вылезали те, за которых никто платить не собирался. Утопцы, гули и другие, от которых Геральт мог бы спокойно оторваться верхом, если бы не пеший бард. Лютик поднялся по лестнице, вышел в узкий, освещаемый лишь парой масляных ламп, коридор, постучался в дверь. — Геральт,— полушёпотом окликнул бард— ты спишь? — Пытаюсь — Послышалось из-за двери. — Прости.. Я просто хотел сказать, что заработал достаточно денег сегодня, так что завтра не смей отказывать себе в завтраке. Считай, что возвращаю долг— с улыбкой закончил Лютик. — Ну, спокойной ночи, Геральт. За дверью слышалась тишина. Бард тихо отошёл от чужой двери и пошёл к своей, находившейся почти в конце коридора. Зайдя в комнату, Лютик сладко зевнул, и уже собрался целиком отдаться сну, как в горле слегка запершило. Бард хотел откашляться, но с каждой попыткой исправить положение становилось всё хуже. Вот он уже согнулся вдвое, пытаясь откашляться. Что-то тонкое прилипло к нёбу. Лютик залез пальцами в рот, доставая лепесток. Через час значительная часть прикроватного пространства была усеяна белыми, скомкаными и липкими от слюны и мокроты лепестками. Слёзы непроизвольно текли по щекам Барда, отхаркивающего очередной лепесток. "Как хорошо, что у нас с Геральтом отдельные комнаты... Уверен, он бы уже выкинул меня на улицу с таким усердным производством цветов" Лютик мысленно усмехнулся своим мыслям, и тут же вновь выплюнул лепесток. На этот раз он был не белый, а буро-алый. Утро. Геральт проснулся рано, почти засветло, сонно потягиваясь, разминая затёкшие конечности. День предстоял долгий, и стоило бы выдвинуться в путь пораньше. Как ни странно, настроение у ведьмака было лучше обычного. Может запах первых холодов так влиял на него, а может сочетание солнечного света и золотистых деревьев, видимых за окном. Помнится, Лютик говорил что-то про завтрак. Геральт бесшумно оделся, и вышел в коридор. Благо, он помнил, что комната барда находится в конце коридора. Ведьмак постучался, и, не получив ответа, тихонько открыл дверь. В нос ударил тонкий аромат шиповника, и металлический, горький запах крови. Лютик лежал на полу в окружении подсохших за ночь белых лепестков, а в руке у него был зажат перепачканый запёкшейся кровью цветок. Геральт нахмурился. Первой мыслью было то, что вчера, в разгаре куража и веселья, бард насобирал цветочных лепестков, и сам раскидал их по комнате, затем, порезавшись о шипы, переляпал последний бутон и уснул там, куда упала его голова. Второй же мыслью была Графская месть. Пока мысли ведьмака судорожно кружили в поисках догадок, сам Геральт уже ощупывал и осматривал тело барда. Дыхание его было рваным и медленным, будто он находился на грани. Руки, без видимых повреждений были напряжены. Камзол и штаны были переляпаны в каплях крови и рвоты, а в уголках рта краснели язвы. Вся кожа Лютика была бледная, а на шее виднелись царапины от ногтей. Геральт коротко рыкнул, злясь то ли на себя, за то, что не уследил, то ли на Графа и его жену, то ли на самого Лютика, чёртов бард, зачем полез к графине, сложно ли до борделя дойти... Ведьмак приподнял безжизненное тело, стараясь как можно более аккуратно трогать его, и, поместив одну руку под шею, а другую под колени, вынес Лютика из комнаты. — Есть у вас лекарь в деревне?— быстро и громко спросил ведьмак. Занимавшаяся утренними приготовлениями хозяйка корчмы даже подскочила на месте. — О, святая... Есть конечно! В десяти домах отсюда, на восток — женщина взглянула на барда. — А что это с ним? Перепил вчера, чтоль? Али отравился? — Не знаю, но хотелось бы верить в то, что всё так, как вы говорите. Отравление, даже самое суровое, вылечить легче, чем порчу. Спасибо, хозяйка.— не дожидаясь ответа, Геральт направился к выходу из корчмы. Плотву пришлось оставить в стойле, ибо состояние Лютика и так оставляло желать лучшего, и лишняя тряска могла ещё больше навредить. Нужный дом ведьмак нашёл быстро, от него за версту тянуло запахом трав и спирта. Несмотря на раннее время, дверь отворилась относительно скоро. На пороге стояла заспанная старушка в ночном платье и с седыми, завязанными в косичку волосами. Удивлённая столь ранним визитом непрошенных гостей, лекарка немного обомлела, но увидев больного, без сознания лежавшего на руках Геральта, молча впустила их в дом. — Клади его сюда,— скомандовала старушка, указывая на длинную койку в кухне— и рассказывай, что стряслось. Геральт пересказал события утра, и выжидающе смотрел на женщину. Та задумалась на минуту, и тихо спросила: — А что было до? Ведьмак терпеливо расписал весь вчерашний день, вплоть до пересказа бардовских похождений, и только хотел начать высказывать свои предположения, как раздался голос лекарши. — Всё ясно. Он проклят. Заклинание редкое и совершенно негуманное, но, будем честны, этот твой получил по заслугам. Даже больше...— невесело усмехнулась старушка. — Вы же сможете снять его? — спросил Геральт, как ему казалось, безэмоционально, но на деле в его голосе открыто читалось беспокойство и страх. — Нууу..— лекарша помялась— заклинания такого типа не рассчитаны на то, чтоб их снимали. Всё из-за того, что звучат они на мёртвых языках, а снятие для каждого случая индивидуально. Знать бы, что ему тогда наговорили в спину, так было бы проще, а так... Хотя, есть способ узнать. В травах разбираешься? Геральт кивнул. Спустя час ходьбы по близлежащим лесам, ведьмаку всё же удалось отыскать нужную траву. Это был небольшой кустарничек, с сильной для растения магической аурой. Обычно, эти растения выбирали себе места с сильными силовыми потоками, но здесь, к счастью для Геральта, выросло исключение. Подойдя к дому лекарки, Геральт принюхался. Тяжёлый запах крови и шиповника. Заходя на кухню, ведьмак увидел скрюченного на койке Лютика и лекаршу, державшую на коленях таз, в котором плавали кровавые лепестки. Женщина легонько постукивала по спине барда, надеясь, что это хоть немного поможет унять кашель. — Нашёл? Давай сюда— вставая сказала лекарша, отставляя таз с коленей на табурет.— Последи пока за больным своим, плохо ему совсем. Я дала ему отвар из подорожника и корня солодки, чтоб откашлялся, но поможет ненадолго. Я сделаю снадобье, которое поможет нам узнать, если позволите, "условия" его болезни. Пока ждите. — женщина забрала из рук Геральта нужную траву, и скрылась в маленькой комнатушке, спрятанной за тканевым полотном, повешенным на стене. Геральт спустил таз с табурета на пол и сел рядом. Лютик всё так же сипло и рвано дышал, но теперь хоть щёки его порозовели, и на них стали видны дорожки высохших слёз. Ведьмак провёл рукой по лбу Лютика, убирая спутанные, всклокоченные пряди, и внутри него что-то кольнуло. Разве может этот дурак так просто умереть? Маэстро Лютик, тот самый, шастающий с ведьмаком по всему Континенту, тот самый, которого на пути могли подрать утопцы, заманить сирены, да даже схватить и запытать Нильфгаардцы, сейчас лежит и медленно умирает от цветочного кашля? Впрочем, есть в этом доля поэтичности, как раз под стать Лютику... Но нет. Это не должно произойти. Это не может вот так случиться. В раздумьях Геральт не заметил, как минуло полтора часа, и из мыслей его вывел бодрый шаг лекарши. — Готово! Приподними-ка его голову слегка.. Геральт послушно просунул ладонь под бардовский затылок и приподнял над кушеткой. Лекарша ловким движением опрокинула бутылёк с зеленоватой жидкостью прямо в рот больному. Геральт не отрывая глаз следил за реакцией Лютика. — Как скоро сработает? — Скоро. Опусти его. Реакция и правда не заставила себя долго ждать, как только ладонь ведьмака выскользнула из-под головы барда, второй тут же распахнул глаза. — Лютик?— взволнованно позвал Геральт. Но бард не ответил. Вместо этого он повернул голову на бок, и, смотря куда-то сквозь ведьмака, не своим голосом проговорил "Да обрушится кара на посмевшего взять чужое, да прорастут цветы боли. Ибо чужое брать, имея своё, пусть и недоступное— постыдно. Умереть тому в муках одинокой любви, от шипов в сердце." Закончив, Лютик закрыл глаза и вновь зашёлся кашлем. — Понятно,— грустно произнесла лекарша— сложно будет вылечить, да и зависит всё не от него, а от того, кого он любит. Времени у вас немного, до третьего восхода солнца. Считай, осталось всего два. Иначе умрёт.— подытожила она. —Хмм.— пусто проговорил Геральт. Искать того, кого любит Лютик, а ещё и того, кто любит его в ответ довольно проблематично, при условии всепоглощающей любвеобильности барда. — Спасибо. Сколько я Вам должен?— после недолгого молчания спросил ведьмак. — Сколько дашь,— тихо ответила лекарша,— и возьми ещё это. Она протянула несколько склянок с отварами. — Спасибо ещё раз.— Геральт забрал склянки, протянул небольшой мешочек монет, взял барда на руки и вышел за дверь. В голове пульсировала одна мысль: "Что делать?" Дойдя обратно до корчмы, Геральт почти одним скачком поднялся на второй этаж, зашёл в арендованную комнату и уложил барда на кровать. Нужно было найти кого-нибудь, чародея, мага, да хоть колдуна, который мог бы найти другой способ снять заклятие. Даже это было бы проще, чем найти взаимную Лютикову любовь. К полудню Геральт забрал все вещи из комнаты барда, приторочил их к седлу и собрался ехать. Благодаря лекарским снадобьям, Лютик более-менее пришёл в себя, изредка заходясь сиплым кашлем, но в остальное время даже выглядел более живым, чем был утром, даже несмотря на то, что молчал, боясь лишний раз потревожить разодранное кашлем и цветами горло.