Заметая следы. Запах корицы и карамели.

Свет будто бы незакатный проникал в комнату с обоями бледно-зелеными, смешивая тот неприятный цвет с алым. Хенджин смотрел в окно на проплывающие облака, на соседние панельные дома и даже не замечал течения времени. Все вдруг потеряло смысл, когда он услышал: "Чан, я люблю тебя. Я твой соулмейт". Джин ведь думал, что это он, он предназначен Бану Судьбой. Выходит, ошибся. Выходит, его влюблённость, первая, детская, никому не нужна. Выходит, все, что было следует забыть, вырвать с корнем из памяти и сердца. Выходит, он тень прозрачная что для матери, что для отца, что для Чана. Лучше бы его тогда не нашли, лучше бы он сгнил в той подсобке от недостатка кислорода, от жажды и голода, лучше бы его насмерть тогда забили. -Йа! Хенджин, ты оглох?! Иди матери помоги! - резкий крик матери вырвал из раздумий мрачных. Хван вышел из комнаты и остановился около прихожей, пытаясь понять, что от него требуется. -Ну что ты вошкаешься! Бери пакет и неси на кухню, я что, заевшая пластинка, чтобы по сто раз на дню повторять, что сделать надо? Айщ, до чего ж ты бестолковый и непутевый. Весь в отца пошёл, - привычно ворчала мать, пока Джин относил пакет на кухню. Зачем она каждый день его пилит? Он и так ни на секунду не забывает о своей никчемности. Но почему-то именно сейчас в тысячу раз больнее слышать это от неё, словно голыми руками схватился за оголенные провода. -Ты уроки сделал? - вытирая ладони кухонным полотенцем, грозно спросила она. -Да, - искренне соврал он: все время вместо учёбы просидел глядя в пустоту. А мог столько всего успеть. -Поужинаю и проверю, - цыкнула языком женщина, - да иди ты уже, не могу на рожу твою противную смотреть. Сжав до побелевших костяшек кулаки, Джин ушёл к себе. В комнате царил бардак: кровать не убрана, на столе лежат раскрытые учебники и тетради. Облака сменились тучами тяжёлыми и большими - темно как в чаще лесной. Завибрировал телефон, а Хенджину показалось, что все не так уж и безнадёжно. Вдруг отец? До этого он просто занят был, но наконец увидел пропущенные вызовы и решил перезвонить. Однако на экране большими буквами выведено "Чан". Трубку не хочется брать совсем, ведь станет только хуже. Джин, приготовившись к очередному разряду тока по нервам, поднял трубку, быстро пробормотал что-то о внезапной болезни. -Кажется, у меня остались лекарства. Я могу прийти и… - нельзя быть настолько хорошим. А Хенджину нельзя давать себе надежду на то, что он заслуживает Чана и его любовь к себе. -Нет, не стоит. Мама дома, она не слишком обрадуется Вашему появлению, Чан-хён… и прогулку придётся отменить… - насколько же невыносимо больно произносить эти слова. -Все в порядке, не бери в голову. Главное, поправляйся, если что-то понадобится, то я в соседней квартире. -Угу, - сцепив зубы, выдохнул Джин. -Хенни, что-то случилось? - неожиданно задал вопрос Кристофер, а младшему сделалось ещё хуже от той заботы неоплаченной, от знания того, что эта самая забота должна другому предназначаться, - Ты можешь рассказать, если хочешь. -Нет-нет, все хорошо. Просто был тяжёлый день в школе… - чем дальше, тем слова выходят труднее. Господи, да он практически чувствует запах Чане через телефон. Или это его воображение? -Тогда не буду отвлекать. Спокойной ночи, Хенни. -И Вам, - Джин сбросил вызов. Один разговор, маленький, продлившийся чуть больше минуты, а ощущение, что из него все соки выжали. Зачем Чан продолжает так хорошо относиться к нему? В носу защипало, взгляд стал мутным от набежавших слез. Тишину, что нарушал только белый шум в голове и ускоренное сердцебиение в висках, нарушила мать шелестом книг. Она отбросила учебник и пустые тетради на стол, опасно зыркнула на сына. -Ты солгал, Хенджин, - она начала говорить медленно, делая ударение на каждое слово, пытаясь проникнуть словами в самое нутро Джина, поселиться в нем как паразит, постепенно выгрызая мозг, - Нагло и бессовестно соврал матери. Тебе должно быть стыдно за своё поведение. Но ты слишком глуп и безнадёжен для этого. Дрянь ты безответственная и самовлюбленная. Не можешь сделать ничего нормально. Мне уже стыдно с тобой по улице ходить, - она картинно развела руками и вздохнула, - у меня нет слов. Я разочарована в тебе окончательно, Хван Хенджин. Ты просто выродок вредоносный. Да что же это я? С тобой бессмысленно говорить, - и исчезла. Пропала из комнаты, но осталась сидеть в голове Хенджина, продолжая обмазывать лицо словами грязными, издеваясь морально над ним с довольной улыбкой. Он завалился на жесткий матрас, поджал колени. До безумия холодно и одиноко. Слёзы, до этого нахлынувшие как цунами, куда-то испарились. Вместо них теперь огромная чёрная дыра, что разрастается с каждой секундой, поглощая те редкие радостные воспоминания. Ныне и они кажутся сказкой, волшебным миром, сном. Может, он вправду их придумал? Он смотрел на свое отражение в мутной луже. Время давно перевалило за обеденное, а в желудке была разве что мятная зубная паста ненароком проглоченная утром. Он не замечал ничего, что творилось вокруг: ни людей, ни транспорта, ни птиц. Они создавали лишь какой-то гул, незначащий ропот. Он смог опуститься на Землю, лишь когда автобус окатил холодной водой. Потрепанные кеды, застиранные школьные брюки, темно-синяя куртка бесповоротно испачканы. Утирая последнюю каплю грязи и обиды с лица, он почувствовал себя настолько потерянным в этой жизни, настолько одиноким и серым, словно прозрачным, что сам не понял как провалился в воспоминания о детстве. Пусть и не таким красочным, как представляют его себе многие, но с мамой и папой, которые тогда ещё были вместе, как они однажды ходили в парк аттракционов, но потом питались объедками целый месяц, как он ел карамельное мороженое, но потом тяжело заболел ангиной, как они проводили семейные ужины… а потом родители поссорились. Хенджин до сих пор в кошмарах слышит звон бьющейся посуды, видит жестокие драки. И ему вернуться хочется в детство, когда он в школу ещё не ходил, когда он не расстраивал родителей оценками, когда чувствовал себя любимым и нужным. Пусть эти воспоминания, на самом деле не самые лучшие, навсегда останутся в его голове счастливым пятном. Джин неожиданно для самого себя нашёл здание, что отражало внутренний мир его: заброшенное, с побитыми окнами, полуразвалившееся. Внутри валялись битые бутылки, шприцы, старые матрасы, поломанные стулья. Стены и потолок последнего пятого этажа отсутствовали. Вид на закатный город открывался душераздирающий: у всех сейчас идёт жизнь, кто-то гуляет, наслаждаясь солнечной погодой, кто-то торгует в ларьке едой, кто-то входит в бар, собираясь отметить выпускной, кто-то спешит с работы домой к детям, кто-то - к любимому человеку. А ему и в любви не повезло. Он наконец почувствовал что-то высокое и счастливое, захотел жить, но жизнь спустила его с мягких облаков, больно ударив о каменистую почву. Он годами сдерживал в себе боль и отчаяние, скатывая её клубком ниток-шипов, старательно пряча его в самой глубине сознания, но всему рано или поздно приходит конец. И вот он стоит на краю своей жизни, бесцветной и тёмной. Закат цвета вишни спелой сменился чёрным небом, беззвездным и безнадежным. Как он не старался - сон не шёл. Его буквально пружиной с постели подкидывало. В голове голос почти кричал что-то неразборчивое. Чан сел на кровати и провел ладонью по лицу. Внутри что-то дискомфортно ныло, шептало "приди, спаси". -Ладно… хорошо-хорошо… - успокаивая себя тем, что он не сошёл с ума, Крис, решил отправиться на вечернюю прогулку. Из головы Хенджин не выходил, пока ехал в лифте. Как он? Поправился ли? Увидел с Джуном и обиделся? На сообщения и вызовы не отвечает. Им бы встретиться, и тогда Чан бы рассказал, что между ним и Минджуном нет ничего, что Джин его соулмейт. Но вот только подсказывает что-то, что плохо Хенджину сейчас, что до смерти больно, и оттого страшно за жизнь его. А Чан первый раз за жизнь по-настоящему влюбился и всю свою любовь воробушку хочется подарить, оберечь от трудностей, достать звезду с неба. У него самого желание жить очнулось от спячки многолетней. Ноги принесли к старой заброшке. -Йа, серьёзно? Лучше место не мог придумать для прогулки? - ругая самого себя, Чан развернулся в обратном направлении и зашагал в сторону дома. Но опять голос позвал и манящую карамель ветер принёс. Он обернулся и поднял глаза: на краю последнего этажа стоял Хенджин, готовясь вот-вот распрощаться с жизнью. Чан сорвался с места, молясь Богу, чтобы успеть.