Сгорай

Дрим впервые за… звёзды, он даже не помнит сколько времени он не чувствовал себя так легко… встал с неимоверно прекрасным настроением. Сегодня ночью он не видел снов. О, нет, сегодня он видел нечто лучше — он видел воспоминания. Красочные, яркие, живые воспоминания с запахами и послевкусиями, он чувствовал на пальцах влагу и температуру чужой магии, слышал стоны и тяжёлое дыхание, ловил последний всхлип и солоноватые капли ЕГО оранжевой магии, чувствовал их на языке... Снова и снова, раз за разом и так по кругу, не желал просыпаться, не желал заканчивать просмотр сладкого зрелища, что так любезно было вытащено из памяти и прокручено мозгом пару десятков раз. Бредил до полного изнеможения, отдавался воспоминаниям целиком, пока кости не стало жечь от собственных касаний, пока язык не прилип к нёбу, высушенный сиплыми выдохами и хриплыми стонами. Пока Дрим не остыл, не перегорел, словно испорченная лампочка, пока не кончились силы. — Что же ты со мной делаешь, Огонёк? Он погладил череп и струсил с бедренных костей пепел, что оставила после себя сгоревшая одежда. Опять. Хмыкнул недовольно. Это уже начало входить в привычку, если так пойдет и дальше, ему и спать будет не в чем, он уже молчит о привычных постоянных потерях одеяла — последнее как раз "закончилось" сегодня. И вообще, со дня его знакомства с маленькой Саламандрой, ему можно было смело спать голышом и под чистым небом, настолько горячие сны приносили ночи, уж точно не замёрзнешь. Дрим вздохнул: — Но мы ведь там не закончили. Мой маленький Огонёк будет обижаться, он так и не узнал, причастен ли ты к похищению его братика, а это меня… расстраивает~. Мой мальчик не должен грустить, мой малыш не должен терять и переживать, он должен наслаждаться, получать от жизни удовольствие. А ты ему вроде как собрался помешать. А значит, нам с тобой пора увидеться. Ох, я не имел шанса пообщаться с тобой лично вчера, сегодня мы исправим эту глупую несправедливость. Он поднялся, обтрусился от прилипшей пепельной пыли и набросил на себя удобную одежду, сегодня ему нужно было никак не красоваться. Ох, сегодня хищная птица не будет танцевать, сегодня она будет охотиться. Дрим оглядел себя в потемневшем зеркале, поправляя жёлтые манжеты, распушил блестящее золотое оперение и кинул довольный взгляд на ярко сияющий над головой венец. Давно он не был настолько силен, давно не был так полон, о, Огонёк постарался вчера на славу, напитал своей страстью, оживил своей любовью, вернул жаждой, жаждой к жизни, жаждой к прикосновениям, жаждой к нему, Дрим почувствовал в нём щемящую и робкую, пока неуверенную, но такую горячую потребность в себе, что чуть не закричал тогда от радости, Дрим увидел её, прочитал. И Дрим теперь уж точно готов был отдать душу за возможность наблюдать разномастные зрачки, что горят жёлтым и лаймом перед собой, рядом с собой… под собой. Ох, Дрим этого так ждёт, увидеть закушенную губу, пока его тонкие длинные пальцы перебирают хрупкие рёбра, а… ох, не думать, не сейчас, не время. Портал в Хевентейл открылся как бы сам собой и крылатая фигура выпорхнула в красное небо: — Найтмер~... — певучий тенор разлился, рассыпая мелкие, словно молнии трещины по привыкшему к негативу пространству. Он был словно солнечная болячка на этом монолитном липком негативе, словно открытая кровоточащая светом рана, что заражала всё вокруг, убивала ненависть блестящей солнечными зайчиками дикой страстью и душным обожанием… Воздух вскипел, заволновался, затрещал, словно от статики, как круги на воде распространяя густое, приторное, ничем не прикрытое, пошловатое в своей самодостаточности счастье. Чуждое вселенной чувство пустило тут же миазмы, словно кислота выедая дыры в чёрном хозяйничающем тут отчаянии. Вселенная вздрогнула, сотрясаемая ментальным скрежетом чаш весов Мультиверса, что только что сорвали заржавевшие свои вехи, запустили закисшие шестерёнки и сдвинулись с застывшей на долгие десятилетия позиции. — На́йти, клякса моя милая, где же ты, я УЖАС, как хочу тебя увидеть. Зачем же прятаться от маленькой безобидной птички типа меня? — Я сделаю вид, будто поверил, что ты меня не заметил. Дрим улыбнулся, обернулся вокруг своей оси, приминая серую траву высокими ботинками на грубой подошве, Кошмар вздёрнул щупальца в ответ на полубезумный оскал. — Ох, я просто решил, что ворваться в чужой дом без приглашения это будет кошмар как не культурно. А я монстр образованный, воспитанный и ценю личное пространство… ну, почти всегда, если его владелец не стоит на пути у моего счастья. Крылья распахнулись в стороны, слепя солнечным сиянием, перья вздыбились, сочась ослепительным светом, Дрим полыхнул взглядом расплавленной магмы и золота, маленькое солнце в левой глазнице сверкнуло острыми кончиками: — Где он? Где Сильвер? Я знаю, что ты причастен, один из твоих мальцов был в Неонтейл, я знаю это. Найтмер рыкнул. Ну почему, стоит только делам пойти на лад, как появляется какая-нибудь неприятность, типа альтернативы его брата и портит всё? Почему он сегодня стоит перед этим сияющим голубем? Где он вообще взял силы? Он же вчера еле на ногах держался, Найтмер сам видел, надеялся не видеть его по минимуму неделю! Где можно было взять столько позитивных истинных чувств, чтобы восстановиться так быстро? Упёртая птица! — Я не знаю о чём ты говоришь! Впервые слышу это имя. — Найтмер почти не врал. Дрим почти верил. Имя он и вправду мог слышать впервые, но вот сама причастность… — Я думаю, я уделял тебе до несправедливости мало времени, мой неправильный испорченный братец. Пора бы это исправить, или, возможно, ты предпочтешь признаться во всём сам, покаешься, вернёшь нашего безвести пропавшего и мы разойдемся с тобой мирно? Обойдёмся без близкого контакта. Почему-то не хочется об тебя руки марать. Найтмер замер, шокированный неслыханной наглостью. Ему, одному из сильнейших Мультиверса угрожают расправой? Ему, повелителю Кошмаров, тому, кто держит в страхе большинство миров, тому, в подвале которого осталась пылью не одна душа… ему угрожают? Да ещё кто? Несчастная спятившая копия его брата? Вот это крылатое недоразумение? Он расхохотался вголос: — Ты не хочешь марать об меня руки? Ты? Ты, кажется, что-то перепутал, птичка, я единственный, кто может причинить здесь боль и страдания. Что ты можешь сделать со своим слабым смешным позитивом? — Найтмер скалился, Найтмер разминал пальцы. Найтмер был уверен в своём превосходстве. Он наклонился, упираясь стопами в землю крепче и сразу четыре отростка рванули вперёд. Воздух зазвенел от столкнувшихся аур, взвился спиралями от резкой подачи, взревел от ринувшейся вперёд магии, но склизкие острия не нашли цели. Дрим уже парил в небе, невесомой тенью выписывая петли и заливаясь безумным смехом. Найтмер был так зол, так предсказуем в своей слепой ярости, так агрессивен и так относительно слаб. Дрим спикировал вниз и крутанул цепью, что уже серебристой змейкой сформировалась в тонких ладонях. Два вектора опали наземь, отрубленные острым гнутым лезвием на окончании металлического гибкого словно змея оружия. Кошмар рыкнул — негатив зашёлся на нём волнами, лишая фигуру человеческой формы, собирая свои же ошмётки, спаивая и впитывая отрубленную плоть, соединяя и выращивая новые конечности. Бесформенное склизкое, похожее на каракатицу существо сжалось в клубок, спружинило от земли и в Дрима полетели десятки тонких копий-иголок, рисуя за собой чёрные клубящиеся отравленным дымом следы, а среди этих смертоносных снарядов мрачной чёрной тенью взлетел над землёй и сам Кошмар. Дрим извернулся, сложил крылья и камнем рухнул вниз, навстречу, не зная что такое страх, упиваясь кипящими в жилах до сих пор страстью и обожанием маленького хрупкого на вид скелета с оранжевой банданой, повязанной на тонкой изящной шее, Дрим выгнулся дугой, пропуская мимо себя чёрные пики-иголки, а некоторые неудачно ловя плечами и крутым изгибом золотых крыльев, протянул руки вперёд, целя ладонями в сгусток тьмы и ненависти с лицом скелета, когда-то носящего имя Найтмер. Ладони коснулись чёрного липкого от негатива черепа, пальцы скрючились судорожно, превращаясь в острые когти, вспарывая вязкую плоть и добираясь до белой потресканной когда-то в болезненном превращении кости: — Ты не брат мне и никогда им не был. — Дрим крикнул отчаянно, словно сражаясь с самим собой, словно надеясь откупиться от совести, уверить себя, усмирить упрямые воспоминания, что проснулись так не вовремя и рисуют перед глазами лицо его милого брата, черты которого раз за разом находятся на покрытом слизью черепе с горящим бирюзовым безумием глазом и острым оскалом, что уже нельзя назвать улыбкой. — Ты не он! — волна горячей отваги и надежды, отыскавшейся внутри под белыми рёбрами обрушивается на чёрного скелета, сочится через ладони, льется с золотистых симфизов, безудержным потоком вырывается с растопыренных тонких пальцев. Солнечная магия бьёт, срывает куски склизкой болотистой плоти, отрывая чёрную слизь от кости, разъедает тёмную жижу оголяя болезненные трещины на черепе бывшего хранителя негатива. Найтмер кричит, отталкивается руками, отдирая от себя жгущиеся руки, нестерпимо горячие ладони, рубит наотмашь, отростки тонкими остриями вырастают со спины, с рёбер, с груди, темнота беснуется не находя другого выхода кроме яростных бессмысленных слепых ударов, векторы колют, режут белые кости, рвут плоть крыльев, тьма съедает золотые перья, шипит и растворяется от брызг лучащейся светом магии. — Где он? Где ты его прячешь? — в руках Дрима вновь блестят гнутые лезвия ятаганов, щупальца падают наземь мелким крошевом, он отталкивается, перевернувшись просто в воздухе и впечатывая чёрную фигуру в землю под собственный выдох и хруст ломаемых рёбер, что опутанные негативом вновь срастаются под жуткие крики агонии. Кошмар чувствует боль! Солнечный чувствует его боль. Кошмар кричит. Он извивается, опутывая себя мечущимися тентаклями в скользкий кокон и Дрим рубит. Запускает остриё лезвия в сочленение колена там где так открыто стыкуются связанные тонкой чувствительной магией берцовые и бедренная кости, вжимает острый блестящий металл до отвратительного чавкающего хруста, под хриплый ор режет, рассекая кость, хрящевую и соединительную ткань и каналы, с разорванных жил которых хлещет тёмным болотом магия, подсвеченная бирюзовым заревом. Белые руки ломают подрезанный лезвием сустав, отбрасывая отсечённые части прочь, чёрная жижа стекает по белым фалангам вскипая бурлящей пеной на сияющих солнцем симфизах: — Где?! Чёрная туша с дёргающимися судорожно тентаклями пытается отползти, оставляя по себе на земле лужи булькающего негатива, руки вытягиваются вдруг, впиваясь в землю растопыренной пятернёй и Дрим бьет по ним чистой магией, стирая зарождающиеся искры тёмного портала, сбрасывая червоточину за червоточиной, что нитями тянутся в пространстве от параллелей миров к захлёбывающемуся хрипами Кошмару. Он не позволит ему убежать, не в этот раз, не тогда, когда он пришёл выполнить обещанное. Дриму надоело бегать, надоело играть, он не хочет больше ждать, он хочет жить, он хочет жить для маленькой Саламандры, что обещала себя как награду. — Где!!?! — ботинки на грубой подошве ломают тонкие графитные кости запястья, цепь ложится зашморгом на шею, в несколько витков перекрывая доступ кислорода и прекращая ток магии. Красное небо вздрагивает от сырой волны темной ненависти, идёт трещинами от лучащейся жгущейся любви, что скорее можно назвать одержимостью, склизкие отростки спазмируют в агонии, золотые крылья широкими сияющими парусами трепещут на ветру, отрывают золотую фигуру от земли. — Поищем тогда вместе! Найтмер отплёвывается собственной магией, задыхаясь и дрожа, трепыхаясь пойманной дичью в когтях хищной птицы, рычит. Он никогда не сдаётся так просто: — Ты никогда не найдёшь его тут. Хоть каждый закоулок моих подвалов обыщи, ты не получишь его, потому что… хах, потому что его уже тут нет, глупая ты солнечная синица! — Синица? — на белом лице расползается острая улыбка, — А ты знаешь, что эти милые птички едят? Мясо! О, нет ничего питательнее и вкуснее для них свежей ещё трепыхающейся плоти. Дрим дёргает цепи, вжимается коленом в позвоночник. Найтмер вздрагивает, с каких пор позитив стал так больно резать, когда счастье стало настолько острое, когда спокойствие и умиротворение превратилось в душный кокон, что не даёт сделать вдох, перекрывает кислород, выжигает изнутри несуществующие лёгкие? Дрим смеётся, сжимает графитные позвонки, перетянутые цепью, натягивает впивающиеся в чёрную слизь звенья, он чувствует его боль, чувствует его слабость, ощущает его страх… и обман: — Но я же не об этом, Найти, Сильвер, брат маленького милого Слеша, он тут был, правда же, Найтмер? Был у тебя в подвалах, да, я вижу, я чувствую его следы. Куда его увели? — он ведёт носом, вытягивает с густого горького негатива нотки чужеродных эмоций, — Ох, кто же такой верный тебе его увёл? О, ты мне расскажешь. Ты мне всё раскажешь. У меня есть немного времени специально для тебя. Мы побудем немного вместе, ты не против? А, Найти?..