Доля

***

      Утро просочилось сквозь буйные зелёные кроны леса довольно рано по сравнению с зимними часами. Дождь прекратился ещё в середине ночи, и дороги успели достаточно просохнуть, чтобы избавиться от прудов грязи. Воздух пропитался запахом мокрых трав и земли и опустился на овраги лёгкими клубами тумана. Насибе проснулась не сразу, хотя, по её признанию, вчера ночью ей спать не хотелось. Девочка протёрла слипшиеся глаза и пару раз поморгала. Когда картинка стала чёткой, то Насибе привстала на локтях и оглянулась. Незнакомая комната, которая ночью несильно интересовала её, сейчас стала причиной некоторого испуга. Но быстро пришедшее на смену волнению понимание, где она сейчас находится, успокоили девочку. Насибе скинула с себя одеяло, осторожно слезла на мерзкий скрипучий пол и прокралась к выходу из покоев, стараясь не разбудить храпящую Анису-хатун, что вся сползла в один большой нахохлившийся комок на диване в углу. Страшные коридоры в светлое время суток ничем не отличались от коридоров их дворца, поэтому Насибе довольно уверенно прошагала по ним к лестнице, что подобно полу стонала и хрустела. Девочка зашла в комнату на втором этаже, которая оказалась пуста. Насибе немного встревожилась, не обнаружив здесь отца, но решила для начала привести себя в порядок, а потом уже идти на его поиски. В бане было, как и вчера, прохладно, хоть в ванночках и плескалась горячая вода. Насибе быстро умылась, будто боясь, что её кто-то застанет здесь в таком виде. Девочка надела всё тоже нежно-персиковое платье и забрала выбивающиеся пряди распущенных волос в небольшую причёску с витой заколкой. Удовлетворившись своим внешним видом в отражении маленького зеркальца, Насибе отправилась на поиски Великого Визиря, которые закончились в ту же секунду, как она вышла в коридор. — Ты уже проснулась, Насибе, — воскликнул Айяс-паша появившись на пороге дома. Тяжело ступая по скрипучему полу, он приблизился к заулыбавшейся дочери. Девочка уже потянулась к его руке, чтобы поцеловать тыльную сторону ладони, но Паша её опередил и, не позволив совершить этот жест приветствия, поцеловал её в лоб. — Доброе утро. — Доброе, отец, — Насибе ещё шире улыбнулась. — Ты выспалась, я надеюсь? — поинтересовался Айяс-паша и вытянул руку, приглашая дочь пройти в ту комнату, где они ночью ужинали. — Да, благодаря Вам, — ответила девочка и прошла в полутёмное помещение, где ничего не поменялось с момента её полуночного визита. Она дождалась, пока отец позволит ей сесть и опустилась на подушку напротив Паши. — А Вы смогли поспать? Я потревожила Вас в эту ночь… — Всё в порядке. Я ещё в дороге выспался, — албанец улыбнулся и на мгновение обратил внимание на слуг, что кружились в комнате, расставляя завтрак на столике. Особенно его заинтересовал худощавый евнух, который мелькал перед глазами Паши во дворике, когда он ходил проверять сухость дороги и состояние лошадей. Этот человек почему-то насторожил Айяса-пашу, но он решил разобраться со своими ощущениями чуть позже. — Сегодня намного теплее, чем вчера. Если такая погода и дальше будет сопровождать нас, то мы быстро доедем до следующего ночлега, а может быть и до нашей конечной цели. — А далеко ехать? — спросила Насибе. — Если в таком темпе, то ещё два дня, а если без остановок, то день с небольшим, — ответил Айяс. — Было бы хорошо поскорей добраться, — вздохнула девочка и в этом вздохе чувствовалась смесь тревоги и грусти. — Ах, понимаю твоё рвение, — усмехнулся Паша. — Не терпится поспать на удобной постели? — Конечно, — Насибе рассмеялась. — Чтобы без сквозняков, скрипучего пола и лестницы.       Айяс-паша понимающе кивнул, а потом прочитал молитву, и они с дочерью приступили к завтраку. Насибе ела с аппетитом после пережитого ночного страха, да даже не беря его в расчёт, вчерашний ужин доставил ей мало удовольствия из-за своей скудности. Девочка очень любила поесть, зная при этом меру. Она готова пережить любое неудобство, но быть лишённой вкусной еды для неё настоящая пытка. Поэтому Насибе быстро наверстала упущенное и очень скоро съела всё, что ей подали служанки. Айяса-пашу такой аппетит дочери нисколько не смущал, а наоборот, ему было очень приятно смотреть на сытую и довольную, с очаровательно порозовевшими щеками Насибе, которая тихо мурлыкала от блаженства. Когда закончили трапезу, то Великий Визирь приказал немедленно заложить кареты, дабы как можно скорей продолжить путь.       Земля уже достаточно просохла под тёплым майским солнцем, поэтому лошади больше не утопали в грязи, и экипажи тронулись резво. Погода прояснела и давала понять, что в ближайшее время дождей не будет. К середине дня солнце взошло на пьедестал и хорошенько прогрело воздух. Насибе не чувствовала подступающего зноя до тех пор, пока на лбу не появилась испарина. Только тогда девочка скинула меховую накидку с плеч. Паша тоже долго не замечал жары, однако вскоре последовал примеру дочери и снял свой тяжёлый дорожный кафтан, оставшись в длинной чёрной рубахе и чёрно-золотом халате поверх неё. Первое время ехали в тишине, которая ещё больше создавала дискомфорта, ведь ещё утром Великий Визирь с Насибе непринуждённо разговаривали. Девочке всё ещё было неудобно за её ночные хождения, а Айяс-паша всё никак не мог подобрать нужной темы, чтобы поговорить. Но по мере преодоления половины пути, диалог завязался сам собой. Насибе неловко поинтересовалась у отца о походной жизни, решив узнать, бывают ли условия хуже тех, в которых ей пришлось ночевать. Айяс-паша немного замялся, не ожидая такого вопроса, но очень скоро собрался с мыслями и стал увлечённо рассказывать. Правда, его истории больше относились ко временам его бурной молодости, нежели к последним походам, которые, мягко говоря, были неудачными и сильно ударили по репутации Паши, который долгие годы славился своей воинской доблестью, что проложила ему дорогу в мир высоких постов. Насибе слушала с интересом и явным удивлением, что её отец может быть разговорчив — хоть и с солдатской топорностью в выражениях, — когда дело доходит до его истинного призвания. Девочка старалась не перебивать, но иногда с тысячью извинений останавливала Великого Визиря и что-то уточняла, поправляла редкие ошибки в речи или невинно шутила, стараясь попасть в атмосферу рассказов. Айясу-паше льстило такое внимание дочери к его историям из молодости, о которой он тоскливо вздыхал, как о вовеки утерянной вещи или чувстве. Ему порой так не хватало того юношеского запала, нахальства и бесстрашия, однако нынешние реалии требовали быть осторожным, расчётливым и учтивым, что выходило у Паши неплохо, но давило на забившуюся в угол гордость. Иногда у Айяса-паши аж скулы сводит, как хочется даже тому же Рустему или Лютфи-паше в своей прежней манере нагрубить, оттолкнуть или пригрозить расправой. Но подобные замашки остались в прошлом, что, возможно, и к лучшему. Времена не те.       Дорога шла зигзагами среди рощ и лога. Уходящие солнечные лучи настойчиво пробивались сквозь густые кроны деревьев, которые еле колыхались от ленивых дуновений ветра. Постепенно местность приобрела неоднородный рельеф. Склоны леса уходили далеко вниз, где слышались бурные потоки мелководных рек. Айяс-паша заметно приободрился и стал внимательней следить за дорогой. Насибе передалось это приятное волнение и она тоже уткнулась в окно, за которым мелькали каменистые овраги. В какой-то момент вдали показалось неказистое строение, спрятавшееся за буйной растительностью. Процессия замедлила свой темп и прибыла к невысокому забору мерным шагом. Айяс-паша опередил свою дочь в намерении выйти из кареты и первым ступил на землю, а потом подал Насибе руку. Девочка из-за затёкших ног вылезла неуклюже. Она благодарно кивнула отцу, а потом окинула взглядом округу. — Мы уже на месте? — Насибе посмотрела сначала на Великого Визиря, а затем на здание за невысоким забором. В её тоне чувствовалась некоторая брезгливость от несбывшихся надежд про «более обустроенный дом», о котором обещал отец. — Ещё нет, но мы довольно близко. Я хорошо знаю эту местность, — Айяс-паша не уловил это лёгкое недовольство в словах дочери. — Ночевать будем здесь? — Насибе словно не понравилось, что Паша проигнорировал её неудовлетворение. — Да. Идём внутрь, — намеренно ли, но албанец снова не заметил недовольства.       Насибе покорно проследовала за отцом. Внутри дома на удивление было намного уютней, чем в прошлом месте их остановки. Помещения не выглядели так, словно в них останавливались первые халифы. Первый этаж занимали небольшая зала с разожжённым камином и хаммам. Второй этаж был отведён под небольшие комнаты, в которых суетилась прислуга, готовившая их для хозяев. Насибе, по сравнению со вчерашним днём, устала чуть меньше, но одна и та же поза во время езды сковала тело, и теперь оно неприятно ныло, требуя хотя бы небольшого отдыха. Но до тех пор, пока слуги не обустроили покои, не растопили баню и не подали ужина, девочка терпеливо ожидала и молча смотрела на Айяса-пашу, который не меньше её притомился в пути. Как только приготовления закончились, то Насибе быстро привела себя в порядок и, отужинав, испросила позволения у Паши удалиться к себе. В этой просьбе всё ещё блуждало некоторое смущение и желание рассказать о своём страхе, но девочка не решилась, посчитав, что ещё раз тревожить отца средь ночи будет наглостью. Айяс-паша коротко распрощался с дочерью и отпустил её спать. Ночь была ясной, но душной. В комнате было жарко. Насибе, как ни пыталась, но не смогла спокойно поспать, то и дело просыпаясь от приступов кашля в попытке сделать хотя бы глоток свежего воздуха. Раскрытые окна нисколько не помогали, ведь на улице и так было безветренно, да ещё и впустили в покои надоедливых насекомых, за которыми долго гонялись, пока всех не перебили. Девочка промучилась вплоть до первых розовых пятен на горизонте, когда откуда-то с холмов подул лёгкий утренний ветер. Великий Визирь тоже не спал всю ночь, но добровольно. Он суетился, разговаривал со стражей, ходил к полусонным конюхам проверять лошадей, а потом, совершенно разогнав дрёму, принялся читать какие-то документы, которые взял с собой для вида важной работы.       Когда по небу растеклись розово-золотые краски рассвета, процессия после лёгкого завтрака двинулась дальше в том же темпе, что был задан жаркой погодой и сухой землёй под копытами лошадей. С каждым поворотом змеевидной дороги рельеф всё больше выгибался в холмах, создавал неровные каменистые овраги, всё отчётливей слышался шум горных рек, что чистыми бурными потоками скользили по скалам и поваленным деревьям. Всё это под щебет резвящихся под солнцем птиц, сливалось в единую мелодию расцвета природы. В какой-то момент экипажи замедлили темп, подъезжая к плавному повороту дороги, и Насибе прильнула к окошку, где за обрубленным лесом показался целый голый участок горной тропы, открывший чудесный вид на бескрайние зелёные склоны и полосу тёмно-синей морской глади. Девочка тихонько ахнула и прижалась к сетке окна, дабы во всех подробностях за короткий период их проезда успеть рассмотреть эти склоны. Насибе впервые ехала по такой местности и не могла насладиться её красотой в ярких лучах майского солнца. Айяс-паша заметил это воодушевлённое любопытство дочери. — Там, где мы остановимся, будут не менее сказочные виды, — Паша улыбнулся и погладил Насибе по голове. Девочка повернулась к нему и улыбнулась в ответ. — А ещё здесь очень красиво осенью. Все склоны, — албанец провёл рукой в воздухе по наклонной, показывая эти самые склоны, — становятся разноцветными. Едешь, словно по пути из золота, пахнет прелой листвой, мороз начинает покалывать по вечерам. — Ах, вот бы увидеть всё это своими глазами, — воскликнула девочка и сцепила руки в замок, мечтательно вздыхая и хлопая заискрившимися очами. — Увидишь, я тебе обещаю, — Великий Визирь приобнял дочь и нежно, еле касаясь губами, поцеловал её в макушку.        Солнце вошло в зенит, и жара усилилась, отчего приходилось всё чаще останавливаться в тенистых рощах, спускаться к мелководным потокам горных рек и набирать ледяную воду — единственный источник спасения от палящих лучей. Лошади жадно глотали пыльный воздух, чтобы хоть как-то отдышаться, а люди умывались, зачерпывая в ладони немного холодной воды. Насибе воспользовалась остановкой, чтобы ещё раз осмотреться. Когда привал закончился небольшим перекусом в виде припасённых фруктов, процессия двинулась дальше. Лошади устало вышагивали по сухой земле, колёса кареты громко дребезжали по камням, а солнце тем временем не прекращало палить, лишь только спустившись до верхушек деревьев, оно поубавило жар. Насибе уже начинало подташнивать от этой нескончаемой дороги, хоть и по живописным местам. Язык уже не ворочался для каких-то разговоров, поэтому они с Пашой снова молчали, боясь потревожить мысли, что отвлекали от монотонности поездки. Правда, в определённый момент Айяс-паша словно гончая собака, принял позу натянутой струны и посмотрел на дорогу. Его серо-голубые глаза засияли, и он повернулся к дочери, которая уныло сидела у окна. — Насибе, — албанец осторожно дотронулся до плеча девочки кончиками пальцев и она встрепенулась, повернувшись к нему. — Давно ли ты ездила верхом? — этот вопрос застал Насибе врасплох и она недоумённо похлопала глазами, но потом пришла в себя. — Я уже и не помню, — девочка пожала плечами. — Тогда можем прокатиться, — Паша сделал паузу, дожидаясь ответа от дочери. — Вы уверенны, отец? Здесь разве не опасно? — после наставлений матери об осторожности в поездке, Насибе отнеслась с недоверием к предложению Великого Визиря. — Я хорошо знаю эти места, даже лучше чем Стамбул, — Айяс-паша помолчал немного, а потом добавил. — Но если ты боишься или не хочешь, то не будем. — Нет-нет, что Вы, я не боюсь, — голос Насибе звучал уверенно. Она очень хотела покататься верхом, ведь любила это занятие. Отказаться в таких условиях, когда вокруг живописные горные склоны, а рядом отец, впервые за долгое время находящийся в таком приподнятом настроении — грех. — Я с удовольствием покаталась бы.        Айяс-паша довольно кивнул и приказал карете остановиться. Он первым вышел и подал дочери руку. Великий Визирь немного потоптался, разминая ноги, а потом подошёл к извозчику и попросил его отпрячь двух лошадей. Первым отвязали гнедого коня с белыми до запястного сустава «носочками» на длинных ногах, который недовольно фыркнул и уже хотел броситься прочь от опостылевшей упряжи, но Айяс-паша ловко перехватил его за узду и заставил стоять подле него и жевать удила. Второй отпряли соловую кобылу с проточиной на морде. Она мотнула головой, отчего её белоснежная грива размелась по сторонам, и, будто зная кому предназначена, подошла к Насибе. Девочка улыбнулась и легонько похлопала её по изогнутой шее, а кобыла ответила ей тихим всхрапом. — Какая красивая лошадь! — воскликнула Насибе и прижалась к морде животного щекой. — Почему я её раньше не видела? — Я купил её специально для нашей поездки, — гордо произнёс Айяс-паша. — Хотел взять твою лошадь, но она слишком буйная и пугливая, не хочу несчастных случаев. А эта, — Великий Визирь подошёл к соловой кобыле и провёл рукой по её мягкой пышной гриве, — спокойная, но резвая. Я лично обкатал её перед отъездом. — Ах, не знаю как вас отблагодарить, отец! — Насибе вся засветилась и отпрянув от лошади, кинулась к Айясу-паше и обняла его, чего мужчина не ожидал. Он смущенно прижал дочь к себе. — Твоя улыбка, звёздочка, — вот самая лучшая благодарность, — албанец легонько похлопал девочку по лопаткам, а потом отпустил.       Паша подошёл с левого боку к соловой кобыле, которая задумчиво опустила голову и тихо посапывала, и осмотрел амуницию, одетую на лошадь слугами. Потом Айяс-паша взял в руку поводья, перекинул через шею кобылы и поманил кончиками пальцев свободной руки Насибе. Мужчина уже приготовился её подсадить, но она мотнула головой. Девочка подошла и, держа в одной руке поводья, уцепилась за гриву и просунула сначала левую ногу в стремя, а потом, взявшись правой рукой за край седла, оттолкнулась правой ногой от земли и ловко уселась в седле, быстро просунув ногу в другое стремя. Айяс-паша контролировал все движения дочери, чтобы в любой момент помочь ей, но Насибе отлично справилась сама, чем была очень довольна и заулыбалась, заметив в выражении лица отца похвалу и некоторую гордость. Удостоверившись, что дочь сидит удобно и безопасно, Великий Визирь подошёл к своему гнедому коню, переступавшего с ноги на ногу и недовольно фыркавшего. Паша один движением, несмотря на свой возраст и сложение, залез на коня, который немного пошатнулся. Албанец внимательно осмотрелся и как можно удобней уселся в седле. Айяс-паша обернулся на Насибе. Девочка перебирала поводья от нетерпения и возбуждения и с её лица не сходила широкая лучезарная улыбка, которая передалась и Паше. Великий Визирь немного поддался вперёд, призывая своего коня пойти мерным шагом, девочка повторила это движение, и соловая кобыла пошла следом. — Как зовут эту лошадь? — вдруг спросила Насибе, когда они немного прошлись и позади стал слышен стук колёс карет. Девочка ласково провела по белой гриве лошади и спустилась до изгиба шеи. — У неё ещё нет имени, — ответил Айяс-паша. — Как бы ты хотела её назвать?       Насибе замолкла и внимательно наблюдала за лошадью. Кобыла, словно маятником, мотала головой одновременно мерному цокоту копыт. Она изящно выгибала шею и иногда приподнимала голову, оглядываясь по сторонам. Каждое грациозное движение этой лошади передавалось Насибе, и девочка покачивалась в такт её шагам. — Она такая красивая, — упоённо прошептала Насибе и похлопала кобылу по шее. — Мне кажется, что ей подойдёт имя, — она немного помолчала, — Зарифа, — девочка зачарованно оглядела соловую лошадь, которая повела ушами, услышав новое звучное имя несколько раз. — Достойное имя, — Айяс-паша удовлетворённо кивнул, с умилением посмотрев на счастливую дочь.        Дорога шла без особых изменений, духота постепенно сменялась вечерней прохладой, отчего дышать стало легче. В уходящих лучах майского солнцах просветы напускали золотистую дымку перед путниками, которые перешли на рысь и ехали молча, каждый в своих мыслях. Насибе порой бросала беглый взгляд на отца, и её глаза наполнялись вполне естественным восхищением. На буйном гнедом коне, который то и дело порывался припуститься по пыльной тропе, в чёрно-золотом халате и чёрном тюрбане, приподняв голову, он выглядел величественно, как и положено Великому Визирю. Паша крепко сжимал поводья и смотрел на брыкания коня с некоторой насмешкой и даже азартом к его укрощению. Насибе заметила это трудно скрываемое желание отца, но засмущалась на него указать и продолжила молчать, уткнувшись в гриву своей лошади. Они проехали так ещё пару поворотов, пока Паша сам не предложил дочери перейти на галоп. Девочка не ожидала, что отец так скоро об этом скажет, будто прочитав её мысли. Глаза Насибе вспыхнули двумя серо-голубыми огоньками, найдя отклик в глазах Айяса-паши, который улыбнулся, а потом вытянул руку и указал на выкорчёванное дерево, выглядывавшее из-за поворота. Оно стало ориентиром, после которого было условлено припустить лошадей. Насибе почувствовала лёгкий мандраж и жар, растекавшийся по всему её напряжённому телу. Она крепко сжала поводья и плотно уселась в седле, поглядывая на отца в ожидании его реакции. Албанец повторил все движения дочери, но более расслабленно и немного вальяжно, без самолюбования. Трухлявое дерево постепенно вылазило на дорогу, приближая точку припуска и как только оно поравнялось со всадниками, они синхронно пустились в галоп. От мощного толчка Насибе чуть качнулась, но быстро вернула себе равновесие. Долго томившийся гнедой конь Великого Визиря так рванул, что из-под его задних копыт в момент толчка отлетели целые куски земли. Будь у него крылья — он полетел бы. Соловая кобыла пустилась прямиком за ним, оправдывая заявленную Айясом-пашой резвость. У Насибе захватывало дух от того, как мелькали вокруг зелёные массивы и скалы, какие тучи пыли поднимались с сухой земли, кусками отскакивавшей по сторонам. Гривы лошадей развивались подобно парусам, равно как и одежды их всадников от хлыщущих потоков ветра. Насибе смотрела чётко перед собой, боясь отвлечься, но боковым зрением всё же замечала отца, который иногда обгонял её на буйном гнедом коне с раздувшимися ноздрями. Всадники виляли вслед за зигзагами дороги, под конец пути ставшей прямой. Лошади словно сошли с ума и пустились ещё быстрее, когда вдали замелькало высокое строение. Оно стремительно приближалось, пока совсем не оформилось перед путниками, которые постепенно перешли на шаг, а потом остановились и спешились. За ними прискакали двое личных охранников Паши. — Это было сказочно, отец, — воскликнула Насибе, слегка подпрыгнув и улыбнувшись. Девочка похлопала соловую кобылу по изящной шее, а та ответила ей довольным взвизгом. — Ты уверенно держишься в седле, Насибе, — грудь Айяса-паши наполнилась несравнимой ни с чем гордостью за свою дочь. — У меня был лучший учитель, — девочка ещё больше раскраснелась и опустила глаза, будто стесняясь взгляда отца, который тоже засмущался от её слов.       Дождавшись, пока кареты со слугами и вещами подъедут, Великий Визирь отдал конюхам лошадей и приглашающим жестом пропустил перед собой Насибе. Девочка благодарно кивнула и прошла внутрь обустроенного дома. Весь первый этаж, как и в прошлом месте остановки, занимали большая гостиная с камином, хаммам и несколько маленьких комнаток для прислуги. Личные покои путешественников располагались на втором этаже, куда вела лестница с балконом. Айяс-паша поочерёдно открывал двери в несколько комнат, предоставляя каждую из них на выбор своей дочери. Из всех Насибе понравилась небольшая, но уютная и довольно светлая комнатка, в которой каждая вещь стояла на своём месте, словно девочка уже здесь бывала. Кровать большая, с лёгким полупрозрачным балдахином, в углу резное зеркало во весь рост, окна напротив постели, но даже сейчас свет из них попадал неясно, значит, утром слепить не будет. Насибе удовлетворённо вздохнула и, испросив позволения у отца отдохнуть, заперлась в своих новых покоях, а потом, не раздеваясь, легла на постель.